Глава 7
Диана вышла из рощицы и оказалась у подножия холма. Много гуляя по окрестностям Петергофа, здесь она еще не побывала. Надо было идти к шоссе, но она остановилась, завороженная красотой вида. Вдали извивалась узкая речка, или это был ручей? Солнце едва угадывалось за пеленой белых облаков, и речка не отражала его, зато вся светилась изнутри, как старинное серебро. Из-под снежного покрова виднелась прошлогодняя трава охряного цвета, а тонкие кружевные кроны деревьев казались нарисованными на небе тушью.
«Как на картинах Брейгеля», – подумала Диана, скрестила руки на груди и принялась любоваться пейзажем.
Лучше она будет созерцать природную красоту, чем думать о своей дурацкой семейной жизни. Изменить ситуацию она не в силах, так лучше не терзаться и вообще не думать о ней.
Какой глупой и несуразной казалась ей раньше поговорка «Бойся своих желаний, не дай Бог они осуществятся»! В утешение себе поговорку придумали такие же неудачники, как она, всегда считала Диана…
Но все изменилось.
Извольте, Диана, получите все, что заказывали, все, о чем мечтали: богатого мужа, загородный дом, кредитную карту, положение в обществе. Все по пунктам – кажется, вы больше ничего и не просили у судьбы? Пожалуйста, мечта ваша сбылась, а вы страдаете. Из-за чего, спрашивается? Ах, из-за отсутствия у вашего мужа любви к вам! То есть из-за такого пустяка, который вы даже не принимали в расчет? Очень печально, но это ваша проблема.
Она вздохнула и достала из рюкзачка термос с кофе. Теперь каждый день, управившись с домашними делами, она уходила на долгую прогулку. Иногда выбирала центральные улицы Нового или Старого Петергофа, а иногда, наоборот, дикие места.
Сделав пару глотков, Диана посмотрела на часы – следовало вернуться до того, как Розенберг приедет с работы. Проехав Стрельну, он всегда звонил с мобильного, чтобы она начинала готовить обед. Он не признавал разогретых блюд, кроме супа.
Нет, обижаться на него не было никакого смысла, Розенберг стал ей очень хорошим мужем. Но…
Для начала он зажал свадьбу, а Диане так хотелось покрасоваться в подвенечном платье и фате! Однако жених категорически объявил пышные торжества пошлостью. В церкви он тоже отказался венчаться, отговорившись иудейским происхождением. Скромная регистрация, а потом свадебный обед в петергофском доме – Розенберг считал, что этого вполне достаточно. Диане милостиво разрешили пригласить родителей и Женьку, со стороны Розенберга пришел профессор Миллер с беременной женой, маленькой уютной Таней, были и общие знакомые – Лада Николаевна и Колдунов со своей Катей. Вот и все гости. Диана понадеялась было на свадебное путешествие, но оказалось, что его тоже не будет. Бизнес есть бизнес, и сейчас Розенберг не может оставить клинику даже на несколько дней. Диана намекнула, что надо бы съездить в Лондон к Яшиным дочерям, пусть познакомятся с мачехой. Нет, беспечно ответил Розенберг, Диане не о чем волноваться, Мила уже слетала в Англию и все уладила. Зачем он посылал туда Милу, когда нужно было ехать самим? Или Розенберг боится, что она станет плохо относиться к его девочкам?
Диана увидела на краю дороги поваленное дерево, села на него и снова достала термос. Улыбнулась в пространство. Она читала много любовных романов и знала, что так, без всякой помпы, лорды женились на представительницах социальных низов. «Но Розенберг никогда не был лордом», – зло подумала она.
Свадьба, которая должна была стать самым счастливым днем в ее жизни, прошла невыносимо скучно. Как и на поминках, все быстро забыли, ради чего собрались, и, поздравив молодых, завели разговоры на посторонние темы. Только вот на поминках виновник торжества лежит себе спокойненько под землей, а Диане пришлось слушать, как профессор Колдунов костерит страховую медицину, профессор Миллер, перебивая его, рассказывает об удачно сделанной операции, а Лада Николаевна и Женька, недавно разошедшаяся со своим милиционером из-за его беспробудного пьянства, обсуждают животрепещущий вопрос – где найти нормального мужика. Дианина мама и Катя Колдунова пересели к жене Миллера, стали расспрашивать ее о протекании беременности и делиться собственным опытом.
Диана решила уже развлечься мытьем посуды, но и тут ее ждало разочарование – для обслуживания вечера Розенберг нанял работников соседнего ресторана. Ну а потом в разговор включился Дианин отец, которого хлебом не корми, дай обсудить социальные язвы… В общем, если бы на эту свадьбу забрел Владимир Познер, то, наверное, посинел бы от зависти: в его программе «Времена» дискуссий такого накала не случалось!
Но все когда-нибудь подходит к концу. Мама увела отца, который, надев пальто, внезапно вспомнил, зачем оказался в этом доме, прослезился, расцеловал дочь и пожелал ей всевозможных семейных радостей. Следом уехали остальные гости, причем Женя с Ладой удалились под ручку, и Диана решила, что они направляются в ночной клуб с явным намерением попытать счастья.
Официанты быстро все убрали, и новобрачные остались вдвоем.
Обоим стало неловко, и Диана поспешила в ванную – освежиться и переодеться. Пеньюар, подарок Розенберга, в смысле роскоши не уступал свадебному платью и, наверное, стоил дороже – ведь платье Диане покупали родители…
Приняв душ, она надела пеньюар, распустила волосы и очень понравилась сама себе.
«Я похожа на герцогиню, – подумала она. – Жаль, что меня сейчас не видит Володя Стасов. Чего бы я не отдала, чтоб он оказался на месте Розенберга…»
Она чуть-чуть тронула губы блеском и спустилась в гостиную.
– Хочешь вина? – Розенберг успел переодеться в махровый халат.
– Пожалуй.
Диана взяла узкий бокал на длинной тонкой ножке и пригубила.
– Ты ничего не ела за ужином, – заметил Яков Михайлович. – Неужели платье берегла?
Она кивнула:
– Там талия так утянута, что я не смогла бы есть, даже если бы захотела.
– Ну, пойдем тогда пожуем…
В кухне Розенберг достал большую тарелку и положил Диане салатов. Себе отрезал толстый кусок хлеба, водрузил на него холодную отбивную, подумал немного и налил вина не в бокал, а в чайную чашку.
– Ешь, не торопись, – сказал он дружелюбно.
Никакого волнения он не испытывал, это было очевидно. Диана положила вилку – до нее только сейчас дошло, что с Розенбергом придется ложиться в постель! Неужели его губы сейчас будут целовать ее, а руки – распоряжаться ее телом? Он же такой чужой! Хороший, добрый, порядочный, но – чужой!
Она несколько раз сглотнула, пытаясь прогнать комок в горле, и с тоской уставилась в тарелку. Нет, ей так и не удастся отведать блюд с собственного свадебного ужина!..
Доев свой бутерброд, Розенберг зарядил кофемашину, набил трубку… Казалось, он вовсе не спешит в спальню.
– Что же ты не ешь?
– Не хочется.
– Не бойся, я не обижу. – Он привлек Диану к себе…
Они поднялись в спальню, разделись и легли. Розенберг стал целовать и ласкать ее, но Диана чувствовала – он проделывает все это не потому, что хочет ее, просто так положено, и от этого ее тело цепенело и отказывалось отвечать. Когда ласки становились слишком откровенными, она тактично отползала или останавливала руки мужа. Наконец, посчитав, видимо, что прелюдия выполнена в соответствии с сексуальными стандартами, принятыми на территории РФ, Розенберг приступил к делу.
Лежа под ним, покачиваясь в такт его мощным толчкам, Диана смотрела на его сосредоточенное лицо и понимала, что сейчас каждый из них думает о своем. Она вспоминает Володю Стасова, а Розенберг… Наверное, он представляет на ее месте свою первую жену.
Он оказался утомительным любовником. Диана давно устала, а он все двигался и двигался с ритмичностью маятника.
«Кажется, в любовных романах это называется не утомительный, а, наоборот, неутомимый, – меланхолически размышляла Диана. – Хоть бы уже поскорее все закончилось! Хочется пить. И есть. После душа сразу побегу на кухню».
Но ее ждал сюрприз. Отдышавшись, Розенберг сел в постели и строго посмотрел на нее.
– Я думал, ты девушка, – сказал он недовольно.
Диана пожала плечами и опустила глаза. Она ведь ничего такого ему не обещала.
– Ты казалась мне неискушенной и чистой.
– Ну, у меня небольшой опыт…
Он остановил ее жестом:
– Знаем, знаем. Кто не первый, тот второй, – сказал Розенберг с циничной усмешкой, которая ему совсем не шла. – Но я тебя ни в чем не упрекаю, ты не думай.
Сказано это было тоном папы римского, отпускающего грехи особо мерзопакостному прихожанину.
Диана промолчала, да и что она могла ответить? Что в шестнадцать лет не помнила себя от любви? Оказывается, Володя отобрал у нее очень важную вещь. Она спала только с ним, но как теперь это докажешь Розенбергу?
– Ладно, отдыхай. Я тоже пойду спать.
– Разве ты будешь спать не здесь? – удивилась она.
– Нет, зайчик, это твоя комната. А у меня своя берлога, я к ней привык. Да и ворочаюсь я во сне, храплю…
Новобрачная лежала в постели одна, разглядывая потолок. «Любовь не картошка, не выбросишь в окошко», – пришла ей на ум старая поговорка. Что бы ни говорили об исключительной крепости браков по расчету, отсутствие любви очень осложняет жизнь. Разве так целовал бы ее Розенберг, будучи влюблен? А как, кстати? И Диана с горечью поняла, что не знает, что такое поцелуй любящего мужчины. Стасов? Наверное, не так уж сильно она ему и нравилась, просто он прочел в ее глазах призыв и решил не отказываться от того, что само плывет в руки. А потом Диана не подпускала к себе мужчин, да они, надо признать, и не слишком настаивали… Если бы нашелся человек, способный полюбить ее так же безоглядно, как она любила Володю, она отогрелась бы возле него душой… Но теперь поздно об этом сожалеть.
В петергофском доме Диана чувствовала себя неуютно, контраст между комнатой в коммуналке и дорогим загородным коттеджем оказался слишком резким, чтобы она сразу поверила в реальность происходящего. Коттедж казался ей сказочным дворцом, который может исчезнуть в любую минуту от малейшего ее неловкого движения. Вступив в брак ради денег, Диана не ощущала себя владелицей хотя бы рубля из состояния Розенберга. И в доме она была кем угодно, только не хозяйкой.
Прошедшая суровую школу коммунальной квартиры и многолетнего сосуществования в одной комнате с родителями, она выросла уживчивым, легким в быту человеком. Диана никогда не оставляла неубранных вещей, автоматически мыла после использования ванну и раковину, уходя из любого помещения, выключала в нем свет и умела сделать свое присутствие необременительным для окружающих. Домашняя работа тоже была ей хорошо знакома, но для того, чтоб содержать в порядке большой загородный дом, требовались навыки, которыми она пока не владела. Раз в неделю приходила женщина для генеральной уборки, но поддержание текущего порядка лежало на Дианиных плечах. Она намекнула, что хорошо бы законсервировать лишние комнаты, но Розенберг только засмеялся и сказал, что глупо не пользоваться тем, что имеешь. Он любил поужинать в столовой и отправиться пить кофе в гостиную, потом поднимался в библиотеку, где выпивал бокал коньяку, и только потом удалялся к себе в спальню.
Такими передвижениями по дому он напоминал Диане Женькину собаку, которая, стоило хозяевам уйти из дому, считала необходимым поваляться на всех кроватях и диванах в доме, хотя бы по пять минут, но обязательно на всех.
Диана прибиралась во всех комнатах, но пользоваться ими стеснялась. Накормив Розенберга ужином, она сразу поднималась к себе, читала или смотрела маленький телевизор. Ей хотелось сидеть на огромном кожаном диване, стоящем напротив плазменной панели в гостиной, но она боялась, что вид бездельничающей жены будет раздражать Розенберга, и старалась лишний раз не попадаться ему на глаза. Хотя сам он не давал никакого повода для таких подозрений, был очень любезен с Дианой и, наведываясь в ее спальню, чтобы исполнить супружеский долг, больше не упрекал ее в добрачных связях. Но Диана чувствовала: эти добрачные связи (вернее, единственная связь!) повлияли на его отношение к ней. Может быть, на него так подействовало даже не то, что она не оказалась девственницей, а то, что строила из себя недотрогу.
Иногда Диана ловила на себе настороженный недобрый взгляд мужа, словно бы он прикидывал, какие неприятные открытия ему еще предстоят в связи с этой скоропалительной женитьбой.
Порой они не разговаривали целыми днями: Диана старалась не попадаться ему на глаза, а сам он не искал ее общества. Утром она просыпалась на полчаса раньше мужа, чтобы встретить его готовым завтраком. Веселая, умытая, она накладывала ему кашу, Розенберг принимал тарелку и частенько после этого отсылал ее, чтобы поесть наедине с газетой. «Иди, зайчик, отдыхай, я тут сам справлюсь», – говорил он будто бы ласково, но она понимала: он просто хочет от нее избавиться. С ужином частенько бывало так же.
Когда Диана рассказала об этом приехавшей навестить ее маме, та очень разволновалась.
– Вы женаты, значит, должны спать и есть вместе, иначе это не брак, а черт знает что! Если хочешь нормальной семейной жизни, немедленно пресеки эту порочную практику!
– Но как? Он и слушать меня не захочет.
– А почему все должно быть так, как он захочет? Он думал, что женатый будет жить как холостой? В твоих силах не допустить этого. Ты законная жена и имеешь полное право отравить ему жизнь. Скажи ему, что есть вещи, с которыми ты готова примириться, но есть и то, на чем ты настаиваешь. Заставь его спать с тобой и есть из твоих рук! Потом он привыкнет, и ему даже понравится.
– Мам, не все так просто. Он до сих пор не может забыть свою первую жену…
– А сейчас его жена – ты. Вот пусть и живет с тобой, как нормальный муж. Знай, Дианка, безоговорочное подчинение – это то, чего ни один мужчина тебе не простит. Он просто перестанет воспринимать тебя как личность. Ведь если ты во всем с ним согласна, значит, у тебя нет своего мнения или ты не умеешь его отстаивать. Да он на самом деле и не надеется, что все в семейной жизни пойдет так, как он хочет, просто пробует. А раз у него получается, он начнет требовать себе все больше и больше свободы. Сегодня он спит в отдельной комнате, а завтра не придет домой ночевать. Зачем, если ты не возражаешь против его разгульной жизни? И чем более разнузданным станет его поведение, тем сложнее тебе будет что-то возразить ему. Он привыкнет к безнаказанности, и твое сопротивление, естественное в начале семейной жизни, через пару месяцев покажется ему серьезным покушением на его права.
Мама встала с кресла, прошлась по кухне и включила электрочайник. В доме зятя она по-детски забавлялась изобилием дорогой бытовой техники.
– В общем, все мужья делятся на две категории, – продолжила она свой монолог. – Условно можно их назвать «тихушники» и «налетчики». С налетчиками все понятно, они сразу заявляют претензии по максимуму – а вдруг прокатит? Они курят в комнате, разбрасывают везде носки, пытаются полностью игнорировать домашнюю работу и зажимать зарплату. Но если вовремя дать такому суровый отпор, он спустится с небес на землю и станет нормальным мужем. А если ему попадается женщина слабая, пугливая, живущая в страхе остаться в одиночестве, и уступит ему по всем пунктам, он растеряется от избыточной свободы и либо станет самодуром, либо уйдет к другой женщине, способной держать его в рамках.
Диана тоже поднялась, достала из буфета вазочку с конфетами, из холодильника копченую колбасу, соленую рыбу. Ей очень хотелось накормить маму повкуснее.
– Запомни, мужчина скорее уйдет от женщины, которая во всем ему потакает, чем от той, что держит его под каблуком. Немного сложнее дело обстоит с тихушниками, слава богу, их меньшинство. Эти, наоборот, поначалу ведут себя скромно, изучают повадки своей женщины, фиксируют ее промахи, а потом аргументированно доказывают, что она должна, просто обязана делать то-то и то-то. Завоевывают территорию потихоньку, сантиметр за сантиметром. Они напрямую не заставляют женщину слушаться, нет, они просто ломают ее личность, и она уже сама начинает им подчиняться. Таких надо просто посылать куда подальше. И тогда либо они превращаются в нормальных мужиков, либо уходят. Но и последний вариант лучше, чем жизнь с человеком, постоянно внушающим тебе, что ты полный ноль. Короче, поругайся с ним, поставь на своем, и он полюбит тебя еще больше.
Диана усмехнулась. Еще больше, да! Сколько ни умножай на ноль, ноль и останется. На днях она невольно подслушала телефонный разговор Розенберга, который, будучи уверен, что жена его не слышит, прямым текстом говорил кому-то, что думает по ее поводу: «Хорошая девочка, тихая, спокойная, аккуратная. Полностью освободила меня от быта. С выбором жены я определенно не прогадал».
Услышав такую характеристику, Диана сразу захотела совершить что-нибудь экстремальное – напиться до безумия или даже побить окна, но, разумеется, ничего подобного не сделала…
Розенберг давал ей много денег на личные нужды, из хозяйственных средств она тоже могла бы выкраивать для себя приличную сумму, ее расходы он не контролировал и отчета не требовал. Но Диане было неловко тратить на себя то, что заработала не она. В общем, быстро выяснилось, что богатство не может сделать ее счастливой.
Планируя брак по расчету, она предполагала, что быстро добьется взаимопонимания и душевной близости с мужем, но Розенберг, похоже, ни в чем таком не нуждался.
И как в таких условиях заставить его спать и есть вместе? У Дианы не находилось ни единого рычага воздействия на мужа…
Во дворе стояла «Ауди» Розенберга. Значит, он дома? Но он никогда не возвращается по будням так рано…
Впрочем, не страшно, салат у нее нарезан, картошка почищена, и мясо подготовлено к жарке, осталось только бросить его на сковородку. В конце концов, она не обязана все время сидеть на кухне в состоянии полной боевой готовности, он мог бы и предупредить, что сегодня вернется раньше.
Диана сняла куртку, переобулась и отправилась на поиски мужа.
Из столовой доносился басовитый смех. Он мог принадлежать только одному знакомому Диане человеку.
Колдунов! Она и не думала, что так ему обрадуется.
Выйдя замуж, Диана сразу уволилась: во-первых, она постоянно должна была находиться в распоряжении мужа, а главное, надеялась в ближайшее время забеременеть, а в реанимационном отделении не самая благоприятная атмосфера для беременных.
После ухода с работы Дианин круг общения ограничился Розенбергом (редкие встречи с родителями не в счет), а он, уставший за день от бесконечных разговоров с пациентками и сотрудниками, вовсе не жаждал по вечерам беседовать с женой. В условиях такой изоляции Диана радовалась каждому лицу из прошлого.
– Ты уже дома, зайчик? – Розенберг с напускной нежностью приобнял ее за талию.
– Здравствуй, дорогой, здравствуйте, Ян Александрович! Я гуляла тут в окрестностях. Что ж вы не позвонили? Я сразу вернулась бы и все приготовила.
– Да мы сами справились. Вот, пожарили миног, будешь?
Диана трагически вздохнула.
– Есть же мясо, салат… Два салата. И пирожки с капустой, я утром приготовила. А вы кушаете каких-то, извините, глистов. Ян Александрович еще, чего доброго, подумает, что я тебя не кормлю.
– Как можно! – жарко запротестовал Колдунов. – Диана, я так рад тебя повидать! Реанимация без тебя просто осиротела, где теперь искать равную тебе сестру? Поверь, что это не дежурный комплимент, а чистая правда.
– Диана, свари кофе, мы торопимся.
Ей показалось, что комплименты, которые отпускает ей Колдунов, Розенбергу неприятны.
Уж не подозревает ли он, что мы с Яном Александровичем вместе коротали ночки во время дежурств? Мысль достаточно дикая, но известно же, что мужчины всегда ревнуют к самым неожиданным и маловероятным соперникам.
Розенберг достал пузатую бутыль с богатыми золотыми надписями, а Диана зарядила кофемашину, собрала грязные тарелки и привела стол в приличный вид.
– Яша возил меня оперировать ребенка своего приятеля, – сообщил Колдунов. – Кажется, неплохо получилось, тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. – Он постучал по столу.
– Да отлично все! На детях быстро заживает. – С этими словами Розенберг налил себе и Колдунову коньяку. Диане даже не предложил. – А вопрос с гонораром мы с ним решим позже, ты, Ян, не думай, внакладе не останешься.
– Чтоб я с детей своих друзей деньги брал?! – возмутился Колдунов. – Да не бывать этому. Солдат, как говорится, ребенка не обидит.
– Но он вполне состоятельный человек…
– Михалыч!!! А ну перестань. Иначе больше никогда не поеду тебя выручать. Серьезно, Яш, не могу я. У меня своих пятеро.
– Именно потому, что у тебя пятеро детей, я и предлагаю тебе взять гонорар. Нужно же кормить семью. – Розенберг усмехнулся и завозился в поисках трубки.
Диана заметила ее на телефонном столике, быстренько поднялась и подала мужу. Он отреагировал благодарным кивком.
– Это да. Но с другой стороны… Понимаешь, не хочется мне, чтобы мои дети росли в мире, где все измеряется деньгами. А хочешь изменить мир – начни с себя. Вот я и думаю: сейчас я какому-то ребенку помогу, а потом и моему так же помогут. Хотя… – профессор грустно выпил свой коньяк, – пока эта теория на практике не подтверждается. Но я не теряю надежды.
Колдунов встал, взял у Дианы крошечную кофейную чашку, смешно выглядевшую в его больших руках, и перешел в гостиную на диван. Розенберг, уже раскуривший свою трубку, к нему присоединился.
«А говорили, что торопятся», – подумала Диана, глядя, как мужчины развалились в подушках, а ее муж даже ослабил ремень на брюках.
Она хотела уйти к себе наверх, но Колдунов попросил ее посидеть с ними.
– Я отпрашивался на операцию, – сообщил он, – и мое начальство не знает, во сколько я ее закончил. Может, я еще работаю.
– Да, с трудовой дисциплинкой у тебя не очень, – хмыкнул Розенберг. – Я-то уж хотел взять тебя в свою клинику…
– Что значит – взять? Я вещь, по-твоему?
– Прости, пригласить, конечно… Я давно вынашиваю эту идею. Мне надо расширяться, и для этого необходимы специалисты высшего класса. А лучше тебя я никого не знаю. Да, ты не пластический хирург, ну и что? С твоей техникой и знанием анатомии ты за неделю переймешь всю премудрость. Зато ты не растеряешься в нештатной ситуации, человеческий организм тебя ничем не сможет удивить. Я вообще против, чтобы мои сотрудники работали только у меня. Класс нужно набирать в обычной медицине, где нормальные болезни, а не тот маразм, которым я занимаюсь.
Выслушав от Колдунова порцию уверений, что он занимается вовсе не маразмом, Розенберг продолжал:
– Вот у меня анестезиолог, например. Никуда не годится, а пришлось взять, за него просил ректор мединститута. Я сначала не хотел, а потом думаю: вдруг у меня дочки захотят в медицинский поступать? Связи очень нужны. Парень, вижу, ни рыба ни мясо, Ольга Алексеевна про таких говорила: серый, как штаны пожарного.
Диана поймала на себе взгляд Колдунова. Действительно, муж поставил ее в неловкое положение: зачем упоминать первую жену в присутствии второй? Она почувствовала странную, болезненную неприязнь к этой давно умершей женщине.
– Я этому парню говорю, – невозмутимо продолжал Розенберг, – здесь ты будешь давать самые примитивные наркозы здоровым женщинам на операциях, не представляющих никакого риска для жизни. Очень благоприятные условия для анестезиолога. Но, говорю ему, в нашей профессии случается всякое. И в трудной ситуации ты не будешь знать, что тебе делать. Инфаркт там, например, или кровотечение… Если бы у тебя стаж был лет двадцать в обычной реанимации, взял бы без звука, а так… Ты парень вежливый, симпатичный, тетки от тебя млеют, но для хорошего анестезиолога этих качеств недостаточно. Изволь, если хочешь у меня работать, взять еще хотя бы полставки в нормальном стационаре. Сам место ему нашел, буквально за руку отвел. Так ты подумай головой своей, если шеф тебя куда-то направляет, значит, ты у него там под колпаком будешь. Изобрази хотя бы трудовое рвение! – Розенберг раздраженно хлопнул ладонью по спинке дивана. – Так нет! Отзывы самые нехорошие. Я не поленился, решил проверить, поехал туда. Аккуратно так, незаметно захожу в реанимацию и, затаившись, наблюдаю. А момент как раз подходящий, шок привезли. Алкаша какого-то с ножевым ранением. Ситуация прямо как в сериале «Скорая помощь». Врачи со «Скорой» каталку гонят, банку с раствором держат наперевес, хирург с травматологом на бегу решают, надо оперировать или просто рану зашить, терапевт следом мчится с чемоданом для ЭКГ. То есть Джордж Клуни просто описался бы от зависти при виде такого зрелища. И тут, как месяц из тумана, выплывает мой Стасов…
Кто?!
Сердце Дианы чуть не выскочило из груди, от неожиданности она даже покачнулась на подлокотнике кресла, на котором сидела. Чтобы скрыть волнение, пришлось встать и подойти к окну.
– Выходит из комнаты отдыха, зевает и грозно так говорит: «Какого хрена вы его сюда притащили?» Немая сцена. А он свое: почему, мол, не согласовали, не предупредили. Представляешь, каков сукин сын? – пожаловался Розенберг Колдунову, поискал глазами бутылку и наполнил бокалы коньяком.
Колдунов взял свой бокал, отпил из него и сочувственно покачал головой, возмущаясь нерадивым анестезиологом.
– Ну, тут уж я выхожу из тени и говорю: если бы они его тебе домой на диван привезли, тогда да, ты мог бы задавать подобные вопросы. А сейчас, коли уж ты на работе, изволь сначала помощь оказать, а потом в спокойной обстановке разберешься, что да почему.
Розенберг тоже глотнул коньяку.
– Да он и у меня в последнее время стал себе позволять. Выучит какую-нибудь страницу из учебника, а потом при случае с томным видом при мне цитирует: вот, мол, смотрите, какой я умный. Я мечтаю от него избавиться, полно же нормальных анестезиологов, вон ваша Лада Николаевна, например!
– Да, Лада – это класс!
– Или Диану выучу. Хочешь, зайчик? Ну прости, я знаю, ты на истфак пойдешь.
– Куда? – изумился Колдунов. – Ты что, Диана, правда учиться хочешь? Вот уж чего бы я точно не стал делать. Подумай, какая это тоска – зубрить, сдавать экзамены всяким занудам типа меня. Я лично, когда принимаю экзамены у курсантов, каждый раз повторяю: благодарю тебя, Боже, что для меня пора обалдевания знаниями давно уже позади.
– Не сбивай человека с пути истинного, – возразил Розенберг. – Диана очень способная девочка.
– А что дальше было? – спросила Диана как можно небрежнее. – Ты этого анестезиолога уволил?
– Пока нет, но я работаю над проблемой. Рано или поздно он совершит такую ошибку, которая позволит мне его уволить, не чувствуя неловкости перед ректором. А ты, Колдунов, подумай. Хочешь, приходи ко мне на операции в свободное время, присмотрись… Клянусь, как только открою второй стационар, приглашу тебя им заведовать.
Профессор грустно улыбнулся:
– Во-первых, где мне взять свободное время, чтобы ходить на твои операции? Я ведь или работаю, или сплю. Во-вторых, я плохой руководитель. Не дано мне. Если ты предложишь мне возглавить коллектив честных, компетентных и преданных делу людей, я, возможно, и смогу организовать их деятельность. Но вот заставлять трудиться типов вроде твоего анестезиолога… Верю людям плюс не умею заставлять – вот два качества, делающих меня непригодным для начальственной должности.
– Ну, до открытия филиала ты еще можешь передумать… – лениво сообщил Розенберг.
Колдунов взглянул на часы: его уже давно ждали в академии. Он вскочил с кресла, за ним поднялся Розенберг, и оба принялись бестолково собираться.
– Я отвезу Яна Александровича в город, – муж запечатлел на Дианиной щеке равнодушный дежурный поцелуй, – а ты сходи в бутик, купи себе что-нибудь, я, когда проезжал, видел объявление, что у них новая коллекция.
Бутиком они иронически именовали магазин с турецкими шмотками, расположенный неподалеку от коттеджного поселка. Впрочем, хозяйка магазина обладала хорошим вкусом, и, если поискать, там можно было обнаружить вполне приличные вещи. Розенберг возил Диану по дорогим фирменным магазинам, чтобы одеться для редких выходов на люди, а петергофский форпост высокой моды она навещала просто ради удовольствия.
Пока добралась, пока перемерила все вещи из новой коллекции, пока выпила чаю с хозяйкой, которая баловала постоянную клиентку, прошло часа три.
Она возвращалась домой, когда уже темнело, слабая лампочка возле хозблока уютно желтела в сумерках, как лютик на болоте. В ее неверном свете Розенберг колол дрова.
Облокотившись на невысокий деревянный забор, огораживающий задний двор, Диана засмотрелась на мужа. Он снял куртку, работал в джинсах и свитере в толстую английскую резинку. Розенберг высоко замахивался, с негромким коротким «хе» опускал топор на полено, и оно распадалось на две равные половинки. Можно было подумать, что он уже лет двадцать колет дрова каждый день. Расколотые поленья с высоким чистым стуком падали в горку дров, и сердцевина их ослепительно блестела, отражая свет лампочки. Пахло очень вкусно – здоровым мужским потом, свежим деревом, немножко смолой и машинным маслом.
Разогревшись, Розенберг стянул и свитер, остался в футболке, и Диана восхищенно подумала, какие же красивые у него руки! Мышцы на предплечьях бугрятся, словно корни старого дуба, а аккуратный бицепс напоминает маленькую дыньку-торпеду. В этот момент ей так захотелось, чтобы эти руки сомкнулись вокруг нее, чтобы муж погладил ее по голове, а потом забрал бы ее грудь в свою ладонь! От этого желания Диана даже покраснела… Тут Розенберг заметил жену, помахал ей рукой и вернулся к работе.
Когда он расколол последнее полено, Диана стала собирать дрова и складывать их в поленницу.
– Подожди, не так, – засмеялся он, увидев, как она прижимает к себе несколько дровишек на манер новорожденного младенца. – Встань вон туда.
Он подождал, пока Диана дойдет до поленницы, размахнулся и аккуратно бросил ей поленце: «Лови!»
– А если по голове?
– Не бойся, я несильно кидаю.
За полчаса они перекидали все дрова, отряхнули одежду и пошли в дом.
Диана надеялась, что после такой дружной работы они вместе поужинают, а потом лягут спать, но Розенберг сделал себе бутерброд с котлетой, налил в стакан водки с томатным соком и ушел наверх. Диана сидела в гостиной и тупо щелкала пультом от телевизора.
Вдруг она подумала о Володе Стасове. Странно было не то, что она подумала о нем, а то, что подумала только сейчас. Возвращаясь домой из магазина, она прикидывала, как бы поаккуратнее выяснить у мужа насчет Стасова, но, увлекшись колкой дров, она о нем абсолютно забыла. В тот момент ей казалось, что еще немного – и она станет по-настоящему счастливой. Но раз муж к ней равнодушен…
Увидеть бы Стасова, снова окунуться в юность, когда она верила в любовь до гроба и голова кружилась от одного взгляда на любимого. Почувствовать бы вновь то сладкое замирание сердца, ту удивительную дрожь в коленях…
