Глава 14

Погоревав несколько дней, она отправилась в клинику.

А что ей еще оставалось?..

Но прошла неделя, за ней другая, и Диана почувствовала, что не на шутку увлеклась.

Посоветовавшись с главным бухгалтером, первым делом она потратила кучу денег на рекламу новых расценок клиники. Бывшие ассистенты Розенберга успешно прооперировали первых клиенток, правда, пока они брались только за самые простые операции, но лиха беда начало.

А Диана уже изучала инфраструктуру клиники и знакомилась с поставщиками. Она очень боялась, что, пользуясь ее некомпетентностью, ей могут продать какую-нибудь дрянь, – к сожалению, такие случаи не редкость в косметическом бизнесе, она об этом слышала. На фоне хозяйственных проблем работа с персоналом уже казалась ей сущим развлечением.

Но деловые хлопоты не могли унять тоски по мужу. Даже внезапно начавшаяся сессия, в которую она входила с кучей хвостов, нисколько ее не отвлекла.

«Разве важно, с какими оценками я перейду в следующий семестр и перейду ли вообще, если Розенберга не будет рядом? Да, я выходила замуж без любви, и я даже не знаю, полюбила ли его потом, но мне без него очень плохо. Какая разница, что я нашла поставщика хирургических ниток, который берет на двадцать процентов дешевле, ведь я не могу поделиться этой новостью с мужем?»

Иногда он звонил, интересовался, как идут дела. Диана сдержанно рассказывала о своих личных обстоятельствах и начинала подробный отчет о событиях в клинике, но, похоже, Розенберг полностью утратил интерес к тому, что совсем недавно занимало все его время. Он перебивал Диану, говорил, что рад ее успехам, и торопился попрощаться. Она спрашивала, где он находится и когда вернется, но он отвечал уклончиво.

Неужели он решил на всю жизнь оставить ее соломенной вдовой?

После каждого такого звонка Диана плакала, а на следующий день опять старалась забыться в работе и учебе.

Она неплохо сдала сессию – возможно, потому, что университетские преподаватели хвалили ее светлую голову, и Диане не хотелось их разочаровывать. А работать в клинике заставляло чувство долга перед детьми Розенберга. Ей казалось, что, если она не выжмет из клиники максимальный доход, значит, обездолит девочек.

Время тянулось очень медленно, пока она привыкала к своей тоске, а когда привыкла, оно полетело, как на ракете.

Вдруг наступила весна, и оказалось, что ее муж отсутствует уже пять месяцев. Диана курила на крыльце петергофского дома, угрюмо глядя на голые мокрые деревья и раскисающие газоны.

Она ненавидела весну за то, что та пришла, а Розенберга все нет… Где он? В Лондоне? Или в Магадане? А может быть, отправился в Голливуд и предлагает там свой опыт пластического хирурга?

В ворота позвонили, Диана нажала на кнопку, и на дорожке показалась кругленькая фигурка с коляской – Таня Миллер с маленькой дочкой Катенькой. За время отсутствия Розенберга Таня очень помогала Диане советами, хотя сама после рождения ребенка не работала. И когда Дмитрий Дмитриевич на несколько дней улетел к своей сестре, жившей во Владивостоке, чтобы посмотреть наконец на племянника, Диана уговорила Таню пожить у нее.

– Как я рада! – искренне произнесла Диана. – Жаль, что вы не можете поселиться у меня насовсем.

– Не думаю, что это понравилось бы Розенбергу! – засмеялась Таня.

Простая душа, она думала, что раз Диана и Розенберг нравятся ей, значит, они должны нравиться и друг другу. Она не допускала мысли, что Розенберг не живет дома потому, что не любит свою жену. Она была убеждена, что он сидит в Лондоне из-за детей, а Диана не едет к нему потому, что не может оставить клинику.

Сняв промокшие сапожки, Таня положила ребенка на диван в холле, чтобы перепеленать, но Диана занялась малышкой сама.

Первым делом она сняла с ребенка многочисленные шапки. Рука скользнула по бархатистому темечку. Господи, есть ли на свете что-нибудь более приятное на ощупь? Девочка хитро улыбнулась, высунув кончик розового мокрого языка, и замолотила ножками. Но через минуту улыбка сменилась на ее личике серьезным, немного надменным выражением, в точности таким, какое часто бывало у ее отца.

Диана переодела Катеньку и положила ее на руки Тане, уже доставшей для кормления грудь. Ребенок важно принялся сосать, а Диана отправилась готовить чай. И вдруг застыла с ложкой в руке.

«Он уехал потому, что не может стать отцом! Ему неплохо жилось со мной, но он же не может лишить меня счастья материнства. Господи, какая это глупость – при малейших осложнениях сразу убегать из дому! Ничего, в прошлый раз я его нашла, найду и сейчас. И кажется, я знаю, где его искать…»

Она еле дождалась возвращения профессора Миллера.

Последние дни Диана тщательно изучала автомобильные карты, но потом решила не рисковать и ехать поездом. Вещи уже были сложены.

Проводив Миллеров, она отправилась на вокзал и купила билет до маленькой станции со смешным названием Сережа. В кассе оставались только плацкарты, но ей было все равно.

Она лежала на верхней полке, смотрела в окно, спала, потом лениво думала, что будет делать, если ошиблась в своих предположениях, но тут же снова засыпала. От станции пришлось полтора часа тащиться на ободранном поезде-подкидыше, который местное население называло «мичиганским экспрессом», а потом бегать по кривым улочкам старого русского городка, стучать в оконца с резными наличниками и выяснять, существует ли в природе автобус до нужной ей деревни и где он останавливается. Наконец она села в белый автобусик, похожий на детский кубик на колесах, и покатила.

Через пару часов тряски по разбитой дороге шофер высадил ее в чистом поле и указал на грунтовую дорогу, которая приведет ее к месту назначения еще через час. Она попыталась уговорить его сделать крюк, предлагала деньги, но водитель сказал, что проехать по весенней грунтовке невозможно ни за какие деньги.

И вскоре она убедилась в его правоте! Через гигантские лужи могло бы переправиться только судно на воздушной подушке. Сухая тропинка на обочине тоже находилась не всегда, и к деревне Диана подошла с насквозь промокшими ногами. Плюс ко всему зарядил дождь, от которого не спасала даже куртка с капюшоном. Теперь ей хотелось просто попасть под крышу, и было даже не важно, обнаружится ли под этой крышей ее муж.

Но окошки уютно светили сквозь сумеречную хмарь, а из трубы поднимался дым…

Диана с усилием толкнула тяжелую дверь, и дом встретил ее радостным теплом и мягким светом настольной лампы.

– Яша! – позвала она и, не дождавшись ответа, вошла из сеней в комнату.

На столе, покрытом все той же истертой клеенкой с нарисованными гроздьями винограда, дымилась поллитровая кружка с чаем, в плетеной корзиночке лежали пряники, а в печке гудел огонь. Диана огляделась, и, обнаружив возле печки старый махровый халат, переоделась.

Розенберг вошел в комнату в ватнике и с охапкой дров. Увидев ее, он так и застыл на пороге.

– Закрой дверь, а то комнату выстудишь, – спокойно сказала она.

– Но как ты меня нашла?!

– Ты сначала меня накорми, напои, в баньке попарь, а потом спрашивай, – Диана зевнула, – я пешком тащилась от шоссе и устала как собака.

Розенберг открыл печную дверцу, добавил дров и задумчиво помешал их кочергой. Потом захлопнул дверцу и потушил несколько мелких искр.

– Я как раз топлю баню. Ложись пока под одеяло, а я схожу к соседям за молоком, они недавно подоили. Но все же как ты догадалась, что я здесь?

– Просто я всегда слушаю, что ты мне говоришь. Помнишь, ты сказал, что если бы мог, никуда не уезжал бы отсюда?

– Я знал, что ты умная девочка, – улыбнулся Розенберг, и тут же лицо его стало серьезным. – Но ты-то зачем сюда приехала? Я же тебе весь расклад расписал.

Диана вздохнула и сделала большой глоток чаю из его кружки.

– А еще ты говорил, что мы не можем иметь детей и это наша общая беда…

– Ну?

– Баранки гну! Мы с тобой муж и жена, так пусть лучше у нас будет общая беда, чем у меня отдельное счастье.

Он хмуро посмотрел на нее.

«Я ошиблась, – горько подумала Диана, – и ему плевать на мои материнские инстинкты, просто я давным-давно надоела ему. Ну и что, все равно ведь жена!»

– Короче, Розенберг, она поехала за ним в Сибирь и испортила ему всю каторгу, ясно тебе?

– Ясно. Чего тут неясного? – Он тяжело поднялся и пошел к двери, но на пороге обернулся: – Я в баню дров подкину и за молоком.

Баню он построил новую, из белых-белых бревен. В ней замечательно пахло сосной.

Уложив Диану на второй полок, Розенберг деловито парил ее, то разминал ей мышцы, то постегивал веничком. Потом выводил в сени. Они открывали дверь и с наслаждением вдыхали холодный ночной воздух, а замерзнув, радостно возвращались в банное тепло. Попробовали заняться любовью, но в парилке оказалось слишком жарко, а в сенях – слишком холодно.

Одетые в чистое белье, валенки с галошами и овчинные тулупы, они побрели в дом. На полпути остановились подышать.

Диана запрокинула голову.

– Смотри, какие звезды! Здесь они в десять раз больше, чем в Питере, правда? И так страшно, будто мы не на Земле, а на ракете летим. И куда мы залетим? Говорят же, что солнце скоро взорвется! Куда нас занесет после этого?

Розенберг засмеялся и крепко обнял жену, хотя ему мешал овчинный тулуп.

– Земля – это не ракета, а наш дом, – ласково сказал он. – Дом под звездным небом. Солнце, оно, конечно, очень важно, но наш общий дом, как и всякий другой, питается любовью. Человеческая любовь – вот та работа, энергия которой дает в наш дом тепло и свет. И пока она существует, дом не опустеет никогда.

Они вернулись в дом и сели пить чай. И тут выяснилась удивительная вещь.

– Как же ты дни коротаешь? – спросила раскрасневшаяся после бани Диана. – Книжки читаешь? Или стихи сочиняешь?

– Когда свободное время есть, читаю, конечно.

– Так у тебя же теперь все время свободное! – засмеялась она.

– Ошибаешься, зайчик. Я ведь работаю.

– Работаешь? – Диана зевнула. – И где же это, позволь узнать? Неужели делаешь пластические операции местным красавицам?

– К счастью, мода на пластические операции сюда еще не дошла, – серьезно ответил Розенберг. – Я работаю в райцентре.

– Вот это да! – Диана даже присвистнула. – А как добираешься?

– А так же, как ты сегодня. Но это только в распутицу. Обычно на машине езжу. Через пару дней дорога подсохнет, и я тебя на станцию отвезу.

– Зачем мне на станцию? Я никуда уезжать не собираюсь.

– А как же твоя учеба?

– Так лето же на носу! А потом переведусь на заочный. Знаешь, что-то меня совсем разморило. Пойдем спать.

За деревенскими хлопотами лето пролетело быстро, осень случилась ранняя, а в октябре уже выпал снег. Нарядный белый покров на еще не опавших деревьях таял к полудню, но дороги подмерзли.

Диана вышла из дому и подставила лицо осеннему солнцу. Во дворе Розенберг менял колеса своего внедорожника на зимние. Помогал ему сосед, низкорослый коренастый мужичонка.

Она помахала мужу рукой и затопила печь. Сходила за водой к колодцу, поставила кашу и заварила кофе.

Розенберг вошел в дом, энергично вытирая тряпкой грязные руки.

Диана кивнула ему на постель, где уже разложила одежду на смену.

– Что ж ты сам возился? – упрекнула она мужа. – Дал бы ему не одну, а две бутылки.

Розенберг бросил тряпку под стол и усмехнулся:

– Народ не поймет. Если я мужик, то должен сам справляться. Иначе вся деревня будет знать, что я разгильдяй и придурок. Здесь привыкли жить натуральным хозяйством, идеи специализации и разделения труда сюда не проникли. Зачем кого-то нанимать, если можно сделать самому?

– То-то они и бегают к нам при малейшем недомогании.

Диана положила мужу гречневой каши в глиняную тарелку, бросила туда большой кусок масла и щедро налила горячего молока. Розенберг плотоядно потянул носом, быстро переоделся и сел за стол.

– А давай они запишут тебя в придурки, а? Может, будут сюда поменьше ходить? От бесконечного измерения давления у меня уже бицепс, как у Шварценеггера.

Розенберг помотал головой:

– Нет. Они все равно будут ходить. Только сейчас они ходят с уважением, а иначе будут являться с мыслью, что, коли Розенберг придурок, пусть уж оказывает медицинскую помощь, раз ни на что другое не годен. И не вздумай отказать кому-нибудь, если придут, когда меня нет! Нанесешь смертельную обиду.

Диана фыркнула.

– Не пренебрегай соседями, зайчик. А то, неровен час, они и дом могут поджечь. Это же деревня! Но вообще, если ты к ним хорошо, то и они к тебе с душой.

Она кивнула. Диана была всегда вежлива с соседями, но муж оставался здесь практически единственным ее собеседником.

Он взял чашку и вышел на крыльцо. Устроившись на лавке, неторопливо раскурил трубочку.

– Красота какая, Диана! Сколько живу здесь, все не налюбуюсь. А воздух… Хорошо, что мы тут, правда?

Она кивнула.

– Все, еду на работу.

Работа доставляла ему удовольствие, хотя и приносила очень мало денег. Из-за отсутствия сертификата по общей хирургии Розенберг считался младшим врачом. Но главный врач понимал, что гноить специалиста такого класса в поликлинике – верх идиотизма. Главврач оказался человеком энергичным. Благодаря ему сначала в местной прессе развернулась настоящая пиар-акция, а потом Розенберг поездил по поликлиникам области, и теперь людям с челюстно-лицевыми проблемами не нужно было стоять в очереди на госпитализацию в областной центр, а можно было обращаться прямо к нему. Он не отказывал никому и даже выезжал в другие районы, если пациент нуждался в срочной помощи.

Диана тоже хотела было пойти работать, но муж эту идею не одобрил. И так-то деревенское хозяйство отнимало много времени, а ведь она еще училась – пусть и на заочном отделении. Да и Лада Николаевна, новая заведующая клиникой, часто названивала, чтобы проконсультироваться с ней, – Розенберг принципиально делами клиники не занимался. Так что скучать Диане не приходилось.

Она отключила телефон, но продолжала бессмысленно держать его в руках. Вот так всегда – стоит только начать прекрасную, счастливую жизнь, привыкнуть к безоблачному существованию, как тут же что-нибудь происходит!

Снег за окном повалил стеной.

Она кое-как оделась и побежала на остановку. Слава богу, автобус ходил.

Больница, где трудился ее муж, представляла собой комплекс деревянных зданий, живописно разбросанных по большой территории. Диану забавляло, когда, входя в деревенскую избу, она обнаруживала там реанимационное отделение, оснащенное дыхательными аппаратами последней модели.

Возле самого покосившегося домика скучала «Скорая помощь», а несколько мужичков в ватниках, азартно ругаясь, убирали снег с крыльца административного корпуса. Диана прищурилась, выбирая в лабиринте тропинок самый короткий путь к хирургическому отделению.

Мужа она нашла в ординаторской. Прихлебывая растворимый кофе из трогательной кружки с корабликами, он разъяснял молодому доктору детали предстоящей операции.

– Диана? Что случилось? – удивился он. – Посиди секундочку, я сейчас закончу Павла Ивановича воспитывать. Смена растет!

Розенберг окинул юного Павла Ивановича гордым взглядом, отчего тот потупил взор и очень быстро завертел в руках карандаш.

– А что? Руки золотые! Хочу ему завтра доверить самостоятельно сделать резекцию челюсти. Мне-то уже скоро на пенсию. Кофе будешь, Диана?

Она отказалась и скромно села в углу, под жутковатой таблицей с изображением расчлененного человека – таким способом одна известная западная фирма рекламировала свой шовный материал.

– Смотри дальше, – обратился Розенберг к Павлу Ивановичу и, быстро лизнув палец, перевернул страницу атласа. – На этом этапе главное остановить кровотечение. Ну-ка, покажи мне, где ты будешь искать артерию… Молодец. Я за тебя спокоен. Но все же попрошусь к тебе ассистентом, да?

– Конечно, Яков Михайлович.

Молодой доктор вскочил и, пробормотав, что ему срочно нужно в обход, покинул ординаторскую.

– Ну что?

– Ты только не волнуйся… – Диана запнулась.

– Да не тяни же! После такого вступления любой начнет волноваться. Что случилось?

– Мне позвонила Мила, до тебя ей никак не дозвониться… В общем, она приезжает.

– Неужели с Чесноковым поссорилась? – насторожился Розенберг.

– Слава богу, нет.

– Послушай! – Он вскочил со стула. – Давай говори уже! Что за манера у вас, баб, новости сообщать?

– Она приезжает прощаться с Дороховым, – быстро сказала Диана. – У него рак, оперироваться он не хочет. Страдать тоже не хочет.

– Так вот почему он интересовался эвтаназией! – Розенберг присвистнул.

– Но это так странно, Яша! Зачем сразу умирать? Почему он отказывается от операции? Неужели он не может к коллегам обратиться за помощью, ведь он сам врач?

– Может, потому и не обращается, что сам врач. Не хочет, чтобы эти самые коллеги за его спиной перешептывались… Такое иногда бывает.

– Но что же нам делать? Мила ужасно переживает. Она уже билет взяла.

Розенберг тяжело вздохнул:

– Придется и нам в Питер собираться.

Он встал и задумчиво посмотрел в окно. Снег по-прежнему валил стеной, таинственно синея в стремительно надвигающихся сумерках.

– Наверное, лучше ехать на поезде, – осторожно сказала Диана. – На машине по такой погоде опасно.

– Ты права, пожалуй. Покупай билеты на четверг. В пятницу у нас операций нет, потом выходные, на понедельник-вторник у главврача отпрошусь. Думаю, он мне не откажет. Я же местная звезда как-никак!

– Так вот, значит, зачем ты пригласил меня в гости! – кричал Колдунов в петергофской гостиной Розенберга. – Я сразу понял, что это неспроста! Последний раз еле тюрьмы избежали, так ты опять меня в авантюру втравливаешь!

– Нужно же помочь человеку.

– Тогда ты тоже так говорил!

– Прости, но тогда ты первый так говорил.

– И что получилось? Нет, Яша, не проси. Я даже не хочу вникать в подробности. Если нас чуть не расстреляли из-за обычной старушки, представь, что начнется, когда я зарежу известного профессора. Да все светила медицинской науки соберутся и меня дружно по асфальту тонким слоем размажут. Тебе-то что? Мне ведь одному отдуваться придется, ты-то в свою деревню родимую свалишь!

Розенберг пожал плечами и плеснул Колдунову в стакан виски. Жизнь в деревне не избавила его от любви к дорогим напиткам.

– Если хочешь, могу остаться. Но какой от меня толк, объясни. Я же не абдоминальный хирург, даже ассистировать тебе толком не смогу. И хватит орать, ты все равно согласишься.

Колдунов демонически захохотал.

– Конечно, куда я денусь с подводной лодки! Ведь именно Дорохов спас нас от тюрьмы. Зато сейчас я благодаря ему получу срок.

– Ты снимки посмотри, там все не так ужасно.

– Нет уж! Представляю себе, что я там увижу! Но послушай, если он ни к кому не обращался, кто же ему диагноз поставил?

– Он сам себе и поставил. И сам следил за развитием опухоли, чтобы момент не пропустить.

– Какой еще момент?

– Ты забыл, что ли? Дорохов ведь эвтаназию рекламирует…

– Ну вот и подкрепил бы свои разглагольствования личным примером! Насколько я знаю историю медицины, все великие врачи испытывали свои изобретения на себе.

– Он и собирался… – Помедлив, Розенберг залпом выпил свое виски. – Ты не представляешь, какого труда мне стоило уговорить его на операцию! Я объявил ему, что профессор Колдунов обладает воистину божественным даром исцелять самые безнадежные случаи. Профессор Колдунов творит чудеса! Так выпьем же за профессора Колдунова! – схватив бутылку виски, он заново наполнил стаканы.

Колдунов взял стакан и с задумчивым видом сел на диван. В гостиную вошла Диана, неся блюдо с бутербродами.

– Не понял, – сказал Колдунов. – Дорохов не хотел оперироваться, но ты его уговорил. Я не собирался оперировать, но ты меня почти уговорил. – Ян Александрович выделил слово «почти». – Ты, Розенберг, прямо как мать Тереза. Я понимаю, Дорохов спас нас с тобой от тюрьмы. Но ведь это же был его выбор – не лечиться. Ты-то тут при чем? Какое твое дело? И вообще, Михалыч, откуда ты обо всем узнал, в деревне своей сидя?

Розенберг с Дианой быстро переглянулись. Раскрывать семейные тайны даже близкому другу не стоило.

– Да так уж получилось, что узнал… Потом расскажу как-нибудь. Ну что, снимки будешь смотреть?

Пока Колдунов рассматривал снимки, Диана подкладывала ему бутерброды. Наконец он повернулся к Розенбергу.

– Ты знаешь, как уговорить дурака!.. Ладно уж, постараюсь сделать операцию в лучшем виде, пусть у Дорохова останется время пересмотреть свои взгляды. Завтра же решу вопрос с начальником академии, чтобы его госпитализировали. Денька три на подготовку, в конце следующей недели прооперируем. Но тебя, как я понимаю, здесь уже не будет?

– Да, меня на работе ждут… Да и в деревне бабки тоскуют, давление-то им некому мерить. Вот разве что Диана захочет остаться на недельку? Прильнуть к благам цивилизации? – Он повернулся к жене.

Она замялась.

– Если за Дороховым некому ухаживать, я могу взять это на себя…

– В этом нет никакой необходимости! – резко перебил ее муж. – Наймем сиделку, да и Мила будет его навещать…

– Мила? – удивился Колдунов. – Она-то с какой стати?

Первой нашлась Диана:

– Ольга Алексеевна, мать Милы, работала у Дорохова, и он помогал ей воспитывать ребенка, пока она не вышла за Яшу. А теперь Мила тоже хочет ему помочь. Но и я останусь. Нужно же будет лекарства покупать, готовить всякую диетическую еду. Ведь именно Дорохов спас моего любимого мужа от тюрьмы. – Она потянулась к Розенбергу и поцеловала его в начинающую лысеть макушку.

– С такой группой поддержки Дорохов точно поправится! – засмеялся Колдунов.

Отвыкнув от пробок, они чуть не опоздали на поезд. По эскалатору на Московском вокзале пришлось подниматься пешком, а потом бежать на перрон, расталкивая более предусмотрительных пассажиров.

В своей жизни Диана никогда не путешествовала, но ей всегда нравились суета вокзалов, стук колес, ржавые лужи на путях и кисловатый запах железной дороги. Когда-то в детстве она мечтала, как сядет на поезд и отправится на встречу со своей любовью…

Теперь ее поезд был готов к отправлению.

– Яша, Яша! – крикнула она на бегу.

Останавливаться было нельзя, поезд отправлялся через пять минут.

– Что? – Розенберг схватил ее за руку и прибавил ходу, решив, что она кричит оттого, что не успевает за ним.

– Ты меня любишь?

– Что за вопросы, зайчик? – На бегу он высматривал номер перрона на стенде с расписанием. – Шестой путь, давай поднажмем!

Шумно дыша, они подбежали к вагону, и Розенберг протянул проводнице паспорт и билет.

– Поторопитесь, – сказала та, – посадка заканчивается.

Но вместо того чтобы вскочить в вагон, Розенберг крепко обнял Диану.

– Поскорее приезжай, не засиживайся, – пропыхтел он. – Я без тебя вообще жить не могу…