Книга: Черчилль. Биография
Назад: Глава 31 Планирование победы
Дальше: Глава 33 Нормандия и вокруг нее

Глава 32
Болезнь и выздоровление

15 декабря 1943 г. к заболевшему Черчиллю в Карфаген прилетел из Каира бригадир Бедфорд, специалист-кардиолог. «Он дает ему дигиталис», – записал Макмиллан. Позже в этот же день из Италии прилетел подполковник Баттл, эксперт по новому антибиотику – сульфонамиду М&В. «Я долго с ним разговаривал, – записал Макмиллан, – упрашивал проявить твердость и запретить телеграммы и посетителей». Вечером Черчилль позвал лорда Морана и сказал: «Мне нехорошо. С сердцем творится что-то странное, оно словно подпрыгивает». У него случился легкий сердечный приступ, «так называемая мерцательная аритмия, – отметил Макмиллан на следующий день. – Это не очень страшно, но всех нас напугало». 16 декабря из Каира прилетел профессор Джон Скаддинг, специалист по грудным заболеваниям. К тому времени пульс Черчилля выровнялся, легкие прочистились. Он лежал в постели, слабый, но жизнерадостный. Сара читала ему роман Джейн Остин «Гордость и предубеждение».
17 декабря в Карфаген прибыла Клементина, чтобы быть рядом с мужем. Вечером они ужинали вдвоем. Прошло почти шесть недель с тех пор, как они виделись в последний раз. После ужина к ним присоединились Сара и Рэндольф. Лорд Морган был недоволен, что разговоры затянулись, но, как написала Клементина Мэри, «у папы никаких признаков слабости, и пару раз, когда я вставала, чтобы уйти спать, он не отпускал меня». Однако ночью у Черчилля случился второй сердечный приступ. «Папа очень расстроен, – написала Клементина Мэри 18 декабря. – Он начинает понимать, что в ближайшие дни не поправится и ему придется вести кошмарную для него монотонную жизнь без эмоций и возбуждения».
Черчилль продолжал принимать гостей, правда только по одному. Он переписывался телеграммами с начальниками штабов, обсуждая высадку десанта с моря на итальянское побережье к югу от Рима. 23 декабря к нему приехали Эйзенхауэр и Александер, тоже для обсуждения деталей предстоящей операции. Ее целью был захват Рима с последующим продвижением на север до линии Пиза – Римини. 24 декабря Черчилль впервые за две недели встал с постели ради устроенного в канун Рождества совещания с Александером и некоторыми другими военачальниками и членами комитета военного планирования. Темой была подготовка операции в Анцио к намеченной дате 20 января. В день Рождества пять главнокомандующих, созванных телеграммами, собрались в Карфагене для выработки окончательного плана действий в Анцио, важность которых Эйзенхауэр подчеркивал с самого начала. Он и до сих пор был уверен, как сказал собравшимся, «что правильным является продолжение давления на Италию, где немцы все еще очень сильны».
Ничто не должно было помешать назначенной на май операции в Ла-Манше. Но десант в Анцио теперь стал ближайшей крупной военной целью союзников, и рождественское совещание, на котором Черчилль присутствовал в своем шелковом халате с драконами, подтвердило ее важность. Адмирал сэр Джон Каннингэм был уверен, что сумеет осуществить морское десантирование. Все были согласны, что успешная высадка может привести не только к скорейшему захвату Рима, но и к уничтожению существенной части немецких сил в Италии. «Мы не можем позволить себе двигаться дальше, оставляя за спиной множество незавершенных дел, – телеграфировал Черчилль Рузвельту по окончании конференции. – Если не использовать эту возможность, можно ожидать краха всей средиземноморской кампании 1944 г.».
Черчилль дал пятерым главнокомандующим рождественский обед. С начала болезни он впервые сидел за столом. «Врачи почти не в состоянии его контролировать, – написал домой в этот день его главный секретарь Джон Мартин. – Вернулись и сигары, и пр. Я был поражен, обнаружив, что он диктует им бюллетень о своем здоровье». Черчилль продиктовал не только бюллетень, но и резюме для начальников штабов и для Рузвельта по всем решениям, принятым на утреннем совещании.
Вечером у него состоялся продолжительный разговор с Макмилланом о Французском национальном комитете. Черчилль был недоволен тем, что де Голль выступил против ряда бывших высокопоставленных чиновников правительства Виши, которые ранее дали согласие сотрудничать с союзниками, и даже не хотел с ним встречаться. Макмиллан пытался его переубедить. «Возможно, вы правы, – сказал Черчилль. – Но я с вами не согласен». «Затем, – вспоминал Макмиллан, – он как-то очень по-отечески взял меня за руку и сказал: «Зайдите ко мне еще раз, пока я не покинул Африку, и мы вернемся к этой теме». Это в самом деле поразительный человек. Он может быть утомителен и упрям, но он ни на кого не похож. Его преданность работе и долгу поистине необычайны».
Утром 27 декабря Черчилль вылетел из Карфагена в Марракеш. Несмотря на предупреждения врачей об опасности полета на высоте более трех тысяч метров, что было необходимо для пересечения гор, и необходимости пользоваться кислородной маской на протяжении всего полета, коммодор авиации Келли и главный врач авиации в Северной Африке, который специально сопровождал Черчилля, позже вспоминали, что «ПМ был в прекрасной форме». Во второй половине дня он был на вилле Тейлор, которая стала его домом на ближайшие восемнадцать дней.
29 декабря Рузвельт дал знать, что одобряет операцию в Анцио. Черчилль ответил: «Сегодня сияет солнце, но еще приятнее было получить вашу телеграмму, демонстрирующую, как легко мы можем находить общий язык». Александер сказал ему, что в первом отряде десанта пойдут одна британская и одна американская дивизии. «Я рад этому, – написал Черчилль Рузвельту. – Очень хорошо, что мы в равной степени будем делить переживания, риск и славу».
31 декабря в Марракеш прибыли Эйзенхауэр с Монтгомери, чтобы обсудить с Черчиллем планы операции в Ла-Манше. В этот день он сказал Клементине: «У меня еще нет сил, чтобы рисовать». Джок Колвилл, который вернулся в личный кабинет Черчилля после двух лет службы в авиации, вспоминал: «К встрече Нового года был сварен пунш, ПМ произнес небольшую речь, появились клерки, машинистки, кое-кто из прислуги, мы встали в круг и спели «Доброе старое время».
В первый день 1944 г. Черчилль вошел в комнату жены в более жизнерадостном настроении. «Я просто счастлив, – сказал он. – Чувствую себя намного лучше». В этот день он с Монтгомери отправился в двухчасовую поездку. Они устроили пикник, потом поднялись на машине в гору, в живописное место, которое Черчилль запомнил с 1936 г., когда был в отпуске в этих местах. «Он был в прекрасном настроении, – позже написал Монтгомери. – Прыгал по скалам, как антилопа, и у меня появилась полная уверенность, что все будет хорошо».
4 января Черчилль отправил телеграмму Сталину, чьи войска, тесня немцев, вышли к русско-польской границе 1939 г., поздравил его с успехом и сообщил, что подготовка к операции идет полным ходом. «Монтгомери, – добавил он, – рвется в бой и не сомневается в результате». В этот же день Черчилль узнал, что после высадки первого отряда в Анцио две трети десантных судов сразу же будут отправлены в Британию, а оставшихся может не хватить для отражения неизбежной контратаки противника. Он немедленно решил слетать на Мальту, чтобы переговорить с Александером, но тому удалось убедить его принять в Марракеше американских генералов Смита и Гейла, которые были в курсе всех подробностей.
Командующие войсками в Анцио со своими штабными офицерами прилетели в Марракеш 7 января на два дня. Они заверили Черчилля, что передислокация судов будет проводиться поэтапно, чтобы избежать опасности. «Все в бодром настроении, – сообщил Черчилль Рузвельту, когда совещание закончилось. – Похоже, ресурсов достаточно».
Каждое утро Черчилль работал. Днем, если позволяла погода, уезжал на пикник. 12 января его гостем был генерал де Голль. Черчилль призывал его избегать конфронтации с бывшими сторонниками режима Виши. «Это может привести к такому расколу во Франции, – говорил он, – что любые трения на какой-либо освобожденной территории могут помешать нашим военным операциям и создадут дополнительные проблемы». В какой-то момент, когда де Голль заупрямился, Черчилль сказал ему: «Послушайте! Я – лидер сильной, непобедимой нации. Но каждое утро, просыпаясь, я сначала думаю о том, как удовлетворить президента Рузвельта, а потом – как умиротворить маршала Сталина. У вас совершенно иная ситуация. Так почему вы каждое утро думаете только о том, каким образом еще наплевать на британцев и американцев?»
Друг Черчилля Луис Спирс еще раньше говорил, что самый тяжелый крест, который вынуждена нести Британия, – Лотарингский. Но в тот день все прошло благополучно. Де Голль пригласил Черчилля посетить расположение войск Марракешского гарнизона, и утром они стояли рядом на трибуне, принимая парад. После парада Черчилль отправился на очередной пикник. «Уинстон в превосходном настроении, – записал один из присутствовавших. – Очень веселый и очень довольный».
На следующий день Черчилль улетел из Марракеша в Гибралтар, где поднялся на борт линкора «Кинг Джордж V». Во время плавания он зашел в кают-компанию младших офицеров и больше часа отвечал на вопросы. Один из офицеров написал родителям: «Он очень хорошо выглядел и прямо-таки излучал необыкновенную внутреннюю силу». В тот день Черчилль признался Колвиллу, своему соученику по Харроу, что строчка одного школьного гимна – «Бог нам дает ворота, чтобы защищать и осаждать» – всегда вдохновляла его, несмотря на то что терпеть не может футбол.
Вскоре после полуночи линкор пришел в Плимут. Король прислал за Черчиллем свой личный поезд. «В отличие от предыдущих возвращений на родину, – вспоминал секретарь Черчилля Джон Пек, – не было никаких политических, стратегических или дипломатических драм. Ощущалась атмосфера огромного облегчения оттого, что ПМ вернулся живой и здоровый и полностью контролирует ситуацию».
В расписании Черчилля не было времени для отдыха. Приехав в Лондон утром 18 января, он через два часа отправился в палату общин – традиционное время вопросов премьер-министру. Затем, в полдень, в своем кабинете в здании палаты отчитался перед военным кабинетом о поездке и, как записал Колвилл, «в 1:28 ушел оттуда на обед с королем, назначенный на 1:30».

 

В надежде на скорый успех операции в Анцио 19 января Черчилль предложил начальникам штабов провести следующие операции: одна – высадить 2000 десантников на далматинское побережье с тем, чтобы «очистить все острова, занимаемые немцами, уничтожить или взять в плен местные гарнизоны». Другая – наступление в Северной Италии, с целью выдавить немцев на другую сторону Альп, чтобы затем иметь возможность «повернуть налево, во Францию, или преследовать немцев до Вены, или повернуть направо, на Балканы».
Реализация этих планов зависела от быстрого успеха в Анцио. Высадка десанта началась в первые часы 22 января. Когда Александер доложил, что непосредственно после высадки он направил вперед мощные мобильные патрули, которые должны были вступить в бой с немецкими войсками, Черчилль ответил: «Очень рад, что вы сразу обозначили наши намерения, а не закопались на берегу». Но через четыре дня стало ясно, что немцы в состоянии удерживать десант на побережье и не будет ни быстрого прорыва, ни быстрого соединения с мощными силами союзников на юге Италии. «Немцы сражаются великолепно, – говорил Черчилль одному другу за ужином 27 января. – Они даже не помышляют о поражении. Их штабисты работают очень грамотно. Они импровизируют, создают подразделения из остатков старых, которые сражаются так же хорошо, как новые».
К 28 января стало ясно, что цель операции в Анцио не достигнута. «Ситуация на данный момент, – телеграфировал Черчилль сэру Джону Каннингему, – не имеет никакого отношения к молниеносному натиску, который виделся в Марракеше». 29 января он сказал начальникам штабов: «Мы надеялись высадить дикого кота, который выпустит кишки из бошей, а вместо этого вытащили на берег кита, чей хвост еще плещется в море». Через два дня, когда американские генералы Кларк и Лукас смогли овладеть ситуацией в месте высадки, Черчилль сказал в военном кабинете, что Анцио стал «американской операцией без драки». Помимо этого, него не было возможности влиять на американский Объединенный комитет начальников штабов, который 3 февраля решил перебазировать свои истребители из Средиземноморья в Китай исключительно на основании предположения, что союзные войска в Италии отныне будут играть лишь оборонительную роль.
Черчилль был глубоко разочарован этим. «Предположение об оборонительных действиях в Италии – это катастрофа, – сказал он своим начальникам штабов 3 февраля. – Даже представить себе не мог, что Александер не будет иметь возможности продвинуться на север и войти в долину По. Остановка в Италии, – предупредил он, – крайне недальновидное решение, которое позволит противнику быстро перебросить дивизии с севера Италии, чтобы противодействовать операции «Оверлорд».
Для помощи в проведении этой крупнейшей десантной операции всех времен – высадке через Ла-Манш в Нормандии – Черчилль возглавил в военном кабинете комитет под тем же кодовым названием, что и сама операция – «Оверлорд». В задачу комитета входило следить, чтобы не были упущены никакие мелочи и чтобы не происходило никаких задержек. «Его бьющая через край энергия и неоспоримый авторитет определяли стиль работы, – позже вспоминал Исмей. – Инертность или непродуктивность категорически пресекались, непримиримые противоречия улаживались, определялись приоритеты, трудности, которые поначалу казались непреодолимыми, преодолевались, и решения немедленно претворялись в действия».

 

В Польшу должно было быть заброшено британское оружие. 3 февраля на совете обороны Черчилль говорил, что по мере приближения Красной армии к ее границам в интересах Британии укрепить ее. «Если слабую Польшу захватят наступающие советские армии, в результате может возникнуть огромная опасность для будущего англоязычных народов».
Сталин был великим обманщиком. 5 февраля он заверил Черчилля, что «Польша, разумеется, станет свободной и независимой и что он не будет пытаться влиять на то, какое правительство она изберет после войны». На следующий день Черчилль призывал польское правительство в Лондоне принять эти заверения и уступить Восточную Польшу России в обмен на немецкие территории Восточной Пруссии, Силезию и Балтийское побережье Померании. Через десять дней, 16 февраля, на встрече с лидерами польского правительства он сказал: «Поляки должны радоваться наступлению русских армий, каким бы опасным это им ни казалось. Это их единственная надежда освободиться от немцев. Нет оснований полагать, что Россия вслед за Германией захочет установить господство в Европе. После войны Великобритания и Соединенные Штаты Америки будут иметь достаточно сил, чтобы на Земле на ближайшие тридцать-сорок лет, а может, и дольше воцарился мир. Но если Польша не согласится с предлагаемыми границами и выступит против России, сомнительно, чтобы Соединенные Штаты еще несколько лет продолжали войну в Европе ради освобождения Варшавы. Нет смысла ожидать от нас больше, чем мы можем».
Аргументы Черчилля не помогли. Польское правительство в Лондоне было готово рассматривать вопрос об уступке территорий России только в случае гарантии того, что сразу же после освобождения в стране будет создано многопартийное правительство. Но Сталин не собирался давать такие гарантии. У него уже были собственные кандидаты – поляки, готовые сформировать коммунистическое правительство в первом же городе, освобожденном от нацистов.
22 февраля в палате общин Черчилль сделал обзор общего хода войны. В ответ на упреки в бомбардировке немецких городов он объяснил, что англо-американские бомбардировки Германии являются «нашим главным оборонительным оружием в настоящее время». С начала войны погибло 38 300 британских военных летчиков и членов экипажей; потеряно более 10 000 самолетов. Но за предыдущие сорок восемь часов на Германию сброшено 9000 тонн бомб. «Воздушная мощь – оружие, которое страны-агрессоры избрали главным инструментом завоевания, – сказал он парламентариям. – В этой области они надеялись одержать победу. Именно таким способом они завоевывали страны. Не морализируя долго, скажу, что есть странная и жестокая справедливость в таком повороте событий».
Воздушная мощь, равно как и крепнущая решимость России установить свое господство в Восточной Европе, вопреки недавним заверениям Сталина, занимали мысли Черчилля. 4 марта в Чекерсе он сказал своим гостям, что жить ему осталось недолго, но у него есть политическое завещание на послевоенное время: «Гораздо важнее Индии, колоний или платежеспособности является Воздух. Мы живем в мире волков – и медведей». Через два дня Черчилль сказал в военном кабинете, что, исходя из последних свидетельств, в вопросе независимости Польши «на Сталина вряд ли подействуют аргументы». 10 марта Черчилль предупредил Сталина: «Отношение России к Польше станет пробным шаром и может существенно осложнить многие другие, гораздо более важные дела». В сопроводительной записке британскому послу в Москве сэру Арчибальду Кларку Керру он заметил: «Попустительство дало плоды».

 

До начала десантной операции в Ла-Манше оставалось менее трех месяцев. Наряду с председательством в комитете «Оверлорд» Черчилль регулярно встречался с Эйзенхауэром и его начальником штаба генералом Смитом. С последним он тщательно изучал все аспекты будущей операции, в том числе искусственные причалы, воздушный десант, бомбардировку с моря, авиационную поддержку и многое другое. «Я доволен. Все идет хорошо», – телеграфировал он Маршаллу 11 марта. Благодаря непрерывному чтению секретных немецких сообщений и другим разведывательным данным британский штаб составил полноценную картину расположения и численности всех немецких частей и подразделений в Северной Европе.
Благодаря плану дезинформации, разработанному полковником Джоном Беваном и сотрудниками военного кабинета, немцы должны были думать, что основная наступательная операция произойдет в районе между Дьепом и Кале. Дешифровки немецких сообщений показали, что противник поверил дезинформации. Истинное место высадки, побережье Нормандии, осталось для них тайной, так же как и условие, выдвинутое начальниками штабов: если к началу высадки десанта у немцев во Франции будет 20 мобильных дивизий, которые они смогут перебросить для подкрепления на побережье, операция будет отложена.
Чтобы решить, что делать, если у немцев во Франции действительно окажется 20 дивизий, Черчилль предложил слетать на Бермуды и обсудить ситуацию с Рузвельтом. Однако, тогда как лорд Морган тщетно пытался отговорить премьер-министра от полета, врачам Рузвельта удалось убедить президента, у которого была тяжелая простуда, не рисковать здоровьем. Черчилль узнал об этом с облегчением. «Сегодня утром ПМ признался, что устал, – записал Кадоган 21 марта. – Он едва держится на ногах».
Десантная группировка в Анцио по-прежнему находилась в окружении противника. Основные силы союзников, расположенные в 80 километрах к востоку, не могли воссоединиться с ней из-за упорного сопротивления немцев. Таким образом не представлялось никакой возможности весной взять Рим, не говоря уже о дальнейшем продвижении на север. В этом году единственным местом давления на Германию оставался запад – Нормандия.
23 марта Черчилль с Эйзенхауэром отправился в двухдневную инспекционную поездку к американским войскам, дислоцированным в Британии, которым предстояло участвовать в десантной операции в Нормандии. Вернувшись в Чекерс, он два дня работал над первым за целый год радиообращением. «ПМ выглядит очень усталым, но мягок и заботлив», – записала его секретарша Мариан Холмс. В выступлении, зачитанном из Чекерса вечером 26 марта, Черчилль, знавший, насколько продвинулись немцы в разработке реактивных снарядов, предупредил о возможности нового «вида нападения» со стороны Германии. Но, заявил он, «Британия с этим справится. Она не испугается и не отступит. И все нации в едином порыве поднимутся, чтобы отомстить врагу и уничтожить жесточайшую тиранию, вознамерившуюся остановить прогресс человечества».
Многие из слушавших Черчилля почувствовали, что он устал. «Люди могут подумать, что вчерашнее выступление делал изможденный и раздраженный старик», – записал в дневнике Гарольд Николсон. Черчилль действительно был совершенно изможден. Через два дня Брук записал после штабной конференции: «Мы обнаружили его чрезвычайно обессилевшим. Боюсь, он быстро сдает. Казалось, он совершенно не способен сосредоточиться хотя бы на пару минут на чем-то одном, и пребывал в какой-то рассеянности. Часто зевал и говорил, что безумно устал». Усталость усугубляли внутриполитические трения: 29 марта правительству пришлось пойти на уступку в законодательстве об образовании из-за бунта консерваторов-заднескамеечников, которые выступали за равную оплату труда учителей – мужчин и женщин. Черчилль поставил вопрос о вотуме доверия. «Он выглядел усталым, обиженным и весьма невнятным», – заметил Генри Ченнон. В курительной комнате Николсон сказал ему, что считает неразумным настаивать, чтобы бунтовщики отозвали свои требования. «Нет ли другого способа усмирить их?» – спросил он. «Нет. Категорически нет, – ответил Черчилль. – Я не намерен скакать в своей клетке как подбитая канарейка. Вы сбили меня с насеста. Теперь вы должны вернуть меня на этот насест. В противном случае я не смогу петь».
Голосование состоялось 31 марта. «Правительство получило большинство в 400 голосов, – записал Колвилл. – ПМ сияет. Я считаю, это было просто, как расколоть орех кувалдой». А Черчилль снова был в форме. Вечером он отправился в Йоркшир, чтобы встретиться с британскими войсками, готовящимися к высадке в Нормандии. Там ему, в частности, продемонстрировали плавающий грузовик.
7 апреля, в Страстную пятницу, Черчилль выступил перед старшими британскими и американскими офицерами, участвующими в операции в Нормандии. Брук записал: «Он выглядел старым и лишенным своей обычной энергичности». Начальник отдела военных операций Военного министерства генерал Кеннеди прокомментировал: «Уинстон говорит, но вяло. Он плохо выглядит. Привычные яркие фразы, но в них нет прежнего огня. Мне даже показалось, что он готов расплакаться, когда сел рядом с Эйзенхауэром и начальниками штабов, ожидая, пока офицеры покинут помещение. Но потом я узнал, что те, кто видел и слышал его в тот день впервые, находились под огромным впечатлением».
Черчилль был физически истощен. «Поражен, каким уставшим и изнуренным сегодня выглядит ПМ», – записал Колвилл 12 апреля. На этой же неделе Черчилль испытал огромное разочарование, узнав от Александера, который прилетел в Лондон, что плацдарм в Анцио, хотя и надежно защищенный, до сих пор не может соединиться с основными силами и не сможет даже попытаться это сделать в ближайший месяц. Тем не менее он гарантировал, что никакие части из Италии выводиться не будут. «Хотя сражения на плацдарме и приносят много разочарований, – говорил Черчилль генералу Маршаллу 12 апреля, – вы, полагаю, должны признать, что как минимум восемь немецких дивизий были дополнительно переброшены в Италию южнее Рима и теперь несут там значительные потери. Судя по расшифровкам сообщений, – сказал Черчилль, – Гитлер считает, что поражения на юге России произошли из-за предательской бездеятельности Бадольо в Италии, что потребовало задействовать дополнительно тридцать пять дивизий. В любом случае, – добавил Черчилль, – уверен, что наши действия в Италии сыграли значительную роль в том, что чрезвычайно важное наступление на юге России оказалось успешным». Кроме того, Черчилль сказал Маршаллу, что теперь размышляет над тем, какие возражения будут у союзников против просьбы Британии передислоцировать десантный флот с Тихоокеанского театра в Средиземноморье. «В данный момент моя позиция заключается в следующем, – говорил он. – Мы должны прежде всего разгромить немцев южнее Рима и воссоединить наши армии. Ничто не должно этому помешать. Мы не можем знать, в каком состоянии выйдут из этой схватки наши армии и армии противника, пока сама схватка не кончится. Может быть, противник будет разбит, и тогда это откроет перед нами большие возможности. А может быть, немцы удержат позиции к югу от Рима существующими силами. С другой стороны, они могут подумать и об отводе некоторых своих дивизий для участия в важнейшем сражении во Франции. Мне кажется, мы должны строить планы и вести подготовку с учетом всех этих возможностей. Если наступление на Рим окажется удачным, – продолжал Черчилль, – я бы не исключал ни решительное преследование отступающего на север противника, ни десантную операцию, чтобы задержать его или отрезать. Следует разработать планы и вести подготовку к тому, чтобы была возможность высадки морского десанта либо к северу от Рима, либо на юге Франции. Если 34 немецких дивизии удастся удержать на Средиземноморском театре военных действий, – объяснял он, – это будет огромным вкладом в успех операции «Оверлорд». Черчилль сказал Маршаллу, что «всегда твердо стоял за «Оверлорд», и еще больше укрепился в своем мнении, почувствовав уверенность Эйзенхауэра, Брука и Монтгомери».
По мере проработки операции в Нормандии Черчилль начал беспокоиться о масштабах потерь среди гражданского населения Франции, неизбежных при запланированных воздушных налетах на железнодорожные станции и пути перед началом операции. Возможные потери оценивались в пределах от 20 до 40 тысяч. «Учитывая, что они наши друзья, – написал Черчилль Эйзенхауэру, – это может выглядеть как акт величайшей жестокости и вызовет ненависть к союзникам». Эйзенхауэр признал его аргументы и согласился сократить масштабы бомбардировок.
Черчилль занимался как обеспечением высадки десанта в Нормандии, так и сокращением бомбардировок в Северной Франции. Те, кто работал с ним в это время, чувствовали, в каком огромном напряжении он пребывает. «Боюсь, ПМ сдает, – записал Кадоган после заседания Военного кабинета 19 апреля. – Он говорит без остановок, но при этом мы никуда не продвигаемся. Я очень переживаю за ПМ. Он совсем не тот, каким был двенадцать месяцев назад. Просто не представляю, сможет ли он продолжать». Но он продолжил, и с новой энергией. В дебатах 21 апреля об отношениях Британской империи и Содружества, на которых он высказал идею превращения Индии после войны в самоуправляемый доминион, его речь звучала «более энергично, чем раньше», – отметил Колвилл.

 

В начале мая Британия выразила протест России, войска которой вошли на территорию Румынии и начали массово арестовывать как фашистских лидеров, так и антикоммунистов. Россия тут же заявила о вмешательстве Британии, что дало повод Черчиллю заметить Идену 2 мая: «Нельзя забывать, что большевики – крокодилы». Когда через неделю из Москвы вновь послышались несправедливые упреки в том, что Британия якобы вмешивается в дела Румынии, Черчилль сказал в военном кабинете, что эти упреки «вызывают у него сомнения в сохранении хороших отношений с Россией». Он опасался, что и в Греции наступает решающий момент из-за «коммунистических интриг». «Мы должны тщательно следить за этим, – говорил он Идену 4 мая. – В конце концов, мы потеряли в Греции 40 000 человек, и вы тоже имели к этому отношение. Не думаю, что мы должны уступать России в Греции».
Приступы слабости стали у Черчилля регулярными во время рабочего дня. «Он выглядит сильно постаревшим и усталым, – записал Брук 7 мая. – Черчилль говорит, что по-прежнему хорошо спит, хорошо ест, особенно хорошо пьет, но больше не в состоянии, как раньше, спрыгивать по утрам с кровати и вполне склонен провести весь день в постели. Никогда еще не слышал, – добавил Брук, – чтобы он признавался в своей слабости». Черчиллю было шестьдесят девять лет. 10 мая была четвертая годовщина его премьерства; более двухсот недель ответственности и тревог. Теперь предстояла опасная десантная операция в Нормандии. Своему американскому гостю Джону Д. Макклою, помощнику министра обороны США, Черчилль признавался: «Если вам кажется, что я медлю, то это не потому, что боюсь потерь, а потому, что опасаюсь их масштаба». Затем он рассказал Макклою о множестве его современников, которые были убиты, как он выразился, в «гекатомбах» Первой мировой войны. Он сам, по его словам, был «своего рода «игрой» природы, поскольку большая часть его поколения покоится на полях под Пасхендале и на Сомме. Целое поколение потенциальных лидеров Британии оказалось выбито, и Британия не может себе позволить потерять еще одно поколение».
12 мая Черчилль на три дня покинул Лондон, чтобы вновь проинспектировать концентрирующиеся войска. Эйзенхауэру, который часть времени провел с ним, он сказал, что необходимо предоставить дополнительный транспорт дивизии Свободной Франции, которая была придана атакующим силам союзников. Черчилль подкрепил свою просьбу указанием на то, что в Анцио 125 000 человек и 23 000 транспорта продвинулись лишь на двадцать километров, после чего были остановлены немцами.
Бдительность и энергия Черчилля были решающим вкладом в способность Британии вести войну. «Какие бы ни были недостатки у ПМ, – записал Колвилл 13 мая, – нет сомнений, что именно он обеспечивает общее руководство. Он определяет цели как начальников штабов, так и Министерства иностранных дел в вопросах, которые без него погрязли бы в лабиринтах межведомственных отношений или вообще развалились из-за излишней осторожности и компромиссов. Более того, у него есть два качества – воображение и решительность, которых явно не хватает министрам и штабистам». Генерал Кеннеди отметил в дневнике: «На последней встрече со старшими офицерами 15 мая Черчилль говорил в грубоватой и юмористической манере и закончил энергичным выражением уверенности в исходе дела и пожеланием успеха. Он выглядел намного лучше, чем на предыдущей конференции, говорил очень сильно, призывал к наступательным действиям и особо отмечал стремление сражаться, которое, по его мнению, испытывает каждый военнослужащий».
20 мая Черчилль получил определенное подтверждение, что немцам не удастся собрать 20 дополнительных дивизий в Западной Европе. Это означало, что операцию в Нормандии не придется откладывать. Партизаны Тито, с помощью британского военного снаряжения, которое сбрасывали им на парашютах, удерживали в Югославии 25 немецких дивизий. Одним из офицеров связи при Тито служил Рэндольф Черчилль. Еще двадцать три немецкие дивизии были связаны в Италии, где 14 мая Александер возобновил наступление и наконец взял Кассино. Еще несколько немецких дивизий располагались на побережье Ла-Манша около Булони, поскольку их командование из-за дезинформации полагало, что основной удар будет нанесен именно здесь. Численность и расположение этих дивизий были известны благодаря ежедневным перехватам немецких секретных сообщений, агентам, а также бдительности самолетов-разведчиков. Дочь Черчилля Сара служила в подразделении, занимавшемся анализом данных разведывательной аэрофотосъемки в Медменэме, к западу от Лондона.
24 мая, выступая в палате общин, Черчилль опять выглядел усталым. «Его обаяние и юмор остались неизменными, – писал Гарольд Николсон сыновьям, – но голос уже не такой мощный, так что парламентарии три раза выкрикивали «громче!». Через пять дней, отвечая на просьбу написать его портрет, Черчилль, криво усмехнувшись, сказал: «Боюсь, в военное время не могу обещать, да и вряд ли буду достойным натурщиком, если только война скоро не закончится».
24 мая Черчиллю сообщили о нехватке оборудования для насосов, необходимых для поднятия бетонных кессонов в гавани Малберри, чтобы отбуксировать их через Ла-Манш. Этот важнейший пробел требовалось срочно восполнить. И именно Черчилль предложил обратиться за насосами в лондонскую пожарную команду.
Последнюю неделю перед началом высадки в Нормандии Черчилль провел в Чекерсе. Там он узнал, что Рэндольфу вместе с Тито удалось ускользнуть от немецких парашютистов, атаковавших штаб-квартиру партизан. 28 мая Черчилль написал сыну: «А у нас тут прекрасный день, и в великолепии лета все хорошо. Война яростная и ужасная, но на наших залитых солнцем газонах и лугах, усыпанных лютиками, трудно постичь ее кошмары». На следующий день, прочитав о больших жертвах среди мирного французского населения в результате интенсивных бомбардировок союзниками железнодорожных узлов, Черчилль выразил командующему авиацией сомнение, что были выбраны «лучшие цели». «Это порождает огромную ненависть», – написал он.
Александер доложил, что войска в Анцио наконец смогли соединиться с основной армией и все готово к наступлению на Рим. «Как хорошо, – телеграфировал ему Черчилль 31 мая, – что мы твердо выступили против наших американских друзей из Объединенного комитета начальников штабов и тем самым не лишили вас полного триумфа!»
Александер готовился к наступлению на Рим, а адмирал Рамсей был назначен командующим всеми военно-морскими силами в Ла-Манше. Черчилль выехал из Лондона, чтобы лично проверить места сосредоточения войск в Южной Англии. 3 июня в Саутгемптоне он наблюдал за погрузкой солдат на десантное судно. На следующий день он продолжил осмотр. Его секретарша отметила: «По возвращении он выглядел озабоченным, но был любезен».
Вечером 4 июня Черчилль вернулся в Лондон. «Вошла к ПМ в 10:30 вечера и не выходила до 3:45 утра, – записала Мариан Холмс в дневнике. – Он загоняет себя и чуть ли не засыпает над бумагами». Во время этой ночной работы Черчилль отправился в картографический кабинет, и, пока рассматривал карты, пришла весть о взятии Рима.

 

Высадка в Нормандии намечалась на 5 июня, но непогода вынудила отложить операцию на день. 5 июня из дешифрованных немецких сообщений стало известно, что в силу плохой погоды немцы не ждут начала операции в ближайшие четыре-пять дней. Роммель даже улетел в Германию. Это определило решение Эйзенхауэра начать операцию на следующий день, невзирая на неблагоприятный прогноз погоды.
Утром 5 июня у Черчилля не было посетителей. Он занимался диктовкой секретарям, когда принесли записку от Клементины. Она писала: «Очень сочувствую тебе в этот мучительно напряженный момент ожидания, даже не дающий возможности порадоваться вестям из Рима!»
«Сегодня ночью мы начинаем, – телеграфировал Черчилль Сталину днем 5 июня. – Мы задействовали 5000 судов и 11 000 самолетов».
Вечером 5 июня Черчилль с Клементиной ужинали вдвоем. Затем он ушел в картографический кабинет еще раз взглянуть на расположение войск союзников и противника. Перед сном Клементина зашла к нему. Он сидел и думал о тех, кто через несколько часов окажется у берегов захваченной немцами Франции. «Ты понимаешь, – сказал он ей, – что, когда ты утром проснешься, уже могут погибнуть двадцать тысяч человек?»
Назад: Глава 31 Планирование победы
Дальше: Глава 33 Нормандия и вокруг нее

Андрей
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(953)367-35-45 Андрей.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(991)919-18-98 Антон.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(953)148-45-77 Антон.
Денис
Перезвоните мне пожалуйста 8 (904)332-62-08 Денис.
Евгений
Перезвоните мне пожалуйста 8 (962) 685-78-93 Евгений.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (812) 389-60-30 Евгений.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (812) 389-60-30 Евгений.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (962) 685-78-93 Евгений.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (962) 685-78-93 Евгений.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста 8 (812) 389-60-30 Евгений.
Сергей
Перезвоните мне пожалуйста 8 (999) 529-09-18 Сергей.
Антон
Перезвоните мне пожалуйста, 8 (953) 367-35-45 Антон.
Евгений
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (962) 685-78-93 Евгений. Для связи со мной нажмите цифру 2.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (996) 764-51-28 Виктор.
Виктор
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (904) 555-14-53 Виктор.
Денис
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (904) 555-73-24 Денис.
Денис
Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (999) 529-09-18 Денис.