Глава 15
Пока гонцы со всех концов страны сообщали, как собирается армия и направляется в лагеря поближе к границе с Нижними Долинами, Курт докладывал ко–ролю о подготовке к грандиозному пиру, что покажет короля живым и здоровым, а это несомненно повысит боевой дух населения.
Столы накрыли в двух залах для торжественных приемов, в одном знатнейшие глерды и самые знатные, во втором чуть попроще, но тоже знатные и родовитые, у остальных ко дворцу попросту нет допуска.
Пир начался без короля, что сразу же вызвало разговоры, но он появился даже не в разгар, а ближе к началу. Выслушал бурю восторгов, повнимал с бла–госклонной улыбкой отца королевства, ближайшим сподвижникам представил меня, чрезвычайного и пол
номочного посла ее величества королевы Нижних Долин Орландии.
Я сидел с ним по левую руку, справа от короля расположился Эверхартер, командующий королевскими войсками, на меня совершенно не обращает внимания, держится красиво и величественно, словно олицетворяя незыблемость королевской власти.
Фицрой сам не захотел пировать в главном зале, шепнул мне, что предпочитает быть первым во втором, там будет веселее, у него есть опыт, а я вместе с остальными знатнейшими глердами пил и ел, прислушивался к разговорам.
О войне никто не говорит, хорошо, пока эта но–вость умело держится в тайне.
Астрингер тихонько шепнул:
— Кстати, вот там третий у главной колонны герцог Руммель с женой и дочерью. Это ваш сосед слева… Можете познакомиться прямо здесь.
Я запротестовал шепотом:
— Ваше величество, я еще не принял ваш щедрый подарок!
— После пира, — посоветовал он, — съездите и посмотрите. Эго не помешает нашей подготовке к войне с Уламрией. Я уже отдал все распоряжения насчет сбора армии, часть из них вы слышали. Мы же не выступаем навстречу, все равно должны дожидаться подхода армии Антриаса за глубоким рвом и высоким валом. Просто посмотрите замок, села, пашни, леса… Там райское место!
Мне показалось, что–то недоговаривает, говорит слишком весело и небрежно, но вникать не стал, сама идея принять замок с землями еще и здесь кажется дикой, мне и тот ни к чему, а этот — тем более.
Герцог, который мой сосед, герцог Руммель, повернулся от жены к соседу, герцогиня взглянула в нашу сторону, то есть на короля, я невольно засмотрелся на нее, странный образец нездешней красоты, слишком резко вычерченное и вылепленное лицо. Челюсть как у Габсбургов, щеки запавшие, а брови угольно–черные вразлет красивыми стремительными дугами, глаза же крупные, чуть навыкате.
В строгом платье немолодой светской дамы, хотя, на мой взгляд, еще достаточно молодая женщина с крупными внимательными глазами, алгебраически точно высчитанными пропорциями лица, у меня даже сердце защемило, ничего ни прибавить, ни убавить, аристократический облик женского совершенства.
Она поймала мой взгляд, красиво приподнятые дуги бровей приподнялись чуть выше, но я не отвел взгляд, совершенство встретить в нашем мире так и не удается, а здесь вот оно.
Астрингер сказал негромко:
— Присматривайтесь, присматривайтесь. Это не худшие в мире соседи. Не правда ли, при ее уродливости герцогиня… даже красива?
— Уродливо красива? — переспросил я. — Да, пожалуй…
В моде женщины с милым круглым лицом и ямоч–ками на щеках, скошенным подбородком, а у герцо–гини, как напомнил я себе еще раз, нижняя челюсть выступает вперед, щеки запавшие, скулы высоки, в довершение всего выше остальных женщин на полголовы, а то и на голову, а какой мужчина потерпит, чтобы женщина с ним вровень или выше? Это унижение для мужской гордости.
Глаза ее слегка навыкате, словно крупные глазные яблоки не помещаются в глазных пещерках, а такое расположение всегда придает, по общему мнению, наглое выражение, хотя это всего лишь анатомия.
Она перевела на меня царственный взор этих пре–красно наглых глаз, я постарался изобразить на лице предельную степень восхищения и даже восторга.
Ее брови чуть приподнялись, ресницы просто див–но громадные, черные, как у Кармен, и длиннющие, с красиво загнутыми кончиками.
Она тебя не поняла, сказал мне внутренний голос, будь поосторожнее, учитывай здешние вкусы. Здесь царит рубенсовщина с его мясистыми бабами, что во–обще–то нравится и тебе, у тебя же вкусы, как у всех мужчин, но вот лицо у нее, как… даже не подберу сравнение, но впечатляюще.
— С нею дочь Сисилия, — шепнул король. — Правда, чудо?
— Совершенство, — согласился я.
— Ее первый выход в свет, — пояснил он. — Ей уже четырнадцать.
Сисилия, как мне показалось, взяла черты отца, мелкие, правильные, изумительно выточенные, вся как филигранная игрушечка, с любовью вырезанная лучшими мастерами.
— Ваше величество, — напомнил я, — как–то мне ваш дар принимать не совсем ловко. Если бы в кости выиграл, другое дело! А как плату за лечение — это нехорошо. Такое делается бесплатно. Из любви к ближнему, как говорится для народа.
Он усмехнулся.
— А на самом деле?
— Из стратегического партнерства, — пояснил я, — королевств Нижних Долин и Дронтарии.
— Так это же, — сказал он, — в целях дружбы на–ших королевств!.. Политический шаг. К тому же вы предупредили о грядущей войне. Присмотритесь, говорю еще раз. Герцог Энтони Руммель и герцогиня Эльж- бетга Руммель. Сегодня вывели в свет, как и обещали, свою дочь. Как видите, пока еще с двумя няньками. Входит в возраст, когда можно выдавать замуж.
Я снова посмотрел на эту Сисилию, совсем юная девушка–подросток, огромные глаза, расширенные в детском удивлении, печаль в них, кружевной воротничок на тонкой шее, что ни к чему не прикреплен, просто украшение вместо нитки жемчуга или бриллиантов, такое нежное и вроде бы не к месту, но она вся не к месту в этом жестоком и грубом мире.
— Она же совсем ребенок…
— Браки заключаются не в один день, — напом–нил Астрингер благодушно. — И пару выбирают дол–го и тщательно. Чем ее родители сегодня и займутся… Хотя, конечно, уже давно прикидывают дома, кто может составить партию их чудо–ребенку…
Я вспомнил, Джульетте было четырнадцать, когда влюбилась в Ромео, а возраст ее матери видно уже по сказанному строго дочери: «Что до меня — в твои года давно уж матерью твоей была», так что синьоре Капулетги было никак не больше двадцати восьми лет, а скорее меньше, старуха, понятно.
Так что герцогиня Эльжбетта, выводя дочь в выс–ший свет, все внимание сосредотачивает на ней, потому что теперь это она, Сисилия, — центр всего, а мать всего лишь мать, на втором, а то и третьем плане.
Я смотрел на герцогиню, блин, да она же совсем юная, моя ровесница, а я должен смотреть, как на мать этой юной красавицы? И вообще смотреть только на этого подростка? У нас они тоже рожают, бывает, и в тринадцать лет, когда залетают, но это еще не повод выдавать в тринадцать замуж…
Астрингер проговорил тихонько:
— Сейчас я сделаю вид, что бодр и весел, постараюсь своими ногами добраться до постели.
— До постели?
— До двери, — уточнил он. — А там мне помогут. А вы пируйте, а потом зайдите, если будет желание…
Он поднялся, красивый и величественный, на пле–чо Курта оперся, как бы выказывая ему благоволение, но я заметил, что почти навалился, а Курт, не дрогнув лицом, пошел как бы рядом, а на самом деле почти понес его к выходу из зала.
Я некоторое время поглощал хорошо приготовленное мясо, надо бы ввести в употребление вилки, а то брать пальцами как–то не слишком, приходится обтирать о просторные камзолы сменяющих блюда слуг, наконец осушил чашу вина и поднялся.
