Глава 15
Степные
Стойбище степных
Я прихожу в себя в тесной квадратной клетке, укрытой брезентом. День клонится к закату, это ясно видно сквозь толстые деревянные прутья, врытые в землю. Клетка находится прямо во дворе, среди юрт степных, тесно обступивших небольшую вытоптанную площадку, на которой сейчас жгут костры. Значит, привезли нас в свое становище. Интересно, зачем мы им?
Среди палаток бегают чумазые детишки, но их немного. Снуют женщины, хлопочут по хозяйству, а в отдалении кружком сидят мужчины, ведут беседы. Дождь кончился, но земля еще сыроватая, а прохладный воздух приятно ласкает кожу.
В чугунных горшках над кострами готовится какое-то варево, вокруг разносится чудесный аромат. Я сглатываю слюну и вспоминаю, что уже давно ничего не ел. Совсем рядом – еще одна клетка, в ней томится Данилов, обеспокоенно наблюдающий за мной.
– Ты как?
Трогаю себя за голову – там здоровенная шишка. Морщусь и киваю:
– Нормально. Долго я был в отключке?
– Часок-другой.
Я пытаюсь определить, где мы – еще в черте города или за ним, но сквозь прутья мало что можно рассмотреть, а дальнейший обзор закрывают юрты. Ладно, разберемся по ходу дела. Сейчас важно понять, что будет с нами дальше.
От группы мужчин отделяется один из них, подходит к котлу над огнем, заостренной палочкой выуживает оттуда пару дымящихся кусков мяса и направляется к нам. Я вижу, что это тот самый лысый, с которым мы схлестнулись недавно. Он подходит к нашим клеткам, смотрит некоторое время, а потом ухмыляется и кидает куски обжигающего мяса прямо на землю к нашим ногам, как собакам.
– Тварь! – шипит Данилов и бросается на прутья, натужно заскрипевшие под его напором. Лысый улыбается еще шире, затем делает характерный жест ладонью, проведя ей по горлу, и удаляется.
– Мы им что, шавки какие-то? – Иван разъярен и стучит кулаками по своей клетке.
– Поумерь пыл и ешь, – говорю я. – Не в том мы пока положении, чтобы думать о гордости. Береги силы. Придет время, когда они ответят за все.
Смеркается. На землю опускаются клочья тумана, смешиваясь с сумерками и скрывая от нас детали. Издалека доносится шум, там определенно происходит невидимое нашему глазу веселье: орут мужчины, раздаются глухие звуки – очевидно, стучат в барабаны, слышен топот десятков ног.
Когда становится совсем темно, перед клеткой вырастают трое степных.
– Ты, – указывает один из них кривоватым пальцем, – с нами пойдешь.
Так-так, близится кульминация, скоро мы все узнаем.
Меня со всей осторожностью и под неусыпным контролем охраны выводят из клетки, и я с удовольствием потягиваюсь, разминая плечи.
– Даже не думай, – говорит мне степной, – убьем на месте.
Наконечник копья упирается мне между лопаток, подгоняя.
– Следуй за мной, – степной разворачивается и шагает к проходу между двумя юртами, остальные два бойца пристраиваются сзади. Я смотрю на Данилова, тот стоит, обхватив прутья клетки руками с побелевшими от напряжения костяшками пальцев, и растерянно провожает меня взглядом.
Идем недолго – сразу за юртами я вижу площадку, окруженную воткнутыми в землю факелами. Вокруг беснуется толпа: женщины и мужчины. Последних явно больше. Они двигаются в причудливом танце, задирают лица кверху, выкрикивая непонятные слова, потрясают в воздухе оружием, улюлюкают и всячески неистовствуют.
Мы подходим к утрамбованной площадке, и я замечаю, что она огорожена кольями, заостренными сверху и направленными внутрь. Степные подтаскивают к краю раздвижную лестницу, пинками и тычками загоняют меня на нее. Я понимаю, им нужно, чтобы я забрался внутрь этого огороженного круга, ярко освещенного огнем факелов. Спрыгиваю с лестницы на землю, немного присыпанную песком, и оказываюсь внутри ринга. Дураку понятно, к чему все ведет. Остается лишь надеяться, что моим противником окажется человек, а не зверь. Но когда он показывается, понимаю, что уж лучше бы встретился со зверем.
Напротив меня встает настоящий монстр, почти в полтора раза крупнее меня. В каком питомнике вывели эту махину? Мощный торс степного блестит, смазанный жиром. На нем короткие шорты, подвязанные веревкой, лоб стягивает кожаная повязка, а длинные волосы заплетены в тоненькие косички с разноцветными шнурками. Лицо выкрашено в красно-желтые цвета, на подбородке – жиденькая бороденка. Боец глядит исподлобья, похрустывает пальцами.
Ревет толпа, стягиваясь ближе к рингу, в деревянных кружках плещется брага, в отдалении лают волколаки, встревоженные шумом.
– Да начнется бой! – орет, надрываясь, один из мужчин, будто постъядерный Майкл, мать его, Баффер, со своей коронной фразой: «Приготовьтесь к драке». – Бой чемпиона Молоша против чужеземной собаки!
Слова тонут в реве сотен глоток. Мне неприятно наблюдать эту дикую вакханалию и пляски, слышать этот ор, а в душе растет злость. Это не моя битва, меня просто поставили в эти условия, вынудили их принять без права выбора. В людях вокруг я вижу жажду крови, жажду чужой смерти, желание видеть, как на их глазах растерзают очередную жертву. Я для них – котенок, подкинутый в логово кровожадного зверя.
– Я тебя порву, – выплевывает Молош мне в лицо, когда мы перед началом боя сходимся друг с другом. В его глазах я читаю желание убивать. И калейдоскоп событий начинает вращаться с сумасшедшей скоростью.
Молош сразу же бросается в бой. Еле успеваю увернуться от хука справа, кулак со свистом проносится в нескольких сантиметрах от моего лица. Второй удар приходится вскользь, костяшки чиркают по моей щеке, но даже это касание неприятно. Чувствую, что один-единственный точный удар Молоша сразу свалит меня с ног, а еще нужно помнить, что нельзя прижиматься близко к кольям – места для маневра будет меньше, да и напороться на острие совсем не хочется. С другой стороны, я немного быстрее. Главное – не подставляться под прямой удар и избегать захвата этих чудовищных лап. Особенно последнее, иначе мне крышка. Сломает, как спичку.
Выбрасываю вперед левую руку – наношу джеб с приседом. Удар достигает цели, но ожидаемого эффекта не наблюдается – мой кулак отскакивает от пресса здоровяка, как резиновый мяч от паркета. Ладно, попробуем иначе. Ныряю под руку Молоша и бью снизу в челюсть, но он не дает мне продолжить – своими длинными ручищами отбрасывает меня чуть не на колья. А пока я восстанавливаю равновесие, степной уже приходит в себя и снова с рычанием бросается на меня. Да, староват я уже для таких боев, особенно после непростого дня за плечами. А толпа вокруг ринга шумит, подгоняет своего чемпиона, требует крови. В глазах мелькают отсветы факелов, поднятые вверх руки, искаженные лица – степные пребывают в экстазе.
В очередной раз уворачиваюсь от волосатых лап соперника, попутно безрезультатно тыча его кулаком в печень. Молош даже не замечает моих стараний. Интересно, насколько меня еще хватит? Тут же кулак-кувалда летит мне в голову, и я изо всех сил бросаю тело в сторону. Уклониться совсем не получается – удар приходится в плечо, меня разворачивает, и я хватаюсь за кол, чтобы не упасть. По распоротой ладони течет кровь, но я этого не замечаю, все внимание сконцентрировано на этих загребущих руках, несущих смерть. Немного выжидаю, а затем молниеносно провожу атаку – отталкиваюсь ногами от земли и бью слева через правую руку противника прямиком в нос. Получается не очень сильный кросс, но он немного встряхивает Молоша, тот моментально закрывается, позволяя и мне чуть-чуть передохнуть.
Мало, чертовски мало ударов. Реакция меня подводит, я уже едва держусь на ногах от усталости. Эта изматывающая борьба и постоянное движение на ринге дают мне немного шансов. Решаю попробовать атаковать первым и пинаю этого зверя в голень. Молош отдергивает ногу, видно, на этот раз я его прилично достал. Может, стоит переключиться на работу ногами? На миг задумываюсь и тут же пропускаю мощный удар в корпус, после которого оказываюсь на земле. Все-таки я успел его смягчить блоком, но от этого мое положение не многим более завидное.
Почувствовав скорую победу, Молош торопится добить меня, но я, пытаясь встать, отчаянно лягаюсь, не подпуская здоровяка. Удачно подбив его коленку, я все-таки вскакиваю и снова встаю в стойку. Соперник заводится, психует, это может оказаться мне на руку, если грамотно воспользоваться ситуацией. Вот только откуда взять силы? Ненадолго теряю концентрацию, позволяя Молошу сблизиться со мной, и тут же оказываюсь зажатым в клешнях степного. Пытаюсь вырваться, но лишь ослабляю ненадолго хватку.
Поняв, что от захвата не освободиться, я дергаю соперника на себя, вынудив его податься вперед, и неожиданно для него падаю на спину. Подставив обе ноги, перекидываю Молоша через себя. Кости натужно скрипят под весом этого молодчика, но эффект оказывается просто потрясающим. Я встаю на покачивающихся ногах и смотрю на удивленное лицо соперника, который таращится на кол, торчащий из его груди. На губах степного лопаются кровавые пузыри, он еще пару раз дергается, словно не верит в такой печальный для него исход, а затем замирает с остекленевшими глазами.
Вокруг разом наступает тишина. На контрасте со звучащими только что криками и воплями она звенит, разрывая уши. Даже волколаки вдалеке замолкают, прислушиваются. Лишь чудовищное усилие воли не дает мне рухнуть без сил на землю. Я медленно обвожу взглядом притихших степных и вижу, что они растеряны. Что, выкусили? Не того результата вы ждали! Победил я вашего чемпиона! Не такой уж он и страшный. Меня немного потряхивает от выброса адреналина, и я, воздев руки к небу, издаю победный рев, который мало чем отличается от недавно звучащих воплей степных.
По дороге к клеткам мне связывают руки – я стал для них опаснее, и этот факт меня откровенно веселит. Я возвращаюсь в той же компании лысого. Сейчас он уже не выглядит таким самоуверенным, с него, как и с остальных немного сбили спесь, лишили праздника.
– Неожиданно вышло, правда, желтолицый? – теперь я позволяю себе насмехаться над степным. Плевал я с высокой колокольни на все их дикое сборище собак, у которых загораются глаза при виде крови. И ничего они мне не сделают, по крайней мере, сегодня. Им нужно осмыслить случившееся, подумать, как поступить со мной, потому что если они просто убьют меня сейчас, это не заглушит их жажду мести. После хорошего удара под дых нужно время, чтобы отдышаться.
– На пару дней ты получил отсрочку, – наконец говорит мне лысый. – Завтра бьется твой друг, и ему вряд ли повезет так, как тебе.
– Что там было? Зачем тебя уводили? – Данилов обеспокоенно смотрит на мою окровавленную руку. – Тебя пытали?
– Дикари, – отвечаю я. – У них там что-то вроде ринга, развлекаются. Пришлось помериться силой с одним из них.
– И как?
Хмыкаю.
– Ну раз жив, значит, победил. Ты бьешься завтра.
Данилов молчит некоторое время, переваривая информацию. Затем бормочет:
– Так вот зачем мы им нужны, и зачем воруют крепких мужчин. Не ради хлеба, а ради зрелищ.
Я устало приваливаюсь к прутьям. Гудит голова, болят руки и тело, на ноги словно навесили чугунные гири. Сегодня был очень непростой денек. Это ж надо, сколько событий он в себя вместил. Сейчас кажется, что туристы были в далеком прошлом, а это ведь случилось сегодня утром.
– Руку сильно повредил?
– Фигня, просто царапина.
* * *
Понемногу шум и гам гудящего становища сходит на нет, люди разбредаются по своим палаткам, лишь вдали у небольшого костерка остаются несколько мужчин, возможно, местная охрана. Где-то должны быть еще и дозорные – нужно быть идиотом, чтобы их не выставить. После тяжелого дня меня клонит в сон, глаза слипаются. Кажется, я уже пару раз проваливался в забытье.
– Слушай, Ямаха, – слышу голос Данилова, – как думаешь, есть шанс выбраться?
– Лучше спи, набирайся сил, – отвечаю я. – Завтра они тебе ой как понадобятся.
– Просто не хотелось бы закончить жизнь в клетке, как загнанная дикая собака. Уж лучше на ринге подохнуть.
Тут я его понимаю, эта клетка давит и на меня, деморализует, намекает на собственное бессилие перед обстоятельствами. Но прутья крепкие, я уже пробовал, расшатать или выломать их не получится. Наше узилище сработано на совесть, а инструментов у нас нет, так что приходится уповать на счастливый случай. Ну не зубами же грызть эти прутья, в конце концов! Остается лишь терпеть и выжидать.
Незаметно для себя засыпаю, и мне снятся какие-то сумасшедшие обрывки, сменяющие друг друга с огромной скоростью. То я на байке пытаюсь вырваться из огненного круга – пламя широкой стеной уносится высоко в небо, и я кручусь на месте, но нигде нет выхода, а кольцо понемногу сужается и сужается; то вдруг пытаюсь спастись от громадного сома, разинувшего пасть в нескольких метрах от меня, я гребу изо всех сил, но такое ощущение, что остаюсь на месте, а все мои старания впустую; наконец, он заглатывает меня, и я оказываюсь в московском метро. Мимо в панике бегут люди, кричат и вопят. Я вглядываюсь в их лица и вижу, что это степные, но чего же они так испугались? Любопытство пересиливает, и я иду туда, откуда бежит народ. Вскоре самые последние скрываются в темном жерле туннеля, меня окутывает тишина и темнота, а я все бреду по шпалам вперед. Наконец, выхожу к покинутой мрачной станции. Вокруг беспорядочно валяются вещи: предметы одежды, домашняя утварь, всевозможный мусор. Я осторожно ступаю по платформе, вглядываюсь, пытаясь обнаружить источник опасности, который так напугал жителей. И вдруг почти натыкаюсь в темноте на одиноко стоящую фигуру в плаще и капюшоне. Она резко разворачивается, откидывает капюшон, и я вижу перед собой оскаленную гримасу Хамелеона. Он наступает на меня, заставляя пятиться, тычет посохом мне в грудь, черное лицо сливается с окружающим мраком, только блестят зубы, и это выглядит очень зловеще. Спотыкаюсь обо что-то массивное, подвернувшееся под ноги, и не могу удержать равновесие. Падаю в груду дурно пахнущего тряпья, барахтаюсь в нем, пытаясь выбраться. А когда выкарабкиваюсь, то никакого Хамелеона уже и в помине нет, и на станции уже не так темно, а передо мной девушка, улыбающаяся одними уголками губ. Она томно откидывает назад свои косы, ее горящие глаза отливают бирюзой… Аксинья!
Я просыпаюсь с ее именем на устах и шепчу в темноту:
– Аксинья!
Я все в той же клетке, на сыроватой земле, в нелепой позе облокотился на прутья, ноет спина и затекли ноги, а на лбу выступили крупные капли пота. Облегченно вздыхаю, вытирая взмокшее лицо – это был всего лишь сон, кошмар, какой иногда привидится после тяжелого дня.
– Ты звал меня?
Я все еще сплю? Непохоже.
А из темноты проступает уже знакомый силуэт – поблескивают в рассеянном лунном свете золотистые волосы, шуршит длинное платье. Аксинья игриво смотрит на меня, подходит почти вплотную к прутьям клетки. Она теперь на расстоянии вытянутой руки, до нее можно попробовать дотянуться, ухватить. Но я понимаю, что это нереально – она просто издевается.
– И как же себя чувствует воин, не способный самостоятельно управлять своей судьбой? Каково тебе быть заточенным в клетку? Нравится в неволе? – мурлычет Аксинья. Она явно довольна. – Одинокий волк в заточении! Какая печаль!
Ее руки гладят преграду между нами, она задумчиво приговаривает:
– Сегодня чудесная ночь, жаль, ты не можешь в полной мере ею насладиться.
– Сгинь!
Аксинья удивленно смотрит на меня.
– Когда-нибудь ты поймешь…
Сказав это, она растворяется в ночи, оставляя после себя еле уловимый цветочный аромат.
Пробуждается Данилов, замечает, что я не сплю, но разговор у нас не клеится – мне совсем не хочется сейчас ничего говорить. Я отвечаю односложно, пока Иван не машет на меня рукой.
– Ясно, мсье не в настроении! – фыркает он. Отлипает от стенки своей клетки и ложится в дальний угол. Вот если бы он не спал раньше, он бы увидел причину такого состояния!
Погрузившись в свои мысли, я не сразу замечаю две фигуры, вынырнувшие из мрака, но удивленный возглас Данилова возвращает меня в реальность. Я подскакиваю и вижу, как Иван с кем-то оживленно шепчется. Силюсь разглядеть, кто это там. Ба, да это же дочь Чучельника! А что это за парень рядом с ней, и откуда его знает Данилов?
Тем временем, Иван уже на воле, обнимает парня, освободившего его, жмет руку девушке, которая испуганно пятится – дикарка явно опасается, не припомнит ли Данилов гостеприимство ее батюшки. Но Ивану сейчас не до этого.
К клетке подскакивает наш спаситель, и я вижу, что он юн, еще моложе погибшего Миши.
– Николай, – серьезно представляется мне парень и тянет свою худую руку сквозь прутья клетки. – А это, – он кивает на дочь Чучельника, – Анита.
– Знакомы, – бурчу я. – Неужто вызволять нас пришли?
Вместо ответа Коля начинает возиться с замком. Тот не сразу ему поддается, но, наконец, с глухим щелчком механизм уступает настырным действиям юнца. Дверь распахивается. Я тут же выскакиваю на волю и с наслаждением потягиваюсь. Свобода! Сразу же поднимается настроение, но надо еще выбраться отсюда незамеченными.
– Идите за мной, – тихо говорит Коля, бросая опасливые взгляды на тлеющий костер вдали. – Анита напоила охрану сонным отваром, и они все вырубились, но неизвестно, как долго будет действовать зелье.
Мы ныряем в лабиринт палаток. Двигаемся осторожно, боясь зацепиться за многочисленные веревки и колышки и выдать себя. В палатках-то спят не опоенные зельем. Мне кажется, что мы двигаемся слишком громко, и из палаток вот-вот покажутся вооруженные до зубов степные. Каждый раз с замиранием сердца слышу, как скрипит ветка под ногами, или кто-то из нас задевает какую-то жестянку, но нам пока отчаянно везет.
Лес палаток кончается внезапно. Вдали я вижу контуры покосившейся автозаправки и ряд скособоченных гаражей. Скорее всего, мы где-то на окраине города. Тем лучше – если успеем добраться до каменных джунглей, шанс скрыться или затеряться там больше, чем в открытой степи.
Только мы готовимся нырнуть в заросли кустов, как оттуда вдруг вываливается наш знакомец лысый, на ходу подтягивая штаны. Явно поддатый (от него изрядно несет хмельным душком), но на ногах держится, пусть они и заплетаются. Завидев нас, степной на миг замирает, а потом удивление на его лице быстро сменяется ненавистью и злобой. Он уже открывает рот, готовясь заорать, но я успеваю первым – быстро шагаю навстречу и мощным апперкотом ломаю лысому нижнюю челюсть. Слышен противный хруст, и степной падает у наших ног.
– Готов! – констатирует Данилов, наклонившись над лысым и проверяя пульс. – Быстро сработал.
– Уходим! – шепчет Коля, и мы исчезаем за кустами.
Благополучно минуем дозорных и направляемся мимо разваленных складских помещений и цехов в глубь города. Я, наконец, понимаю, где мы. Перед нами – территория бывшего Волгодонского мясокомбината и прочих более мелких предприятий.
По пути проясняется, откуда взялись наши спасители. Этот парень, шагавший сейчас с нами, был тем самым лучшим другом Миши, про которого тот мне рассказывал. Только вот не умер он тогда от лихорадки. Их со старшим товарищем, Игорем Владимировичем, нашли степные и вытащили парня буквально с того света, когда у него уже остановилось сердце. Как им это удалось, Коля не знает – туманные объяснения степных он не понял. Говорят, можно вернуть к жизни, если сердце стоит не более пяти минут. По счастливой вселенской случайности прошло примерно столько же, с тех пор как Данилов увел рыдающего Мишу в дебри леса, оставив Игоря Владимировича и Кольку на лесной поляне и пообещав вернуться позже, чтобы похоронить их по-человечески. Как известно, обстоятельства ему тогда не позволили.
Отвары из трав степных и молодой организм парня сделали свое дело – вот он Коля, живет и здравствует. А вот пожилому Игорю Владимировичу не повезло.
С Анитой Николай познакомился тут же, у степных. Девушка часто наведывалась в становище – продать местным травки и грибочки, растущие на свалке. Ее (не без основания) считали чудаковатой местной юродивой и не препятствовали. Коля и Анита как-то сразу потянулись друг к другу – два одиночества объединились, заполнили пустую нишу в душе.
Коля видел, как нас с Даниловым притащили в становище, но не стал себя раскрывать, а все это время наблюдал, выжидая, пока не подвернулась возможность действовать наверняка. Здорово помогла и Анита – напоила охранников, тем самым облегчив наш побег.
Вот такую историю рассказывает нам Колька, пока мы идем по пыльной, почти заросшей тропке, а по ногам нас хлещут ветки низеньких кустарников. Где-то вдали ухают совы или похожие на них создания, иногда подвывает голодный волколак, а на все это действо сверху взирает бледно-желтая молчаливая луна.
– А что же Миша? – вдруг спрашивает Коля, опомнившись. – Как он? Где?
Данилов лишь молча кладет парню руку на плечо и крепко стискивает – все понятно без слов. Колька нервно кусает губы и стискивает кулаки.
– Я думал, вы все погибли, – бормочет он, – и я остался один. В мыслях уже смирился с вашей утратой. Но он навсегда останется моим лучшим другом!
Дальше бредем в гнетущем молчании. Погони пока не слышно, ночные звери тоже не докучают. Но хватает и внутреннего зверя, который скребет сейчас на душе у каждого.
Добираемся до железки, и Коля решительно останавливается.
– Дальше идите сами, а нам с Анитой пора возвращаться.
– Возвращаться?! – Данилов явно обескуражен. – В логово этих зверей?! Думаешь, они простят вам то, что вы сделали?
– А как они докажут? Нас же никто не видел. Подумают, что все напились, и в общем бардаке пленники сбежали.
– Но зачем тебе туда? Мы можем вернуться к нормальным людям!
– Они стали моей семьей, – глядя ему в глаза говорит Коля, – они вытащили меня с того света и были рядом, пока я поправлялся. Они дали мне вторую жизнь и приютили меня. Там сейчас – мой дом.
Несколько мгновений они с Даниловым неотрывно смотрят друг друга, а затем Иван вздыхает. Он благодарит парня и его спутницу, я также крепко пожимаю Кольке руку.
– Спасибо, – говорю я. – Сочтемся. Кто знает, куда свернут наши пути? Может, и пересекутся еще.
Николай серьезно кивает, и они исчезают в предрассветном мраке. Мы стоим у железнодорожного полотна и смотрим им вслед.
– Хороший парень, – задумчиво произносит Иван. – У него все получится.
Восток уже слегка розовеет. Впереди проявляются в темноте контуры низеньких домов Красного Яра.