Глава 24
19 марта, 06 часов 19 минут
по центральноевропейскому времени
Кастелъ-Гандолъфо, Италия
Эрин рывком вынырнула из кошмара, полного огня и демонов.
Она проснулась в комнате, залитой светом нового дня. Сделав несколько судорожных вдохов, женщина узнала эту простую комнату и вспомнила их ночной полет из Праги в эту идиллическую сельскую местность к северу от Рима. Сейчас они находились в папской резиденции вблизи Кастель-Гандольфо. Эрин впитывала взглядом эту знакомую обстановку: гладкие белые стены, деревянный пол, сияющий в утреннем свете, словно теплый мед, массивная кровать из красного дерева, с распятием, укрепленным над изголовьем. Они с Джорданом останавливались в этой самой комнате в прошлый раз, когда приезжали сюда.
«Я в безопасности...»
Может быть, это было не совсем правдой, но в такой безопасности она не чувствовала себя уже давно.
Окна были закрыты толстыми деревянными ставнями, но одна пара ставень была распахнута, чтобы впустить рассвет.
Эрин радовалась этому золотому свету после долгой ночи ужасов. Они сели на частный реактивный самолет — «Сайтейшн Икс», — который по папскому приказу перенес их из средневекового мрачного города сюда. Они приземлились неподалеку от резиденции, усталые, потрепанные, покрытые кровью и ранами.
Первая мысль Эрин была о Руне.
Сразу по приземлении его доставили на носилках в сангвинистский лазарет. Грейнджер хотела пойти с ним, но она едва могла стоять. Джордан едва ли не на руках принес ее сюда в глухой ночи. Они оба рухнули в постель, обнявшись. И в этот миг ее не тревожил жар его тела — он приятно согревал ее, словно она улеглась у камина.
И все же проблеск вины за то, что она покинула Руна, тревожил Эрин. Она изо всех сил старалась отделаться от этой вины, избавиться от памяти о том, как она прикоснулась к Руну и на несколько мгновений разделила с ним связь крови. «Рун сейчас в куда более надежных руках», — напомнила себе Эрин. У него уж точно есть сиделка, которая проведет все необходимые процедуры и присмотрит за ним. Элизабет настояла на том, чтобы последовать за Руном. Хотя он так и не очнулся, графиня в течение всего полета держала его за руку и шла рядом с носилками до самого лазарета, несмотря на усталость, сквозившую в ее осанке и выражении лица.
Эрин могла не доверять Элизабет, но когда дело касалось Руна, нельзя было найти лучшую сторожевую собаку на время его выздоровления.
В ванной комнате кто-то выключил душ, и это заставило Грейнджер обратить взгляд в ту сторону. Она только сейчас поняла, что ее разбудил звук текущей воды. Протянув руку к простыням на другой половине постели, женщина ощутила еще не покинувшее их тепло тела Стоуна. Эрин задержала руку на подушке, на оставшейся там вмятине от его головы.
Ее мучила тревога за Джордана, однако женщина не могла не признать, что чувствовала себя гораздо лучше после ночи, проведенной рядом с ним. Она потянулась и вздохнула.
Весьма неплохо... учитывая все случившееся.
Но было ли это улучшение следствием одного лишь отдыха? Спина Эрин была испещрена кровоподтеками, рана на лбу заклеена пластырем, но чувствовала она себя на удивление хорошо — лучше, чем должна была.
Грейнджер сдвинулась на половину постели, нагретую телом Джордана, наслаждаясь воспоминанием о том, как они прижимались друг к другу, и гадая, не было ли ее хорошее самочувствие результатом того, что она всю ночь нежилась в странном жаре, исходящем от него.
Или это просто потому, что им удалось хоть сколько-то побыть наедине?
Теперь он определенно больше был похож на себя прежнего.
Дверь ванной со скрипом открылась, и Эрин обернулась на этот звук.
Джордан стоял в проеме двери, словно услышал ее мысли и пришел на зов. Он был окутан завесой пара и облачен лишь в белое полотенце вокруг бедер. Грейнджер улыбнулась ему, все еще кутаясь в простыни, которые внезапно словно бы нагрелись. Джордан поднял бровь и уронил полотенце, стирая ладонью струйку воды, сбегающую по виску. Эрин окинула его взором с ног до головы, не пропуская ни единой капли на его теле, ни единого дюйма влажной кожи.
После этой ночи у всех в их отряде остались синяки и порезы. Но не у Джордана. Кожа его была безупречно-гладкой, он буквально лучился здоровьем. Золотистые волоски на его руках и ногах в свете утреннего солнца образовывали чуть заметный светлый ореол. Стоун был похож на греческую статую — слишком идеальный, чтобы быть настоящим.
Пройдя через комнату, он остановился перед Эрин. Его нагое тело было всего в нескольких дюймах от нее. Ей страшно хотелось прикоснуться к нему.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Готовой ко всему, — ответила Эрин, улыбаясь. — Начиная с тебя.
Она смотрела прямо в его ярко-синие глаза. И прежде они двое много раз вот так смотрели друг на друга, но это всегда ощущалось как нечто новое, всегда заставляло сердце Эрин трепетать. Она коснулась ветвистой татуировки, покрывавшей плечо и верхнюю часть груди Джордана. Его сердце билось прямо под ее нежной ладонью. Она провела рукой вдоль извилистых синих линий, потом ее пальцы скользнули по гладкой коже его живота.
Эрин знала, какой величины и формы была эта татуировка. Но сейчас рисунок стал заметно больше, чем несколько дней назад; его дополняли темно-алые завитки и спирали — видимый признак изменений, происходящих с Джорданом. Эрин особенно тревожили линии, обвившие его шею — как будто эти новые отростки душили его столь же неумолимо, как черные пальцы демона. Но она знала, что эти алые завитушки, вероятнее всего, и исцелили Джордана, стерев с его кожи кровоподтеки и срастив сломанную шею.
Грейнджер должна была испытывать благодарность к этим линиям, но вместо этого чувствовала лишь ужас перед ними.
— Не смотри так тревожно. — Джордан отнял ее руку от своей груди и поцеловал ее ладонь; его губы, коснувшиеся кожи Эрин, были горячими. — Мы здесь, вместе, и мы живы. Лучше и быть не могло.
Ей нечего было возразить на это.
Язык Джордана скользнул по ее ладони до внутренней стороны запястья. У Эрин перехватило дыхание. Стоун опустился на колено, покрывая поцелуями ее руку по всей длине; его губы прикасались к испещренной синяками коже, словно крылышки мотылька. Трепет от этих прикосновений распространился на ее грудь, а потом на все тело.
Эрин обняла Джордана другой рукой и притянула к себе. Она снова хотела ощутить, как его тело прижимается к ее телу, чтобы забыть обо всем, что случилось, и хотя бы на миг поверить, что все в порядке.
Стоун скользнул в постель рядом с ней, его теплые руки ласкали ее, исследовали каждый дюйм ее кожи и спускались все ниже. Она хотела полностью раствориться в его ласках, но лихорадочный жар его тела напомнил ей, как Джордан отдалялся от нее, как эти же самые глаза смотрели на нее, не видя.
Она вздрогнула.
— Ш-ш-ш, — прошептал он, неверно поняв ее реакцию. —Теперь ты в безопасности.
Джордан перекатился, оказавшись поверх нее. Синие глаза горели страстью; этот взгляд говорил Эрин, что он сейчас желает ее — и только ее, — что по-прежнему любит ее. А потом эти глаза закрылись, и она потянулась к нему за поцелуем.
Почти касаясь губами ее губ, он прошептал тихо, одним дыханием:
— Я скучал по тебе.
— Я тоже, — ответила она.
Ее губы приоткрылись, жаждая вкуса его губ. Джордан сильнее сжал ее в объятиях, притянул к себе так близко, что она с трудом могла дышать. И все-таки недостаточно близко.
Когда он откинул голову, Эрин застонала. Она не желала, чтобы это поцелуй заканчивался. Никогда. Она не хотела терять его, терять эту близость. Кончиком пальца Эрин провела по волевому подбородку Джордана, по его скулам, задержавшись на крошечном углублении над его верхней губой, изогнутой, точно лук. Эти губы улыбнулись ей и подарили ей новый поцелуй.
И долго, долго не существовало ничего, кроме них двоих, забывшихся в жарком слиянии тел. Время потеряло всякое значение. Был лишь вкус его губ, колючее прикосновение щетины на его подбородке к ее коже, тяжесть его тела, ощущение его внутри ее, сделавшее ее цельной — не потому, что он был нужен ей для этой цельности, а просто потому, что так было правильно.
Затем на какое-то мгновение, утонув в этой страсти, чувствуя, как ее тело отвечает на каждое его движение и прикосновение, Эрин закрыла глаза — и провалилась в то мгновение, когда она сидела рядом с Руном на полу часовни, чувствуя, как неистовый жар ее крови струится сквозь него, как расплывается грань между его и ее телами.
Женщина вскрикнула, выгнулась дугою под мужчиной, сильнее сжимая ноги, обвившиеся вокруг его бедер. Она оседлала это мгновение, словно волну, захваченная полетом экстаза, не зная, где начинается и заканчивается ее тело.
Наконец Эрин рухнула на постель, задыхаясь и дрожа.
Джордан целовал ее, успокаивая, улыбаясь ей.
Она смотрела на него, чувствуя, что любит его даже сильнее, чем раньше. И все же душу жег огонек вины — она знала, что ее реакция вызвана не только прикосновениями Джордана.
— Что-то не так? — спросил Стоун, проведя пальцем по ее щеке.
— Нет... это было идеально.
Слишком идеально — и это пугало ее.
Они лежали, обнявшись, а квадрат солнечного света, падавшего из окна, переползал по комнате. В какой-то момент Эрин погрузилась в дрему без снов. Проснувшись, она прислушалась: не шумит ли вода в душе, нет ли каких-либо иных признаков того, что Джордан еще здесь, — но она знала, что он ушел.
Вспышка паники пронзила ее.
«Скорее всего он пошел за завтраком».
Эрин постаралась унять свой страх и вылезла из постели, чувствуя необходимость двигаться. Она наскоро приняла душ, и исходящая паром горячая вода прогнала остатки боли из ее тела, окончательно пробудив женщину. Выключив воду, Эрин насухо растерлась полотенцем и оделась в чистое — белье и одежду им принесли еще накануне ночью. Она была рада надеть привычные джинсы и белую хлопковую рубашку.
Поверх рубашки Грейнджер накинула кожаную куртку, скроенную из выделанной шкуры безжалостного волка. По прошлому опыту она знала, что такая кожа прочна, словно броня, и ей казалось, что в этой прочности она черпает силы и уверенность, заряжаясь на грядущий день.
Раздался стук в дверь, и Эрин обернулась. Дверь открылась. Женщина напряглась все телом, но увидела, что это Джордан.
— Я принес завтрак, — сообщил он, держа в руках поднос с кофе, круассанами и фруктами. — Вместе с приказом о выступлении.
— Приказ о выступлении?
— По пути я наткнулся на Христиана. Он сказал, что нам дано разрешение поговорить с узником.
Кардинал Бернард.
— Вовремя, — кивнула Эрин.
Джордан шутливо нахмурился, глядя на нее.
— Вряд ли кто-то из нас прошлой ночью был способен провести допрос.
Верно.
— Когда мы сможем поговорить с ним?
— В восемь часов... примерно через час.
Стоун, неся поднос, подошел к кровати, сел и похлопал ладонью по матрасу рядом с собой.
— Как насчет того, чтобы я подал тебе завтрак в постель?
Эрин уселась рядом с ним.
— Мне казалось, это считается, только если на нас ничего нет.
Он поставил поднос на ночной столик.
— Мне нравится это правило... а, как ты знаешь, я твердо придерживаюсь разумных правил.
И начал расстегивать пуговицы своей рубашки.
07 часов 20 минут
Элизабет осторожно приступила к смене повязки на обрубке левой руки Руна. Она сняла старую повязку и осмотрела рану. Поверх мышечного среза уже практически везде наросла кожа, но лечение все еще требовалось. Графиня положила на рану компресс, пропитанный священным вином. Корца слабо застонал от боли, но так и не открыл глаза.
«Вернись ко мне, Рун».
Батори закрепила компресс свежей повязкой, затем выпрямилась. Она чувствовала, что солнце встало примерно час назад. Элизабет так и провела всю ночь в этой келье без окон, рядом с Руном. Здесь пахло ладаном и вином, немного — сеном и кирпичной пылью, и это напоминало ей о времени, которое она провела здесь в заточении. И все-таки она осталась, желая быть здесь, когда Рун очнется.
Графиня обвела хмурым взглядом помещение — оно казалось ей совсем неподходящим. Простая деревянная кровать с набитым соломой матрасом, на столике — подсвечник с горящей восковой свечой, здесь же — бутыль вина, чистая белая марля и флаконы с мазями, пахнущими все тем же вином и камедью. Точно такую же комнату отвели по соседству самой Элизабет, но за всю эту долгую ночь она туда так и не заглянула.
Шорох кожи по камню заставил ее обернуться к маленькой дверце кельи. Вошел низенький коренастый монах с выбритой на голове тонзурой — он принес еще вина и материала для повязок.
— Благодарю вас, брат Патрик.
— Для Руна — все, что угодно.
Всю ночь этот монах сновал туда-сюда, помогая Элизабет ухаживать за Корцей. При виде недвижного тела Руна, распростертого на кровати, лицо его выразило искреннюю скорбь. Он переживал за Руна куда сильнее, чем просто за собрата-сангвиниста. Похоже, эти двое были друзьями.
— Вам нужно немного отдохнуть, сестра Элизабет, — предложил он вот уже в одиннадцатый раз. — Я могу присмотреть за ним, и, если что-то изменится, я сразу же сообщу вам.
Она открыла было рот, чтобы отказаться, — но тут ощутила тихую вибрацию в кармане, где был спрятан сотовый телефон.
Томми.
За ночь графиня не раз воспользовалась удобным моментом — когда оставалась одна, — чтобы попытаться связаться с мальчиком; но снова и снова она слышала лишь механический голос, который просил ее оставить сообщение. Она так этого и не сделала, боясь, что ее слова услышит не тот, кому они предназначались.
— Спасибо, брат Патрик. — Элизабет поднялась со стула, стоящего у кровати. — Кажется, мне действительно нужно отдохнуть.
На его лице отразились одновременно удивление и облегчение.
Графиня кивнула ему, повернулась и вышла из кельи. Войдя в соседнюю келью, она закрыла за собой тяжелую дверь и только тогда достала телефон. На маленьком экране мерцали слова:
Батори не понимала, как ответить на послание Томми и что обозначает маленький символ в конце. Но слово «неприятности» она поняла.
Охваченная страхом, Элизабет сжала телефон и набрала его номер.
07 часов 32 минуты
Рим, Италия
«Ну же, давай...»
Томми, завернувшись в полотенце, сидел на крышке унитаза в совмещенном санузле; рядом с ним с шумом текла из душевого рожка вода. Он смотрел на свой телефон, молясь, чтобы Элизабет ответила на его сообщение. Время от времени мальчик поглядывал на запертую дверь, опасаясь охранников, стоящих в холле этой квартиры на окраине Рима. Окна во всех помещениях здесь были забраны решетками. Единственный путь наружу пролегал мимо двух священников-сангвинистов в мирской одежде, стоявших сейчас под дверью.
Наконец телефон завибрировал у него в руках.Томми сразу же ответил, приглушив голос до шепота:
— Элизабет?
— Томми, где ты? Что случилось?
Как обычно, женщина не стала тратить время на стандартные вежливости, которыми все обычно обмениваются в начале телефонного разговора.
— Я где-то в Риме.
— Тебе грозит опасность?
— Я так не думаю, но во всем этом что-то не так. Священник, который забрал меня из Санта-Барбары, не повез меня в Ватикан, а вместо этого запер в какой-то квартире. Она надежно охраняется, кругом решетки.
— Ты можешь описать то место, куда тебя отвезли?
— Это старое здание. Желтое. Здесь пахнет чесноком и рыбой. Я на третьем этаже. Из окна спальни вижу реку и фонтан с рыбой, которая выплевывает воду. И еще мне кажется, что недалеко зоопарк. По крайней мере я слышал, как рычат львы.
— Хорошо. Я смогу отыскать это желтое здание. Это может занять некоторое время, но я найду тебя.
Томми еще больше понизил голос:
— Они говорят, что мне грозит опасность... от тебя, но я знаю, что это неправда.
— Я ни за что не причиню тебе вреда. Но я заставлю их заплатить, если с тобой что-то случится, пока ты под их надзором.
Томми ухмыльнулся. Он не сомневался, что Элизабет придет и навешает им пинков, но не хотел, чтобы она при этом пострадала.
Помещение наполнилось паром от текущей горячей воды, и мальчик прислушался, не заметил ли кто-либо, что он тут задержался так надолго. Потом продолжил:
— Я подслушал, как они говорили, что кардинал Бернард хочет, чтобы меня держали тут под замком, пока ты не сделаешь то, чего они хотят. Я не знаю, правда это или нет. Но если правда, не поддавайся им.
— Я сделаю все, что нужно, чтобы добраться до тебя. Я тебя освобожу, и мы найдем способ вернуть тебе здоровье.
Томми вздохнул, глядя на свою руку. Пятна меланомы множились, распространяясь вверх по его руке, словно пожар. Несколько новых отметин появились на ногах и левой ягодице. Как будто теперь, когда в его жилах больше не текла ангельская кровь, рак спешил наверстать упущенное.
— Все не так плохо, — солгал Томми. — Я просто стал легко уставать, но мне позволяют много спать.
— Береги силы.
Да, легче сказать, чем сделать.
В дверь ванной постучали, отчего Томми подскочил. Он не слышал ничьих шагов за дверью, но эти сангвинисты ходят бесшумно, словно привидения.
— Мне надо идти, — прошептал Томми. — Я скучаю по тебе.
— Я... тоже по тебе скучаю.
Он нажал кнопку разъединения, сунул телефон под бачок туалета, нырнул под душ и, нарочно громко плеснув водой, крикнул в сторону двери:
— Что, уже и душ спокойно принять нельзя?
— Ты уже долго пробыл там, — ответил сердитый голос. — И я слышал, что ты с кем-то говорил.
— Я подросток! Я всегда разговариваю сам с собой, что такого-то?
Наступило молчание, потом охранник заговорил более спокойным, назидательным тоном; должно быть, он понимал, что Томми лжет и что-то скрывает, но нашел этому ошибочное объяснение:
— Если ты там развлекался сам с собой, молодой человек, то нечего этого стыдиться. Но ты должен исповедоваться в таких грехах своему приходскому священнику.
— Во-первых, я иудей. А во-вторых... да пошел ты!
Томми стоял под душем, и лицо его пылало отнюдь не от горячей воды.
«Ну да, теперь я и впрямь хочу умереть».
07 часов 35 минут
Кастелъ-Гандолъфо, Италия
Элизабет направилась обратно в комнату Руна, прижимая ладонью спрятанный в кармане телефон. В сердце ее пылал гнев, но графиня сдерживала его. Когда придет время спасать Томми, она должна будет действовать спокойно и безошибочно. Пока что не время для эмоций.
Элизабет намеревалась поговорить с кардиналом, но сначала нужно было посмотреть, как там Рун.
Перед тем как войти, Батори разгладила юбку и поправила рукава. Еще с порога она увидела, что брат Патрик стоит на коленях рядом с постелью Корцы и держит его за руку.
Монах поднял склоненную в молитве голову и жестом подозвал Элизабет ближе.
— Он все еще отдыхает.
Подойдя к кровати, графиня всмотрелась в лицо Руна — такое безмятежное во сне. Он выглядел почти как обычно — годы и множество бедствий, которые Корца видел за свою долгую жизнь, словно бы не затронули его. Быть может, ему все-таки лучше было прожить жизнь обычного священника и умереть, обремененным лишь грузом простых человеческих забот... Он не заслужил той участи, что была уготована ему.
— Я уверен, что он скоро очнется, — промолвил Патрик. — Правильно и своевременно оказанная первая помощь спасла ему жизнь.
Элизабет вспомнила, как Эрин наносила свою кровь на раны Руна. Пусть эта женщина была уязвимой и смертной, но она спасла его.
— Можете помолиться вместе со мной, если хотите, — предложил монах.
Элизабет желала остаться, но все же с сожалением повернулась к двери кельи.
— Сначала я должна поговорить с кардиналом Бернардом.
— Я слышал, что остальные вскоре тоже пойдут к нему.
Этого ей не сообщали.
Гнев нарастал в душе Элизабет от осознания того, что этот мерзавец сделал с больным мальчиком, превратив его в заложника.
Она вышла из комнаты и быстрым шагом миновала коридор. Трое незнакомых сангвинистов — двое мужчин и женщина — охраняли эту часть резиденции. Чтобы защитить Руна или чтобы не дать ей выйти?
Элизабет заговорила с женщиной — она явно была родом из Африки, столь темнокожих людей графине еще не доводилось видеть.
— Я должна поговорить с кардиналом Бернардом. У меня есть сведения, жизненно важные для безопасности ордена.
Женщина окинула Элизабет взглядом своих круглых глаз и ответила:
— Доступ к узнику ограничен. Только его личному помощнику, отцу Грегори, разрешено говорить с ним, дабы он мог позаботиться о нуждах кардинала. Я могу передать вашу просьбу к кардиналу через отца Грегори.
— Я должна поговорить с кардиналом сама.
Ее собеседница поджала губы.
— Если учесть, какие преступления он совершил против вас, я боюсь, это не будет позволено.
Элизабет старалась говорить мягко и скромно, как только могла:
— Но, насколько я понимаю, моим спутникам назначена встреча с кардиналом сегодня утром. Я, конечно же, смогу поговорить с ним вместе с ними?
— Запрет был строгим. — Выражение лица монахини стало жестким. — Как жертва тех преступлений, что вменяют ему, вы ни при каких обстоятельствах не можете быть допущены к нему.
— Тогда, похоже, я вынуждена буду позволить моим спутникам самим передать ему эти сведения. — Элизабет слегка склонила голову, скрывая ярость, и медленно направилась обратно в свою келью.
Оставшись одна, она ударила ладонью по кирпичной стене.
«Я заставлю тебя заплатить за то, что ты похитил Томми, Бернард... даже если для этого придется уничтожить все, что тебе дорого».
Стук в дверь заставил ее вернуться к реальности. В голосе брата Патрика, даже приглушенном толстыми досками двери, можно было различить радость:
— Рун... он вот-вот очнется!
