Глава 16
Мы ненадолго остановились, чтобы отдышаться, но, все еще опасаясь преследования, почти сразу же поскакали дальше. И лишь убедившись в том, что нам действительно удалось оторваться, позволили себе реальную передышку. Спешились, давая полноценный отдых лошадям. До города оставалось недалеко, в поле работали крестьяне, на дороге встречались конные и пешие путешественники, так что место казалось относительно безопасным.
— Что произошло? — крикнул Данте, едва его ноги коснулись земли.
Я прислонилась к древесному стволу, силясь отдышаться после скачки. Погладила свою кобылу, которой пришлось совсем тяжело. И что я сейчас скажу? И вызовет ли мой рассказ доверие? Я устало вздохнула. Скажу, как было. Лгать я не умею и не люблю. А поверит или не поверит… Что толку гадать?
— Убить хотели тебя.
Я закуталась в плащ. То ли было по-настоящему холодно, то ли меня просто начинало знобить. Ноги тоже грозились, что вот-вот откажутся меня держать, и я опустилась на траву. Данте вскоре последовал моему примеру. И я рассказала ему обо всем. Сначала в двух словах. Потом, следуя его просьбе, подробно. Не увиливая и не скрывая деталей. Рассказала о том, как стала случайной свидетельницей встречи Ренцо и хозяина близлежащих земель. Передала содержание их разговора. Призналась и в своих дальнейших действиях. К концу рассказа дрожь стала настолько сильной, что я была не в состоянии ее сдерживать.
Данте по-прежнему молчал, сжав губы и глядя в сторону. Я не могла прочитать по его лицу, как он отнесся к моему рассказу. Успела только заметить: он понял, о ком идет речь, когда я упомянула таинственного соседа.
— Ты мне не веришь, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла я, — заглядывая ему в глаза.
Данте нахмурился, моргнул. Ему как будто было сложно сфокусировать взгляд, переключиться с собственных мыслей на происходящее вокруг. Наконец, он посмотрел на меня более осмысленно. И снова нахмурился.
— Не верю? Да нет, почему. Я верю тебе, Сандра. Не сомневаюсь, что ты сказала мне чистую правду. От этого она не становится более приятной, но это не твоя вина.
— Ты веришь в то, что Ренцо тебя предал? — невольно удивилась я.
Данте криво усмехнулся.
— Почему, ты думаешь, я не рассказывал ему о некоторых своих планах? Нет, я не ожидал от него чего-то подобного, но… Не думаю, что ты поймешь меня, Сандра. Ты слишком прямой человек, чтобы это понять. Так или иначе, я не доверяю людям. Я знаю, что такое предательство, и знаю не понаслышке. И понимаю, что предать может любой человек, даже самый близкий… Почти любой, — поправил сам себя он, глядя мне в глаза. — Год назад, — он снова отвел взгляд, — вернее, несколько больше, меня предал тот, кто обладал безграничным моим доверием. С тех пор я готов к подобным поступкам.
— А тогда не был готов? — спросила я.
Ветер трепал исстрадавшиеся волосы. Мне вспомнился совсем другой ветер, тот, что свободно разгуливал над высокой квадратной площадкой, расположенной на самой вершине храма. И признание Данте в том, что он тоже однажды хотел свести счеты с жизнью. Тогда я думала, что он просто придумал это, заговаривая мне зубы. Но, может быть, я ошибалась.
— Не был, — подтвердил он. — И позволить себе такую неготовность можно только один раз. — Данте тряхнул головой, будто отгоняя воспоминания. — Но речь сейчас должна быть не обо мне. Тебе гораздо тяжелее. Для тебя Ренцо действительно был близким человеком. И тем не менее ты пожертвовала им, чтобы спасти мне жизнь.
В его устах вся ситуация принимала настолько искаженный смысл, что мне захотелось кричать. Данте пытался приписать мне самопожертвование, которого я не совершала. И всю систему наших взаимоотношений истолковывал настолько превратно, что я просто не смогла промолчать. Вдруг почувствовала, что страшно устала держать все в себе.
— Я встречалась с Ренцо только потому, что он похож на тебя! — выкрикнула я, с ужасом осознавая смысл собственных слов. Суть, которую всегда знала где-то глубоко внутри, но в которой никогда не решалась признаться самой себе.
Данте резко вскинул голову. Он промолчал, но его взгляд буквально пригвоздил меня к стволу.
— Что ты смотришь? — Я даже не понимала, кричу или говорю шепотом. Я вообще не слышала себя. — Ты же всегда такой холодный и отстраненный. Ледяная скульптура, а не человек! Ты даже не замечал моего присутствия. Смотрел, но не видел. Вот я и стала искать другого. Если бы ты хоть словом мне намекнул, что не доверяешь Ренцо, я бы никогда в жизни не стала рассказывать ему то, о чем умолчал ты сам!
— Мне плевать, что ты рассказывала Ренцо! — Данте резко тряхнул головой, не позволяя мне увести разговор в этом направлении. Схватил меня за руку и с силой сжал запястье. — Значит, это я холодный и отстраненный? А кто сжимался, будто от удара, всякий раз как я пробовал сделать шаг навстречу? Кто на каждое мое прикосновение реагировал, как на попытку изнасилования? Разве к тебе можно было подойти? Я думал: ладно, пройдет время, ты привыкнешь, освоишься, и все изменится. Но нет, куда там? Прошли месяцы, а ты так и не научилась мне доверять. И готова расценить любое неосторожное слово как стремление напомнить тебе о «драконе».
— Я доверяю тебе! — возмутилась я.
— Неужели? — Пальцы Данте сжались на моем запястье еще сильнее. — А кто совсем недавно решил, что я разрываю наш договор? Нет, Сандра, ты не доверяешь мне вовсе. Ты все время ожидаешь, что я подойду к тебе с позиции силы. Черт, да я голову сломал, как заставить тебя забыть это идиотское предубеждение! Даже втянул тебя во всю эту эпопею с невестами только потому, что понадеялся: вдруг ты хотя бы так увидишь во мне мужчину? Думаешь, иначе я стал бы впутывать тебя в историю с этой интриганкой Айгуль? Я был уверен, что отлично справлюсь с ситуацией и сам. Нет, потом выяснилось, что я ошибался. Но это уже потом. Да что там, я так отчаялся, что повел себя и вовсе, как подросток, придумав сватовство к Эльноре! Подумал, что, может, хоть ревность заставит тебя перестать видеть во мне только хозяина, который в любой момент способен обидеть.
— Что значит «придумав»? — нахмурила брови я. Старые подозрения всколыхнулись, выбросив на побережье сознания вопросы, на которые так и не нашлось ответа. — Разве ты не передал ей письмо с предложением руки и сердца?
— Передал, — пренебрежительно отозвался Данте. — Готов поспорить, Эльнора дико удивилась. Я отлично знал о ее предпочтениях и ее характере. Сочетание первого и второго давало полную гарантию того, что она откажет. Поэтому я мог со спокойной совестью сделать ей это предложение. И не опасаться последствий.
— А зря. — Я вдруг невольно улыбнулась. — Как раз зная о ее предпочтениях, мог бы и опасаться.
— Почему? — нахмурился Данте.
— Потому что отправил меня с письмом к возможному конкуренту, — пояснила я.
Пару секунд Данте продолжал хмурить брови.
— Черт! — выдохнул он затем. — Это как-то не пришло мне в голову.
— Тебе много чего не приходит в голову. — Единожды улыбнувшись, я уже не могла вернуть себе серьезное выражение лица. — Например, то, что еще немного — и ты оторвешь мне руку.
Он непонимающе опустил глаза на собственные пальцы, сжимавшие мое запястье так, что ладонь начинала неметь. И поспешно отпустил мою руку.
Я потрясла обескровленной кистью. Но Данте не собирался долго держаться от меня на расстоянии. Через секунду его ладони легли на мои пылающие щеки. А потом он наклонил голову и поцеловал меня.
Этот поцелуй — мягкий, нежный, но одновременно таивший в себе страсть, которая вырвалась наружу лишь однажды, под действием арканзийского зелья, заставил меня зажмуриться и послать к черту все сомнения. Казалось, все тело отзывается на него сладкой и мучительной болью. Но руки Данте опустились ниже, обхватили мои плечи — и тут я вскрикнула от боли совсем иного рода, когда он невольно задел свежую рану.
— В чем дело?
Данте успел заметить, как я схватилась за плечо, и поспешил снять укутавший меня плащ, не утруждаясь спросить мое мнение на этот счет.
— Ты ранена? — воскликнул он. — Какого же черта ты все это время молчишь?
— Это не рана, — поморщилась я, инстинктивно прикладывая руку туда, где под порванным рукавом алела длинная полоска. — Просто царапина. Болт только чуть-чуть меня задел. Я успела посмотреть…как могла.
Ну да, осматривать себя саму не слишком удобно. Но это же все-таки плечо, а не спина.
— «Как могла», — неодобрительно фыркнул Данте.
Аккуратно, чтобы не задеть рану, взялся за мой рукав и рванул ткань. Оголив плечо в достаточной степени, внимательно осмотрел оставленный ножом след.
— Действительно царапина, хоть и достаточно глубокая, — признал он, продолжая крепко держать мою руку холодными пальцами. — Повезло.
Он заглянул мне в глаза, а потом неожиданно привлек меня к себе.
— Тебя ведь могли убить, — тихо произнесли его губы, почти касаясь моей макушки. — Убить из-за меня.
— Возможно, сработал защитный камень. — Слова Данте заставили меня ощутить неловкость, и я попыталась спрятать это чувство за хладнокровными рассуждениями. — Я ношу его в мешочке на шее, вместе со вторым. Я его не активировала, времени не было, но, может быть, он отвел стрелу в сторону. Ты ведь тоже носишь защитный камень в каком-нибудь амулете?
— Ношу.
Мою теорию, конечно, невозможно было проверить. Возможно, стрелявший убийца просто оказался недостаточно метким. Не так уж и легко попасть в быстро движущуюся мишень. А для того, чтобы перезарядить арбалет, пришлось бы слишком долго стоять на месте. Но камень мог сыграть свою роль. Конечно, красный камушек — это отнюдь не то же самое, что непробиваемая броня. Он не спасет своего обладателя от прямого удара в грудь. Не испепелит нападающего на месте. Такой драматизм — для сказок и мифов. Наука же свидетельствует совсем о другом. Камень может отогнать змею, может предупредить об опасности — если правильно его использовать. Может немного сбить с курса пущенную в цель стрелу. Так же, как камень нападения может, напротив, подправить траекторию ее полета или усилить удар ножа. Но ни один камень не заменит ни верную руку, ни воинский профессионализм, ни стратегический склад ума.
Я даже не поняла, для чего Данте скинул камзол, а он между тем с силой дернул собственную рубашку, отрывая от нее длинный лоскут. И туго перевязал мне плечо.
— Вариант плохой, но за неимением лучшего сойдет, — сказал он. — У тебя хватит сил добраться до армона? Осталось недалеко.
— Конечно, хватит.
Дорога в армон действительно заняла меньше получаса.
Предполагаю, что наше появление вызвало фурор, но, к счастью, на тот момент я слишком устала и была слишком переполнена эмоциями, чтобы обратить на это внимание. Но помимо того, что мы оба прибыли далеко не в самом лучшем виде, у меня было разорвано платье, а у Данте — рубашка, и навряд ли слуги могли пропустить такую пикантность.
Когда мы приехали, Данте сразу же отвел меня в баню, «чтобы не заболела». Я уж было решила, что он собирается составить мне компанию, но Данте не пошел дальше порога, где велел слуге позаботиться, чтобы меня не беспокоили. Он же распорядился, чтобы Бьянка спустилась сюда и принесла мне все, что нужно. И отправился к себе, где, вероятнее всего, воспользовался собственной ванной комнатой. Во всяком случае, когда мы снова встретились полтора часа спустя, он был умыт, причесан и одет с иголочки.
Слуга, присланный, чтобы пригласить меня в покои Данте, проводил меня до входа, распахнул дверь и с поклоном удалился. Внутри, помимо хозяина покоев, я обнаружила его секретаря.
— Сандра, проходи, садись. — Данте встретил меня у двери и провел к дивану. — Пожалуйста, перечисли как можно более подробно приметы человека, которого застала разговаривающим с Ренцо. А также содержание их беседы.
Я кивнула и принялась рассказывать. Секретарь записывал. Думаю, что Данте все помнил и без меня, но происходившее здесь сейчас являлось полуофициальной дачей показаний.
Закончив писать, секретарь коротко пересмотрел текст, еще немного над ним поколдовал и сосредоточенно сообщил Данте, что закончит работу у себя. После чего ушел, так и продолжая проглядывать на ходу исписанные страницы.
Когда за секретарем закрылась дверь, Данте посмотрел на меня в упор и неодобрительно покачал головой.
— У тебя на плече нет повязки.
Его взгляд упал на левый рукав моего платья. Если бы под ним была повязка, это, конечно, было бы заметно.
— Это не нужно, — пожала плечами я. — Там действительно простая царапина. Она уже не кровоточит.
— Снимай платье, — со вздохом распорядился Данте.
Я даже не поняла, что смутило меня сильнее — само распоряжение или сопровождавший его вздох.
— Снимай что? — переспросила я.
— Платье, — все тем же тоном повторил Данте.
Кивком головы он указал мне на столик. Тот стоял чуть позади дивана, поэтому я раньше не обратила на него особого внимания. Теперь же выяснилось, что там были приготовлены чистые тряпицы для перевязки и миска, в которой теплая вода была смешана с каким-то целебным раствором. В лекарствах я не разбиралась, но ощутила приятный травяной запах.
— Обещаю, что не буду тебя разглядывать, — фыркнул Данте, кажется, позабавленный моим замешательством. — Но раной заняться нужно. Потом снова оденешься.
— Хорошо.
Я развязала шнуровку, которая, к счастью, располагалась не на спине, а на груди, и выбралась из надетого в предбаннике платья. Теперь на мне оставалась только тонкая обтягивающая рубашка без рукавов, доходившая до середины голени.
Обернувшись к Данте, я обнаружила, что он застыл, чуть расширив глаза, полностью погруженный в созерцание. Причем разглядывал отнюдь не лицо.
— Ты же обещал не смотреть! — напомнила я, не столько рассерженная, сколько позабавленная таким поворотом.
Данте с видимым трудом отлепил взгляд от того участка моей рубашки, где она облегала упругую грудь. Но продержался совсем недолго, и снова возобновил созерцание.
— Давай просто считать, что я солгал, — предложил он.
Однако, предложив мне сесть, все-таки приступил к перевязке. Впрочем, его взгляд по-прежнему регулярно возвращался к точкам, не имевшим к моей ране ни малейшего отношения.
— Зато я видела тебя в бане, — мстительно сообщила я, в то время как он промывал царапину вымоченной в растворе тряпкой.
Было больно, но лишь самую малость.
— Я тебя тоже, — парировал Данте.
— Это не считается, — выкрутилась я. — Я стояла к тебе спиной.
— Считается, — возразил он. — Я говорю о другом случае.
— Каком же?
Я в недоумении нахмурила брови.
— Таком, — насмешливо отозвался он. — В Арканзии, на самом первом постоялом дворе. Ты заснула в ванне. Думаешь, я тогда пропустил это зрелище?
Своего Данте добился: вот теперь я все-таки покраснела от смущения.
— Мог бы меня разбудить, — упрекнула я.
— Ни в коем случае, — не согласился он. — Во-первых, зачем? А во-вторых, представь себе сама, как бы ты в тот момент отреагировала, если бы проснулась от негромкого покашливания и обнаружила в ванной комнате меня?
Я сглотнула. Да, на тот момент я бы отреагировала очень плохо. Трудно даже представить, как именно.
Данте отложил на стол первую тряпицу и взял вторую, на этот раз чтобы перевязать плечо. От его прикосновений по коже бежали мурашки, хоть он и не делал пока ни одного лишнего движения. Когда он склонялся над раной, я полуобнаженным телом ощущала жар, исходивший от его лица.
— Не слишком туго? — спросил Данте, закончив накладывать повязку.
Я покачала головой.
— У тебя горячий лоб.
Потянулась к столу, окунула в теплую по-прежнему воду еще одну тряпицу. Отжав, поднесла к лицу Данте и медленно провела ею по лбу. Он шумно втянул носом воздух. Я вернула руку обратно, пройдясь по его лбу в другую сторону, а затем медленно спустилась по щеке. Он схватил меня за руку, отбросил тряпицу в сторону и схватился за подол нижней рубашки. Такую роскошь, как в случае с платьем, — право снять ее самостоятельно — он мне не предоставил. Рванул рубашку через голову, в момент растрепав уложенные после мытья волосы.
Потом поцеловал меня — горячо, страстно, настойчиво, совсем не так, как в прошлый раз. Вдруг многозначительно усмехнулся и потянулся к оставленной на диване тряпице. Медленно провел сверху вниз по моей шее, после чего припал к ней губами, повторяя ими путь влажной материи.
Отстранился и снова обмакнул тряпицу в миску. С плавной неспешностью, от которой мурашки волнами пробегали по телу, стал спускаться от шеи все ниже и ниже к груди. Крупная капля, сорвавшись, заскользила по коже. Данте слизнул ее языком, предварительно обжигая влажную кожу своим горячим дыханием.
Снова отстранился и снова продолжил работать тряпицей. Спустился вниз по левой груди и медленно провел влажной тканью вокруг соска. Потом проделал то же самое с правой грудью.
Я поняла, что с меня довольно. С силой, почти со злостью, отшвырнула тряпку и вцепилась в пуговицы его рубашки. Он был настолько идеально одет, что это начинало раздражать, чтобы не сказать больше.
Рубашку чуть было не постигла участь предыдущей, разорванной недалеко от армона. Но обошлось. Данте помог мне избавиться от этого предмета одежды, а потом и от брюк, после чего подхватил меня на руки и отнес в соседнюю комнату на кровать. Ту самую, где я однажды уже спала, но только в гордом одиночестве.
Сбросить обувь было делом нескольких секунд. Лежа на постели, я отвела в сторону упавшую на лицо прядь и обнаружила, что Данте снова внимательно рассматривает мое тело. Сколь ни глупо, я ощутила запоздалую неловкость. И даже скрестила руки, прикрывая грудь. Но Данте лишь покачал головой, давая понять, что вот теперь он уже не собирается меня спрашивать. Развел мои руки и, вытянув их вверх, прижал к кровати. Я инстинктивно попыталась высвободиться, но не тут-то было. Держал Данте крепко. А в следующее мгновение его губы и язык заскользили по моей груди, заставляя волны дрожи пробегать по телу. Я приоткрыла рот, но звуки отказывались вылетать из пересохшей гортани, разве только едва различимые вздохи. Я заметалась на кровати, изгибаясь, насколько того позволяли руки и губы Данте. И тут его бедра надавили на мои собственные, раздвигая их в стороны. Мысли окончательно спутались; ощущения были настолько упоительными, что заполнили все мое сознание.
Потом Данте укрыл нас обоих одеялом. Прижавшись к нему всем телом, я нащупала губами его грудь и одновременно почувствовала, как он поцеловал меня в макушку. Ощущение невероятной расслабленности уступило дорогу сонливости.
Я приоткрыла глаза, повернула голову — и взгляд упал на кисть левой руки. Знак дракона равнодушно взирал на меня с моей собственной кожи. Возникло такое чувство, словно меня окатило волной холодной воды. В сущности ведь ничего не изменилось. Я по-прежнему рабыня и, видимо, останусь ей навсегда. Я по-прежнему принадлежу Данте. Я являюсь его собственностью, как вот эта вот подушка, как армон, как магические камни. Сегодня он просто-напросто взял то, что давно уже было ему положено. И если не делал этого до сих пор, то исключительно из собственной порядочности. Как же это невыносимо — осознавать, что ты — вещь…
Нет, я ни в чем не винила Данте. Я не считала, что он привел меня сюда как рабыню… Не привел, подсказал противный внутренний голос. Он не приводил тебя. Он прислал за тобой слугу.
Я закатила глаза, сердясь на этот голос, а, следовательно, на себя саму. Но это не помогало не слышать. Я поймала себя на том, что ожесточенно кутаюсь в одеяло.
— Данте… — проговорила я, не поворачивая к нему лица.
— Что?
— Ты не будешь возражать, если я пойду на ночь к себе?
— Не буду. — В его голосе присутствовали нотки разочарования. — Если тебе так лучше, иди.
— Хорошо. Спасибо.
Нет, я не собиралась в очередной раз идти на попятный, разрывая наши отношения. Но мне было важно сохранить за собой хотя бы кусочек самостоятельности. Иллюзию собственной жизни в виде собственной комнаты. Своих покоев, где меня никто не увидит. Где я смогу отгородиться от всех и спокойно все обдумать. Или просто полежать, обхватив руками колени.
За этими мыслями я оделась и, по-прежнему стараясь не встречаться с Данте взглядом, подошла к двери. Не той, через которую меня привел в покои слуга, а более близкой. Из спальни Данте можно было выйти прямиком в коридор. Осторожно ее приоткрыла… и тут же закрыла снова. Мимо как раз проходил лакей. Прикусив губу, я подождала несколько секунд, после чего повторила попытку. Лакей быстро удалялся по коридору, но ему навстречу шагала цветочница. Пришлось снова оставить лишь узкую щелку. Да что ж такое? Прямо проходной двор!
— В чем дело?
Я вздрогнула от неожиданности, поскольку голос Данте прозвучал над самым моим ухом. Не заметила, как он подошел.
— Ни в чем, — откликнулась я, чувствуя, как зачастило разволновавшееся сердце. — Просто…Там все время кто-то бродит, — наябедничала я, оборачиваясь.
— И что с того?
Не понимает? Или отказывается понимать?
— Не хочу, чтобы видели, как я отсюда выхожу.
— Почему? Когда ты сюда входила, тебя это не смущало.
— Просто не хочу, чтобы они думали, будто…
— Будто что?
Помогать мне изъясняться Данте явно не планировал. Более того, теперь его голос звучал более жестко, чем вначале. Я поджала губы и промолчала. Но это его не устроило.
— Так что же? — Он легонько тряхнул меня за плечи. — Что они подумают? Опять все то же самое, да? Хозяин и рабыня? Из любой другой комнаты ты вышла бы спокойно, но только не из моей?
Я отвернулась, сжав губы еще плотнее. Да, он угадал верно. Неужели мои мысли написаны у меня на лице? Мне действительно казалось, что любой, видя, как я выходу из покоев Данте, интерпретирует это именно так. Хозяин наконец-то затащил в постель зарвавшуюся рабыню. Ну, так ей и надо. Нечего строить из себя недотрогу, если носишь на руке знак дракона.
— Значит, хозяин, да? — снова словно прочитал мои мысли Данте. Захлопнул дверь и потянул меня обратно к кровати.
Я даже вскрикнула от того, насколько неожиданными и резкими оказались его действия. Сейчас он не был ни мягким, ни нежным, и каждым своим движением транслировал, что не собирается спрашивать мое мнение о происходящем. Опрокинул меня на постель. Теперь мое туловище лежало на кровати, а ноги все еще свешивались на пол.
Когда Данте резким движением задрал мое платье и нижнюю рубашку, я ничуть не удивилась. Сейчас мне все-таки покажут мое место. Наверное, давно пора. Но того, что последовало за этим, я не ожидала вовсе.
Данте опустился передо мной на колени. Очень нежно, даже бережно погладил внутреннюю сторону бедра. Настойчиво, но совсем неагрессивно надавил на ноги, заставляя их раздвинуться пошире. А затем просунул голову между колен.
Я судорожно вдохнула воздух и еще долго не могла выдохнуть. Пальцы запрокинувшихся рук с силой вцепились в одеяло. Голова металась из стороны в сторону. Сначала я тихо стонала, кусая губы, потом начала кричать, и мне было совершенно все равно, услышит ли меня кто-нибудь из коридора и что об этом подумают. Прикосновения Данте были то уверенными и настойчивыми, не дававшими ни малейшей передышки, то, напротив, короткими и едва ощутимыми, и эти перепады окончательно сводили с ума. Зрение, слух, обоняние и способность мыслить разом отключились; им просто не было места рядом с этими всепоглощающими, невероятными ощущениями. Наконец, я закричала совсем громко, подалась ему навстречу, а потом обессиленно застыла. Данте остановился не сразу, удостоверяясь, что действительно довел дело до конца. И лишь потом его голова появилась над кроватью.
Нет, так точно не занимаются любовью с рабыней, мелькнула в пробуждающемся с трудом мозгу первая мысль. Потом мозг решил, что пробуждаться не желает, и снова застыл на грани беспамятства.
Я слышала, как Данте лег рядом, но оказалась неспособна даже повернуть голову, чтобы в этом убедиться. Просто продолжила лежать, чуть приоткрыв рот, чтобы легче было справиться с учащенным дыханием, и глядя перед собой остекленевшим взглядом.
— Ну как, хочешь пойти к себе?
Вряд ли мне только почудилась язвительная интонация в вопросе Данте.
— Даже если захочу, мне слишком лень шевелиться, — призналась я, с трудом заставив себя покачать головой.
— То-то же.
— Ты специально этого добивался?
Я попыталась добавить в голос капельку упрека, но, по-моему, получилось плохо.
— Естественно.
Да, укоризна точно не сработала: тон Данте был исключительно самодовольным.
— Ладно, сдаюсь.
Последние силы ушли на то, чтобы окончательно избавиться от одежды: спать в ней не хотелось.
Оказавшись под одеялом, я все-таки перекатилась набок, коснулась губами плеча Данте, и после этого уснула практически сразу.
Проснулась я, когда сквозь занавески в спальню уже проникло утро, и сразу же почувствовала необыкновенно вкусный запах. Должно быть, именно он меня и разбудил. Немного полежала, затем приподнялась на локтях. Должно быть, в тот момент я походила на слепого щенка: глаза спросонья еще не разлепила, но уже потянулась на запах.
— Доброе утро!
Я открыла глаза. Данте, в брюках, но с обнаженным торсом, выглянул из соседней комнаты. Значит, он успел встать и выйти из спальни, а я ничего не слышала? Крепко же я спала…
— Доброе! — улыбнулась я. И не справилась с искушением сразу перейти к главному. — А что это так вкусно пахнет?
— Марито заходил, приносил завтрак. Выходи.
Я спешно села, спустила ноги с кровати и нащупала оставленные с вечера туфли. Хм. Обувь — это хорошо, но по традиции к ней должна бы прилагаться хоть какая-то одежда. Надеть вчерашнее платье, конечно же, можно, но это достаточно долгий процесс, а есть хотелось очень сильно.
А вот и оно — решение! Рубашка Данте, лежавшая на краю кровати, пришлась очень кстати. Я надела ее, застегнула на несколько пуговиц, подвернула слишком длинные рукава и посмотрела вниз. Самые интимные места прикрывает — во всяком случае, пока я стою.
Видимо, я что-то сделала не так, поскольку, стоило мне выйти в соседнюю комнату, как Данте застыл, глядя на меня как-то очень подозрительно.
— В чем дело? — невинно спросила я.
Может, ему не нравится, когда кто-нибудь посягает на его одежду?
— Сандра, ты очень хочешь есть? — медленно произнес Данте.
— Очень, — энергично кивнула я.
— Ладно, — нехотя сказал он, не сводя с меня пристального взгляда. — Но постарайся делать это недолго.
— Почему?
Я села за стол и схватила ближайшую ароматную булочку (при этом рубашка, разумеется, приподнялась, обнажая далеко не только ноги). Привычно разрезала ее ножом и намазала один из местных салатов. Помидор, сладкий и острый перец, зелень, специи. Все мелко нарезано и потушено на мелком огне. Капелька густой красной массы попала на палец, и я с удовольствием ее слизнула. И, вытаскивая палец изо рта, встретила немигающий взгляд Данте.
— Ты очень неудачно проголодалась, — сообщил он.
И все-таки мы позавтракали. Точнее, я, поскольку сам Данте, кажется, лишь без аппетита пожевал немного хлеба. Стоило мне отставить тарелку в сторону, как он понес меня в спальню, перекинув через плечо.
— Больше не надевай ее, если захочешь держать меня на расстоянии дольше десяти секунд, — предупредил он, срывая с меня рубашку.
Некоторое время спустя мы сидели на кровати, опираясь на прислоненные к изголовью подушки. Моя голова покоилась на плече Данте. Но полной умиротворенности препятствовало некое воспоминание, раз за разом заставлявшее зубастую совесть вгрызаться в беспомощное сознание.
— Данте… — Наконец решившись, я подняла голову и устремила на него виноватый взгляд. — Если говорить откровенно, то, что случилось вчера… В общем, это произошло с нами не впервые.
Он ни капли не удивился, что, в свою очередь, не могла не изумить меня.
— Тогда, после приезда Айгуль?
Я кивнула.
— Стало быть, это все-таки был не сон. Почему ты сразу мне не сказала? — со вздохом спросил он, привлекая меня к себе.
Я опустила глаза, хоть он и не видел в этот момент моего лица.
— Мне было стыдно за свой поступок. — Кровь прилила к щекам, наверняка заставив их сильно покраснеть. — Ты сердишься?
— Сержусь, — безапелляционно подтвердил Данте. — На то, что ты сразу не сказала все, как есть. Ты хоть представляешь, насколько все могло быть проще, если бы ты просто сразу сказала правду?
Он говорил не сердито, лишь укоризненно. Я подняла голову, встретила губами его губы.
— Больше так не делай, — улыбнулся он затем.
— Больше не ложиться с тобой в постель, когда ты нетрезв или что-то в этом роде? — уточнила я.
— Ложиться обязательно, — возразил он. — Но потом рассказывать мне обо всем и во всех подробностях. А можно не рассказывать. Можно демонстрировать более наглядно.
Я тихонько рассмеялась. Ласково провела рукой по его плечу и груди.
— Что это? — Рука остановилась возле короткого шрама, который я замечала и раньше. — Тебя ранили? Арканзийцы на границе?
Улыбка разом сбежала с его лица.
— Нет. Не арканзийцы.
Данте прикрыл глаза. Он не шевелился, не считая груди, которая вздымалась и опускалась в ритме дыхания. Могло бы даже показаться, что он уснул, но я была уверена в обратном.
— Ты помнишь, я говорил, что полтора года назад меня предал близкий человек? — спросил он, глядя прямо перед собой. — И я на время сорвался, совершая не свойственные для себя поступки?
— Помню, — кивнула я. — И даже думал о том, чтобы покончить с собой, но тебя остановило чувство ответственности.
Он коротко усмехнулся, отдавая дань моей хорошей памяти.
— Ну, мысли — это только мысли. Но да, я говорю о том самом случае. Я встретил одну девушку, Сандра. Очень красивую… — Он слабо улыбнулся. — Совсем не похожую на тебя. Конечно же, она была брюнеткой. Она отвечала мне взаимностью, мы быстро стали любовниками. Сказать по правде, я совершенно потерял от нее голову, чего не случалось со мной прежде. Я даже начал подумывать о том, чтобы сделать ей предложение, но не успел… Я отлично помню, что в ту ночь было необычно ветрено. Я даже велел растопить камин. Она впервые осталась у меня до утра. Нам долгое время было не до сна. Потом я все-таки погрузился в дрему. Последняя мысль была о том, что на свете нет более счастливого человека, чем я. — Губы Данте снова искривила улыбка, словно он насмехался над собственной глупостью. — Эта мысль действительно вполне могла оказаться последней, — продолжил он. — Но я отчего-то проснулся вовремя. Даже не знаю, что меня разбудило. То ли она была недостаточно осторожна, то ли сработало чутье на опасность, то ли бог решил меня спасти. Так или иначе, избежать удара я не смог, но успел отвести ее руку. Видимо, она долго примерялась, чтобы попасть прямо в сердце.
Я слушала, не перебивая, но с силой сжав его запястье. Да, после того, что ему пришлось пережить, предательство Ренцо — это и правда не самый страшный поступок…
— Рана вышла неопасной, хотя кровоточила сильно, — продолжал Данте таким знакомым мне отстраненным тоном. — Она хотела ударить вновь, но я перехватил ее руку и началась борьба. Дралась она изо всех сил, как хищный зверь, понимая, что это ее единственный шанс на спасение. Но был сильнее, невзирая на рану. Так что я быстро скрутил ее, а дальше на шум сбежались и слуги.
Данте замолчал и снова посидел, прикрыв глаза.
— Зачем она это сделала? — тихо спросила я.
Его губы дрогнули, но в улыбке так и не растянулись.
— У меня был двоюродный брат, — буднично объяснил он. — Который был не прочь завладеть моим состоянием. А именно он наследовал армон и все земли в случае моей смерти. Как выяснилось, именно он ее и подослал. С самого начала. Сперва хотел, чтобы она втерлась ко мне в доверие, приблизилась, насколько это возможно, кое-что разведала. А потом дал приказ убить.
— Она была наемницей?
— И его любовницей тоже. Думаю, он обещал, что женится на ней, и она станет хозяйкой всего. Думаю также, что он не собирался выполнять это обещание.
— И что было дальше?
— Дальше произошел неожиданный оборот. Дебора — так ее звали, Дебора Гласелло, — стала умолять меня защитить ее и не выдавать моему кузену. Дескать, сейчас, когда попытка покушения провалилась, и его планы по ее милости вышли наружу, он ее убьет. Просила спасти ее от этой участи, твердила, что не хотела меня убивать, что именно поэтому так медлила с ударом, в результате чего я и остался жив. Взывала к нашей любви, к моему мужскому достоинству и к чисто человеческому состраданию.
— И ты?
— Я знал, что она говорит правду. В том, что касается кузена. Что он обязательно избавится от нее, а руки у него были длинные. И тем не менее я вышвырнул ее на улицу. Практически сдал ему с рук на руки.
— И?..
Я поежилась, уже понимая, каким будет продолжение.
— И он ее убил. — Данте говорил нарочито спокойно, но при этих словах его лицо все-таки исказила болезненная гримаса. — Три дня спустя ее тело нашли в реке.
Тишина повисла в воздухе камнем, готовым в любое мгновение рухнуть с высоты вниз.
— Она это заслужила, — прервала молчание я.
— Возможно.
Данте снова смотрел мимо меня невидящим взглядом. Мне оставалось лишь опустить глаза. Он чувствует свою вину за смерть этой женщины и продолжит испытывать это чувство. Так же, как я ощущаю вину за гибель Ренцо. Хотя, казалось бы, все правильно и логично. Злоумышляли они, а не мы. Если бы я не подставила Ренцо, погиб бы Данте. Если бы Данте дал в свое время слабину и уступил Деборе, наверняка вскоре был бы убит. И все равно. Совести не объяснишь. Она не всегда умеет быть объективной.
Поэтому я больше не стала ничего говорить. Просто обняла Данте и прижала к себе. Говоря языком тела: я буду с тобой, что бы ни случилось. Постараюсь встать щитом между тобой и любым врагом. Даже если этот враг — твоя собственная совесть.
Данте тоже прижал меня к себе, так сильно, что на какой-то момент у меня зашлось сердце.
— Может быть, поэтому я не смог пройти мимо тогда, в Остане, — тихо проговорил он. — Ты была настолько другой. Если ненавидела, значит, говорила это в лицо. Она готова была убить, не испытывая при этом ненависти. Ты же была честна, даже когда желала мне смерти. Я не знал, станешь ли ты когда-нибудь мне другом, но точно знал, что ты не предашь. Никогда.