ПРИБЫТИЕ

— «А в воздухе стоит какая-то странная стужа, сынок, — читаю я вслух, — и я имею в виду не только наступление зимы. Меня пугает будущее».

Я перевожу взгляд на Тодда. Он все так же лежит, не мигая, не шевелясь.

Но время от времени его Шум раскрывается, и на поверхность всплывают воспоминания: о нашей первой встрече с Хильди или о Бене с Киллианом: Тодд в них еще совсем маленький, его Шум сияет от счастья, ведь они втроем идут рыбачить на болото рядом с Прентисстауном…

Тогда мое сердце наполняется надеждой и начинает биться чуть быстрей…

Но потом его Шум снова стихает…

Вздохнув, я откидываюсь на спинку сооруженного спэкпами стула, стоящего под поставленной спэклами палаткой, возле разведенного спэклами костра, рядом с каменным ложем, на котором все эти дни покоится Тодд.

Его обожженная грудь намазана лечебным снадобьем спэклов.

И она заживает.

А мы ждем.

Мы ждем.

И надеемся, что он к нам вернется.

Снаружи плотным кольцом стоят спэклы. их Шум образует подобие щита. «Конец Всех Троп» — так называет это место Бен; здесь он спал долгие месяцы, пока заживала его рана, долгие месяцы на грани жизни и смерти. Пуля убила бы его. если бы не спэклы.

Но Тодд умер. Я была уверена в этом тогда и уверена сейчас.

Он умирал на моих глазах, на моих руках — вспоминать об этом так больно, что лучше не буду…

Но Бен засыпал грудь Тодда снегом и быстро остудил страшные ожоги, которые парализовали его, остудил уже и так холодного Тодда, изнуренного долгой схваткой с мэром. Бен говорит, что Тодд просто привык скрывать свой Шум, а от холода и боли он окончательно заглох, но сам Тодд не умер, нет…

Однако я считаю иначе.

Тодд покинул нас, пусть и не хотел. Он держался до последнего, сколько мог, но потом все же покинул нас.

Я видела, как он уходил.

Но, быть может, он не успел уйти далеко.

Может, мы с Беном его удержали, не дали ему сделать последний шаг.

И когда-нибудь он к нам вернется.

Устала?- спрашивает Бен, входя в палатку.

— Да нет, все нормально, — отвечаю я, убирая дневник, который читаю Тодду вот уже несколько недель, надеясь, что он меня слышит.

Надеясь, что он придет ко мне из того неведомого края, куда ушел.

Как у него дела? — Бен подходит к Тодду и кладет руку ему на запястье.

— По-прежнему.

Он поворачивается ко мне:

— Тодд вернется, Виола. Непременно.

— Надеюсь.

— Я же вернулся. Хотя меня даже звать было некому, а у Тодда есть ты.

Я отворачиваюсь:

— Ты вернулся другим.

1017-й предложил лечить Тодда в Конце Всех Троп, и Бен сразу согласился. А поскольку Нью-Прентисстаун превратился в новое озеро у подножия водопада, и единственной альтернативой было держать Тодда в тесной палате на борту корабля-разведчика (за последний вариант горячо выступала госпожа Лоусон — она теперь заправляет почти всеми делами, которые не перепоручает Уилфу и Ли), я тоже неохотно согласилась.

Бен кивает и переводит взгляд на Тодда.

Возможно, он тоже изменится. Но я вообще-то не жа-луюсь.

Все эти дни я внимательно наблюдаю за Беном и задаюсь вопросом: неужели это — будущее Нового света, будущее всех мужчин, которым рано или поздно придется полностью открыть себя голосу планеты, сохранив свою личность, но при этом впустить в нее личности всех остальных и по собственной воле слиться со спэклами. слиться с окружающим миром?

Не все мужчины на это пойдут, уж слишком они мечтали о лекарстве от Шума.

А что будет с женщинами?

Бен убежден, что Шум есть и у нас. Если мужчины могут заглушать свой Щум. женщины непременно научатся его открывать.

Он часто спрашивает, не хочу ли я попробовать.

Я не знаю.

Почему мы не можем жить так, как есть? И почему кто-то должен решать за остальных?

В любом случае, нам предстоит выслушать еще пять тысяч мнений.

Караван только что выходил на связь, — говорит Бен. — Они вошли на орбиту час назад, торжественная церемония прибытия намечена на полдень. — Он приподнимает бровь. — Ты пойдешь?

Я улыбаюсь:

— Брэдли прекрасно меня заменит. А ты пойдешь?

Бен опускает глаза на Тодда.

Придется. Я должен познакомить их с Небом. Я теперь связующее звено между переселенцами и Землей, нравится мне это или нет. - Он убирает волосы со лба Тодда. — Но потом я сразу вернусь.

Я не отходила от Тодда с тех пор, как его принесли сюда, и не отойду, пока он не очнется, даже ради новых переселенцев. Я и госпожу Лоусон попросила прийти ко мне, чтобы подтвердить слова мэра о лекарстве. Она внимательно изучила все материалы и провела доскональные исследования: мэр сказал правду. Все женщины теперь здоровы.

Но не 1017-й.

Инфекция распространяется по его организму гораздо медленней, и пока он отказывается принимать лекарство: говорит, что будет терпеть боль до тех пор, пока Тодд не очнется. Как напоминание о том, что было, что чуть не случилось и к чему мы никогда не должны возвращаться.

Если честно, я немножко рада его страданиям.

Небо хочет навестить Тодда, — осторожно произносит Бен, словно уже прочитал Шум, которого у меня нет.

— Ни за что.

— Вот именно, «если». Это ключевое слово, согласен?

Лечение поможет, вот увидишь.

— Прекрасно. Когда это случится, тогда и спросим Тодда, хочет ли он видеть своего убийцу…

Я улыбаюсь, чтобы прекратить спор, который мы на-чинали уже сто раз. Спор о том, что я до сих пор не могу простить 1017-го.

И возможно, никогда не смогу.

Я знаю, что Небо часто поджидает Бена у входа в кольцо и справляется о самочувствии Тодда. Иногда я его слышу. Впрочем, прямо сейчас я слышу только Ангаррад. которая пасется у палатки и терпеливо ждет возвращения своего жеребенка.

Из-за того, что случилось, Небо станет гораздо более мудрым правителем, — говорит Бен. — Возможно, мы действительно сможем жить в мире со спэклами. В раю, о котором мы так мечтали.

— Если госпоже Лоусон и ученым с каравана удастся повторить формулу лекарства, — говорю я. — И если людей, которые сюда прибудут, не напугает соседство с такой огромной армией. Если на всех хватит пищи…

— Я надеюсь. Но сейчас все мои надежды связаны с Тоддом.

Бен снова смотрит на сына.

Я киваю, но мы не знаем этого наверняка, не можем знать.

Но можем надеяться.

Надежда эта так неуловима, что я до смерти боюсь ее спугнуть.

Поэтому молчу.

И жду.

И надеюсь.

На каком месте ты остановилась? — спрашивает Бен, кивая на дневник.

— Снова подошла к концу, — говорю я.

Он отходит от каменного ложа и садится на второй стул рядом со мной.

На его лице улыбка, а в Шуме — столько нежности и радости, что я тоже невольно улыбаюсь.

Мы оба смотрим на Тодда, лежащего на каменной плите: его согревает костер, на ране лечебное снадобье спэклов, Шум то появляется, то исчезает, словно сон, который пытаешься вспомнить и никак не можешь.

— Тодд, — шепчу я. — Тодд?

А потом снова беру в руки дневник.

И продолжаю читать.

Что же это?

Моргнув, я попадаю в далекое прошлое: мы сидим на уроке в прентисстаунской школе, и учитель рассказывает нам про первых переселенцев…

Потом я моргаю еще раз и попадаю в другое воспоминание: мы с ней укладываемся спать на заброшенной мельнице, только-только сбежав из Фарбранча, и она просит меня выйти, потомушто мой Шум не дает ей уснуть…

А вот я с Манчи, моим расчудесным псом: он бежит с горящей головешкой в зубах и устраивает пожар. Пожар, который помог мне спасти…

Помог мне спасти…

Ты здесь?

Ты здесь?!

А еще бывает, я вспоминаю то, чего никогда не видел…

Семьи спэклов в хижинах посреди огромной пустыни, о существовании которой я даже не догадывался, но вот я стою посреди нее — и знаю, что она находится на другом конце Нового света, далеко-далеко… Голоса спэклов окутывают меня, я слышу, что они говорят, и я понимаю, хотя язык мне незнаком. Я вижу, что они знают о людях на другом конце света, им известно все, что знают спэклы рядом с нами, голос мира передает это знание в каждый уголок, и если б мы только могли…

Или вот, вот я на холме рядом с человеком, лицо которого мне знакомо (Люк? Лес? Ларе?), мне знакома его слепота и знакомо лицо другого, который стоит рядом и видит за него. Они собирают оружие у солдат и замуровывают в шахту. Будь их воля, они бы вовсе его уничтожили, но голоса вокруг не дают им этого сделать, они просят оставить оружие — на всякий случай, мало ли что произойдет. Но зрячий человек говорит слепому, что надежда всё-таки есть…

Или вот я смотрю с холма на огромный-преогромный — с город — корабль, заходящий на посадку…

И в то же самое время вспоминаю ручей, рядом играет маленький спэкл, и вдруг из леса выбегают люди: они силком уводят мать, ребенок плачет, а потом люди возвращаются и бросают его в телегу с другими маленькими спэклами. Это не мое воспоминание, а этот маленький спэкл -…

Иногда вокруг просто темно…

…иногда нет ничего, кроме едва слышных голосов, они все время ускользают, я один в темноте, и у меня такое чувство, что я провел здесь ужасно много времени…

Иногда я не могу вспомнить, как меня зовут…

И я даже не помню, кто такая Виола…

Но я должен ее отыскать…

Только она может меня спасти…

Только она может…

Виола?

«мой сын, мой ненаглядный сынок…»

Вот!

Вот оно!

Иногда посреди темноты, посреди воспоминаний, посреди миллиона голосов, составляющих землю, по которой я ступаю…

Иногда я слышу…

Тодд…

Тодд…

Это я…

(кажется)

(Да)

И этот голос, голос, который произносит слова…

Да или нет?

(Это ты?)

Потомушто в последнее время я слышу его все чаще, чаще с каждым днем — он появляется то в воспоминаниях, то в темноте…

Я часто слышу его среди миллиона других голосов…

Я иду…

Тодд идет…

Виола?

Ты зовешь меня?

Зови меня…

Не прекращай, не прекращай

спасать меня…

Ведь с каждым днем ты все ближе… Я почти слышу тебя… Я почти слышу…

Это ты?

Это мы?

У нас получилось?

Виола?

Зови меня…

А я буду искать тебя…

И найду…

Клянусь жизнью…

Я найду тебя…

Зови меня, Виола…

Потомушто я иду.