— Чёртово утро…

Пробормотав это, Рихард с трудом открыл глаза. На улице уже светало, низкие тучи по-прежнему затягивали небо. Ланн потёр лоб, встал и размял затёкшую спину. Голова гудела.

Рихард плохо помнил, когда именно отключился, рухнув головой на отчёт, и почему даже не дошёл до своего любимого дивана в общей комнате. Вообще многие подробности ночи стёрлись из его памяти — как обычно и бывало. Отчётливо отпечаталась в голове лишь фраза, которую эта маленькая тварь ему бросила: «Иногда мне жаль вас…»

Почувствовав подступающую вспышку злобы, Ланн поспешно пригасил её глотком отвратительного на вкус коньяка, стоявшего на столе. Ночью он таким мерзким не казался. Хотя Карл не случайно, наверно, воротил от этого пойла нос.

При мысли о Ларкрайте комиссар страдальчески скривился, ощутив что-то вроде укола совести. И уже набрал в грудь воздуха, чтобы позвать помощника, но в последний момент передумал и осторожно приоткрыл дверь в общую комнату, которую в рабочее время занимали шестеро следователей Управления.

Сейчас здесь пока было пусто, и только Карл спал, накрывшись мундиром, на том самом диване, который Рихард так любил. Вид у инспектора был совершенно измученный, но вся заполненная и проверенная отчётность аккуратной стопкой лежала прямо на массивной, обтянутой кожей диванной спинке, рядом с табельным оружием Карла. При первом же шаге комиссара часть листов, шурша, слетела на пол, но инспектор даже не пошевелился. Ланн невольно заметил, что Карл спит в той же позе, в какой и развалившийся на коврике у двери Спайк, — свернувшись и прикрывая глаза рукой.

Раздалось тихое цоканье когтей по полу: пёс проснулся, подошёл и ткнулся носом комиссару в ладонь. Стоило Ланну повернуться, как сеттер тут же встал на задние лапы, упёршись передними ему в грудь и навалившись всей своей немалой массой.

— Такая же бестолковая псина, как и твой хозяин, — тихо сказал Рихард, и Спайк лизнул его в нос: такое приветствие было привычным и вполне устроило его. — Пойдём, я тебя выпущу.

Отправив пса гулять на улицу, Рихард вернулся к дивану, где видел десятый сон инспектор Ларкрайт. Постояв еще некоторое время рядом, Ланн вздохнул и от души саданул по спинке дивана ногой:

— Подъём, пехота.

Карла утреннее приветствие впечатлило несколько больше, чем Спайка. Он резко сел, тряхнул головой и уставился на Рихарда:

— Что-то случилось?

— Случилось. Солнце встало. Никого не убили за ночь? Никто не звонил?

— Не звонил, не убили, — потирая глаза, отозвался инспектор и спустил ноги с дивана.

— Собери свои документы с пола. Ты их уронил.

— Да? Как же это я…

— Не знаю, я по ночам не гуляю, — Ланн сел на диван рядом с Карлом и вынул из кармана сигареты с зажигалкой.

Инспектор ничего не успел на это ответить. Дверь неожиданно открылась — Рихард не стал запирать её, пока не вернётся нагулявшийся пёс. На пороге стоял высокий широкоплечий мужчина со светлыми волосами и курчавой короткой бородкой. Чёрные глаза за стёклами изящных очков блеснули:

— Бурная ночь, как я вижу?

— Можно и так сказать… — ответил Ланн, даже не попытавшись встать. — Доброе утро, герр Леонгард, какими судьбами?

Доктор Чарльз Леонгард, один из немногих оставшихся в живых учёных-специалистов центрального НИИ, широким шагом прошёлся по помещению. Рихард, дымя сигаретой, неотрывно наблюдал за ним и с сожалением думал о забытой в кабинете бутылке коньяка. Она сейчас была бы очень кстати — приглушить новую вспышку злости… или разбить об голову утреннего гостя.

Сорокадевятилетний Леонгард считался светилом медицины — когда-то, ещё до Крысиного Рождества, он был главным врачом лучшей в городе больницы. Сейчас же больница осталась в глубоком запустении — почти без врачей и почти без пациентов, а Леонгард работал в НИИ. Он занимался экспериментами, о которых Ланн знал лишь то, что они курируются людьми из Министерства и как-то связаны с «крысятами». Выбрав их объектом исследований, Чарльз урвал весьма солидный кусок — и теперь в деньгах ни он, ни его лаборатория совершенно не нуждались. Это было крупными буквами написано на его ухоженном лице.

С Рихардом Ланном он был знаком ещё со времён «охоты на детей» и даже раньше. И комиссара доктор раздражал до зубной боли — своей вечной улыбкой, безукоризненно-белым халатом, густым басом и привычкой слегка растягивать слова во время разговора. А больше всего Ланн ненавидел его за то, что у Леонгарда была дочь, и учёный спокойно жил с ней, не опасаясь никакой заразы, в то время как…

— Пришёл поговорить о «крысятах», — Леонгард сел на стул.

Рихард быстро переглянулся с Карлом: молодой человек усмехнулся и дёрнул плечом. Ни о каких других вещах Леонгард с ними и не говорил. Ланн нахмурился, продолжая неприятные размышления.

Девочка Сильва была ровесницей Вэрди и ровесницей дочери самого Рихарда, сбежавшей в ту страшную ночь. Сильва тоже не росла и наверняка не могла иметь детей. Но между ней и другими зияла огромная пропасть. Не все знали, кем она приходится учёному. У Сильвы не было крысиной татуировки на руке. Сильва не воровала еду и не пряталась по подвалам и заброшенным домам. Сильва ходила в норковой шубке и часто встречала папу после работы. Потому что в то самое Рождество четырнадцатилетней давности Чарльз не умер вместе с остальными родителями. Причин тому знаменитый врач так и не нашёл. Вместо этого он предпочёл спрятать дочь от пристального внимания, ставя эксперименты на других «крысятах». И за это Ланн ненавидел его ещё сильнее.

— Что же вам угодно? — с привычной холодной вежливостью спросил Рихард. — Они что-нибудь у вас украли?

Некоторое время Леонгард, казалось, колебался, потом всё же ответил:

— Можно и так сказать… я видел нескольких из них на развалинах своей бывшей лаборатории. Помните, той, которую уничтожили дети с реки?

Ланн молча кивнул, потом добавил:

— Не думал, что там валяется что-то, без чего вы не могли бы прожить. Они просто искали какую-нибудь утварь.

Доктор вздохнул:

— Там есть очень опасные обломки, изобретения, к которым …

— Дети их в жизни не соберут, — хмыкнул комиссар. — Но если вам так хочется, я наведаюсь в известные мне логова и припугну «крысят», чтобы больше они к вам не совались.

Рихард надеялся, что теперь-то беседа закончится. Но чутьё подсказывало ему, что всё не так просто. И даже несмотря на это, для комиссара стали полной неожиданностью следующие слова Леонгарда:

— Что вы, нет нужды. Вы можете просто рассказать мне о парочке этих… как вы сказали… «логов». И я схожу туда сам. У вас ведь и так немало работы, вы же не шериф, обязанный следить за…

Всё сразу стало ясно. Более не церемонясь, Ланн поднял ладонь на уровень глаз собеседника и сказал:

— Побеседуйте, пожалуйста, с моей рукой, герр Леонгард. Моя рука очень интересуется, у вас что же, опять умерли все подопытные, которых вам невесть где отлавливают без ведома Управления?

— И почему же этим интересуется только ваша рука? — учёный расслабленно откинулся на спинку стула, созерцая растопыренную перед ним пятерню.

— Потому… — сквозь зубы ответил Рихард, — что остальная часть меня может воспринять ваш нынешний визит как явку с признанием в похищении детей и загнать вас в карцер на пару недель.

— Достойный аргумент, — кивнул Леонгард. — Вот только я никого не похищаю. Все мои эксперименты добровольны, я готов платить за них. И рискую жизнью, контактируя с этими детьми и пытаясь…

— А сколько ваших подопытных вышли из лаборатории живыми? — лениво полюбопытствовал Рихард, опуская руку. — Ноль, верно? Кажется, они рискуют жизнями значительно больше, чем вы.

И кажется, в правительстве очень хорошо пресекают все его, Ланна, попытки прекратить похищения и наладить систему регистрации «крысят». Так же, как пресекали когда-то все агитационные попытки Карла, направленные на защиту детей… Пресекали настолько хорошо, что у инспектора до сих пор остались следы от ожогов — если бы Рихард не вытащил Ларкрайта из того заброшенного горящего дома, тот вообще не сидел бы сейчас здесь.

— Вы не понимаете… — голос Леонгарда прервал тяжелые размышления комиссара. — Они нужны мне. Это очень важные исследования. Совершенно новые.

— И какие же?

Доктор покосился на Карла, но комиссар, уловив его взгляд, довольно резко сказал:

— От этого человека у меня тайн нет. К тому же он будет свидетелем, если мне не понравится то, что вы скажете, и я захочу вас пристрелить.

— Как пожелаете, — всё так же невозмутимо ответил Леонгард. — Дело в том, что я собрал статистику по больницам страны и обнаружил кое-что интересное… очень интересное. Вы знаете, что довольно часто для спасения жизни человека ему надо пересадить чужой орган или перелить кровь… и все эти операции с костным мозгом…

— Знаю, — махнул рукой Ланн.

— Так вот… случалось, что у врачей не было выбора и… им приходилось использовать в качестве доноров «крысят» — на свой страх и риск, но такие смельчаки находились. Иногда живых, но обычно это были совсем-совсем свежие трупы. И… — доктор сделал паузу, — ни после одной из таких операций у пациентов не случалось отторжения. Независимо от группы крови и резус-фактора. Эти дети… универсальные доноры.

Комиссар молчал. Теперь он понимал, что самым разумным было бы прямо сейчас застрелить утреннего гостя — хотя бы потому, что его глаза за стёклами очков уже горели не предвещающим ничего доброго огнём. Доктор же оживлённо продолжал:

— Необходимо выяснить причину такой положительной реакции, и для этого нужны подопытные. Конечно, пока никаких трансплантаций, только работа с кровью и…

— Пока — это хорошее слово, — пробормотал Карл.

— Так вы поможете мне?

— Нет. — Рихард снова закурил. Он дал себе слово не терять самообладания и собирался его сдержать.

Доктор сцепил на груди массивные руки:

— Но неужели вы не понимаете, что ваша задача …

— Моя задача, — отрезал комиссар, — следить за тем, чтобы не нарушали закон. Задачи ловить «крысят», чтобы вы их резали, у меня нет. Зато есть другая — пресекать преступления. Убийство ребёнка — даже такого — тоже преступление. Вы поняли меня?

— Понял, — вздохнул доктор. — Благодарю.

В помещение вбежал Спайк и тут же оскалился, увидев гостя. Рихард тихо подозвал собаку к себе. Леонгард встал и вздохнул:

— Что ж, хорошего дня… жаль, что мы не поняли друг друга.

Когда мужчина уже был у дверей, Ланн, почёсывающий пса за ухом, небрежно бросил ему в спину:

— На крайний случай у вас есть для экспериментов ваш собственный «крысёнок».

Леонгард глянул на него в пол-оборота и ответил:

— А вот за эти слова я сам бы вас с удовольствием застрелил. До свиданья.