Глава 1
Я еще раз тщательно осмотрел стапели; все идет не так быстро, как мне бы хотелось, но работа продолжается днем и ночью. Плотники из кожи лезут вон, одновременно с выполнением сложного заказа еще и повышают свою квалификацию, что каждому из них, понимают, еще важнее.
Фицрой нервно потирает ладони, его бьет дрожь, я предложил такое, что у него точно подобного вызо–ва еще не было, поглядывает так, будто надеется, что я пошутил, сейчас расхохочусь и скажу, что здорово поддел, а?
Оставив охрану на Вэнсэна Ваддинггона, работу над кораблям на Роннера Дорригана, бригадира плот–ников, которого я возвел в ранг управляющего верфью, мы отбыли осуществлять мою идею, я все–таки надеюсь, что моя грозная слава и без меня защитит замок, хотя он и сам по себе орешек крепче некуда.
Отправились сразу вдоль побережья и через двое суток увидели впереди огромный город ГЪтверг, как показалось вначале даже мне, потом только понял, что это всего лишь склады вдоль причала, а дальше вглубь трактиры и гостиницы, а сам город — это обслуживающий персонал для, как говорили где–то, градообразующего предприятия.
Фицрой присвистнул.
— Похоже, вся Дронтария сюда тащит все свои товары…
— Монополисты, — согласился я, пояснил: — Пик- сия и Гарн. Им очень удобно все брать в одном месте.
— Адронтарцам?
— Централизация, — ответил я непонятно, — не есть хорошо… Поехали в гостиницу. Нужно где–то оставить коней.
— Продадим, — предложил Фицрой.
— Да, — согласился я, — все равно к ним не вер–немся.
Через полчаса мы двинулись в сторону пристани, изображая из себя мелких купцов, которым и хочется поучаствовать в заморской торговле, и страшновато по своей провинциальности.
Фицрой ошарашен, что понятно, но и я пришалел: причал здесь не просто место, где корабли остаются на привязи, как лошади у коновязи, а хорошо работающее предприятие, вдоль берега высокий забор из камня и торчащих кверху острых копий, земля покрыта где плитами, где булыжником, а вдоль обоих берегов Дорнеса бесчисленные склады, амбары, площадки для выгрузки товаров.
У причала с десяток кораблей, на трех флаги со вздыбленным львом и семь со взъерошенным кабаном. Которые из них пиксийские, а которые гарнские, еще не знаю, но кабан, судя по количеству кораблей, явно заполучил больше веса в торговле.
Фицрой сказал с нервным смешком:
— Сколько же народу не страшится выходить в море… Будем договариваться с купцами?
— А как? — спросил я. — Если нужно в Пиксию или в Гарн — проще промчаться на коне… Корабли не продаются, по крайней мере в Дронтарии. Да и вооб
ще, дронтарцев здесь предпочитают держать на расстоянии.
— Точно, — ответил он. — У приплывших даже грузчики только свои.
Я повертел головой.
— Правда? Я не обратил внимания.
Он хмыкнул.
— Ты даже уламров и нижнедолинцев не различа–ешь, а это ж так заметно!.. Здесь тоже видно. Дронтар- цы товары носят на пристань, а оттуда на корабли перетаскивают уже те, кто будет на веслах да за парусом.
— Не заметил, — признался я пристыженно. — Ты прав, невнимательный я.
— Женщин ты различаешь, — сказал он. — Тогда подкупить кого–то из команды? Чтобы помог спрятаться среди мешков с товаром?
— Тоже риск, — сказал я.
Он вздохнул.
— Ну да, тот деньги возьмет, а потом выдаст… Все самим?
— Как всегда.
Нагулявшись, вернулись в район таверн, хорошо поужинали, за это время солнце опустилось за темный край земли, но огромная багровая луна уже на небе, мир стал сразу нереальным.
Мы снова явились на пристань, где народу стало уже втрое меньше. У причала только три корабля, два под загрузкой, третий уже готов к отплытию, но глупо поднимать парус на ночь, лучше отоспаться, чтобы на рассвете и выйти в море.
— Нужно пробираться вон на тот, — шепнул Фиц–рой и указал глазами на корабль.
Я оглянулся, все три корабля, как близнецы, ничем не отличаются друг от друга.
— Чем он лучше?
— Товара больше, — сообщил он. — И не какая–то руда, как на вон том, а слитки железа и шерсть бегар- ских овец, а она знаешь, сколько стоит?
— Сколько?
— Обалдеть, — заверил он. — Берем?
— Погоди, — ответил я, — может быть, может быть… Жаль, капитана я еще не увидел.
— Вон тот главный! Я сразу заметил.
Я поморщился.
— То хозяин, а не капитан.
— А какая разница?
— Увидишь, — заверил я. — Ладно, согласен. Слитки можно и за борт…
Он охнул.
— Ты чего? За них везде золотом платят!
— Наши жизни дороже, — ответил я сурово. — Твоя вообще для меня драгоценная. Сколько смотрю на тебя, никак не могу налюбоваться на твои бесстыжие повадки.
Он отшатнулся.
— Ты чего? А то я о тебе вообще скажу такое…
— Все, — заверил я, — что угодно, лишь бы не правду.
— Что, — спросил он, — такая ужасная? Как же мне повезло, как повезло… С каким злодеем напарничаю.
— Тихо, — сказал я, — уходим. А то слишком уж…
Причал постепенно пустел, в потемках работать
глуповато, а мы ушли вроде бы прочь, но выждали момент и спрятались сперва в тень, а потом забились в щель между двумя складами, где мощно пахнет вяленой рыбой и плохо очищенными от мездры кожами.
— Как будем действовать? — спросил он и, уловив мой непонимающий взгляд, уточнил: — Мягко или жестко?
— Полужестко, — ответил я. — Вообше–то Пиксию и Гарн можно рассматривать как противников, навязавших Дронтарии невыгодный, даже кабальный договор. Наше королевство… ну, это королевство вынудили отказаться от флота, а это нарушение наших прав! Чего ржешь? Мы здесь — значит, наших. Общечеловеческих. Мы же за справедливость и равноправие?
Он вскинул брови.
— Равноправие?
— Между королевствами, — пояснил я. — А потом со временем и до человечков дойдем.
Он кивнул.
— А пока никакой жалости?
— Не переборщи, — сказал я. — Вдвоем такую махину не приведем в бухту. Должно остаться не меньше половины народа. Особенно тех, кто занимается кораблем, а не товарами.
— Значит, будем гуманистами?
— В меру, — уточнил я. — Гуманизм без меры — это тот же фашизм… потом объясню.
Он буркнул:
— Это «потом объясню» я от тебя по сто раз в день слышу. В общем, рубим всех, пока не остается их мало? Тогда вспоминаем, что мы гуманисты, так?
— Точно, — согласился я. — Но помни, купцов можно рубить всех, не жалко, а специалисты всем нужны и при любом режиме. На этом стоит прогресс!
Самое трудное, как я полагал, проникнуть на сам корабль, однако, к моему изумлению, сходни остались на месте, просто непростительно, но Фицрой толкнул меня в бок и указал в сторону города.
Два пьяных голоса, распевающих непристойную песню, приближаются к причалу, вскоре показались два оборванца, идут в обнимку — то ли крепкая дружба, то ли поддерживают друг друга.
Когда они и по сходням еле–еле перебрались на корабль, стало понятно, что по веревочной лестнице точно бы не забрались.
— Надо вслед за ними, — сказал я, — пока не вер–нулись остальные гуляки. А то потом не пробраться.
— Давай, — сказал он. — Я пойду первым.
— Нет, — возразил я. — Я ученик чародея, пом–нишь?.. У меня выше чутье. Если велю прятаться, тут же замирай, как дохлая мышь. Все понял?.. А теперь давай тихонько, медленно и печально.
Фицрой тоже набросил плащ на голову, так и пошли почти в открытую, только что стараясь не шуметь, а когда миновали сходни, я кивнул в сторону огромной груды мешков с овечьей шерстью.
— Вот за ними и схоронимся.
Он буркнул:
— Дурно пахнет.
— Зато деньги, — напомнил я шепотом, — которые выручишь за них, ну совсем не пахнут!
— Свинья ты, — сказал он сердито. — Разве это главное?
— А что, — шепнул я, — для тебя важнее: деньги или приключения?
— Конечно, — ответил он уверенно, — приключе–ния!.. Но, понятно, чтоб с деньгами. Если без денег, то это уже неприятности, а не благородные мужские приключения.
Когда затихли голоса и прекратилось хождение по палубе, я слышал, как убрали сходни, корабль ото–двинулся от пристани достаточно далеко, чтобы даже с разгона не перепрыгнуть на корабль, там встали на
якорь и, как догадываюсь, подняли веревочную лестницу.
Постепенно все затихло, я сам не уловил момент, когда погрузился в сон, а очнулся от зловещей красноты, проникающей в глаза даже через плотные веки.
На корабле слышится негромкий говор, в борта бьют волны, над головой лениво хлопает парус, ко–рабль уже в море, рассвет вот–вот, на востоке уже ис–крится горизонт.
Я начал тихо–тихо выползать из–под груды мешков с шерстью. Фицрой, похоже, уловил, хотя я стараюсь двигаться, как мышь, в красном лунном свете мелькнул его силуэт, приблизился, прячась в тени.
— На корабле восемнадцать человек, — сказал он шепотом. — Капитан, два помощника, трое купцов, четыре грузчика и одиннадцать матросов. И ни одной женщины, дикари…
— Начнем с капитана, — сказал я, — не вздумай зарубить штурмана.
— Штурмана?
— Это проводник, — объяснил я, — который знает, как плыть. Простые моряки умеют только парус распускать да веслами грести… В общем, смотри не убей никого из нужных нам. Сами мы с кораблем не управимся.
Его лицо стало озабоченным.
— Ты уже говорил. Ничего страшного, они от берега далеко не уходят. Можем заставить на веслах доставить… Да понял, понял!
Я на цыпочках, держась в тени, пробежал до двери капитанской комнаты. Дверь легко подалась, хорошо, даже не закрыто на засов, в тесной кабинке две узкие койки под стенами, между ними небольшой столик, капитан и его помощник спят каждый лицом к стене, хотя должны бы стоять на мостике. Но, конечно, не после гульбы в городе и похмелья.
Я не успел сказать слова, как спавший слева быстро вскочил, блеснула рукоять ножа. Пистолет в моей руке дернулся словно сам по себе, второй на койке подхватился тоже, цапнул стоящий у изголовья меч.
Второй выстрел прогремел вроде бы даже громче. Соратник капитана дернулся и застыл, я отступил, толкнул дверь и в тревоге выскочил наверх.
На залитой лунным светом палубе начали шеве–литься разбуженные странными звуками люди.
Я закричал страшным голосом:
— Всем оставаться на местах!.. Корабль захвачен!.. Кто поднимется — умрет!
Фицрой в двух шагах от меня, чтобы не задеть ме–чом в бою, сказал громко:
— Капитан убит!.. Теперь мы командуем!.. Кто против — пусть встанет!
Они продолжали шевелиться под тряпками и одеялами, ночью прохладно даже в самом южном море, но подняться никто не решился, наконец один, осмотревшись, сказал неуверенно:
— Вас только двое?.. А здесь шестнадцать человек…
Я сказал резко:
— Это немного. Если хотите попытаться… давайте. Я с вами согласен — шестнадцать — это много. Чтобы управляться с этим кораблем, достаточно и шестерых.
Край оранжевого солнца поднялся из–за края зем–ли, мир залило золотистым огнем, но команда только таращила еще пьяные со вчерашнего глаза, морщатся от яркого света и даже со вздохами прикрываются руками.
— Теперь слушайте все, — приказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более страшно и зловеще, — прежний курс отменяется. Сворачиваем к берегу.
Фицрой уточнил:
— Поворачиваем обратно.
— Но вдоль берега, — добавил я. — Всем, кто управляется с парусом, — встать!
Поднялся только один, лохматый, поскреб бороду, посмотрел на меня сонными глазами, на Фицроя, сказал нехотя:
— А если откажемся?
— Капитан, — ответил я, — и второй, что с ним в каюте, убиты. Нам не жалко отправить к рыбам и по–больше народу… Непонятно?
Он буркнул:
— Понятно. Ребята, опустите парус. Гонтарь, усади гребцов, пусть развернут корабль.
Я спросил с интересом:
— Вот так примитивно?.. А парусом слишком сложно? Или квадратным нельзя?. Ладно, все впереди. Побыстрее!
Я оставался на корме и оттуда бдительно следил за каждым движением экипажа. У них пока что идут переговоры шепотом: я вроде бы главнее, но опаснее выглядит Фицрой. Он, чтобы показать, кто есть кто, молодецким ударом меча срубил выступающий конец отесанного бревна, за который цепляют канаты.
Это впечатлило, про меня почти забыли, смотрят на него с уважением и опаской.
Корабль развернули, затем снова подняли парус. Мне кажется, не мучай всех жуткое похмелье, на двух сумасшедших бросились бы сразу, а так долго соображали, кто они сами и почему кругом вода, затем начали приходить в себя, вполголоса переговариваться…
Продолжая работать, ко мне зигзагами начали приближаться двое, бесцельно перекладывая связки канатов, а когда я демонстративно не замечал, один, приободрившись, взмахом руки позвал еще двух, и уже вчетвером, делая вид, что зачем–то тянут канат на корму, приблизились ко мне на расстояние, когда можно попробовать напасть.
Я все же дождался, когда разом выпустят из рук канат, один крикнул диким голосом: «Хватай его!» — и вчетвером бросились ко мне.
Мои руки и даже указательные пальцы в готовно–сти, и как только в ладонях возникли пистолеты, гря–нули выстрелы. Я всадил в них по две пули в каждого и еще свалил троих, что бросились им на подмогу.
Фицрой, двигаясь быстро и красиво, двоих рассек пополам, что устрашило не меньше, чем загадочный шум выстрелов, после которых семь человек рухнули, обливаясь кровью.
Я внимательно оглядел застывших пленников мрачно и с угрозой.
— Осталось семеро… Кого еще отправить на корм рыбам?.. Еще не поняли?.. Эй ты, лохматый! Ты хоть что–то сообразил?
Лохматый здоровяк пробасил с неохотой:
— Да понял…
— Что? — потребовал я.
— На обоих ни царапаны, — буркнул он. — Так что у семерых нет шансов там, где не справились девять.
— И два остались в комнате капитана, — уточнил Фицрой.
— Так что без глупостей, — посоветовал я. — Ду–маю, самые отважные и дурные отсеялись?.. Тогда выбросите их за борт…
Фицрой сделал шаг и со зловещей ухмылочкой по» вертел перед собой мечом.
— Все слышали?.. За борт!.. Кровь можно не смы–вать, это красиво.
Торопясь и толкаясь, оставшиеся похватали за ру–ки–ноги трупы и, раскачав, выбросили за борт.
Я напомнил:
— Капитана и второго с ним… тоже к рыбам. О животных нужно заботиться.
Фицрой спросил в изумлении:
— А рыбы тоже… животные?
— Все, — объяснил я, — у кого есть животы — животные. Присматривай вон за теми двумя у мачты. Эти еще не смирились.
— У меня все под контролем, — ответил он горделиво. — Не понимаю только, пили эти морды, но почему качает корабль?
— Привыкнешь, — сказал я уверенно. — Если до сих пор на ногах, то все будет в порядке.
На корабле установился новый порядок, работы хватает всем, торговцы все за бортом, я поднялся на кормовую надстройку и крикнул подчеркнуто бодро:
— Вы что головы повесили?.. Нет среди вас ро–мантиков? Вам разве не хочется грабить корабли, убивать команды, а знатных глердов, помыкающих вами, радостно и с песнями бросать за борт?.. Какие же вы отважные герои, где ваша истинная человечность, что выражается в желании брать все себе, а кто против — того топором по голове?
