Глава 9
Следом за первым поездом вышел второй, в котором находилась часть свиты императора и солдаты Второго и Четвертого полков. Там же ехали представители Временного правительства Вершинин и Макаров. В их задачу входил контроль за перемещением поездов и доставкой царской семьи в пункт назначения. Обеспечение охраны августейших особ лежало на полковнике Кобылинском.
Так как Керенский опасался нападения на поезда, шли они в режиме строжайшей секретности. Остановки для пополнения запасов угля и воды, а также смен паровозных бригад делались только на небольших станциях, а то и в чистом поле. Тогда пассажиры, включая членов царской семьи, выходили из вагонов, гуляли, собирали цветы.
Екатеринбург поезда прошли ранним утром. Оттуда в Петроград сразу же ушли телеграммы с сообщением о данном событии. Кобылинский мог вздохнуть свободно. Основная, самая опасная часть пути была преодолена.
Поздно вечером 4 августа оба поезда с разницей в полчаса благополучно дошли до Тюмени и остановились неподалеку от пристани, где стояли пароходы «Русь», «Кормилец» и буксир «Тюмень». Офицеры тюменского гарнизона выстроились у пристани и при выходе Николая из вагона приветствовали его так, словно он продолжал оставаться императором.
К старшему этой офицерской команды подошли Кобылинский и Вершинин. Тот представился полковником Серовым, командиром одной из частей.
Вершинин спросил:
– Почему вы здесь? Кто отдал распоряжение устроить подобный парад?
Серов спокойно ответил:
– Я, господин или гражданин хороший, в свое время присягнул на верность государю. Что бы ни произошло, клятве своей не изменю. Рядом со мной мои офицеры. Они придерживаются таких же взглядов.
Вершинин кивнул:
– Я понимаю и уважаю ваши чувства, полковник, но выводить сюда подчиненных не следовало бы.
– Позвольте мне решать, что следует делать, а что нет.
– И много в гарнизоне монархически настроенных офицеров? – поинтересовался Вершинин.
– Достаточно, чтобы защитить честь и достоинство царской семьи, – с вызовом ответил Серов.
Кобылинский в это время осмотрел строй, который насчитывал примерно сотню вооруженных офицеров.
Солдаты Второго полка начали проявлять недовольство. Конфликт мог разгореться в любую минуту.
Полковник Кобылинский обратился к Вершинину:
– Василий Михайлович, что плохого в том, что офицеры пришли приветствовать бывшего императора? Это их право. Думаю, что мы увидим еще много людей, которые станут оказывать почести царской семье.
– Но это нарушение инструкций, которые доведены до всех начальников гарнизонов по пути следования.
– Да бросьте вы. Сейчас этих инструкций в войска поступает столько, что можно в тома подшивать. К тому же, Василий Михайлович, у нас много своей работы, а офицеры нам не помешают. Это же не толпа. – Кобылинский повернулся к Серову: – А вас, полковник, я прошу ни во что не вмешиваться. Во избежание нежелательных инцидентов. Как видите, государь, его жена и дети здоровы. Их переезд в Тобольск обусловлен лишь соображениями безопасности, которую в Петрограде и в Москве, как и в других городах Центральной России, увы, обеспечить сложно. Такие времена, полковник, настали.
– Мы не вмешиваемся в ваши дела, – ответил Серов. – Офицеры посчитали своим долгом выразить свое отношение к императору, поэтому они здесь. Устраивать беспорядки, препятствовать конвою исполнять свои обязанности мы не будем, не беспокойтесь. Но и не требуйте, чтобы офицеры покинули район пристани, пока не отойдут пароходы с семьей государя.
Макаров в это время успокоил солдат Второго полка. Инцидента не произошло, и царская семья поднялась на пароход «Русь». Остальные суда заняли лица, сопровождающие ее, и охрана.
5 августа Керенский получил телеграмму, подписанную Вершининым и Макаровым, с сообщением о том, что поезда благополучно прибыли в Тюмень. Пересадка царской семьи на пароход проведена без эксцессов, ориентировочное прибытие в Тобольск – вечером 6-го числа.
Флотилия без происшествий прошла по рекам Тура и Тобол. В назначенное время суда подошли к пристани Тобольска, у которой собралось много жителей города.
Августейшая семья находилась на палубе еще при подходе к городу.
Николай проговорил:
– Вот и Тобольск, один из старейших городов Сибири. Здесь теперь предстоит жить нам.
– Долго ли, папа? – спросила Ольга Николаевна.
– Это, Оленька, одному Господу известно.
Для царской семьи, ближайшей свиты и слуг был определен дом бывшего губернатора, расположенный в нижнем городе. Все остальные и часть охраны размещались в усадьбе купца Корнилова.
Сразу после прибытия флотилии генерал-майор свиты князь Василий Александрович Долгоруков, полковник Кобылинский и комиссар Макаров отправились смотреть дом губернатора. На месте выяснилось, что здание не готово к приему высокопоставленных постояльцев. Помещения без мебели, грязные, забор вокруг дома местами порушен. Об этом и было доложено императору.
В доме начались работы, поэтому царская семья оставалась на пароходе еще пять дней.
За это время Романовы совершили прогулку по Иртышу, поднялись на Сузгунскую сопку, известную древними памятниками. Семья посетила Абалакский Знаменский монастырь на правом берегу Иртыша, в двадцати верстах от Тобольска.
11 августа, по окончании ремонтных работ, семья Романовых оставила пароход. Александра Федоровна с Ольгой Николаевой поехали в экипаже. Все остальные от пристани пошли пешком. По всему пути следования выстроилась охрана.
Был праздничный день. Базар, через который проследовал Николай Александрович с сыном, дочерьми и свитой, оказался пуст, да и вообще на улицах людей было мало. Но те, которые встречались, кланялись, молились, кое-кто вставал на колени.
Когда же семья вошла в дом, его окружила довольно большая толпа. С балкона народ приветствовал цесаревич Алексей Николаевич в солдатской форме, дочери государя. На несколько минут туда выходил и Николай Александрович. Люди встретили его приветственными криками.
Семье был отведен второй этаж старинного каменного здания, стоявшего в самом центре города. Теперь оно именовалось Домом свободы. Там были оборудованы комнаты для Николая Александровича, Александры Федоровны, детей и зал. На первом этаже – помещения для прислуги и столовая.
Одним из серьезных недостатков нового места ссылки августейшей семьи являлось само расположение здания в центре города, отчего при нем не было большого сада для прогулок. Недалеко размещалась усадьба купца Корнилова. Вблизи стояли дома, снятые для охраны. Саженях в двухстах высился Благовещенский храм.
Весь день ушел на размещение, обустройство, решение разных бытовых вопросов. По сути, проживание семьи Романовых в Доме свободы началось 12 августа 1917 года.
Вершинин и Макаров составили акты о доставке императорской семьи в Тобольск. Государь подписал их, и представители Временного правительства отбыли в Петроград.
Позднее Макаров, с симпатией относившийся к царской семье, организовал доставку в Тобольск мебели, ковров, картин, коллекций вина из Царского Села.
Жизнь постепенно устраивалась. Режим содержания семьи в Тобольске мало чем отличался от царскосельского.
Из охраны в доме находился только один офицер. Солдатам было запрещено входить туда, а вот прислуга делала это свободно. Члены царской семьи использовали для прогулок небольшой внутренний дворик.
Вся власть находилась в руках полковника Кобылинского, человека независимого и открыто симпатизировавшего государю. Властям Тобольска он не подчинялся, посланников из Петрограда при нем не было.
Дети продолжали заниматься уроками. Вечером все часто собирались в зале. Приходили Татищев, Долгоруков, Боткин. Иногда Николай Александрович играл в карты с дочерью Ольгой, что-то читал вслух. Засиживались допоздна, спать расходились в полночь. Только цесаревич Алексей Николаевич ложился в 9 часов, по настоянию врачей.
Богослужения отправлял на дому священник Благовещенской церкви отец Василий. К ранней обедне семье разрешалось пройти в храм. На это время вокруг него выставлялся караул и никто из прихожан туда не допускался. Служба для царской семьи проходила раньше общей.
Спустя несколько дней, во время прогулки после утреннего чая, Николай Александрович попросил дежурного офицера пригласить Кобылинского.
Полковник прибыл тут же.
– Доброе утро, Николай Александрович.
– Здравствуйте, Евгений Степанович.
– Что-то случилось?
Николай посмотрел на Кобылинского:
– Почему сразу «случилось»?
– Не просто же так вы вызвали меня.
Николай Александрович улыбнулся:
– Прошли те времена, Евгений Степанович, когда я кого-то вызывал. Я пригласил вас прогуляться, полковник, и поговорить, если вы не против.
– Я в вашем распоряжении, Николай Александрович.
Они вышли во двор.
Государь прикурил папиросу. С этой вредной привычкой он так и не расстался.
– Скажите, Евгений Степанович, вам лично как-то объяснили, почему нас перевезли именно в Тобольск?
– А разве Александр Федорович не сказал вам об этом?
– Керенский говорил, что переезд в Тобольск вызван исключительно стремлением обезопасить семью. Но я не верю ему. Почему? Объясню. Незадолго до отъезда, когда еще активно обсуждался вопрос временного выезда семьи в Англию, мною было написано письмо королю Георгу. Керенский обещал передать его английскому послу. Ответа я не получил, а Георг молчать никак не мог. Значит, письмо было кем-то перехвачено или вообще не отправлено. Я склоняюсь ко второму варианту.
Кобылинский пожал плечами:
– Не знаю. Александр Федорович говорил, что Тобольск хорош в плане безопасности. Он небольшой, всего тысяч тридцать населения. Железнодорожная магистраль проложена в стороне от него. Земли вокруг города принадлежат преимущественно крестьянам-собственникам, в большинстве своем татарам, которые не примут революцию из-за боязни потерять свои владения. Когда мы уезжали из Царского Села, Керенский сказал мне, чтобы я не забывал, что охраняю не кого-нибудь, а императора, хоть и бывшего. Ни вы, ни семья не должны испытывать никаких лишений.
– Но согласитесь, что отправка семьи в Тобольск, в Сибирь, уже сама по себе как бы снимает вопрос о нашем выезде за границу.
– Почему, Николай Александрович? Долго ли собраться и совершить обратный путь? Или добраться до Владивостока, а там рядом Япония.
Император докурил папиросу, аккуратно затушил ее и бросил в ближайшую урну.
– А знаете, Евгений Степанович, я был здесь, в Тобольске.
– Да? Когда же?
– Как же это было давно, полковник. В июле девяносто первого года.
– Вот как?
– Да. Я, молодой цесаревич, возвращался в столицу после путешествия вокруг Европы и Азии. Тогда, как и теперь, жители Тобольска встречали мой пароход колокольным звоном. Я сразу узнал собор, монастырь. Даже расположение домов на горе осталось прежним. – Николай Александрович вздохнул: – Да, как же давно это происходило. Вся жизнь была впереди, а сейчас!.. Но не будем об этом. Я хотел бы кое о чем попросить вас, Евгений Степанович.
– Слушаю вас и сделаю все, что в моих силах.
Император улыбнулся:
– Да тут и делать-то особо ничего не придется. Вы только не удивляйтесь и, пожалуйста, не посчитайте просьбу за каприз безумца.
– Как можно, Николай Александрович! Так в чем состоит ваша просьба?
– Дело в том, что я привык заниматься физическим трудом. Как это ни странно, мне весьма по душе пилить и колоть дрова. Могли бы вы завезти сюда стволы деревьев? Странная просьба, не правда ли?
– Не вижу ничего странного. Я сам привык к физическому труду, хотя в последнее время занимаюсь им все реже. Разумеется, я выполню вашу просьбу. Но надо, наверное, купить еще пилы и топоры?
– Я дам на это денег.
– Обойдемся.
– Благодарю вас, Евгений Степанович.
Полковник Кобылинский сдержал слово. Вскоре во двор Дома свободы завезли березовые стволы. Кобылинский также купил пилы и топоры.
С этого дня государь ежедневно колол дрова, привлекал к этому полезному занятию на свежем воздухе Татищева, Долгорукова и Жильяра. Постепенно к такой не женской работе пристрастились и дочери Николая Александровича. Конечно, девушек не заботило, что в дровах нуждается кухня и домовые печи. Распилка дров являлась для них видом спорта.
Александра Федоровна часто выходила на балкон с вязанием или шитьем. Она устраивалась там в кресле и принималась за работу.
Реже всех на балконе бывал Николай Александрович. С того дня как Кобылинский организовал подвоз кругляша, он больше находился внизу. Бывший царь был физически здоров и очень силен, любил движение. Он мог целыми часами работать или ходить по дворцу.
Александра же Федоровна в этом плане представляла собой противоположность мужу. Дети гуляли чаще с отцом, чем с матерью. Ее замкнутость бросалась в глаза всем.
Была заметна и некоторая надменность государыни. Если Николай Александрович подолгу и просто общался со служащими, офицерами и солдатами, то Александра Федоровна избегала этого. Она не принимала участия и в играх на улице. Возможно, это объяснялось тем, что бывшая императрица острее других переживала новое положение и обстановку, окружавшую ее.
Сначала возле Дома свободы ежедневно собиралась большая толпа. Это были не только горожане, но и крестьяне из близлежащих сел. Позже количество людей уменьшилось, но они продолжали приходить. Одни смотрели на императорскую семью с любопытством, другие – с сожалением. Только единицы проявляли злорадство, которое, впрочем, не сопровождалось какими-либо агрессивными действиями.
Никаких демонстраций, манифестаций ни за семью, ни против не происходило. Тобольск действительно оказался весьма спокойным городом.
Однако такая безмятежная, в общем-то, жизнь царской семьи продолжалась недолго.
1 сентября в Тобольск прибыл новый комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов с помощником Александром Владимировичем Никольским. Полковник Кобылинский перешел в подчинение Панкратову, который произвел хорошее впечатление на него, Николая Александровича и детей.
Интересно, что Панкратов и Никольский в прошлом отбывали ссылку. Панкратов еще в юности, защищая даму, по неосторожности убил жандарма и был отправлен в Якутскую губернию, где уже отбывал срок Никольский.
Панкратов был довольно образован, по своей природе добр и мягок, Никольский же показал себя настоящим животным. Умственно ограниченный, упрямый, злобный и мстительный, он изощрялся во все новых притеснениях императорской семьи.
Прежде всего Никольский потребовал от Кобылинского, чтобы на всех членов семьи, свиты, прислугу были заведены учетные карточки с фотографиями. Объяснял данное требование Никольский просто. Мол, их, арестантов, по прибытии к местам заключения заставляли исполнять это, теперь пришла очередь высочайших особ. Пусть на себе узнают, каково терпеть данное унижение. При этом он совершенно не вспоминал о своем преступном прошлом, тогда как ни царской семье, ни лицам, сопровождавшим ее, никто никакого обвинения не предъявлял.
Государю пришлось подчиниться. На всех были сделаны карточки арестантов с фотографиями и регистрационными номерами.
По настоянию Никольского изменился и быт царской семьи. Это в первую очередь касалось богослужений. Теперь они справлялись дома, в зале второго этажа, где был установлен иконостас. Их по-прежнему проводил священник Благовещенского храма с диаконом и монахинями Иоанновского монастыря. Однако за отсутствием престола и антиминса нельзя было служить обедню.
Никольскому на это было наплевать. Царская же семья страдала.
Кобылинскому пришлось вмешаться. Он напомнил Никольскому о распоряжении Керенского, касающемся недопущения какого-либо притеснения семьи. Полковника поддержал и Панкратов. В результате в день Рождества Пресвятой Богородицы августейшим особам разрешили вновь посетить храм.
Николай Александрович заметил, что Никольский влиял на Панкратова, и решил поговорить с комиссаром. Через дежурного офицера он пригласил Панкратова в свою комнату, которая была и кабинетом. Комиссар тут же прибыл, поприветствовал бывшего императора. Чувствовалось, что он ощущает некоторую неловкость.
Николай Александрович спросил напрямую:
– Скажите, Василий Семенович, почему семье ограничивают посещение церкви, запрещают прогулки по городу? Неужели вы опасаетесь, что я предприму попытку бежать?
– Нет, – ответил Панкратов. – Я не думаю, что вы решитесь на побег, тем более что и бежать-то, по сути, некуда и не на чем, а уж с семьей тем более. Я разрешил бы вам и посещение храма, что, впрочем, и так дозволено по воскресеньям, прогулки по городу и выезд на охоту. Но, Николай Александрович, вы должны понимать, что у меня есть по отношению к вашей семье строгие инструкции Временного правительства и лично Александра Федоровича.
– Который распорядился держать семью в изоляции?
– Не совсем так. Александр Федорович возложил на меня ответственность за безопасность семьи.
– Но что угрожает нам в Тобольске? Здесь все тихо. В Царском Селе было куда беспокойней и опасней.
– Спокойствие нередко бывает обманчивым. Скажу вам, чего не должен бы говорить. Дело не в том, что я опасаюсь каких-либо действий с вашей стороны. Я стараюсь – и в этом моя главная задача! – предотвратить возможные выпады против вас и вашей семьи со стороны некоторых гражданских лиц Тобольска.
Николай Александрович внимательно посмотрел на Панкратова:
– Вам известны эти люди, Василий Семенович?
– В том-то и дело, что нет, но нами перехвачено несколько анонимных писем на имя Керенского с угрозами, адресованными лично вам, а еще больше – Александре Федоровне.
– Вы проверяете всю корреспонденцию?
– Нет, выборочно. Но согласитесь, что я не мог оставить без внимания письма, адресованные главе Временного правительства. Так что в городе есть персоны, способные нанести вред вам и вашей семье. Теперь представьте, я разрешу вам свободное посещение церкви, прогулки по городу, а кто-то из этих негодяев вдруг выстрелит в вас, в жену или в детей!
– Значит, мы так и будем находиться в губернаторском доме? Но это же невыносимо!
– Понимаю вас. Но пока ничего изменить не могу. В воскресенье вы будете посещать службы в храме. На это время мы обеспечим вашу безопасность, тем более что церковь находится рядом, в остальные же дни вам придется оставаться в доме.
– Вы сказали, что пока ничего изменить не способны. Означает ли это, что в дальнейшем можно ожидать послаблений в режиме содержания?
– Посмотрим, Николай Александрович. Поверьте, у меня нет никаких причин желать вам зла. Я тщательно изучу обстановку в городе, посмотрю, насколько велика вероятность агрессивных выступлений против вашей семьи. Если посчитаю, что прямой угрозы для жизни нет, тогда мы решим вопрос с вашими прогулками по городу. На данный же момент вам придется довольствоваться тем, что есть.
– Понятно. С этим все, но у меня есть жалобы на действия вашего помощника, господина Никольского.
Панкратов поправил бывшего императора:
– Гражданина Никольского, Николай Александрович.
– Хорошо, что хоть не товарища.
– Так в чем заключается жалоба?
– Вы понимаете, что дети ко всяческим запретам относятся по-своему. Это касается и моего сына. Вчера он выглянул за забор. Видимо, Никольский следил за ним. Он выскочил из дома, наорал на охрану и на Алексея. Сын сильно обиделся. Он не привык к подобному обращению. Я хотел бы попросить вас умерить пыл слишком уж ретивого помощника.
Панкратов кивнул:
– Мне известно о данном инциденте. Алексей Николаевич прежде всего пожаловался на Никольского гражданину Кобылинскому. Полковник приходил ко мне и требовал того же, что и вы. Я сделал замечание помощнику.
– С вами что, специально прислали этого ревнителя строгости, направленной против моей семьи?
– Я не выбирал его. Кандидатура Никольского рассматривалась Керенским так же, как и моя. Поверьте, Николай Александрович, меня самого тяготит присутствие здесь Александра Владимировича, но и с этим придется мириться. Даже если я запрошу замены Никольского, этого не произойдет.
– Вы говорили об угрозе семье со стороны отдельных персон, проживающих в городе, так?
– Да, – ответил Панкратов.
– А вы не думали, что гораздо большая опасность для семьи исходит от гражданина Никольского?
– Что вы имеете в виду, Николай Александрович?
– Нахальное, вызывающее и, я бы сказал, провокационное поведение гражданина Никольского служит примером для некоторых солдат охраны. Кое-кто из них уже перестал отвечать на приветствия. Они позволяют себе оскорбительные высказывания в адрес моих дочерей. Вы не предполагаете, что Никольский, явно враждебно относящийся к моей семье, однажды подтолкнет солдат к расправе над нами прямо в доме?
– Это исключено. Но я приму меры.
Николай усмехнулся:
– В очередной раз поговорите с ним?
– Я побеседую об этом с Кобылинским. Солдаты охраны в его подчинении.
– С полковником могу поговорить и я сам.
– Это тоже не помешает. Но, по-моему, опасность все же исходит не от Никольского и солдат, а извне. Я уже говорил, что, выезжая сюда, имел разговор с Александром Федоровичем Керенским. Не буду посвящать вас в его содержание, так как он имел конфиденциальный характер. Скажу лишь одно. У вас больше врагов в стане так называемых монархистов, нежели во Временном правительстве. К тому же никто не закрывал вопроса о выезде вашей семьи за рубеж.
– Да? Поэтому нас увезли подальше от столицы?
– Это не мое решение.
– Конечно. Что ж, благодарю за то, что уделили мне время.
– Не стоит благодарности, Николай Александрович. Не требуйте, пожалуйста, от меня того, что не может быть выполнено. До свидания. – Панкратов удалился.
Николай Александрович выкурил папиросу, спустился во двор и с ожесточением начал рубить распиленные чурбаны.
Комиссар прошел к дому купца Корнилова, у которого его встретил Никольский, и спросил:
– Были у Романовых, Василий Семенович?
– Да.
– Представляю, что наплел обо мне бывший император.
– Насчет этого у нас будет отдельный разговор.
Никольский усмехнулся:
– Сколько угодно. Но я ждал вас вовсе не для того, чтобы узнать о жалобах Романова.
– Вы меня ждали, Александр Владимирович?
– Да. С вами хотят встретиться руководители Тобольского совета.
– Александр Федорович ничего не говорил мне о нем.
– Тем не менее он существует. Правда, пока играет незначительную роль в политической жизни города, но кто знает, что будет дальше? Вы встретитесь с Варнаковым?
– А это кто такой?
– Я не говорил? Это председатель здешнего совета.
– Что ж, можно встретиться. А как вы сошлись с этим человеком, Александр Владимирович?
– Работаем, Василий Семенович.
– Понятно. Тогда так: сегодня вечером жду вас у себя. Завтра, если никто не помешает, наведаюсь в совет. Кстати, где он находится?
– Я покажу.
– Хорошо.
– Вы в дом прислуги?
– Хотел поговорить с доктором Боткиным.
– Заболели?
– Нет. Я здоров. Мне надо знать, насколько серьезно болен сын бывшего царя.
– Мамаша наградила его такой болезнью, что и врагу не пожелаешь.
– А вам это откуда известно?
– Так говорю ж, работаю!
– Ну-ну! Работайте, Александр Владимирович. Только смотрите, как бы излишнее усердие не нанесло вам вред.
– Да вы, никак, угрожаете мне, Василий Семенович?
– Ну что вы! Какие угрозы, ведь мы одна команда.
– Иногда мне кажется, что это, к сожалению, не так.
Никольский не ответил, резко повернулся и пошел к Дому свободы.
Вечером Панкратов и Кобылинский имели с Никольским беседу по поводу его недопустимого отношения к царской семье. Особенно горячился Кобылинский. Никольский же выслушал комиссара и коменданта спокойно, с ехидной ухмылкой, не проронив ни слова. Стало понятно, что изменить его невозможно.
Утром Никольский проводил Панкратова до здания, где заседал местный совет, благо оно находилось недалеко от Дома свободы. Панкратов вошел туда один. Заместителя он отправил проверять груз, пришедший на имя гражданина Романова из Петрограда, от Макарова.
Комиссара встретил мужчина интеллигентного вида, представившийся председателем совета Варнаковым. Он проводил Панкратова в помещение, где находилось еще несколько человек, в том числе одна женщина.
– Мы представляем власть в городе, – начал Варнаков. – Поэтому не можем оставаться безучастными к тому, что в Тобольске содержится царская семья, и разделяем ответственность за то, что происходит вокруг нее.
– Могли бы и не утруждать себя, – ответил Панкратов. – Безопасностью семьи занимается Временное правительство и лично Александр Федорович Керенский, которого здесь представляю я.
– И гражданин Никольский, – вставила член совета Писаревская, та самая единственная женщина, присутствующая на совете.
– На этот счет объясняю, что Александр Владимирович является моим заместителем.
– Но вы не можете не согласиться с тем, что солдаты особого отряда ведут себя, мягко говоря, либерально, – продолжил Варнаков. – Они позволяют себе общение с членами царской семьи и прочие всевозможные вольности. Отмечу также имеющие место конфликты охраны и гарнизона.
Панкратов усмехнулся:
– Мне известно, что наши гвардейцы пользуются симпатией местных очаровательниц. Это объяснимо. Они всегда чисты, подтянуты, вежливы и трезвы, тогда как среди солдат гарнизона частенько попадаются пьяные, грязные субъекты, одетые непонятно во что. Естественно, они ревнуют милых дам к нашим гвардейцам, но такова жизнь. Вы бы лучше, граждане, занялись гарнизоном Тобольска. Ведь дисциплина в частях и подразделениях, мягко говоря, оставляет желать лучшего.
Члены совета переглянулись. Никольский утверждал, что Панкратов – мягкий, сговорчивый человек. Его легко можно переубедить. Но получалось, что заместитель совершенно не знал своего начальника.
Разговаривать после слов Панкратова было не о чем, но и завершать беседу на такой ноте означало бы признать свою полную неудачу.
Посему Варнаков сказал:
– Со своим гарнизоном мы как-нибудь разберемся, а вот наблюдение за отрядом особого назначения показало, что солдаты в нем несознательные.
– Это как? – удивился Панкратов.
В разговор тут же вступила Писаревская:
– Ненадежные. Их командир слишком любезен с Романовым. Что может иметь далеко идущие последствия.
– К примеру?
– Полковник Кобылинский способен сговориться с офицерами, солдатами, царской семьей, арестовать, если не пристрелить вас с Никольским. Потом он с бывшим царем, его супругой и детьми двинется вверх по Иртышу, где, вполне возможно, их уже будут ждать монархисты.
– Так что вы предлагаете? – Панкратов не смог сдержать саркастической усмешки.
– У нас в Омске есть сознательные рабочие. Они могут сменить охрану. Это будут надежные люди, преданные революции. Ваш же отряд…
Панкратов оборвал Писаревскую:
– Все, хватит пороть чушь! Я советую вам оставить какие-либо попытки сменить охрану. Займитесь своими местными делами и не лезьте в государственные. А если продолжите заниматься ерундой, весьма опасной, кстати, то я сообщу о ваших планах полковнику Кобылинскому. Не сомневаюсь, он немедленно примет меры, последствия которых будут весьма неприятны для вас и всех тех, кто подрывает спокойствие и стабильность. Запомните, я не допущу ни малейшего вмешательства в дело охраны царской семьи, пока на меня возложена ответственность за ее безопасность. Насчет же дисциплины в отряде скажу, что не мешало бы всем поддерживать ее на таком уровне. Надеюсь, вы поняли меня?!
Панкратов вышел на улицу, дошагал до Дома свободы и увидел Никольского. Тот стоял во дворе и наблюдал за прогулкой цесаревича Алексея Николаевича.
– Александр Владимирович! – позвал его Панкратов.
Никольский подошел.
– Да, Василий Степанович?
– Для чего вы организовали мне встречу с депутатами местного совета?
– По-моему, они предлагают разумные вещи.
– Разумные? А вы не помните, кем назначалась охрана царской семьи?
– Временным правительством, и что?
– Вы решили, что совместно с Тобольским советом можете отменить распоряжения Александра Федоровича?
– Я ничего подобного не говорил. Но охрану действительно не мешало бы поменять. Естественно, не по желанию местного совета. Мы можем обратиться к гражданину Керенскому и передать ему предложение тобольчан.
– Вы это при Кобылинском не скажите. Он человек спокойный, но постоять за себя умеет.
– Я вижу, Василий Степанович, Николай Романов подобрал ключик и к вам.
– Не говорите чепухи!
– А это не чепуха, гражданин Панкратов, и не бред. Уверен, что Николай вынашивает планы побега. Он не может смириться с участью узника. Конечно, быть самовластным хозяином империи и вдруг угодить в какой-то старый дом в захолустном городишке. Ни власти, ни прежнего почтения. Я не говорю об Александре Романовой. Она бесит уже одним только своим надменным видом. Видите ли, особа голубых кровей! Они, гражданин Панкратов, никогда не смирятся с участью затворников. Члены местного совета сообщили мне, что где-то между Тобольском и Тюменью видели достаточно большой, штыков в триста, отряд казаков и офицеров. Встает вопрос, что делают в этой глуши три сотни вооруженных людей? Ответ может быть один: они идут сюда. Вам объяснить, с какой целью?
Панкратов внимательно посмотрел на Никольского:
– У вас есть доказательства того, что рядом с Тобольском рыщет этот самый крупный отряд?
– Я же говорил, мне сообщили об этом в здешнем совете. Считаю, что вы просто обязаны оповестить об угрозе Александра Федоровича и передать ему предложение тобольчан.
– Знаете что, Александр Владимирович, когда мне будут предоставлены неопровержимые доказательства наличия в округе большого вооруженного отряда, я свяжусь с Керенским и предупрежу Кобылинского. Так что попросите своих товарищей из совета заняться делом. Триста всадников – это не иголка в стоге сена. Их можно легко обнаружить силами тех же надежных рабочих, которыми гражданин Варнаков предложил заменить отряд Кобылинского. У меня все!
Никольский злобным взглядом проводил Панкратова, который пошел в дом, и с трудом сдержал себя, чтобы не накричать на цесаревича Алексея. Играя скулами, сжав кулаки, он двинулся прочь с территории Дома свободы.
По пути ему некстати подвернулись солдаты, переносившие с пристани вещи, присланные Макаровым. Когда Никольский среди прочего увидел ящики с вином, он буквально пришел в ярость, схватил топор и разбил все бутылки на виду у изумленных солдат.
Это видел и подпоручик Кириллин. Сегодня он был свободен и собрался пройтись по городу. Кириллин искал возможность связаться с Покровским. Из дома во время дежурства позвонить напрямую было рискованно, воспользоваться телеграфом – тоже небезопасно. Но решение должно быть найдено, князь ждет от него сообщений. Чтобы все хорошенько продумать, Кириллин и решил выйти в город.
Он стал свидетелем расправы Никольского с вином «Сан-Рафаэль». Почти все жители Тобольска знали, что в царской семье оно использовалось больше в качестве лекарства. Подпоручик лишь покачал головой и вышел на улицу.
Он миновал парк, свернул на улицу, идущую вниз, и неожиданно услышал сзади знакомый голос:
– Кириллин!
Подпоручик обернулся и от удивления поднял брови:
– Беркутов? Володя? Ты ли это?
– Я, Сергей. Не ожидал?
– Он еще спрашивает! Откуда ты взялся?
– С того света. Ну, здравствуй!
Офицеры обнялись, и только тут Кириллин заметил, что вместо правой кисти у Беркутова протез.
Когда-то они вместе учились в военном училище, дружили, должны были служить в одном полку, но судьба развела их.
– Руку на фронте потерял? – после объятий спросил Кириллин.
– А где же еще, Сергей? В Галиции ранен был при отступлении. Может, лекари и спасли бы руку, только мы тогда далеко от тылов оторвались. Но об этом поговорим потом. Ты-то что здесь делаешь? Хотя… – Взгляд Беркутова помрачнел. – Не в охране ли семьи его величества состоишь?
– Угадал, в охране.
– Значит, новой власти служишь? А я-то думал, что кто-кто, а уж мой друг Кириллин присяге не изменит.
– Ты с выводами-то погоди, Володя. Не все так просто, как тебе представляется. Ты не ответил, как оказался в Тобольске, ведь родом-то, по-моему, из Омска. Служишь в местном гарнизоне?
– Отслужил я свое, Сергей. Как ампутировали руку, так и списали подчистую. Родом я не из Омска, а из Екатеринбурга. Сюда приехал к сестре. Она здесь с мужем живет.
– Понятно. Если бы ты знал, как я рад тебя видеть!
– Я тоже.
– Заметно. Нам надо поговорить. Зайдем куда-нибудь?
– А пойдем ко мне, то есть домой к сестре. Ее муж адвокат, уехал в Тюмень. Елена нас и накормит, и водочкой угостит. Там спокойно и поговорим. Или вам запрещено посещать дома местных жителей?
– Не запрещено. Пойдем. Куда идти-то?
– Это рядом с местом твоей службы, немного подальше по улице.
Спустя десять минут они вошли в небольшой, но крепкий и уютный дом.
Беркутов представил своего друга сестре:
– Знакомься, Лена, это подпоручик Сергей Кириллин. Мы учились вместе.
– Очень приятно, – как-то стеснительно ответила молодая симпатичная женщина. – Проходите, пожалуйста, в гостиную. Я вас обедом накормлю.
Офицеры сели за стол, пообедали. Выпили по три рюмки водки. Елена убрала со стола и удалилась в свою комнату, дабы не мешать мужчинам.
– А где ты воевал? – спросил Беркутов.
– Не довелось, Володя.
– Теплое местечко заполучил?
– Нет.
– Отчего же тогда не воевал?
– Служил в отдельном отряде. Я не могу сказать, в каком именно.
– Из которого прямиком в тюремщики записался?
– Подпоручик!.. – повысил голос Кириллин.
Беркутов резко ответил:
– Поручик! И георгиевский кавалер.
– Извини, Володя, но ты ведешь себя вызывающе.
– А как мне вести себя, когда лучший друг присяге, клятве своей изменил?
– Я присягу не нарушал.
– Да ты что? Значит, служба в охране – это не подчинение Временному правительству, черт бы побрал этих предателей?
Кириллин посмотрел на друга. В принципе, Покровский не запрещал ему вступать в контакт с другими офицерами, если это было необходимо. Сейчас через Беркутова можно было без проблем решить вопрос установления связи с князем. Он в запасе, за ним никто особо не смотрит. Да и негодование Владимир проявляет не наигранное, говорит, что на душе и в сердце. Он всегда отличался порядочностью, честностью, преданностью. К тому же георгиевский кавалер!
И Кириллин решился:
– Вот что, Володя, сейчас я тебе кое-что расскажу. Ты поймешь, почему я не воевал, оказался в охране императора. Но прошу, чтобы разговор наш остался в тайне.
– Интересно! О конфиденциальности мог и не предупреждать. Ты знаешь, из меня палкой слова не выбьешь.
– Тогда слушай и не перебивай. Вопросы задашь позже.
– Давай.
Поручик Беркутов поудобней устроился в кресле и вонзил в товарища взгляд свои черных, немного сощуренных, но добрых глаз. Кириллин четко, по-военному доложил ему о князе Покровском, о группе, которая была сформирована при государе, в общем, обо всем, что происходило с ним до момента внедрения в отряд охраны.
– Поэтому, Владимир, я находился на фронте лишь как порученец государя.
– Но это же все меняет! – воскликнул повеселевший Беркутов. – Значит, патриотически настроенные офицеры не оставили надежду на спасение государя и его семьи?
– Нет, иначе меня не было бы здесь.
– Дай я тебя обниму, Сергей.
– Не стоит. Ты мне лучше скажи, помочь сможешь?
– Я? Помочь? Но чем?
– Понимаешь, я не могу связаться с князем, а он должен знать обо всем происходящем в Тобольске, дабы иметь возможность действовать по обстановке. С места дежурного офицера позвонить в Петроград нельзя, об этом сразу же узнают комиссары, телеграф тоже ненадежен. Барышень, наверное, предупредили, что нельзя отправлять телеграммы офицеров отряда без ознакомления с текстом тех же комиссаров. А один из них, некто Никольский, бывший каторжник, такая сволочь, скажу тебе, мать родную ради карьеры продаст. Дорвался до власти, хамское отродье. Представляешь, буквально перед тем как выйти на улицу, видел, как он, идиот, разбил вино, присланное из Петрограда государю таким же комиссаром, как и он сам.
– Вино ерунда. Ты о деле, Сергей, говори. Чем я могу помочь тебе? От своего имени послать телеграмму?
– Нет, это тоже рискованно. Ты когда собираешься в Екатеринбург?
– Послезавтра думал поехать. Погостил, и хватит, но если надо, то могу и завтра. Даже не в Екатеринбург, а в Петроград. Телеграммы, письма перехватить могут, не здесь, так в столице. Надежней устно передать все, что надо. Но это если, конечно, ты доверяешь мне и можешь принимать подобные решения без ведома князя Покровского.
– На этот счет четких инструкций я не имею, следовательно, могу поступать, как того требуют обстоятельства. А насчет доверия даже не сомневайся.
– Вот и решили. Сегодня скажу сестре и ее мужу, что вынужден покинуть их, завтра на пароходе отправлюсь в Тюмень, значит, где-то числа двадцатого или двадцать первого буду в Питере.
– Ну и отлично. А теперь слушай, что должен будешь сделать в столице.
– Что, прямо сейчас дашь инструкции?
– Да, потому как завтра, боюсь, не смогу выйти в город, а потом у меня суточное дежурство.
– Ладно, давай, говори.
Инструктаж занял около двадцати минут.
– Ты все понял, Володя? – спросил Кириллин, закончив монолог.
– Да. Сначала к твоей невесте, она предупредит князя, дальше действия по его указаниям.
– Покровский наверняка устроит тебе проверку, так что будь готов и не обижайся. Я-то тебя знаю, а князь нет. Он, конечно, доверяет мне, но обстановка сложная, сам понимаешь.
– Да все я понимаю, Сережа. Сделаю в лучшем виде.
– Как-то не спросил раньше: ты семьей не обзавелся?
– Нет, Сергей. Живу один в родительском доме. Пока воевал, отец и мать померли, даже на похоронах не был. Узнал, когда вернулся после госпиталя и комиссии.
– Извини.
– За что?
– Ну что ж, пойду.
– Я провожу.
– Не надо, чтобы нас видели вместе. Кстати, что за человек муж сестры?
– Нормальный, интеллигентный, монархист. Елена вроде счастлива с ним. Ладно, ступай. За дело не беспокойся. Как вернусь из Петрограда, встретимся.
– Удачи тебе, Володя.
– И тебе, Сережа. Кстати, а почему ты, служа при императоре, так подпоручиком и остался?
– Разве это главное? Ты при всех своих заслугах тоже карьеры особой не сделал.
Кириллин в приподнятом настроении подошел к Дому свободы.
Тут из ворот вышел полковник Кобылинский.
– Подпоручик?! Прогуливаться изволите?
– Имею полное право. Или что-то произошло, господин полковник?
– Произошло! Этот придурок Никольский все вино царское разбил.
– Видел. Что с него взять?
– С кого-то ничего, а вот к вам, пожалуй, комиссары могут иметь вопросы.
– Ко мне? – удивился Кириллин. – По какому поводу?
– Панкратов сказал, что вас видели с каким-то мужчиной на соседней улице.
Кириллин вздохнул:
– Никуда не деться от этого всевидящего революционного ока. Пусть видели, и что?
– Кто этот человек?
– Отставной поручик Беркутов, георгиевский кавалер, потерявший руку в боях в Галиции и отправленный в отставку.
– Вот оно что! А вы его откуда знаете?
– Учились вместе.
– Этот Беркутов местный?
– Из Екатеринбурга, здесь у него сестра живет, замужем за адвокатом. Встретились, прошли домой, пообедали, выпили немного, вспомнили юность боевую.
– Употребление спиртного запрещено, подпоручик.
– Виноват, готов понести наказание. Или мне сначала пойти и написать объяснительную записку гражданину комиссару?
– Ступайте к себе. Панкратову я сам все объясню.
– Один вопрос, господин полковник.
– Да.
– За нами, я имею в виду офицеров отряда, постоянно ведется слежка?
– Нет. Просто Панкратов случайно оказался на той же улице, что и вы.
– Не видел. Жаль, что там был Панкратов, а не Никольский.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что с удовольствием набил бы морду этому кретину.
– По-моему, вы выпили лишнее, подпоручик. Я ничего не слышал, вы – не говорили.
– Но вы сами сказали, что Никольский – изрядная сволочь.
– Ступайте домой, подпоручик, и проспитесь!
– Слушаюсь, господин полковник!
Отправив Кириллина домой, полковник осмотрелся. Рядом никого не было.
– Не ты один с удовольствием набил бы морду Никольскому. Редкий подонок! – проговорил он.
Покровский встречался с графом Долговым на том же месте в Таврическом саду. Тот выглядел устало.
– Что случилось, Петр Петрович? Вид у вас какой-то больной. Неприятности на службе?
– Какой службе, Алексей Евгеньевич? Заседание в совете – разве служба? Если бы даже дело было в этом!.. Моя благоверная загуляла с комиссаром. Извините, я не должен был этого говорить, но не сдержался.
– Странно, по вашим же словам, Маргарита Юрьевна последнее время являла собой пример образцовой жены.
Граф вздохнул:
– Как всегда, играла. В ней пропал талант великой актрисы.
– Но это ваше личное дело, я вам в нем не советчик.
– Понимаю и не прошу совета. Будь что будет. Иногда мне кажется, лучше бы она совсем ушла. Однако я пригласил вас сюда не жаловаться на судьбу.
– Слушаю вас.
– У меня складывается впечатление, что Временное правительство долго не продержится.
– Почему?
– Большевики очень умело раскачивают ситуацию. У них на руках выигрышные козыри. Это заявления о прекращении войны на любых условиях, переделе собственности в пользу трудящихся масс и другие, позитивно воспринимаемые рабочими и крестьянами.
– Но ведь большевики летом потерпели сокрушительное поражение. Их лидер Ульянов с соратниками вынужден был покинуть Россию.
– Да, но сейчас ситуация меняется. Зараза большевизма все больше проникает в умы общества.
– Еще бы, ведь Ульянов предлагает мир. А нынче воевать никто не хочет. Потому как Временное правительство, по сути, сделало все возможное для разложения армии. Войска остаются на фронтах, но масштаб дезертирства впечатляет. Еще немного, и немцы без особых проблем начнут оккупацию России.
– В этот момент правительству надо бы принять кардинальные меры, однако Александр Федорович не поддержал намерения генерала Корнилова выступить на Петроград для подавления большевизма.
– Керенский допустил ошибку. Это был, пожалуй, единственный его шанс сохранить Россию, не допустить катастрофы. Но не думаю, что решения Временного правительства повлияют на поведение Корнилова.
– Тогда нам остается ждать кровавых событий.
– Кровь, Петр Петрович, прольется в любом случае. Те деятели, которые рассчитывали мирным путем захватить власть, просчитались. Они предполагали, что будет достаточно отречения императора, удаления из столицы великих князей. Тогда власть сама упадет им в руки. Петр Петрович, никакого отречения не было.
– Как это не было? Манифест об отречении был опубликован во всех газетах.
– Временщики опубликовали то, что сами и создали. Я присутствовал при этом, поэтому могу со всей ответственностью заявить, что государь не отрекался от престола.
– Это уже не важно.
– Приходится согласиться. Скажите, а где сейчас находится Ульянов?
– Поговаривают, что сейчас он в Финляндии, где точно, не скажу. Этого никто не знает, иначе его уже арестовали бы.
– А информация о том, что Германия финансирует большевиков, подтверждена?
– Прямого подтверждения, насколько я знаю, нет, но кому больше всех выгодна очередная смена власти в России? Причем такая, которая может закончиться выходом России из войны? Ответ очевиден: Германии. Следовательно, немцы не пожалеют денег, дабы свергнуть Временное правительство, призывающее к продолжению войны. Алексей Евгеньевич, в Петрограде тревожно. Хорошо вам, вы сидите дома и узнаете о событиях из газет. А мне приходится…
– Не вешайте нос. Что для вас изменится, если к власти придут большевики? Перейдете на их сторону и останетесь при своих интересах. Так сделают многие. – Покровский едва не сказал «предатели и подонки». – Какие новости по царской семье, Петр Петрович?
– Заслуживающих внимания – практически никаких. Семья продолжает находиться в Тобольске, под охраной. Ей ничего не угрожает. По крайней мере пока.
– Вы связываете безопасность государя и его семьи с Керенским?
– Не только. Но с Александром Федоровичем в первую очередь. Слава богу, сейчас в Петросовете не звучат требования суда над императором или помещения его в тюрьму. О нем вообще почти не говорят.
– Ясно. Держите, пожалуйста, меня в курсе событий.
Покровский не успел зайти в кабинет, как телефон издал сигнал вызова.
– Слушаю, – ответил князь.
– Алексей Евгеньевич? – услышал он женский голос. – Это Лиза Ступина.
– Елизавета Андреевна, здравствуйте, рад вас слышать.
– Добрый день, Алексей Евгеньевич. К нам приехал человек от Сергея.
Это было неожиданно.
– Вот как? Интересно. Надеюсь, с Сергеем все в порядке?
– Да. Человек хочет встретиться с вами, спрашивает, возможно ли это.
– Конечно. Если его не затруднит, пусть приезжает прямо ко мне. Адрес мой помните?
– Да, конечно.
– Я жду его.
– Хорошо. До свидания, Алексей Евгеньевич.
– До свидания, Лиза, привет батюшке и матушке.
– Благодарю, передам.
Покровский положил трубку и задумался: «Что бы это означало? Скорее всего, Кириллин не смог связаться с Петроградом из Тобольска и направил для этого курьера. Остается надеяться, что это человек надежный. У Сергея в Тобольске особого выбора нет и быть не может, но и первого встречного он на меня не выведет. Что ж, дождемся, поговорим с этим человеком».
Он попросил горничную поставить самовар.
Вскоре возле дома остановилась пролетка. Покровский из окна видел, как из нее вышел мужчина в штатском, но с явной военной выправкой. Вместо правой кисти у него был черный протез.
Через минуту денщик Рубейко доложил:
– К вам, ваше сиятельство, поручик Беркутов из Екатеринбурга.
– Пусть войдет, Степан. Попроси Лиду принести сюда чай.
– Слушаюсь!
В кабинет вошел мужчина с протезом.
– Разрешите представиться: поручик Беркутов Владимир Борисович.
Покровский улыбнулся, подошел к гостю.
– Покровский Алексей Евгеньевич. Прошу, проходите, присаживайтесь. Сейчас будет чай.
– Слушаюсь, ваше превосходительство!
– Да не надо официальностей, Владимир. Вы не против, если я буду называть вас по имени?
– Никак нет.
Лида принесла поднос со стаканами и сахарницей.
– Пожалуйте, угощайтесь.
Покровский взял стакан. То же самое сделал Беркутов.
– Где воевали, поручик?
– В Галиции, ваше превосходительство.
– Называйте меня Алексеем Евгеньевичем. Значит, в Галиции?
– Во время отступления был ранен, лишился кисти, уволен в отставку. В настоящее время проживаю в Екатеринбурге, там у меня свой дом. Родители умерли, когда я был на фронте. В Тобольске живет сестра. Я навещал ее и встретился с подпоручиком Сергеем Кириллиным.
Покровский попросил:
– Об этом, пожалуйста, подробнее, Владимир.
Беркутов рассказал, как встретился с Кириллиным, о чем был разговор на улице и дома, упомянул о хамском поведении Никольского, а затем слово в слово передал то, что должен был.
– Значит, на данный момент августейшая семья охраняется надежно и ей ничего не угрожает?
– Так точно!
– Хорошо. Как я понимаю, вы готовы стать связующим звеном между мной и Кириллиным?
– Почту за честь.
– Тогда надо продумать, как осуществлять связь. Но после обеда. Вы наверняка голодны.
– Нет, я пообедал у Ступиных. Хорошая жена у Сергея.
– Пока еще невеста, но девушка действительно хорошая. Что ж, раз вы пообедали, то перейдем к делу. Какие будут соображения по данному вопросу?
– Я думал об этом. Можно использовать вот какой вариант. Я переезжаю в Тобольск. Если Сергею надо что-то передать, то отправляюсь в Тюмень и оттуда шлю телеграмму. Шифр придумать несложно.
– Что еще можете предложить?
– Подруга моей сестры работает на телеграфе в Тобольске. Можно отправлять сообщения через нее. От моего имени. Офицеров охраны комиссары проверяют, но всю корреспонденцию они контролировать физически не могут.
– А ваше постоянное присутствие в Тобольске не вызовет подозрений?
– Не исключено. Тамошний совет проявляет чрезвычайную активность. Его члены как тараканы стараются залезть в каждую щель.
– Они контактируют с комиссарами?
– Об этом Кириллин не говорил. Но вряд ли. Полковник Кобылинский, по словам Сергея, не тот человек, чтобы на него могли оказывать влияние местные горлопаны-революционеры. Так же положительно Сергей отзывался и о комиссаре Панкратове.
– Но у него хамоватый заместитель.
– Да, Никольский. Тот как раз подходит для совета. Но они без Панкратова ничего не решают.
– Сейчас не решают, потом ситуация может измениться. Думаю, что вам постоянно находиться в Тобольске не следует. Это лишний соблазн для Кириллина, а за ним установлено наблюдение. Поэтому вы встретитесь с ним в Тобольске, узнаете все о телеграфистке, определите, можно ли ей доверять. Впрочем, от нее требуется немногое – всего лишь в обход инструкции отправлять телеграммы офицера охраны своей девушке. Кириллин должен передавать сообщения на имя Лизы. Если все сложится и канал связи будет установлен, то после контрольной телеграммы вам следует убыть в Екатеринбург.
– А если окажется, что телеграфистке доверять нельзя?
– Тогда придется использовать первый вариант.
– Я все понял. Завтра же отправляюсь обратно. А сегодня…
– Вы остаетесь у меня. Не будем стеснять Ступиных.
Утром он отбыл из российской столицы и вернулся в Тобольск 5 октября.
– Скажи, Лена, ты по-прежнему в хороших отношениях с той телеграфисткой?.. Извини, забыл имя.
– С Ниной? В хороших. А почему ты спросил об этом?
– Ты уже знаешь, что в охране царской семьи служит мой друг.
– Ну и что? Подожди, я, кажется, начинаю догадываться. Твоему другу стало скучно в Тобольске, и он решил завести себе любовницу. Если так, то скажу сразу, ничего не выйдет. Нина – женщина порядочная. Да, она овдовела, у нее подрастает дочь. Без мужчины плохо, но она хранит память о муже, которого любила до беспамятства. Как и он ее. Они были счастливы…
Беркутов прервал сестру:
– Нет, не так. У моего друга есть невеста, можно сказать жена, которую он очень сильно любит и не помышляет об измене.
– Тогда при чем здесь твой друг и Нина Карасева?
– Понимаешь, Лена, Сергей в таком положении, что даже подать весточку о себе не может. Вся корреспонденция проверяется. Особенно тщательно отслеживается переписка офицеров. Одно неосторожное слово, и последствия могут быть непредсказуемыми. Вот я и хотел узнать, может твоя подруга, не докладывая начальству, изредка отправлять телеграммы Сергея его невесте?
– Вот оно что. Не знаю, надо с Ниной поговорить.
– Так поговори, сестренка.
– Хорошо. Нина сегодня не работает, значит, дома. Я схожу к ней вечером.
– Нет, Лена, надо сходить сейчас. Я приехал всего на сутки, завтра уеду. Вдруг вечером ты не сможешь встретиться с подругой? А без меня Сергей постесняется к тебе обратиться, да и подставлять не захочет. Ведь за офицерами пристально следят.
– Как все сложно! Хорошо, покормлю в обед мужа и схожу.
– Аркадий в Тобольске?
– Да.
– У него и сейчас есть работа?
– А когда кто-то отменял следствия и суды?
– Понятно. Когда он придет?
– Обычно обедает в два часа. Но может прийти раньше или позже.
– Значит, где-то после двух ты сходишь к подруге?
– Как освобожусь.
– Ты уж постарайся ее убедить, что ничего противозаконного в просьбе Сережи нет. Всего лишь небольшая хитрость. Она любила, значит, поймет.
– Постараюсь.
Беркутов поцеловал сестру, вышел из дома и направился к Благовещенской церкви. Мимо проходил солдат.
Поручик окликнул его и спросил:
– Ты подпоручика Кириллина знаешь?
– Еще бы, он мой командир.
– Прекрасно. Сергей Викторович сегодня не на дежурстве?
– Нет, вчера только отдежурили.
– Ты, голубчик, мог бы ему передать, что его ждет старый друг?
– Почему нет? Передам, мне не тяжело.
– Сделай, пожалуйста. Я буду здесь.
– Хорошо.
Вскоре к храму подошел Кириллин:
– Здравствуй, Володя! Что-то задержался ты. Я ждал тебя неделю назад.
– Здравствуй. Вот так у нас сейчас железная дорога работает.
– Все нормально?
– Да. Я встречался с князем, сообщил все, что ты просил.
– Он что-нибудь передал?
– Может, прогуляемся по улице, а то стоим тут на виду у всех.
– Так лучше. Значит, нам нечего скрывать. Так что передал Покровский?
Беркутов кратко доложил о сути разговора с Покровским и добавил:
– В общем, сегодня надо решать вопрос по связи. От этого будет зависеть, уеду я в Екатеринбург или останусь здесь.
– Тут к тебе прицепятся местные революционеры.
– А я сам к ним пойду. Если придется остаться.
– В смысле?
– В прямом. Пойду и скажу, чтобы записывали в свою шайку. Мол, злоба у меня на царский режим. – Он поднял протез: – Вот лучшее доказательство тому.
– Что ж, решение верное, только сможешь ли ты находиться в этой стае?
Беркутов вздохнул:
– Придется потерпеть.
– Предпочтительнее, конечно, вариант с телеграфисткой, но она вряд ли согласится. И так, наверное, бедствует, а тут еще работы лишится, если начальство прознает про ее дела.
– Что гадать, Сергей? После двух часов все узнаем.
– Как там Лиза?
– Выглядит потрясающе, ждет тебя, много расспрашивала. Только что я мог рассказать ей? Хорошая у тебя невеста, Сергей!
– А Питер?
– А вот Питер превратился в не пойми что. Люди митингуют, с плакатами и транспарантами шастают по проспектам. Очень много пьяных мужиков, солдат. Впрочем, солдатами их назвать нельзя, так, мышиный сброд. Плохо в Питере, Сергей, а будет еще хуже.
– Понятно.
Из-за угла вышел полковник Кобылинский.
– Кириллин?
– Так точно, Евгений Степанович. Вот друг из Петрограда только что приехал, поручик Беркутов.
– Как там?
– Плохо, господин полковник, – ответил Беркутов.
– Евгений Степанович! – обратился Кириллин к Кобылинскому. – Разрешите до вечера побыть с другом?
– Побудьте, только старайтесь на глаза Никольскому не попадаться, а то поднимет шум из ничего. Если он увидит вас, скажете ему, что я официально предоставил вам суточный отпуск.
– Спасибо, господин полковник.
– Значит, поручик, говорите, в Петрограде плохо?
– Такое ощущение, что на весь город натянули серую грязную вуаль.
– Эх, времена настали. – Кобылинский козырнул и пошел к дому купца Корнилова.
Беркутов и Кириллин отправились к сестре поручика.
Там они пообедали вместе с мужем Елены, Аркадием Леонидовичем Волынским, весьма приветливым человеком, похожим не на адвоката, а на детского врача.
Из дома Аркадий и Елена вышли вместе. Офицеры остались ждать.
Сестра Беркутова вернулась неожиданно быстро, минут через сорок, и сразу сказала:
– Нина согласилась. Попросила только, чтобы я показала ей подпоручика, чтобы кто-то другой не воспользовался его именем.
– Разумно мыслит твоя Нина, – с улыбкой заметил Беркутов.
– Через час она придет сюда. Надеюсь, вы не спешите, Сергей?
– Нет, не спешу.
– Хорошо. Вот и познакомитесь с Ниной Карасевой.
– Спасибо вам, Лена.
– Мне-то за что? Нине спасибо скажете!
– Конечно.
Через час Кириллин познакомился с телеграфисткой, потом ушел к себе. Утром он выехал в Екатеринбург.
Более всего в Тобольске Николая угнетало отсутствие известий из столицы. В городе действовал телеграф, у комиссара Панкратова имелась прямая линия с Временным правительством. Но низложенный император не имел возможности своевременно получать информацию об обстановке, складывающейся в стране.
Когда Николай Александрович узнал о выступлении Корнилова, у него проснулась надежда на восстановление порядка в Петрограде. Однако она совсем скоро погасла по известным причинам.
О перевороте, устроенном в столице большевиками, Николаю стало известно через две с лишним недели. С тяжелым сердцем низложенный император читал сухие строки информационного листа, переданного ему полковником Кобылинским.
Восстание в Петрограде началось в ночь на 24 октября, накануне открытия Второго съезда советов. Большевикам удалось лишить Временное правительство возможности управления верными ему войсками. 25 октября Ульянов-Ленин прибыл в Смольный и принял руководство восстанием на себя. Практически тут же большевиками были захвачены все стратегически важные объекты Петрограда: мосты, почта, телеграф, правительственные учреждения.
Военно-революционный комитет, созданный 12 октября, объявил о свержении Временного правительства и передаче всей полноты власти Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов. 26 октября пал последний оплот Временного правительства – Зимний дворец. Министры были арестованы. Большевики действовали напористо, придерживались хорошо отработанного плана, пользовались поддержкой народных масс.
На Втором съезде советов был избран Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) и образовано первое советское правительство – Совет народных комиссаров (СНК) под председательством Ленина.
Декрет о мире, опубликованный тут же, призывал все государства прекратить войну. Декрет о земле выражал интересы большинства крестьян. Эти документы способствовали победе советской власти в регионах России. Немного позже, 3 ноября, большевики взяли власть и в Москве.
Прочитав информационный листок, Николай Александрович с горечью произнес:
– Вот и начинается самый кровавый период в истории государства Российского.
– Что вы имеете в виду? – спросил Кобылинский.
Николай Александрович вздохнул:
– Гражданскую войну, полковник! Или вы думаете, что собственники земли добровольно отдадут свои владения? Всех устроит фактическая капитуляция нового правительства перед Германией? Страна распадается на два непримиримых лагеря. Разделом земли дело не закончится, под национализацию пойдут заводы и фабрики. Это все, Евгений Степанович, приведет к жесточайшей гражданской войне. Она уже началась. Ее первые отголоски совсем скоро услышим и мы в Тобольске. Как я сейчас жалею, что не послушал верных, преданных офицеров и не подавил революционную заразу в зародыше. Не хотел крови. А получилось… – Николай Александрович бросил на стол информационный листок и прошел в комнату супруги.
Кобылинский спустился во двор. Ему надо было принять меры по усилению охраны царской семьи.
Октябрьский переворот в Петрограде как бы разделил пребывание царской семьи в Тобольске на два этапа: до и после. Хотя большевистская власть здесь появилась только через три месяца после переворота. Внешнее спокойствие сохранялось только благодаря твердой позиции полковника Кобылинского.
До Тобольска дошел декрет ВЦИК об отмене воинских званий. Всем офицерам и солдатам следовало снять погоны. Офицеры отряда охраны воспротивились этому. Но Кобылинский собрал их и объяснил, что данное противостояние ни к чему хорошему не приведет. Оно может дать повод новой власти распустить отряд. Тем самым царская семья окажется под угрозой расправы.
С офицерами вопрос был решен, но встала другая проблема: как предложить государю снять погоны? Кобылинский понимал, что такое предложение Николай Александрович воспримет как оскорбление. Поэтому полковник решил действовать через приближенных государя, графа Татищева и князя Долгорукова.
В канун праздника Крещения Господня, после богослужения, проходившего в Доме свободы, они подошли к императору.
– Ваше величество, вы, наверное, уже обратили внимание, что охрана и личный состав гарнизона не носят погон, – обратился к нему Долгоруков.
– Да, князь, мне известно о декрете новой власти, но что вы хотите этим сказать?
– Вам тоже следовало бы снять погоны.
– Что? – возмутился Николай Александрович. – Вы понимаете, что предлагаете мне?
– Понимаю, но это надо сделать в целях безопасности.
– Это возмутительно. Я бы понял, если бы с подобным предложением ко мне обратился полковник Кобылинский. Евгению Степановичу по должности положено. Но как вы, Василий Александрович, могли предложить мне такое?
Долгорукова поддержал Татищев:
– Государь, это необходимо. Обстановка и так становится все хуже. Местный совет распускает слухи о грядущем вашем побеге. Его члены активно работают среди солдат. Зачем усугублять положение?
К Николаю подошла Александра Федоровна:
– Чем ты так возмущен, Ники?
– Представляешь, Аликс, мне предлагают снять погоны.
– Этого следовало ожидать.
– Но это же оскорбительно, Аликс!
– А разве наше нынешнее положение не оскорбительно? Нас держат тут как узников, словно мы совершили какое-то преступление! Нашей судьбой распоряжаются бывшие каторжники. Что уж теперь говорить о погонах?
– Погоны для офицера – это святое. Офицерская честь превыше всего.
Александра Федоровна вздохнула:
– А семья, Ники? Разве жизнь детей не превыше всего?
Николай Александрович поник и тихо сказал:
– Хорошо. Я сниму погоны во избежание больших неприятностей для всех.
В конце января 1918 года Тобольск в спешном порядке покинули Панкратов и Никольский. На месяц все руководство по охране семьи принял на себя полковник Кобылинский.
В первых числах февраля началась демобилизация. Старые солдаты, в большинстве своем хорошо относившиеся к Романовым, попрощались с государем, его супругой, детьми и уехали. Вместо них большевики никого не прислали.
Подпоручика Кириллина тоже хотели демобилизовать, но он упросил Кобылинского оставить его в охране. Полковник пошел ему навстречу. Он нуждался в надежных людях.
24 марта из Омска прибыл комиссар Дуцман. Он поселился в доме Корнилова, не вмешивался в жизнь царской семьи, только наблюдал за ней. Дуцман поубавил пыл и членов совета.
Через два дня в Тобольск из Омска прибыл первый красноармейский отряд под командованием Демьянова и Дягтерева. Здесь сразу же были упразднены суд, земская и городская управы. С поста председателя совета был смещен Писаревский, занявший этот пост после Варнакова. Его сменил бывший матрос Павел Хохряков.
Кроме омского, в Тобольск прибыл еще и отряд из Екатеринбурга. Его командир Заславский немедленно потребовал перевода царской семьи в каторжную тюрьму.
Лишь благодаря упорству Кобылинского этого удалось избежать. Полковник заявил, что в случае заточения семьи его отряд возьмет тюрьму под охрану и будет пресекать любые попытки дальнейшего издевательства. Он не исключал и открытого противостояния солдат охраны с красноармейцами. Царская семья осталась в Доме свободы.
В середине марта в Тобольск пришло известие о том, что Ленин подписал с Германией Брест-Литовский мирный договор. По нему от России отходили Украина и часть территории с белорусским населением. На Кавказе большевики уступали Карскую и Батумскую области. Черноморский флот передавался Германии и Австро-Венгрии, Балтийский должен был покинуть свои прежние базы. Сумма контрибуций была огромной.
Под предлогом обеспечения выполнения этого постыдного договора австрийцы заняли Одессу, Николаев, Херсон. Немецкие войска вошли в Харьков, позже в Крым, южную часть Донбасса, Таганрог и Ростов-на-Дону.
Когда низложенный император узнал о подписании мирного договора, он был сражен этим известием, назвал его позором для России, равносильным самоубийству. Однако от него уже ничего не зависело.
В это время в Москву по вызову Свердлова явился человек, которого когда-то звали Константином Алексеевичем Мячиным.
Председатель ВЦИК хорошо знал его еще во время работы в подполье на Урале, посему разговор начал без предисловий:
– Совнарком решил перевезти Романовых из Тобольска на Урал.
– Какова моя роль в этом?
– Перевоз должен будешь осуществлять ты, товарищ Яковлев. Ведь ты сейчас носишь эту фамилию?
– Да, Яковлев Василий Васильевич.
– Ну что ж, слушай задачу. В кратчайшее время тебе следует набрать отряд человек в сто пятьдесят – двести. Ты получишь особый поезд. Мандат за подписью товарища Ленина и моей будет готов сегодня же.
– Мои полномочия по мандату?
– Чрезвычайные. Вплоть до права расстрела тех, кто не подчинится тебе.
– Понятно. А какова охрана Романовых?
– Около двухсот пятидесяти человек. Важно сделать все быстро. Скоро распутица. Лед тронется, и тогда придется ждать начала навигации, а это недопустимо. Необходимые распоряжения я лично отправлю в Тобольск, Екатеринбург, Тюмень и Омск. Все уральские отряды будут в твоем подчинении. Имей в виду, что в Тобольске отмечается довольно большое скопление белого офицерства. Но солдаты охраны давно не получают денежного довольствия. Возьмешь с собой деньги.
– Сколько?
– Пять миллионов. Этого хватит на все. Ты понял, что от тебя требуется?
– Понял, Яков Михайлович.
– Совнарком назначает тебя чрезвычайным комиссаром с особыми полномочиями. Ты обязан в самый короткий срок вывезти Романовых из Тобольска на Урал.
– Урал большой.
– В Екатеринбург. Смотри не опоздай! Возникнут трудности, обращайся исключительно и лично ко мне. Вызывай по прямому проводу. Кроме мандата ты получишь письма, адресованные председателям Омского, Уральского и Тобольского советов. Вопросы?
– Романовых доставить в Екатеринбург живыми?
– Только живыми! – приказал Свердлов.
– Понял.
– Когда начинаешь?
– Немедленно!
– Действуй.
С набором отряда у Васильева проблем не возникло, но времени на это ушло достаточно много, что вызвало недовольство Свердлова. В конце концов все было готово.
В Тобольск отряд специального назначения чрезвычайного комиссара прибыл 22 апреля. Яковлев повел себя корректно, но жестко. По приезде он тут же встретился с Кобылинским, представился, предъявил удостоверение члена ВЦИК, мандат с особыми полномочиями, а также письмо, в котором начальнику охраны приказывалось оказывать комиссару всяческую поддержку. Состоялась беседа Яковлева и Кобылинского, в ходе которой полковник указал на недопустимое поведение командира отряда, прибывшего из Екатеринбурга.
Яковлев принял решение быстро. Он вызвал Заславского и потребовал, чтобы тот немедленно покинул Тобольск. Представитель Уральского совета заартачился. Он привык вести себя так, как хотел. Однако Яковлев пригрозил ему применением особых полномочий, в частности права расстреливать всех, кто не будет ему подчиняться. Это уже прозвучало серьезно. Заславский уехал из города.
Разобравшись с Заславским, Яковлев провел встречу с солдатами охраны, красноармейцами из Омска и Екатеринбурга. Он четко обозначил им правила поведения и предупредил о последствиях непослушания. После чего комиссар попросил Кобылинского организовать беседу с низложенным императором.
Полковник доложил об этом Николаю Александровичу. Тому пришлось согласиться.
Яковлев прибыл в Дом свободы, внимательно осмотрел его, познакомился с низложенным императором. Он держался тактично, вежливо. Комиссар проведал цесаревича Алексея Николаевича, которого вновь свалил приступ, выразил сожаление по поводу его болезни.
После чего Яковлев опять собрал всех солдат и объявил о выдаче задержанного денежного довольствия. Это сразу же расположило их к комиссару. Дабы выполнить свою миссию, Яковлев изначально ставил перед собой такую задачу.
Через два дня он отправился на телеграф с собственным специалистом, который послал сообщение в Москву.
Вечером комиссар получил ответ, пришел к Кобылинскому и заявил:
– Не буду скрывать от вас, Евгений Степанович, цель моего прибытия – вывезти царскую семью из Тобольска.
– Но почему? – спросил Кобылинский.
– Разве вы не видите, что здесь становится беспокойно? Представьте себе, что из Екатеринбурга, Омска или Тюмени прибудет еще какой-нибудь отряд штыков в триста во главе с деятелем похлеще Заславского. Тогда не миновать беды. Красноармейцы против своих не пойдут. Да и в вашем отряде достаточно солдат, которые готовы встать на сторону революции. А это значит, что охрана не сможет обеспечить безопасность семьи бывшего царя. Я знаю, что без боя вы ее не отдадите. Вопрос в том, долго ли сможете продержаться. Советскому правительству бывший император и члены его семьи нужны живыми. Поэтому переезд в крупный город, полностью контролируемый народной властью, просто необходим.
– Но согласится ли император? Или вы не собираетесь спрашивать его мнения?
– Отчего же, его мнение важно для меня. Поверьте, мне не хотелось бы прибегать к силе, да я и не сделаю этого. Поэтому, чтобы убедить Николая Романова, прошу вас организовать мне встречу с ним.
– Вы просите аудиенции у государя?
– Давайте быть точными: у бывшего государя.
– Вы намерены встретиться с ним сегодня же?
– Да, если он согласится принять меня.
– А если откажет?
– Это нежелательно, но тогда я подожду. Видел, что сын Романовых болен, понимаю, что родители сейчас больше думают о нем, но и время тратить нельзя.
– Хорошо, я доложу государю о вашей просьбе.
– Будьте так добры.
– Ожидайте. – Кобылинский ушел, вернулся спустя два часа и сообщил: – Николай Александрович готов вас принять.
– Благодарю, Евгений Степанович. Вы будете меня сопровождать?
– В этом нет никакой необходимости.
Николай встретил Яковлева в зале. Там же находилась и Александра Федоровна.
– Что вам угодно, комиссар?
– Завтра, Николай Александрович, вы должны выехать со мной из Тобольска.
– Что? – удивился низложенный император.
Яковлев изложил ему причины, по которым якобы в Москве было принято решение о переезде семьи в Екатеринбург, и добавил:
– Но Алексей Николаевич болен, ему требуется уход и присутствие близких. Поэтому сначала будете вывезены вы.
– Я никуда не поеду!
– Признаюсь, иного ответа я и не ожидал, но очень прошу вас не отказываться. В этом случае я вынужден буду применить силу, а мне очень не хотелось бы этого. Уверяю, вы можете не волноваться. За вашу жизнь я отвечаю головой. Желаете убедиться – организую связь с Москвой. Руководство страны подтвердит это. Если же вы не хотите ехать один, то можете взять собой кого угодно из членов семьи. Отъезд завтра, в четыре часа утра. – Яковлев чуть наклонил голову и покинул зал.
Николай Александрович посмотрел на супругу:
– Что скажешь, Аликс?
– Думаю, что этот комиссар многого недоговаривает. Он ссылается на возрастающую опасность нашего нахождения здесь. Но что мешает новой власти убрать из Тобольска все эти революционные банды, оставить лишь отряд полковника? В небольшом городе проще организовать охрану. Поэтому-то нас, по словам Керенского, которому я никогда не верила, и сослали сюда. Нет, Ники, большевики, по-моему, замышляют что-то другое.
– Что именно?
– Если бы я знала. Может быть, Яковлев имеет приказ доставить нас в Москву?
– Чтобы провести показательный суд?
– Или использовать тебя в сложившейся ситуации. Например, заставить подписаться под Брестским договором.
– Но что значит подпись монарха, свергнутого с престола, не имеющего никакой силы?
– Не скажи, Ники. Я уверена, Вильгельм очень хотел бы, чтобы на договоре стояла и твоя подпись.
– Ради того, чтобы удовлетворить свои амбиции?
– Ради того, чтобы Европа признала поражение России в войне. Ведь власть большевиков незаконна. После свержения Временного правительства только ты можешь представлять Россию.
– Да я лучше сам отсеку себе руку, нежели подпишу этот договор.
Александра Федоровна улыбнулась:
– Дорогой мой Ники, ты уже один раз допустил роковую ошибку, не совершай другой.
– Ты имеешь в виду отречение? Но тебе прекрасно известно, что его как такового не было.
– Я знаю. Но кому до этого хоть какое-то дело? В общем, ехать нам придется. Комиссар не отстанет. Доводить дело до насилия бессмысленно. Я отправляюсь вместе с тобой.
– А как же Алексей?
– О нем есть кому позаботиться.
Николай обнял супругу.
– Может быть, ты все же останешься?
– Нет, Ники, мы должны быть вместе. Это решено.
Николай Александрович проводил супругу в ее комнату. Александра Федоровна пригласила Пьера Жильяра, наставника Алексея Николаевича, объяснила ситуацию и попросила присмотреть за сыном.
Николай Александрович решил, что с ним, женой и дочерью Марией поедут князь Долгоруков, доктор Боткин, камердинеры Чемодуров и Седнев, а также горничная Демидова.
