Маленькая Разбойница
[Восточная Жeлeзнодорожная Колeя. 16:21]
Сидя у самого края берега, я смотрела в темную глубину озера. Летом здесь, в расщелине между двумя криво растущими елями, было хорошо — легкая тень, прохлада от воды, ветер и главное — никаких посторонних глаз. Здесь меня никогда не тревожили. По крайней мере, так было раньше. Раньше мне хотелось этого. А теперь…
Теперь мне хотелось другого. Хотелось услышать за спиной шаги. И тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием веток, давила. Глубокая серо-синяя гладь воды иногда разбегалась рябью: ветер играл с ней, как мы с Сильвой когда-то играли, бросаясь друг в друга листьями. Прошло столько лет… а я всё ещё любила этот медово-прелый запах и глухое шуршание.
Мне не понравилось то, как Сильва быстро сбежала. Как она смотрела на Ская. Как брезгливо дотрагивалась до чашки с чаем.
По воде пробежала новая волна, и я прикрыла глаза. Нет… ко мне никто не придёт.
Я отряхнула джинсы от иголок и невольно задержалась взглядом на рукаве своей толстовки. Ярко-красной. Помню, что когда я в первый раз говорила со Скаем, Алан потом сказал мне:
— Бело-розовая нить. От твоей груди к его.
Розовая… Значит, я что-то почувствовала уже тогда. Наверно, сейчас эта нить, если они правда существуют, уже такого же цвета, как толстовка. Ведь я много о нем думала.
Даже… больше чем о Карвен. Что произошло между нами? Ведь что-то точно произошло. Раньше Карвен всегда чувствовала, когда мне плохо и оказывалась где-то рядом. А теперь она далеко. Что-то тревожит её. Почему?
…Это было приятно — наконец снова спать с ней рядом, лицом к лицу. Карвен дышала ровно, во сне она не казалась изможденной.
Наверно, ей снилось что-то хорошее, потому что она улыбалась. А я просто всматривалась, ожидая, пока мои глаза снова начнут слипаться — я нередко просыпалась среди ночи, чтобы почти сразу уснуть снова.
Карвен не шевелилась, она подложила под щёку тонкие ладони, слегка наклонив голову. Она была похожа на… фарфоровую куклу? Да, в её лице было что-то кукольное, наверно, когда она училась в школе, на неё смотрели все мальчишки… она ведь не была все время такой усталой и замученной, не была седой. Ей не приходилось жить так, как мы сейчас живём, и…
— Мама… — прошептала она.
Безмятежное выражение лица исчезло, Карвен заворочалась и дёрнула рукой, точно пытаясь что-то схватить. Пальцы царапнули пол вагона, потом их свело судорогой.
— Карвен! — я потрясла её за плечо.
Она не просыпалась. Снова беспокойно дёрнулась, потом тихо захрипела.
— Карвен, — снова позвала я.
— Мама… мама, прости меня.
— Карвен, проснись!
В темноте я отчётливо видела влажные дорожки слёз, бегущих из-под сомкнутых ресниц. Вдруг глаза открылись, и Карвен удивленно посмотрела на меня:
— Вэрди, что…
— Тебе что-то снилось? Почему ты плачешь?
Она не шевелилась. Потом медленно покачала головой:
— Ничего. Спи.
Она закашлялась, прикрыв рот рукой. Когда она быстро опустила руку, я заметила на пальцах темные следы. Карвен откинулась на подушку и попыталась улыбнуться:
— Все хорошо.
— Врёшь, — я подняла руку и начала стирать слёзы с фарфорово-бледного лица.
— Я не умею врать.
— Тогда… — секунду я колебалась, потом спросила: — скажи, что случилось с твоей матерью?
Голос звучал ровно:
— Она умерла. Как и твоя.
— А почему жив твой отец?
— Я не знаю.
— Знаешь.
— Он был слишком далеко. Он долго был далеко. Он… не любит меня. И поэтому он жив. А теперь спи.
Она больше ничего не захотела рассказать мне. И всё же я тогда заснула — заснула с тяжёлым чувством, которое не покидало меня ещё очень долго. Карвен что-то знает. Что-то о том, почему умерли все наши родители. И это что-то мучает её.
За спиной затрещали кусты, и я вздрогнула, резко обернулась. Может быть…
Нет. Это был всего лишь Алан с дурацкими очками на макушке и виноватым выражением на лице, но всё же… я рада была видеть даже его. Он сделал несколько шагов, нацепил очки на нос, нажал на них кнопку и посмотрел на меня. Потом спешно поднял на лоб и взглянул уже нормально.
— Ты что? — устало спросила я.
— Хотел убедиться, что мы всё ещё друзья, — он подошел и опустился со мной рядом на пожухлую траву. — И что ты не ненавидишь меня.
— Моих слов и поступков тебе для этого мало? — я щелкнула его по носу. — Мы друзья, Ал. Просто… я почему-то забыла, что друзья часто делают друг другу больно и совершенно друг друга не слышат.
— Вэрди, извини.
— Или «прости»?
— Что?
— «Извини» говорят, когда наступают на ногу.
Эту фразу я давно-давно слышала от папы Сильвы. Когда ещё могла приходить к ним в дом в любое время дня и ночи. Когда мы делали вместе уроки, а Чарльз Леонгард, смеясь, называл нас «юными фройляйн». Я до сих пор помнила, как в этом доме пахло, — всегда кофе и старыми книгами. И помнила, как свет маленькими прямоугольниками падал на паркет в большой комнате, где Сильва любила кружиться под музыку радио. Интересно… сейчас она ещё там кружится?
— А когда говорят «прости»? — тихо спросил Алан.
Я резко дёрнула плечом:
— Наверно, перед тем, как ножом пырнуть или пулю в голову пустить.
— Это всё из-за него, да?
— Что — «всё»?
— Ты стала такая злая.
— Злая? — я приподняла брови и схватилась за ствол ели, чтобы не упасть в воду. — Алан, если бы я была «злая», ты бы уже шел подальше от города и от нашего логова. Или лежал на дне озера. Пойми… — я постаралась взять себя в руки, — дело не в том, что он появился. Дело в том, что Коты рыскают по городу и снова убивают нас. В том, что с этими очками связано что-то плохое. И в том, что нам нужно сидеть и не высовываться, пока…
— А если в этих очках ответ на вопрос, почему мы стали такими? — неожиданно перебил меня Ал.
— Мне плевать, если там же нет ответа, как сделать нас обратно нормальными.
— Нормальными, Вэрди? — тихо переспросил Ал, всматриваясь в меня. — А… что это значит? Нормально для тебя это четырнадцать или двадцать восемь?
Странно, что эти слова так подействовали на меня, словно пощёчина холодной рукой. Снова я посмотрела на темную воду, на разбегающиеся волны. Нормально… а действительно, сколько мне по-настоящему? Похожа я хоть немного на тех, кого называют «девушка»? На нежных созданий, у которых дом, муж, дети… на свою мать? Хотя бы на свою мать, единственную женщину, с которой я прожила долго-долго?
Нет… Не похожа. Я не как Сильва. Я… я всего лишь крысёнок.
— Хочешь, я буду с тобой?
— Всегда?
— Всегда.
Разве такие обещания дают крысятам? Почему-то мне казалось, что их слышат только принцессы. В каждой сказке, даже в самой страшной. И я улыбнулась. Алан выжидательно смотрел на меня, и, бросив в озеро небольшую ёлочную ветку, попавшуюся под руку, я ответила:
— Для меня «нормально» — это когда нас никто не пытается убить. И никто не думает, что умрет оттого, что заговорит с нами. Но пока обо всём этом рано говорить. Иди, изучай свои стекляшки.
В ответном взгляде была тоска. Алан тихо спросил:
— Когда-нибудь ты уйдёшь с ним?
Об этом я не думала. И пожала плечами:
— Нет, наверно. Куда нам идти?
— Вэрди, а каково это?
— Что?
— Когда кто-то тебя любит?
Я невольно фыркнула:
— Такие вопросы обычно задают девчонки.
— Не знал, что некоторые вопросы можно задавать только им, — он по-прежнему серьёзно смотрел на меня. — Почему… почему вы так жестоки, мой капитан?
С тех пор, как он в последний раз назвал меня так, казалось… прошла целая вечность. И почему-то, как только прозвучали эти слова, у меня противно защипало в глазах. Отведя их, я спросила:
— Розовая, да?
— Что?
— От тебя ко мне ведь шла розовая нить. И только поэтому ты сейчас так злишься.
Он покраснел и скрестил на груди руки, ничего не отвечая. Я покачала головой:
— Ал, послушай…
— Она будет идти всегда, — упрямо перебил он. — Что бы ты ни сказала. И даже несмотря на то, что ты…
Я молча обняла его и поцеловала в щёку:
— Прости. От меня только зелёная, но… я обещаю, что она тоже будет всегда, Алан.
Он жалко улыбнулся и ничего не сказал, глядя на воду. Мне тоже не хотелось говорить, но один вопрос не давал мне покоя. И я спросила:
— Где Скай?
— Ушёл.
В первый миг я ощутила обиду. Потом вспомнила: ах да… он же собирался на встречу с Байерсом. В надежде найти пистолет и защитить нас. Я кивнула. Алан с надеждой спросил:
— Он…
— Скоро вернётся, Ал.
Я молча встала.
— И ты хотела бы, чтобы меня рядом не было?
— Мне хотелось бы, чтобы ты не ходил за мной.
Он кивнул и остался сидеть. Уходя, я чувствовала, что он смотрит мне в спину, но не обернулась. Стало чуть холоднее, и небо уже потемнело. Я обогнула озеро и вышла к железной дороге сразу у последнего вагона, специально, чтобы никто не заметил меня и не окликнул. Ускорила шаг. Я надеялась, что встречу Ская. Даже не признаваясь себе до конца, почему, но… надеялась. И вскоре я увидела его высокую фигуру.
— Принцесса, что ты тут делаешь?
— Я…
Подождав, пока он подойдёт совсем близко, я всмотрелась в его лицо. Скай выглядел расстроенным. Я догадалась, что, скорее всего, разговор с Байерсом ничем не помог ему и, наверно, был не самым лёгким.
— Ты хмурый.
— Ты тоже не очень веселая, принцесса, — он взял мои руки в свои и поднес к губам. — Так почему ты не со своими?
— Я беспокоилась, — с усилием ответила я. — Боялась, что ты не придёшь обратно. Что он тебя уговорит пойти с ним. И…
— И?
— Нет, ничего. Пойдём.
Мы шли молча, и даже когда я, не доходя до поезда, свернула с колеи, он ни о чем не спросил. Я вела его по берегу, туда, где ещё недавно говорила с Аланом. Сейчас тут было пусто. Дойдя до воды, я остановилась и обернулась. Скай, отогнув ветку молодой ели, приблизился ко мне. Нас обступила тишина, даже ветер немного утих. Бесконечное серое небо раскинулось над нашими головами.
— Это моё любимое место, — сказала я. — И я решила его тебе показать. Не время, да? Хожу сюда, когда мне немного грустно. Мне кажется, и тебе тоже? Байерс сказал что-то плохое?
— Он сказал то, что и должен был, — тихо ответил Скай, подходя ещё ближе и прислоняясь спиной к одному из двух старых деревьев — тому, которое ещё не так сильно клонилось к воде.
— И давай оставим это.
Я подошла и остановилась напротив. Совсем близко. Протянула руки и коснулась меха на воротнике его летной куртки.
— Он не верит тебе? Ну и черт с ним. А я верю.
Скай накрыл мои ладони своими и прошептал:
— Спасибо, принцесса.
Когда он наклонил голову и прижался лбом к моему лбу, у меня закружилась голова, и я зажмурилась. Я чувствовала на губах его дыхание и не могла шевельнуться, боясь, что это кончится. Его пальцы быстро скользнули по моей щеке и остановились на подбородке.
Открывая глаза, я улыбнулась:
— Ты холодный. А руки тёплые.
Он молчал. Пальцы дотронулись до уголка моих губ. Первый порыв был — прижаться ещё ближе. Второй — отстраниться. Кажется, внутри меня жил кто-то испуганный… кто-то, боящийся такой близости, таких нежных прикосновений, таких тихих слов. Не узнавая своего голоса, я попросила:
— Пойдём к поезду. Я замёрзла.
Он снова снял с себя куртку и накинул на меня. Я сжала его руку, задержав на своём плече. Мне казалось, я покраснела, и поэтому чуть подняла воротник, пытаясь уткнуться в него носом. Скай улыбнулся. И, больше не говоря друг другу ничего, мы вернулись в лагерь.
