¾ Тебя не возьмут в совет, Иван, — говорит госпожа Койл, когда он вваливается за ней на корабль. — И сюда тебе тоже нельзя.

Наступил новый день, а я по-прежнему валяюсь в постели, чувствуя себя еще хуже. Болезнь никак не среагировала на новое сочетание антибиотиков, которое дала мне госпожа Лоусон.

Минуту Иван стоит на месте, молча и с вызовом глядя на госпожу Койл. Ли и госпожу Лоусон, которая снимает с его лица последние повязки.

— Что-то вы много на себя берете, — наконец произносит Иван. — Можно подумать, вы до сих пор тут главная!

— Я и есть главная, мистер Фарроу, — шипит в ответ госпожа Койл. — Насколько мне известно, новой госпожой тебя не назначали.

— Почему же тогда люди десятками возвращаются в город? — спрашивает он. — И почему половина женщин уже принимает лекарство мэра?

Госпожа Койл резко разворачивается к госпоже Лоусон:

— Что?!

— Я дала его только умирающим, — чуть оробев, отвечает та. — Когда выбор стоит между верной смертью и возможной смертью, выбирать не приходится.

— Теперь лекарство принимают не только умирающие. Остальные увидели, как хорошо оно действует, и тоже начали курс.

Госпожа Койл пропускает его слова мимо ушей:

— И вы молчали?

— Я знала, что вы расстроитесь… — Опустив глаза, отвечает ей целительница. — Я пыталась отговорить остальных, но…

— Даже целительницы поставили под сомнение ваш авторитет! — заявляет Иван.

— А ну заткните рот, мистер Фарроу, — рявкает на него госпожа Койл.

Иван облизывает губы, снова обводит нас оценивающим взглядом и уходит к людям на холме.

Госпожа Лоусон тотчас начинает извиняться:

— Никола, мне так неловко…

— Нет, — останавливает ее госпожа Койл. — Ты все правильно сделала. Они умирали, им было нечего терять… — Она потирает лоб. — Это правда? Что люди возвращаются в город?

— Он, конечно, преувеличил, но некоторые возвращаются.

Госпожа Койл качает головой:

— Он выигрывает…

И мы все знаем, что под «ним» она имеет в виду мэра.

— Вы по-прежнему член совета, — говорю я. — И вы сделаете для мира гораздо больше, чем мэр.

Она снова качает головой:

— Да он уже снова плетет козни!

Вдохнув и выдохнув через нос, госпожа Койл тоже разворачивается и уходит.

— Можно подумать. Президент один плетет козни, — замечает Ли.

— И мы уже видели, как ее козни приносят плоды, — киваю я.

— А ну замолчите! — прикрикивает на нас госпожа Лоусон. — Многие здесь живы только благодаря ей.

Последний слой повязки она сдирает с лица Ли чуть резче, чем стоило, прикусывает губу и украдкой косится на меня. По обе стороны от переносицы Ли, на месте ярких голубых глаз, — только розовая рубцовая ткань.

Ли слышит, как мы притихли.

— Что, так ужасно?

— Ли… — начинаю я, но понимаю по его Шуму, что он еще не готов об этом говорить.

— Ты будешь принимать лекарство? — спрашивает он, меняя тему.

И я вижу его глубокие чувства ко мне, вижу себя в его Шуме — такой красивой мне никогда не стать.

Но именно такой я отныне буду для него.

— Не знаю.

Это правда. Мне становится только хуже, а до прибытия каравана еще несколько недель, да и не факт, что наши врачи смогут помочь. Инфекция смертельна.

снова и снова вспоминаю я слова госпожи Койл. Почему-то мне больше не кажется, что она пыталась меня напугать. Неужели я тоже из тех, кому, по словам госпожи Лоусон. пора выбирать между верной и возможной смертью?

— Не знаю, — повторяю я.

— Виола? — В дверях появляется Уилф.

— О… — Ли невольно заглядывает в его Шум и видит там себя…

Без повязок…

— Фух! Не так уж страшно я выгляжу. А то вы так замолчали. будто спэкла увидели.

— Я тут Желудя из города привел, — говорит Уилф. — Поставил его вместе с быками.

— Спасибо!

Он кивает.

— А ты. малыш Ли, не стесняйся, если захочешь на что-нить посмотреть. Я завсегда рад, ты только попроси.

В Шуме Ли так ярко вспыхивает радость, удивление и благодарность, что отвечать вслух уже не нужно.

Мне в голову вдруг приходит отличная мысль:

— Послушай, Уилф!

— Ась?

— Не хочешь ли ты войти в наш новый совет?