Проведенные с пришлыми полночи и день обогатили необыкновенными знаниями капитана, снявшего с себя полномочия полицейского. И не мог сразу уразуметь: это хорошо или плохо? Знания, не перевариваемые его умом, давили, умаляли его в своих собственных глазах. К исходу дня он в нервном расстройстве поглядывал на полупустой холодильник и упорно всматривался в окно. Как-то подошел ближе, пытаясь все же углядеть невидимых, как описал Алк, чешуйчатых, но получил ожог лба холодом, который казался огнем. Защита! Углядел только неимоверное количество «наблюдающих», выставленных Михеевым или генералом Максимовым.

– А если всадить в стекло пулю, пробьет? – спросил у Натки, которая сосредоточенно перевязывала раны Алку.

– Примитивщина! – отрезала. – Не вздумай, пуля развернется и поразит тебя же. Саван отразит даже плазму, иначе змееподобные давно сожгли бы нас. Но знают, что их ждет…

– Почему ты и Алк их видите, а я нет?

– Потому что ты примитивный капитанишка, который нагло отдалил пароксизм моей любви на неопределенное время.

– Зачем тогда впустила?

– Ты достал своим нытьем и тревогой, вынуждена была впустить.

– Спасибо, – отстранил девушку Алк, – сама устранись в уголок, помедитируй и успокойся. А тебе, капитан, объясню: ты их не видишь потому, что они свободно проникли в твое сознание, навели телепатический сигнал устранения их образа. Это несложно. И мы с Наткой владеем подобной техникой. Ваше подсознание что дыра…

– А Натка сможет у меня убрать блок этих монстров?

– Сможет, но, когда ты увидишь часть истинного мира, в силу своего характера ты начнешь что-то кому-то доказывать и угодишь навсегда в психлечебницу.

– Что же делать, Алк? Натка рвалась на Кольский полуостров, зачем?

– Там остатки нашей бывшей родины Гипербореи. Но мы звали наш северный остров Арктида. А рядом, ближе к Пирамиде, где проживали Наткины древнейшие предки, находился остров Даария.

– И что, из-за меня вас теперь обложили эти змеюки, не посетить вам оставшийся осколок святой земли?

– Капитан, нам на ящеров наплевать. Это тебе, чтобы попасть на Кольский, нужен самолет, а Натка промчится по миру в бесплотном состоянии, я, пожалуй, в полубесплотном. При слабой активности Савана образуется защитный кокон, но нефилимы рано или поздно нас вновь обнаружат, у них повсюду свои ячейки оповещения. Весь вопрос, что делать с тобой, капитан? Тебя обложили и ваши, и эта ящерная раса. Твои службисты запытают тебя морально и, скорее всего, и телесно. Они усмотрели в тебе перебежчика, который отказался служить им… Именно им. А для змееподобных, когда мы исчезнем, ты просто лакомство. Хотя, – призадумался, – не обязательно. Дмитрий, ты дышишь и без этого не можешь жить. Дыхание для тебя – естественный и необходимый процесс. Для рептоида вибрация страдания как дыхание, – это тот же естественный и необходимый процесс. Они колонизируют расы и живут за счет их мучений, войн, сексуальных действий насильственного характера, гневных мыслей. Им просто не имеет смысла тебя убивать, ты для них не угроза, а пища. Следовательно, если мы не исчезнем, а исчезнешь ты, а? Тебя они отметили – всегда найдут и создадут обстоятельства страдания. И если ты им уж сильно насолишь – приговорят к мучительной смерти, бросив в апофеоз Наполнения Кристалла. Но пока ты для них просто потенциальный не субъект, а объект пищи – пропустят. Нужно проскочить лишь через эту ораву наблюдателей от органов. Сумеешь? – Карамышев облизнулся, словно хищник в предчувствии добычи. – И вот и встает вопрос: как тебе дальше жить? Я скоро восстановлюсь, Натка от своего не отступится…

– Возьмите меня на Кольский… Я тоже росс, там же где-то истоки и моей родины. Там скалы, пересижу… Северный флот, наймусь…

– Это, Карамышев, хоть какой, но выход. Но как тебя переправить в те скалы? Тебя свои же, если мы тебя и выведем, что вполне возможно, арестуют при подходе к самолету. Натка, если рассвирепеет, уничтожит поджидающих нефилимов. Но страшны не эти первоподобные, более опасны гибриды человека и рептоида, их не отличишь от людей. Даже я могу ошибиться, только Натка их видит насквозь. Настоящая охота – за Наткой, она угроза. Вначале мы их уничтожали всех подряд, но их слишком много… Логово гибридов в США и Англии, но оно для нас с Наткой неприступно или… наша верная смерть. Уничтожим, конечно, с десяток их сверхмасонов, но они зародили Систему. Их Система имеет жесткую особенность к восстановлению, как трясина засосет в конечном итоге любого героя. Карамышев, мы сами в западне…

– Ну, вы же продвинутые, измените мою внешность до полной неузнаваемости.

– Смешно… Рептоиду плевать на твою внешность, он взял твою тонкоматериальную вибрационную суть.

– Вы можете замолчать?! – вдруг взъярилась Натка. – Самое никчемное племя на земле – мужичье! Вы ни на что непригодны, ступайте на кухню и дожирайте ветчину. А я буду думать. А ты, Карамышев, не росс, ты русский, надеющийся на авось. Пошли вон!

Бочком убежали на кухню. Капитан шепотом молвил:

– Алк, она вроде девушка, а ведет себя как неудовлетворенная женщина.

– Тебе повезло, что догадался шепотом. – И закусил губу.

– Ага… – глубокомысленно подытожил капитан. – И тут я не в тему…

Попили чай с куском зачерствевшего хлеба и остатками ветчины. Капитан испуганно, но съедаемый любопытством, тихо подошел к двери и заглянул в щелку. Увидел девушку, сидящую неподвижным, словно решившим умереть истуканом. Глаза стеклянные, немигающие, кожа бледная, только на шее напряженно трепещет жилка.

– Ей плохо, – бросился к Алку, – я ухожу… Пусть берут меня наши тупые держиморды, авось как-то вывернусь. Пусть снимает защиту, ухожу!

– Вот именно, авось… – отмахнулся Алк. – Натка ясновидящая, она думает. Не мешай. Заткнись и сам думай. И молись, чтобы она вышла на информационный поток…

– Карамышев, – вскоре позвала Натка упавшим голосом. – Сядь, не мельтеши, и ты, Алк… Дмитрий, тебе действительно нужно попасть на Кольский… Недаром рвешься, еще ни о чем не соображая. Ты расскажешь и напишешь люду о нас. Читал братьев Стругацких «Трудно быть богом»?

– Читал. По юности очень был под впечатлением, а позже, стремясь вновь пережить это впечатление, начал читать, но словно меня что-то притормозило, читал без эмоций, не впечатляло. Стал старше, да?

– Нет, не поэтому. Ты близко к сердцу принимаешь несправедливость в своей стране, выпячивание и безответственность одних и бесправие других. Начал соображать, что трудно быть богом не на какой-то малоизвестной феодальной и чужой планете, а мучительно быть богом в своей собственной стране. Я и Алк телепатически закрепим в твоей головке память о нашей жизни, о том, как трудно россам Арктиды и Даарии в стране своих потомков, России. Мы, Карамышев, не боги – Стражи. И ты напишешь книгу-исповедь о том, как трудно быть Стражем в России. Возможно, кто-то прочтет и улыбнется наивности автора, а другой – ужаснется, третий задумается, четвертый не смолчит…

– А что тебе мешает закрепить мне эту память сейчас?

– Ты сам и мешаешь. Если телепатически переинформировать тебя сейчас, через неделю все забудешь. Надолго, а то и навсегда переинформировать тебя можно лишь при пережитом тобой эмоциональном стрессе. Ты рвешься, сам не понимая почему, на Кольский. Да, пожалуйста! Дима, у нас, еще много тысяч лет назад на святой земле Даарии, на самой точке сегодняшнего земного Северного полюса жили развитые счастливые люди, которым техника была не нужна. Это после прецессии – сдвиг – остатки нашей родины покрылись льдом. Мы растили самих себя… И ты себя расти, Карамышев. Ну? Когда узнаешь, как преодолевал себя Алк, тебе станет стыдно. Вот и вся суть: тебе еще может быть стыдно, но ведь все упорней рядом взрастает людская масса, которым не стыдно. Они потеряны для будущего, хотя с первого взгляда кажется, что будущее, особенно материальное, за ними. Но жизнь после смерти только начинается, и там нет материальной идеологемы Нет!

– Ладно, выпускай меня…

– Вот прямо сейчас и выпущу. И при этом, учти, убью двух зайцев…

– Да вижу я твоего «зайца». У зайчишки кровь взбурлила?

– Взбурлила, Дима. Скоро нам будет не до этого… Ты даже не представляешь, в какой мы оказались западне. В Мурманске окажемся раньше тебя, по прибытии зови меня…

Открыто вышел из подъезда и сразу направился к «форду», в котором «дежурили» его бывшие сослуживцы. Старший лейтенант Гамов и лейтенант Лена Тарасенко. Потешала растерянность оперов, когда он уселся на заднем сиденье.

– Приказано разоружить тебя, – вдруг выхватила «ПМ» Леночка, – при оказании сопротивления – на поражение!

– Дима, – просительно произнес Гамов, – отдай ей свой «вальтер», – и не очень уверенно, но приподнял короткоствольный «АКСУ».

– Быстро же вас переинформатировал Михеев. – И, хмыкнув, с покорным видом вытащил из-за пояса пистолет с глушителем. – Возьмите, мадам…

Леночка, самодовольно растянув тонкие губы в усмешке, протянула руку… Вот не надо было ей так усмехаться.

Мгновенным рывком вырвал автомат у старшего лейтенанта, при этом поневоле локтем ударил Леночку в рожицу. Мало того, при резком движении к себе автоматным «рожком» угодил женщине в грудь. Та даже не успела вскрикнуть – отключилась. Бросил автомат и «ПМ» рядом на сиденье.

– Павлик, – спокойно обратился к Гамову, – сам выйдешь или… знаешь ведь…

– Я так и знал, – обреченно вздохнул тот. – Вот же дура! – покосил глазом на Леночку, у которой сочилась кровь из губ и носа.

– Забирай ее… И не переживай, я сейчас предстану перед Михеевым. Извини, не смог стерпеть… Помнишь, как эта мокрощелка заявляла о слабохарактерном руководителе полковнике Гриневе? Выматывайтесь!

– Не ходи к Михееву, – приоткрыл Гамов дверцу, – замучил отчетами, построит и напоминает о тебе, мол, каким не должен быть офицер полиции новой формации. Дни негодяя Карамышева сочтены.

Через минуты три подкатил к отделению. Прихватив автомат и «ПМ», вышел. Менты, точившие лясы на перекуре, замерли, расступились.

Вошел, в дежурке – Федор Максимович, майор, одногодок с Гриневым. Повезло…

– Федор, – распахнул дверцу, – иду на эшафот. Так надо. Просьба у меня: припрячь мой «вальтер». И никому ни под каким предлогом не признавайся, что он у тебя.

– А это? – кивнул на автомат.

– Гамов с Леночкой решили меня разоружить.

– Давай свой именной, все будет нормально.

Когда ввалился с автоматом и пистолетом к Михееву – тот сжался весь, покрылся смертной желтизной и… глаза. Глаза жалкие, испуганные.

– Оружие, – бросил на стол, – Гамова и Тарасенко. Так получилось. Говорят, по вашему приказу меня – на поражение. Как вы могли так опростоволоситься, Юрий Карлович? Они же по вашему приказу могли меня грохнуть и сорвать операцию государственной важности. Максимова и вас после этого сгноили бы. А я вот перед вами, сам пришел, на ваше счастье живой и невредимый, и готов под вашим чутким руководством к дальнейшей опасной и сверхответственной службе.

Михеев тихо вздохнул, щеки порозовели, глаза вспыхнули строгостью.

– «Вальтер» – на стол!

– Никак нет, господин начальник. И рад бы выполнить ваш приказ, но… инопланетный гибон забрал. Говорит, в моей коллекции нет такого дерьма. А у самого лучемет… Да за один такой компактный лучемет, за срыв операции вас, Юрий Карлович, подвесят за яйца, будут вырывать по волоску и прижигать золотой зажигалкой с выгравированными рунами.

– Все базланишь, Карамышев? – И вскочил, направил пистолет. – Под стволом – в камеру! Лично отведу. И разберемся, что за операция…

– Настоятельно рекомендую… Мне руки поднять вверх или за спину? Но учтите, в вверенном вам отделении в любой момент может возникнуть неуравновешенный космостраж, который разнес известный вам коттедж с надлежащей охраной, а от отделения и от вас, полковник, останется одно испарение.

– Карамышев, ты гонишь или действительно может явиться?

– Лучше, Юрий Карлович, вы предупредили бы генерала Максимова. К нему было явилась девчушка… Камни в почках – это просто тьфу.

– Ты все это время пребывал с ними? И чем они там заняты в этой невидимой квартире?

– Трахаются. Такие неугомонные. Любовь, говорят, – это секс без дозировки. Я от них ушел, Алк меня приревновал, щекотал мне лучеметом задний проход… Я весь опаленный, хотите посмотреть?

– Ну, Карамышев! Я сам буду зажигалкой прижигать тебе твой поганый язык.

– Тогда поспешите. Они завтра или послезавтра улетят на Кольский полуостров.

– И… что? Что они там забыли?

– Это допрос? Без генерала Максимова – не советую. Пока никто, кроме вас, полковник Михеев, не снял с меня обязанность досмотра за чудаками с нехорошей квартиры. Если вы, Михеев, потеряете их след на Кольском – вас будут разрезать пропановым резаком на кучки, а потом сотворят из вас удобрение для лучшего прорастания ростков герани. Я идиот, но не до такой же степени, как вы, полковник.

Михеев Юрий Карлович ушел задумчивый. Вернее, не то чтобы панически, но очень задумчивый. Через двадцать минут вошел мрачный, бросил на стол капитану удостоверение, вернул табельный пистолет.

– К Максимову! Явись сам… Хотя я бы тебя…

– Не будем ссориться… Но если «хотя», так я тоже буду ходатайствовать, чтобы вас направили вместе со мной в околомурманскую тундру. Будем вместе выполнять ответственное задание, я буду на этом настаивать. Вас ждет такой отчет…

– Не дури! – отшатнулся полковник.

– Нет уж, служба так служба. А на Кольском мы так подружимся…

Михеев вдруг весь посинел от прилива крови к голове, глаз задергался, лицо перекосило, он даже зашатался.

Дмитрий не спеша прошел к дежурке.

– Давай «вальтер», майор, – приостановился, – где мой «лексач», покачу к генералу… И, пожалуйста, вызови «Скорую» к Михееву, у него предынсультное…

Генерал, словно ничего и не произошло, сразу перешел на деловой тон. Расспросил, внимательно выслушал. Не то предложил, не то приказал все, до мельчайших подробностей, отпечатать на файл и скопировать на флешку, которую ему потом предоставят, и, если возникнут дополнительные вопросы, явиться к нему по первому требованию.

– Под конвоем этих… ваших… в галстучках?

– Не будь злопамятным, Карамышев. И мы ошибаемся… По приказу – миссия твоя действительно невыполнима. Родине служат на добровольной и ответственной основе.

– Хорошо. Отработаю файл и… мне бы отдохнуть. Не жизнь, а сплошной стресс.

«Мой смертный час настал…» – под глухое завывание самолетных движков звучала в голове мелодия какой-то арии. Коды связи, связки с агентами, номер в гостинице… Несмотря на летние месяцы, Мурманск встретил занудным мелким дождем и туманом. «Развалюсь в кресле, – мечтал, – и буду представлять образ юной девы. Звать, отдаваться томлению и рыдать: дева отдана другому».

И звал, и чуть не рыдал, и поругался в ресторане, официант надул на двести рублей – простить? Не то настроение… Швырнул на стол новое эфэсбэшное удостоверение и потребовал: «Открой!» Даже сам боялся открывать.

– Видели мы… – чуть не сплюнул молодой лысоватый официант, – за углом «мутилу» прикупил? А ну, при каком звании? – Без должного пиетета открыл, прощелыга лысый. – Майор? Майор Карамышев Дмитрий Федорович, служба безопасности… О-го! Потратился, а теперь за двести «розовых» удавиться готов?

Такое можно стерпеть? Прошелся мордой мурманского «лопаря» по тарелкам… Морда не то что розовой – покраснела от крови и объедков. Влетела охрана с пару полицейскими, наставили стволы, обшмонали. Уставились на «вальтер» с завитушками посвящения в избранные. «Какая пташка привалила», – довольно молвил полицай, нет же, конечно, на западный манер – коп. Была у нас наша славянская милиция, «мент поганый» звучал куда благозвучней, чем коп продажный.

– Пока его – в обезьянник, удостоверение – на проверку, – приказал грузный «пээс».

Еще раз: такое можно стерпеть? Конечно, непривычно быть майором госбезопаса, но все равно – честь. Государева честь – это не призыв, это необходимость, которую каждоминутно требуется доказывать.

Что тут началось, батюшки, он же не думал, что в нем так взыграет майорская честь. Трах по коленке, бах по печенке, здоровенному охраннику – локтем в горло, грузного – за уши и коленом между ног, пальнувшему из нагана охранника, перехватив руку, выбил оружие, двинул кистью об угол стола, головой расквасил морду. Ладно – начал остывать – пусть будет… лицо, а не морда с не нашим разрезом глаз, черных и колючих. Молодой начал дрыгать ногами с воинственными воплями… Просто кошмар какой-то! Перехватил ногу, схватил «конфу» за приплюснутый нос и ну совершать малым круги, сшибая столики. Грузный «пээс» ожил, рванул из кобуры родной и старенький, поистертый «пээмчик». Пришлось приложить от души по… лицу. Завалился. Мурманских копов стреножил… Почему стреножил? «Стреручил» их же наручниками.

– Нажал кнопку на мобиле – а может, такая рация? – на отзыв – четко, слегка запыхавшись, произнес код, придуманный им же под сдержанное ворчанье Максимова: «Идиот – он всегда идиот». Да ладно, идиот… Карамышев Дмитрий Федорович, сокращенно КДФ, для запутывания иностранной разведки – 1ВБ, то есть ваших б… й по первому разу, 007 – всем же понятно, слямзил у англичан – возмездие неотвратимо.

– Какие проблемы? – в ответ с тревогой спросили.

– «Пээс» с местной охраной вознамерились меня – в обезьянник. Вправил им мозги, сдаю в браслетках, как положено. Черт! – встрепенулся. – Да я же этого сопливого официанта так и не оприходовал… У вас в Мурмане действительно эфэсбэшные ксивы за углом продают?

– Понятно, – с облегчением вздохнули. – Подержи их на мушке минут семь…

– Да какая мушка? – огрызнулся. – Лежат и таращатся с почтением.

Влетели черные, как грачи, спецы, пнули слегка «пээсов», поинтересовались:

– Кто первый усомнился в подлинности корочек Московского региона?

– От него сигнал, – повел плечом грузный полицейский в сторону официанта.

– Вот гнида, – вспылил охранник, – заныкал две сотни и взбаламутил полицию…

– Я сам, – отодвинул в сторону спеца.

Официант сложился от удара в живот и почему-то так и застыл, словно гомосек в экстазе.

– Перебор, – заметил спец, – он теперь так и будет стоять, смущать непорочных.

– Коньяк за счет заведения! – выскочила из-за спин рыжая бестия, титьки вроде натуральные, а морда кирпича просит. Наверное, мурманская достопримечательность: транссексуал «ой, я сама разденусь», а между ногами что-то непонятное.

– Я при исполнении, – уныло бубнил спец. – Ребята, забирайте этих для профилактической беседы. Завидую тебе, майор, – ухмыльнулся, – пихайся с достопримечательностью, а мы отбываем. Если что – звони, не стесняйся, авось до утра доживешь.

– Коньяк будешь, самый лучший? – басит достопримечательность. – Стресс снимает…

– Где ты найдешь тот коньяк, который, после взгляда на тебя, стресс унял бы? – тихонько пошел КДФ из адского заведения.

Вошел в номер, вскинул в душевном порыве руки, забубнил:

– Натка, какая звезда тебя, дуреху, внедрила к нам? Чего ты рвешься в этот Мурманск, изнасилованный конторами ЖКХ, проданный и перепроданный проходимцами-чиновниками, сосущими из людей кровь и нервы. Беги, Натка, беги от этого мира, в котором высокие технологии работают прежде всего на уничтожение себе подобных братьев и сестер, беги от мира, в котором – рабы, зависимые от денег, корысти, лжи, нищеты и престижных богатств дельцов и политиканов. Беги, Натка! К чему твой зудеж самопожертвования, этот мир ни ты, ни кто другой не исправит. Мы неправильно живем… Мы неизлечимо больны, нас отравили, или мы в действительности такие и есть. Такой мир еще слегка просуществует под пятой долларовой элиты и остатками людей, которые стремились к любви, честной демократии и свободной, незапрещаемой жизни, скрашенной страданием, болезнями, несбывшимися надеждами и бессмысленным несамореализованным творчеством. Беги, девочка, в свой мир, где, возможно, свет светит всем, а тьма проникает в другие миры, а ваш обходит стороной. Беги или, если не можешь, притаись и уже ничего не жди…

– Даже смерти? – послышалось из темного угла.

– Даже смерти. В этом мире смерть тебя сама найдет.

– Да будет так! Сейчас по не успевшему еще затянуться следу моей «червоточины» прибудет Алк. Карамышев, ты все же поимел чрезвычайные полномочия… Нам нужно попасть в центральную часть полуострова, у нас – без проблем. Тебе нужен вертолет.

– Сейчас узнаю, – взялся за спутниковую рацию. Активировал кнопкой, строго, входя во вкус, молвил: – Майор Карамышев, КДФ1ВБ007. Птичка прибыла… Гибон на подходе. Требуется вертолет. Вектор – центральная часть полуострова.

– Цель? – лаконично запросили.

– А хрен его знает. Мамой клянусь, пока не знаю. Не будет вертолета – и не узнаю. Они передвигаются в бесплотных телах, мне, простому пацану, за ними не угнаться. А на вертолете мы полетим вместе, а вы проследите, не развешивайте ухи. Натка от меня без ума, на свою планету пока не приглашает, опасается за мою жизнь, гибон очень уж крутой…

– Зафиксировано без проблем, пусть генералитет разбирается в этой абракадабре. Дадут добро – вертолет в любой день и час. Конец связи.

Натка хохотала, влетевший Алк осторожно похлопал ее по спине.

– Истерика? – поинтересовался. – Когда вернем назад интегратор? Я боюсь за тебя. – И набросился на Дмитрия: – Это ты ее, вислоухий, довел до такого состояния?

– Почему я вислоухий?! – возмутился, аж ногой топнул. – Ты ревнуешь, сам становишься вислоухим, а Натка, видишь, аж задыхается… Она мечтает, а ты, Алк, сухой, как тряпка у ленивой уборщицы, ты же как цербер ее сторожишь, а женщины в любых мирах этого не любят, учти. Ты же, как олигарх, даже в туалете видеокамеру установишь.

– Что-то происходит, – почесал макушку «гибон», – в присутствии этого… этого… я начинаю себя ощущать клоуном, а иногда даже полным идиотом.

– Это тебе за вислоухого, – обиделся Дмитрий.

– Но ты же ныл: Натка, беги из этого мира, – вдруг занемела взглядом девушка, – а этот мир становится таким именно по вине вислоухих. Это Серые, гибрид сирианцев с рептоидами, ударная, оперативная каста человекорептилий с Альфа Дракона, которые заключили договор с Эйзенхауэром и на пике невиданного капитализма потрошат духовную сущность человека. Дима, – жалостливо посмотрела на новоиспеченного майора госбезопаса, – одумайся и сам добровольно забудь о нас.

– Но вы же, как я понял, от нашей Земли?

– Это ничего не меняет. Да, мы потомки бывшей Арктиды, которая была уничтожена рептилиями. Большая часть бореев, после похолодания, ушла в Индию, некоторые ушли в Космос, многие затерялись в поселениях россов на Южном Урале.

– И чем вы опасны? Да когда я брал банду отморозков от власти – было куда страшнее и опасней. Вот, – вытащил «вальтер» с неизменным глушителем, – осталась память.

– Дима, общение с нами – опасность другого рода. Какие-то силы постоянно решают, что можно озвучивать, а что нет. Например, физики, лучшие человеческие умы, открыли излучения, влияющие на зрение. В трехмерном мире эти частоты делают человека прозрачным. Это открытие тут же чрезвычайно засекретили, никто никогда не узнает авторов, ибо прозрачными в среде людей пребывают нелюди, не фантастические, реальные. Для драконовых подобные открытия опасны, люди, создав приборную противочастотку, запросто могли бы воочию видеть истинных рептоидов. Эти пришельцы когда-то объявили себя богами, жрецы приносили им в жертву людей. Сейчас, Дима, ежегодно исчезают и никогда не возвращаются несколько миллионов людей. Не было бы этих нелюдей, наличие инопланетных цивилизаций на Земле не замалчивалось бы, а людей, контактирующих, например, с такими, как мы, Димочка, не делали бы сумасшедшими, не блокировали бы им память. Не было бы одержимой системы контроля и скором вводе микрочипов в людей, когда контроль самого человека над своей жизнью неприемлем. Нужны низкие негативные вибрации насилия и разврата, постоянные деструктивные действия, войны – это пища. Власть – это неуемное желание контролировать, но сама власть при этом хочет остаться бесконтрольной.

– Наточка, – поежился бывший капитан, – ты действительно опасное существо.

– Для кого, Дима? Мормонам из Солт-Лейк-Сити штата Юта в США, которые выступают посредниками между людьми и рептилиями…

– Но почему… эти… питаются нашей энергией, да еще и худшего качества?

– Они находятся между двумя мирами, нашим и более развитым измерением, следовательно, у них мало собственной энергии, они вынуждены употреблять низкоуровневую энергию, искусственно и весьма изобретательно сдерживая человеческое развитие. Представь себе бореев, которые не погибли, представь атлантов в своем дальнейшем развитии, лемурийцев, расы, которые не искажались бы и не уничтожались. Представь величие человека, если бы не эти по сути игуаны, драконовые, змеи-люди. Величие русских, если бы не единое наследственное «королевское» древо власти с англосаксонским чревом, которое одурманило революцией, «свобода, равенство, братство», а затем меченное на лбу существо, пресмыкающееся перед Рейганом, и… разруха, вымирание, обнищание народа и гниль административных откатов. Карамышев, нам грохочущий вертолет не нужен. Отступись, Дима!

– Да что же это такое?! – озлился. – Что вы меня бесконечно хороните? Сказано вам – я везучий. Послушаешь тебя, Наточка, так, учтя невообразимую тягу Михеева к подавлению, у него в башке скрытый змей?

– Карамышев, если я тебе открою сознание, твой «вальтер» превратится в бесконечно грохочущий огонь, ты вмиг станешь врагом человеческим, взбесившимся преступником, потому что успеешь к тому времени замочить с десяток скрытых рептоидов. Дима, у тебя мало шансов остаться в живых, охмури курирующего тебя генерала и откажись от затеи.

– Ну да, тогда мне точно не жить. Они же изведутся, когда не узнают, зачем вам центральная часть Кольского и что вы там забыли. А сотрудничать с ними вы отказались. А то, что жизнь могу потерять… А что в ней хорошего? Ловить бесконечных преступников, пока сам не станешь преступником? Итак, экстренная связь, где моя заветная кнопочка… 1ВБ007? Знак вопроса – возможность срыва операции, – объяснил.

– Карамышев, что у тебя стряслось?

– Завал и рептоидная угроза… Уберите Михеева с 7-го отделения, возвращусь – пристрелю! Хотя, Наточка, вот она сидит передо мной, раскраснелась, утверждает, что вернуться у меня мало шансов. Да, господин генерал, они тут вместе, только что прибыл инопланетный Алк, но пока помалкивает.

– Майор, – терпеливо заметил генерал, – экстренную связь по пустякам не занимают.

– Ничего себе пустяки, Примаков – шумерский выкидыш, нет, он молоток, наследник древних, вглядитесь – типичный шумер, плюнул в морду амеру, самолет развернул, а русские мормоны его – тюк по головке.

– Тихо! – зашептал генерал. – Ты в своем уме? Подонок, ты кого зацепил?

– Короче, генерал, вникай: завтра к девяти – вертолет к гостинице, тут рядом пустырь с вечной мерзлотой, если будут гарантии – росска полетит вместе со мной, значит, под присмотром. А если гарантий нет, меня могут замочить мормоны из Солт-Лейк-Сити.

– Дима, – отечески, но испуганно отозвался генерал, – у тебя явно поехала крыша, в чем состоят гарантии?

– Натка боится, что это у вас поедет крыша и, когда они сядут в вертушку, спецназовская саранча захочет отгрызть им крылышки. А они бореи, удрали от вислоухих, уложат Саваном спецов, превратят Мурман в гнилушку, хотя куда уж больше, и ненароком доберутся до вас, господин генерал. Не делайте этого, пожалейте спецов, меня и себя. Ваши камни в почках – это микрокелейное событие. А я еще хочу насладиться Наткиной неземной красотой и отправиться с ней к заповедным краям полуострова. Они же без меня пропадут, когда увидят, во что превратилась их уцелевшая часть сказочной Арктиды.

– Базлан! Я тебе это припомню, – пригрозил Максимов, – думаешь, бога за бороду прихватил и тебе все сойдет с рук? Даже бывшего премьер-министра шумерами запакостил, лучше, Карамышев, тебе не возвращаться… Куда направляется вертолет?

– Секрет. Маршрут будет указан пилоту. Проследите через спутник…

– Карамышев, я проклинаю ту минуту, когда тебя задействовал…

– Отставить! До следующего экстренного сеанса связи. Алк, – повернулся, – как насчет коньячка? Закажу в номер, не дали толком поужинать, пришлось утюжить морды.

– И это уже успел… Заказывай, и побольше жратвы. Натке коньяк нельзя – малолетка, еще сорвется и проутюжит Саваном полгорода. Даже пыли не останется, был городишко и нет его – рассеялся в атомах Мироздания. Без шума и пыли – это тебе не атомный шумливый грибочек. Тук-тук, а кто тут в теремочке жил? – обнял Натку и затосковал.