Глава 15
Илвар Серебряная Стрела седлал коня и негромким голосом разговаривал с двумя из своих людей. Увидев меня, они тотчас же ушли, не забыв поклониться, а он повернулся ко мне с виноватой улыбкой на лице.
— Что–то случилось? — спросил я с тревогой.
Он покачал головой.
— Очень хочется побыть у вас дольше, доблестный глерд… Мне уже рассказали, как вы защитили беглянку. Однако наш мужской долг напоминает очень уж настойчиво, что он у нас есть…
Я улыбнулся, развел руками.
— Что ж, забирайте свою невесту! Желаю вам удачи и семейного счастья.
Он помялся, тяжело вздохнул.
— Не все так просто…
— А что мешает? — просил я настороженно.
Он опустил взгляд, снова вскинул голову и посмотрел мне в глаза.
— Доблестный глерд… с моей стороны это великая наглость, но я в отчаянии, могу сказануть и глупость… Поскитавшись всего трое суток по лесам, я понял, на
сколько трудно будет со мной Николетте, если пустимся в бега вместе.
— Ну–ну, — сказал я, — хотите все–таки отдать ее Финлею? Тогда вытребуйте что–нибудь взамен. Нужно быть коммерсантом!
Он покачал головой.
— Мне как–то не до шуток. Я уже начал собирать сторонников, чтобы дать ему отпор. Он у многих вызывает недовольство растущими амбициями, а в последнее время вообще перешел все границы!.. Но нам нужно время.
— А я при чем?
Он сказал жалким голосом:
— Я прошу вас дать приют леди Николетте еще на несколько дней!.. Она говорит, вы приняли ее уважительно и с надлежащими знаками внимания, устроена здесь хорошо и сможет дождаться нашей победы.
Я поморщился, от него это не ускользнуло, и, думаю, если и появлялись какие–то мысли насчет моего посягательства на ее честь, то сейчас рассеялись окончательно.
— Постарайтесь закончить это дело побыстрее, — сказал я наконец. — Как благородный человек я дал беглянке защиту. Надеюсь, слуги хорошо устроили ее в женской половине замка… или где там она сейчас, но у меня своих проблем хватает. Я только–только сам получил эти владения, как вы уже знаете. Мне нужно осваиваться, я не хочу быть втянутым в какие–то местные дрязги…
— Глерд, — заверил он пламенно, — мы решим все в несколько дней!.. Просто Финлей надеялся захватить нас врасплох, что почти удалось, но теперь мы стянем все наши силы и просто прихлопнем его, как муху!
— Отправляетесь сейчас?
— Да, у нас все готово.
— С невестой попрощались?
Он вздохнул.
— Она меня не отпустит…
— Будьте мужчиной, — сказал я отечески, хотя сам ненамного старше, но моя цивилизация старше, потому и я сам страсть какой мудрый, — попрощайтесь и все объясните…
Кивком подозвав Ювала, я велел привести сюда Ни- колетту, а сам деликатно удалился.
Уже из окна второго этажа видел, как Николетта торопливо выбежала во двор, Илвар резко обернулся, она бросилась к нему, раскинув руки, однако за два шага остановилась и пошла, как и положено благовоспитанной глердессе: медленно и опустив глаза.
Они так нежно смотрели друг на друга, держась за руки, что мне стало за них неловко, но вроде бы не подрались, потом жених галантно поцеловал ей пальчики и, быстро отвернувшись, вскочил в седло.
Конь сразу вскинул голову, ржанул и попытался пойти вскачь, но всадник натянул повод.
— Я вернусь с победой, — пообещал он срывающимся от волнения голосом. — Ждите меня, благородная леди Николетта!
— Я буду ждать, — пообещала она. — Вы даже не представляете, как я буду ждать!
Когда они с конем и остальными всадниками скрылись за выступом леса, она вернулась в донжон, где на втором этаже отыскала меня, в глазах все еще поблескивают слезы.
— Спасибо, — проговорила она с чувством. — Спасибо и за спасение… и за то, что дали нам поговорить наедине!
— Нет проблем, — ответил я. — Вы взрослая девушка.
— Но все равно я стеснялась, — призналась она.
— Вам стесняться нечего, — заверил я твердо. — Вы ему верны, ваше сердце принадлежит только ему!.. Он возьмет вашу девственность, а вы родите ему красивых и здоровых детей. Все хорошо, все хорошо!.. А пока возвращайтесь в дом, а то здесь дует, а вы такая нежная…
Вернувшись к себе в кабинет, некоторое время сидел за столом, прислушиваясь. На новом месте чувство самосохранения обострилось еще больше: чувствую неприязнь за десятки шагов, таких трое, нет, четверо, у двух откровенный страх, остальные обитатели замка как будто и не существуют, что значит, я им вообще–то по фигу, что один хозяин, что другой…
Это хорошо, а вот к тем, кто боится, нужно присмотреться. Хорошо, нет ни у кого чувства ненависти или желания всадить нож в спину, этих почувствовал бы в первую очередь.
Раз уж выдалась свободная минутка, я закрыл дверь на засов, да не войдет никто даже случайно, и, выхватив пистолет, быстро выстрелил несколько раз в противоположную стену, меняя цель для каждой пули.
Стрелок из меня хреновый, но когда спасение шкуры может зависеть от того, как быстро и как точно стреляю, то волей–неволей станешь ганфайтером.
К счастью, пули ничего не стоят, к тому же наконец–то перестал вслух и даже мысленно произносить слово «пуля», достаточно помнить, что она уже в стволе и появляется там сразу, как только оттуда исчезает предыдущая.
В конце концов начало получаться что–то вроде пистолета–пулемета, выстрелы гремят так часто, что сливаются в единое стрекотание… нет, пока только щелканье.
Такая стрельба вообще–то не есть хорошо, очень уж неприцельно, однако могут быть ситуации, когда важна не точность, а именно количество пуль…
Наступил вечер, приятная усталость уже растекается по телу, скоро нырну в постель к Николетте… Блин, конечно, это вроде бы не совсем хорошо, что сплю с нею, а глерд Ил вар отважно сражается за их общее счастье, собирает родню, как бы обманываю, но, с другой стороны, я же не посягаю на самую главную ее ценность?
Так что все ее земли перейдут вместе с нею к ее мужу, глерду Илвару. Я не навредил, а даже помог, больше будет проводить времени с нею, станет верным мужем, а не пойдет сразу после женитьбы по распутным и очень умелым девкам.
Хотя, конечно, что–то копошится такое, что здесь это нехорошо, но я же человек своего века? Ладно, там посмотрим…
Ювал занес на подносе нехитрый ужин из мяса и хлеба, а еще неизменное вино, спросил уважительно:
— Какие–то еще пожелания?
Я подумал, кивнул.
— Да. Принеси какой–нибудь матрас… или что–то вроде. Надо постелить на вон той лавке, достаточно широкая для моего низа спины, что называется уже не спиной, верно?
Он проговорил озадаченно:
— Господин… будет спать здесь?
— Да, — ответил я нетерпеливо. — Я свою спальню пока уступил гостье.
Он пробормотал:
— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы вам принесли подушки и постелили чистые простыни. Только что из сел
прибыли женщины, которых ваш товарищ отобрал для работы в замке… все сделают.
— Хорошо, — ответил я коротко, стараясь не встречаться с ним взглядом, чтобы не увидеть изумление при виде такого дурака. — Пусть постелят.
Да сам знаю, что дурак, но это, наверное, во мне просыпается хитрое чувство приспосабливаемости. Здесь вроде бы в ходу честь, вот я и буду делать вид, что я как бы тоже честный и соблюдающий какие–то смешные принципы.
Фицрой, ну орел, отобрал в деревне таких горячих штучек, что я едва удержался, чтобы не потащить в постель сразу же, еле уговорил себя, такую упрямую скотину, отложить до того дня, когда жених увезет Николетгу, а то как–то неловко, хотя не понимаю, почему неловко. Видимо, срабатывает моя хитрая мимикрия под благородного глерда…
Утром объяснил изумленной Николетте, что всю ночь гонял химер вокруг замка, потому и не пришел к ней, а сейчас надо ехать с инспекционной поездкой по селам, которые принадлежат теперь мне.
Николетта, как мне показалось, даже огорчилась, что провели ночь не вместе. Обладая живым и отважным характером, быстро осваивалась с новыми реалиями жизни, ее любопытству нет границ, уже на вторую ночь я убедил, что ей не обязательно лежать, как бревно, мужчинам это надоедает достаточно быстро, а ведь ей же хочется постоянно нравиться своему жениху?
Фицрой носится как ветер на своем неутомимом коне, уже очертил границы моих владений, а когда я сказал, что хочу посмотреть на свои села, ликующе воскликнул:
— Давно пора!.. А то уже год сидишь, как гриб!.. Не год еще? Ну все равно год! Даже не знаю, штаны прилипли?.. Седлай коня, покажу!
Как только выехали, он сразу же погнал по уже разведанной им дороге, сообщив, что там интереснее. Я промолчал, на самом деле отправился в поездку больше для того, чтобы не видеть удивление в глазах Николетты, но вообще–то пора и посмотреть, что это у меня за села, я типа крепостник или рабовладелец, или же статус какой- то другой, более современный…
По дороге заскочили в село по дороге, Фицрой гордо объяснил, кто я и почему я, затем помчались дальше и дальше, пока не добрались до села, которое на моей карте находится почти у границы с королевством Уламрия.
Мы прибыли в момент, когда группа всадников с хохотом гонялась за местными женщинами. Мужчины пугливо жмутся к домам, стискивая в руках топоры и вилы, дети плачут, женщины постарше бесстрашно выскакивают чуть ли не под конские копыта и уводят детей в дома.
— Это кто такие? — крикнул я одному из крестьян.
Он прокричал с надеждой:
— Глерд, это люди Джеймса Велли!.. Защитите нас!
— Кто он такой?.. — крикнул я.
Вместо него ответил зло Фицрой:
— Это твой сосед. Похоже, редкая сволочь. А главное, вообще из королевства Уламрия!
— А почему, — начал я, потом вспомнил о предостережении Мяффнера. — Сейчас разберемся.
Один всадник лихо прыгнул прямо с седла на убегающую молодую женщину, она упала под его весом, а он с хохотом принялся задирать ей платье.
Я пустил коня вскачь, повод в левой, правой выдернул пистолет, но на скаку даже не стал целиться, стрелок из меня хреновый, натянул повод и прокричал:
— Кто такие?
Трое всадников придержали коней, двое сразу повернули в нашу сторону, третий чуть погодя, но этот третий сразу вытащил меч из ножен, и выражение его лица мне очень не понравилось.
Фицрой лихо выхватил меч, красиво крутнул в руке.
— Их всего пятеро!.. Да, это люди Джеймса Велли, судя по цветам их одежды.
Всадники приближались к нам, наглые и уверенные, я прокричал:
— Это не ваши земли, знаете?
Один захохотал:
— Правда? А ты кто сам такой?
Я быстро прицелился в него, сказал мысленно «пуля» и нажал спусковую скобу. Выстрел не грянул, а чуть–чуть щелкнул, но всадника отшвырнуло на конский круп, словно он получил удар копытом в лоб.
В правой стороне груди начало расплываться красное пятно. Раздосадованный, я быстро выстрелил еще дважды, направил ствол на второго, выстрелил, того тряхнуло, прямо в центре лба появилась красная дыра, мгновенно заткнутая изнутри.
Третий уже несся, пригнувшись к конской шее и опустив руку с мечом, чтобы прилила кровь для более тяжелого удара. Фицрой чуть подал коня в сторону и пустил его навстречу, готовый к схватке, но я уже нажал на спуск.
Шляпа слетела с головы дурака, а он сам сполз по конской шее и рухнул на землю.
Я повернулся к двум оставшимся, один так и остался на коне наблюдать за приятелем, повалившим женщину, а второй, ощутив неладное, повернул голову, а когда мы с Фицроем быстро подъехали ближе, вскочил на ноги.
— Виновен, — сказал я жестко.
Выстрел прозвучал сухо, пуля ударила в лоб, с трех шагов уже не промахиваюсь, а второй на коне побелел, начал разворачивать коня, однако Фицрой ухватил за повод и вырвал из его рук.
— Слезай, — велел он. — И будь вежлив с новым хозяином Остеранских земель.
Всадник, совсем еще молодой парень, испуганно покинул седло, посмотрел в мое грозное лицо и рухнул на колени.
От домов начали робко подходить крестьяне, в руках топоры, вилы, даже копья, и было их столько, что с легкостью перебили бы эту пятерку, если бы решились вступить в бой.
Фицрой прокричал:
— Это ваш новый господин!.. Отныне вы под его защитой!..
Крестьяне начали опускаться на колени, испуганные, беспомощные, как овцы, угрюмые и с виноватыми лицами мужчины, не умеющие защитить себя от вооруженных и на конях захватчиков, женщины с плачущими детьми…
Сердце мое, спокойное при виде голодающих в Зимбабве или в Хренанбуту, сейчас дрогнуло и защемило. Там чужие, а здесь мои, смотрят с надеждой.
Одна женщина выбежала вперед и упала на колени чуть ли не под копыта моего коня.
— Хозяин! — вскрикнула она пламенно и в слезах. — Спаси!.. Защити!.. У меня старшую дочь увели на поругание, теперь каждый день трясусь за двух младших!
Их ряды колыхнулись, а те, кто подошел позже, тоже начали опускаться на колени. Десятки лиц с умоляющими глазами обратились ко мне, я в неловкости заерзал в седле, а они все протянули ко мне трепещущие руки.
— Хозяин!
— Защити нас!
— Спаси!
— Мы гибнем!
— Мы для них, как скот!
— Как дичь!
Фицрой взглянул на меня, вскинул руку.
— Тихо, — прокричал он. — Глерд Юджин изволит сказать свое решающее слово.
Их голоса начали затихать, только плач продолжался, но уже не навзрыд, а тихий и безнадежный, когда беда со всех сторон, а надежды на спасение почти нет.
Я выпрямился, даже привстал чуть в стременах. От меня не отрывают взглядов, в лицах столько отчаяния и надежды, что вот наконец–то появился тот, кто защитит и спасет…
А на хрена вы мне все, сказал я себе упрямо, тут свои проблемы бы решить, и вообще на свете нет никого важнее меня, красивого и замечательного, а вы все тут как–то уж выкарабкивайтесь, выживайте, это ваш мир, на хрена мне ваши проблемы…
— Я разберусь, — крикнул я громко, — и решу!.. Виновные будут наказаны по всей строгости… моего ндра- ва!.. Никто не смеет посягать!.. Никому не дано и никому не дам. Так что отныне… вот. Так и скажите всем. Ибо я здесь!
Фицрой крикнул победно:
— Все слышали?.. Теперь вы под защитой!
Я досадливо взмахнул рукой.
— Всем встать!.. Он прав, теперь отвечаю за вас я. В возмещение ущерба возьмите этих коней, обыщите трупы, все найденное ваше… Замок этого мерзавца далеко?
Крестьяне начали переглядываться, вопрос дико трудный, почти все не уходят дальше окраины села, только немногие смельчаки ездят в ближайший лес за бревнами.
Фицрой ответил без запинки.
— Миль шестьдесят. Хочешь напасть прямо сейчас?
— А зачем он мне, — ответил я раздраженно, — нет, нужно передать тамошнему хозяину весточку.
— Какую?
Я повернулся к крестьянам.
— Вот этому, что уцелел, отрубить обе руки. Остальным — головы. Все четыре сложить в корзину или мешок и привязать этому на спину так, чтобы не мог сам освободиться. И в таком виде пусть вернется к своему господину. К этому Джеймсу Велли!
Крестьяне молчали, устрашенные жестокостью, только Фицрой сказал осторожно:
— Не слишком ли…
— Что?
— Зверино, — сказал он, — как–то так не делают…
— Потому и творится такое, — отрезал я. — Если им просто погрозить пальчиком и отпустить, завтра все повторится. Да еще как повторится!.. А вот так… задумаются. Со зверьми, ты прав, нужно по–звериному. Как демократ, я поступаю гуманно с прицелом на будущее.
Он покачал головой.
— Может быть, — проговорил он, — ты и прав. Но ты волк, а не человек… Или ты химера?
Не отвечая, я повернулся всем корпусом к крестьянам.
— Слышали мой приказ? Выполнять!.. От этого зависит безопасность вашего села.
Издали я видел, что Фицрой распорядился перетянуть руки у локтей связанного пленника ремнями, это чтоб не истек кровью, а потом местный кузнец двумя ударами топора отрубил кисти рук.
Я промолчал, вообще–то предполагал, что отрубить руки — это отрубить по самые плечи, но Фицрой смягчил, но зато когда уже подняли ошалелого и почти падающего в обморок пленника и нацепили ему мешок с ужасным подарком, он велел срезать посланнику уши, это выглядит еще страшнее, чем обрубки рук.
Мы проследили, чтобы он вышел на дорогу и потащился в сторону земель бесчинствующего соседа на той стороне границы, это до замка шестьдесят верст, а людей встретит в ближайшем селе на той стороне, так что ему помогут добраться до адресата и передать мою весточку.
На обратном пути Фицрой посматривал на меня несколько странно.
— Что? — спросил я сердито.
— Из жестоких королевств ты прибыл, — ответил он уважительно. — То–то у тебя все получается… Там слабые просто гибнут, верно?
— Еще в прошлые века погибли, — подтвердил я, — и тысячелетия. Все время шел отбор самых–самых… И вот я, человек огня и металла, готов на все и дальше больше. Видимо, природе зачем–то нужны такие, раз выковывает и отбирает подобных. А кто слабее, те гибнут, не оставляя потомства… Остались одни демократы, это вообще звери под личиной овечек.
Фицрой взял влево, дорога осталась позади, а мы напрямик выехали к селу Сверчки, где нам сообщили, что к ним тоже иногда наведываются люди из Уламрии, иногда грабят, иногда похищают молодых женщин.
Последний раз были вчера. Увели часть скота, избили троих пастухов, надругались над двумя женщинами, собиравшими в лесу грибы и ягоды.
Я выслушал, стиснув челюсти, гнев начинает распирать, словно я вытащенная на берег глубоководная рыба.
Это же теперь мои люди, я обязан их защищать, а за это они платят налоги, снабжают замок зерном, мукой, птицей, рыбой, мясом…
— Придется послать той сволочи еще одно послание, — процедил я. — Не обрадуется, гад…
Фицрой сказал встревоженно:
— Не рано задираешься? Тебе нужно освоиться.
— Мы уже здесь, — напомнил я, — и увидели это. Услышали жалобы. Ты прав, лучше бы попозже, но сейчас вон смотрят как. Верят!.. Господин должен их защитить. Это его долг! Мой, куда денешься…
— Что ты хочешь передать?
— На этот раз всего лишь записку, — ответил я. — Как можно короче. Так будет звучать значимее и страшнее.
Он переспросил:
— Записку? Вряд ли записка его устрашит.
— Смотря что там написано, — сказал я.
Он посмотрел косо.
— Да уж представляю, — проворчал он. — Признайся, что тебя задело так уж… особенно? Что увели скот или что поимели двух баб?
— Скот, — прорычал я, — это кража, а изнасиловали женщин — оскорбление!
Он кивнул.
— Я так и подумал. Никто не имеет права на всех этих женщин кроме тебя, верно?.. Правильный подход. Только дорогой. Может стоить даже головы. Хорошо бы только чужих…
— Там посмотрим, — огрызнулся я. — Я человек очень осторожный и расчетливый, рисковать не люблю. Но иногда нельзя откладывать. Нужно сразу, иначе…
Он вздохнул.
— Раньше я думал, что это я сумасшедший. Эй там!.. А подать его глердству письменные принадлежности!.. Ладно–ладно, напишешь, когда вернемся в замок.
— «Твои люди грабят мои деревни. Завтра пришлешь сто золотых монет и голову той сволочи, что вчера побывала в Сверчках. Если не выполнишь, я приду уже за твоей головой.
Юджин Беспощадный».
Я поставил подпись, отступив на две строки, посыпал мелко просеянным золотым песком, буквы сразу стали объемными и заблестели, остальное сдул аккуратно, чтобы не размылось там, где еще не просохло, выждал чуть и медленно скатал в трубочку.
Ввиду особой важности перевязал в двух местах шелковой лентой, у свечи уже стоит красный столбик сургуча, я поднес оплавленным краем к язычку огня, дождался, когда там потекло, приложил к ленте, припечатывая к бумаге, и, не давая остыть, прижал перстень с моим грозным именем на печати.
Можно бы и отправлять с гонцом, но манифест не просто важен, а чрезвычайно важен, потому я вытащил из ящика стола шкатулку, вложил в нее послание, там умещается точно, закрыл крышку на замочек, а вдобавок капнул расплавленным сургучом, замазывая стыки крышки и самой шкатулки, а затем поставил такие же грозные оттиски.
Вот только теперь можно отправлять гонца. Фицрой прочел, хмыкнул, поднял на меня взгляд.
— Беспощадный?
— Я человек гибкий, — пояснил я. — Если надо, могу написать «Юджин Мягкосердечный» или вообще «Мокрая тряпка». Главное — результат.
Он посмотрел с интересом.
— А как же рыцарская честь?
— Честь в ходу между честными, — сообщил я ему новость, — а всякой сволочи я не стану давать преимущества.
Он подумал, спросил неожиданно:
— А если он не пришлет золото, а это наверняка? Твое письмо мне нравится, в нем столько высокомерия и гордыни!.. Но если посмотреть правде в глаза…
— Не знаю, — ответил я с неохотой. — Но что–то делать надо. У меня нет армии, чтобы защищать свои деревни. Мяффнер предупреждал, я лоханулся. Посмотрел на крепость и решил, что с такими стенами взять не просто, а про самих крестьян, которые по ту сторону стен, не подумал.
Он согласился:
— Достаточно проскакать по улице, разбрасывая факелы на их соломенные крыши, как все село сгорит моментально… Ладно, я пойду выберу самого быстрого коня.
— Только не ты, — сказал я быстро.
— Почему?
— Кто знает, — ответил я зло, — что там за сволочь. Вдруг решит тебя казнить? Или, хуже того, выпороть?
Он подумал, сказал с неохотой:
— Ладно… Но я бы осмотрел и замок, подходы к нему. Вдруг брать придется?
День прошел в нервном ожидании, как и почти весь второй, только к вечеру часовой заорал на воротах:
— Всадники!.. Под уламрийским знаменем!
Сердце мое часто–часто забилось, я вскочил, сказал
Фицрою, сдерживая волнение:
— Вот и ответ!
— Но какой? — спросил он. — Возьми меч!
Торопясь, выскочили оба, пробежали по лестнице,
через холл и только на крыльце появились медленные и важные.
Часовой, обернувшись на воротах, крикнул с высоты:
— Подъезжают!
— Спроси кто, — велел я, — зачем. А мы подумаем… и решим.
Фицрой кивнул на деревянную лестницу, прислоненную к стене.
— Посмотрим оттуда?
— Не спеши, — ответил я. — Залазить, потом слезать… Я ленивый.
Часовой нагнулся через край и прокричал то, что велел я. Снизу что–то ответили, он торопливо повернулся к нам.
— Это сам глерд Джеймс Велли, хозяин замка и властелин земель Сандивелла. Он желает говорить с вами.
Фицрой радостно ткнул меня кулаком в бок, но я покачал головой и крикнул часовому:
— Если глерд не принес свои извинения и сто золотых монет в уплату ущерба, то разговор продолжится… на развалинах его замка.
Фицрой сказал испуганно:
— Ты что? Ты знаешь, какой там замок?
— А зачем мне знать, — огрызнулся я тихо, — мерзавец уже трусит, нужно догнуть гада в нужную нам позу.
Часовой переговорил, повернулся и ликующе крикнул:
— Глерд Велли приносит свои извинения за действия людей его старшего сына, которого не в состоянии образумить, и просит принять сто золотых монет в уплату ущерба.
Я повернулся в сторону стражников у ворот.
— Открыть… нет, обойдемся. Я через калитку.
На той стороне в десятке шагов от ворот всего трое всадников в добротных кожаных доспехах с металлическими вставками, впереди грузный мужчина в кирасе из бронзы, такие же налокотники и поножи, лицо массивное, крупное и широкое, темная короткая борода начинается от самых глаз, оставляя только островки носа и полных губ.
Фицрой вышел вслед за мной, но там встал сбоку и чуть впереди, готовый заслонить меня от внезапного нападения.
Передний всадник, явно это и есть сам Джеймс Велли, слез с коня, отвесил поклон. По его знаку покинули седла и его спутники. Один передал хозяину ларец, тот, держа его у груди, пошел ко мне, не сводя взгляда с моего лица.
Я старался выглядеть холодным и жестоким, смотрел прямо. Глерд остановился и, с трудом удерживая ларец одной рукой, другой отбросил крышку.
— Глерд Юджин, — произнес он ровно, — прошу принять эти сто золотых с нашими извинениями.
Я протянул руки и едва не уронил ларец на ноги, золото весит много, очень много, об этом забывают те, кто снимает в фильмах крашенные желтым цветом кругляши из картона.
Фицрой поспешно перехватил из моих рук, явно встревожен, что не успею выхватить пистолет. Из калитки вышел Ювал, Фицрой передал ему, а я повернулся к глерду Велли.
— Не разделите ли со мной трапезу, доблестный глерд?.. У нас есть общие интересы, раз уж мы соседи. Нам на пользу было бы обсудить возникшие и возмож
ные в будущем проблемы. Раз уж подворачивается такая возможность…
Он ответил с явным облегчением:
— С удовольствием, глерд Юджин. Почту за честь!
За обильно накрытым столом, куда стащили все, что нашлось съедобного в замке, он объяснял степенно:
— Я был хорошим соседом с прежним хозяином этих земель… которые теперь ваши. А как хорошие соседи мы не очень считались с границами. В смысле, на охоте я мог углубиться в его владения, как и он в мои, это не считалось нарушением, у благородных людей охота превыше таких мелочей, как границы между землями.
Я произнес вежливо:
— А как объяснить бесчинства в деревнях?
Он вздохнул.
— У меня трое сыновей и дочь. Малые дети — малые трудности, а потом растут те и другие. Сперва сыновья просто охотились, а потом, когда начали интересоваться женщинами…
— Своих мало ли? — поинтересовался я.
Он кивнул.
— Больше, чем достаточно. Но молодые волчата, выползая из норы, смелеют и заходят все дальше и дальше, исследуют мир и пробуют свои клыки…
— Там беззащитные крестьяне, — напомнил я. — Хотя, понимаю, есть тип людей, которых беззащитность жертв только возбуждает. Глерд Велли, очень настойчиво советую вам удержать ваших сыновей от рейдов в мои земли… Хорошо, попались только их люди. Но я не буду смотреть на титулы.
Голос мой был очень серьезным, я сам ощутил в нем нечто такое, что по спине даже побежали мурашки. Глерд Велли побледнел и зябко передернул плечами.
— Да–да, — сказал он осевшим голосом, — вы свое предостережение подкрепили очень… весомо. Теперь по нашим землям разнесется весть, что хозяином этих земель стал могучий чародей. Та легкость, с которой вы убили четверых…
Он умолк, сглотнул, а я, воспользовавшись паузой, обронил небрежно:
— Мне приходилось убивать и десятками. Могу и сотнями, но возможности не было. Обычно разбегаются раньше.
Он торопливо кивнул:
— Да–да, это ужасно… я хочу сказать, это такая мощь, такая мощь! Но я, глерд Юджин, в самом деле человек мирный, уж поверьте…
— А нельзя ли ваших сыновей отправить куда–нибудь на войну? — поинтересовался я. — Пусть совершают воинские подвиги! Это же красиво и благородно: первым подняться на стену вражеской крепости, водрузить свое знамя на башне!.. Это честь, слава, повышение в титулах, знаки отличия, восторг в глазах лучших красавиц королевства…
Он задумался, медленно кивнул.
— Надо попробовать.
— Постарайтесь, — сказал я настойчиво. — Сами понимаете, если попадутся на грабеже и бесчинстве в моих селах, им не поздоровится. Более того, даже из личной симпатии к вам не смогу их отпустить. Мои люди уважать перестанут такого слабого глерда… Позвольте, еще вина?
Он протянул свой кубок.
— Да, спасибо, прекрасное вино.
— Подскажите, — посоветовал я, — что на войне опасности меньше, чем при попытке повеселиться в здешних селах, когда хозяином стал я.
Ввиду такого важного события Ювал за столом прислуживал лично, а двое слуг то и дело бегали в подвал за вином и возвращались с кувшинами в руках все веселее и веселее.
Я чувствовал, что глерд Велли мне нравится, сам по себе человек хороший и добрый, но бывает же, что доброта приводит к тому, что становится хуже жестокости и даже зверства. Сыновья уже не слушаются, мамаша явно их поддерживает, слабохарактерного отца в грош не ставят…
— Надеюсь, — сказал он на прощанье, — весть о вас не скоро дойдет до земель глердов Вайтхеда и Валлен- фиша.
— А что там? — спросил я.
Он чуть понизил голос:
— На землях Вайтхеда живет великий маг Аллерли. У Валленфиша — Сарджит. Оба равные по мощи, соперничают, но им, полагаю, очень не понравится, что появился еще и третий…
Я пробормотал:
— Надеюсь, объединятся, чтобы мне не гоняться за каждым в отдельности, если вздумают явиться.
Он невесело усмехнулся.
— Все шутите? Они — настоящие чародеи. Аллерли, к примеру, одним словом создал высокую башню для себя… ну, может, не одним, но создал ее выше всех замков и крепостей. Говорят, она достигает вершиной облаков!
— А Сарджит? — спросил я.
Он сказал, понизив голос:
— По одному его слову любая птица падает замертво, рыба всплывает вверх брюхом, а у человека останавливается сердце!
— Это серьезно, — ответил я. — Хорошо, что у меня два сердца. И восемнадцать жизней.
Я проводил его во двор, слуги позвали его людей, те с трудом взобрались в седла, один сразу затянул веселую песнь про умелую трактирщицу.
Вся западная часть неба уже стала золотого цвета, словно выгнутый купол превратился в сверкающее золото, а само солнце горит и не сгорает, смотреть больно не только на солнце, весь небосвод почти солнце.
И если бы тот яркий диск, что почти точка, убрать, легко представить, настолько огромное солнце, что закрывает собой весь мир.
— Глерд Велли, — сказал я, — может быть, все же останетесь на ночь? А утром и в путь…
Он засмеялся.
— Вы забыли, какая сегодня ночь? Вся наполнена волшебной музыкой сфер и дивным светом двух лун, что высветят каждую песчинку на дороге… Только и путешествовать такими ночами, когда нет зноя, нет мух…
Он отдал шутливо салют, и они выехали через широко распахнутые для них ворота.
Фицрой сказал со смешком:
— Да, ты хорошо напугал его своими двумя сердцами и восемнадцатью жизнями!
— Не думал, — сознался я, — что так легко поверит.
Он сказал серьезно:
— Самое чудное, такие люди в самом деле есть. Не с восемнадцатью, конечно, но с одной–двумя в запасе… он о таких слыхал, потому и поверил.
Я поежился.
— Ну и жизнь… Как понимаю королеву…
— Она против?
— Против магии, — уточнил я. — Женщина… они всегда осторожничают. Сохраняют то, что есть. Им нужен предсказуемый мир, где все понятно наперед.
Он скривился.
— Скучный мир. Застойный.
— Да, — согласился я, — правильность всегда скучна. Женщины вообще не играют в азартные игры, знаешь?
— Осторожные, — согласился он. — Это у нас благородный риск в крови.
Я засмотрелся, как из–за дальних деревьев поднимается луна, призрачный волшебный свет упал на землю, и я ощутил, что глерд Вилли прав: резкость и четкость просто необыкновенные, самое лучшее время для конных переходов. Если, конечно, знать, что за это время, даже если выйдет вторая луна, то не выскочит третья.
— Красиво, — сказал я.
Фицрой посмотрел по сторонам.
— Где?.. Кто?
— Природа, — пояснил я. — Даже мастерская может бьггь красивой.
Он посмотрел на меня с сочувствием.
— Устал?.. Иди отоспись, завтра вряд ли день будет легче.
— Ты прав, — согласился я. — Надо будет…
Я умолк, по огромному яркому диску луны пронеслась темная тень, я отчетливо рассмотрел хищно изогнутый взмах крыльев, вытянутую шею с головой не столько птицы, как рептилии, и длинный, как у ящерицы, хвост.
На загривке вроде бы кто–то сидит, но рассмотреть я не успел, да и сидевший очень уж пригнулся, спасаясь от встречного ветра. В лунном свете эта странная птица заработала крыльями чаше, пошла вверх по крутой дуге, там вверху сделала широкий круг.
Фицрой тоже задрал голову.
— Что ты там… A-а, ух ты, даже сюда долетели?..
— Это кто? — крикнул я.
Всматриваясь изо всех сил, я вроде бы определил огромного ящера типа птеродона, размах крыльев не меньше пяти–семи метров, а на загривке…
Ящер растопырил крылья и медленно парил, а когда на миг сложил крылья, человек торопливо бросил что–то вниз. Я видел эту темную точку, потом потерял, некоторое время ничего не происходило, затем левая башня замка содрогнулась, оттуда донесся страшный грохот.
На крыше вспыхнул огонь, быстро сбежавший вниз по каменным стенам, башня начала медленно оседать, словно сахарная куча в горячей воде, стены выпятились в стороны, будто башню распирает изнутри, камни с грохотом обрушились на землю и покатились к нашим ногам.
Фицрой с проклятием отпрыгнул, я вскочил на лестницу и поднялся на ворота, оттуда с содроганием и бессильной яростью наблюдал, как камни уносит до самых ворот.
— Это та башня, — крикнул Фицрой, — где ты хотел оборудовать свой кабинет?
И где устроил тир, добавил я про себя. Как будто некто знал, куда нанести удар.
Он отшатнулся, когда я выхватил пистолет и, направив в парящую высоко в небе ящерицу, начал посылать пулю за пулей. Ящер с раскинутыми крыльями закончил круг, а затем, неторопливо взмахивая ими, пошел в сторону горизонта, второй восходящей луны.
Фицрой сказал с сочувствием:
— Попасть в такую мишень не просто…
— Да, — ответил я. — Хреновый я пока стрелок.
Не стоит ему знать, что и пули на такую высоту вообще не долетят. Да и время жизни у них не настолько…
А внизу во дворе раскатившиеся массивные гранитные блоки трескаются и рассыпаются в щебень, а потом и вовсе превращаются в песок, уходят в землю.
Зато руины башни стали как будто выше. Я охнул, не веря глазам. Башня в самом деле медленно поднимается из земли, черная копоть на камнях светлеет, исчезает, а башня словно бы неспешно и монументально выдавливается из земли.
Фицрой сказал возбужденно:
— Уже такое видел… но все равно красиво!.. Как думаешь, кто из них?
Я переспросил тупо:
— Из них?
Он сказал в нетерпении:
— Кто–то начал! Уже пробуют тебя на прочность. Рискну предположить, что это либо великий маг Аллер- ли, как говорил глерд Джеймс Велли, либо Сарджит. Может, еще и другие где–то близко, но все–таки я бы показал пальцем на Аллерли или Сарджита.
— Если они, — сказал я с дрожью в голосе, — в самом деле такие могучие чародеи…
— Вот–вот, — согласился он. — Даже не знаю, но ку- да–то бежать отсюда надо.
— Точно? — спросил я.
Он кивнул.
— Бежать и забиться в какую–то нору. Чтобы тебя не отыскали. Тогда будешь жить.
Я помолчал, никогда не чувствовал себя таким потерянным и беспомощным, мало того, что в чужом мире, так еще здесь я дичь, а охотники могучие колдуны…
— Надо вернуться в столицу, — проговорил я сдавленным голосом. — Да, в столицу…
Он сказал намекающе:
— К королеве?
— Я что, — спросил я, — похож на короля?.. Просто… кошелек надо взять в башне Рундельштотта. Забыл, когда уходил.
— Понимаю, — сказал он с сочувствием, — когда врывается сам Роднер Дейнджерфилд, все вылетит из головы. Золотых монет там много?
— Что монеты, — отрезал я высокомерно, — память важнее. Кому–то люлька, кому–то кошелек, как символ новых демократических ценностей… Пожалуй, с утра и выеду. Как только рассветет… А то и сразу. Ночь в самом деле хороша для поездки.
— Я с тобой!
Я посмотрел искоса.
— Не похозяйничаешь вместо меня?
— Ты что? — изумился он. — Меня готовили не дня того, чтобы в медвежьем углу коров разводить!.. Да и кроме того, на тебя могут напасть в дороге.
— Отобьюсь, — сообщил я. — Ты меня уже видел.
— А от падающего с неба огня? — поинтересовался он. — Думаю, его сбросить можно не только ночью.
Я промолчал насчет того, что от такого огня и он вряд ли спасет, пусть едет, со мной в самом деле не так скучно, как коров разводить, да что там не скучно, уржаться можно…
Та сволочь, что обрушила огонь на мою крепость, может повторить это снова. И наверняка повторит. Может быть, уже сейчас копит силы для второго удара.
Конечно, крепость самовосстанавливается, однако же находись я тогда в той башне, меня точно ничто бы не восстановило. И если та сволочь будет наносить удары… пусть даже так же неприцельно, мне или погибнуть в руинах, либо покинуть эти места и прятаться где–то вдали.
Хотя есть один не совсем безумный вариант…
Назад: Глава 14
На главную: Предисловие
