Глава девятая

Наконец-то! Рабочий день закончился четыре минуты назад, и доктора, переодетые в гражданское, нетерпеливо ждали его, чтобы передать больных и разойтись по домам.

Иван одним прыжком оказался за столом:

— Давайте, мужики! Помирать никто не собирается? А с остальным как-нибудь справлюсь.

Под нос ему сунули толстую пачку историй «под наблюдение» и журнал дежурного врача.

— Все, идите. Разберусь.

Он принялся листать истории. В 17-й больнице Анциферов дежурил часто и больных знал. Сегодняшнее дежурство обещает быть спокойным. Может быть, он успеет за ночь набросать черновой вариант заключения для диссертации.

А пока самое время подкрепиться. Ваня поставил чайник и принялся с интересом изучать сверток, приготовленный утром Алисой. Так-так, котлеты, баночка салата, коржики и помидор. Очень хорошо. Только он соорудил бутерброд с котлетой, в ординаторскую влетела Оля Звягина, молодая, но способная докторша.

— Приветики, Ванечка!

— Салют! Котлету хочешь?

— Нет, спасибо. Вань, выручи, а? Подежурь за меня в воскресенье? Пожалуйста-пожалуйста! — Придав лицу скорбное выражение, Оля молитвенно сложила ручки.

— Сейчас, подожди, посмотрю свой гастрольный график. — Иван достал из портфеля блокнот, где, чтобы не перепутать, у него были записаны даты дежурств во всех трех стационарах. — Да, воскресенье свободно. Можешь на меня рассчитывать.

— А мне когда за тебя выйти?

— Никогда. Я уже женат.

Оля засмеялась:

— Отработать когда?

— Может, деньгами? — спросил он с робкой надеждой.

— Только натурой! С наличкой полный зарез! А хочешь, сегодня подежурю?

Ваня задумался. Что ж, приятно получить неожиданный выходной, когда настроился на работу. Будто он школьник и удрал с уроков.

— Давай. Я в журналах еще не расписывался. Только учти, ты за меня работаешь шестнадцать часов, а я за тебя — двадцать четыре. За восемь часов придется оказать мне множество мелких услуг.

Оля улыбнулась:

— Все продумано. Смотри, на следующей неделе я в пятницу, а ты в субботу. Придешь не к восьми, а к трем.

— Ладно. Сухпаек на столе, истории — вот. Побежал.

Пользуясь неожиданной свободой, Анциферов отправился бродить по торговому центру. Нужно было купить Алисе новогодний подарок, а у него, скачущего с работы на работу, никак не находилось для этого времени.

Он с удовольствием потолкался в парфюмерном отделе, но не смог выбрать подходящий аромат. К тому же беременным вредно пользоваться духами, а Ване хотелось найти такой подарок, который по-настоящему порадовал бы жену. Ей сейчас несладко, ей нужна забота и участие, а он не может заставить себя быть любящим мужем и отцом. Самый острый, самый волнующий период в жизни женщины она переживает одна, он не делит с ней радости ожидания ребенка. Изображать восторг он не мог, понимая, что это будет выглядеть пошло и фальшиво.

Впрочем, последнее время Алиса казалась вполне счастливой. Она то ли пообвыклась с ним, то ли таинство ожидания ребенка завладело всем ее сознанием, но жена пребывала в хорошем настроении и перестала смотреть на него так, словно каждую минуту ожидает упрека или обиды.

На манекене, выставленном возле мехового магазина, Ваня увидел красивую норковую накидку. Она была очень хороша — строгая, будто с женского портрета XIX века. Алиса будет великолепно в ней смотреться, подумал он, ей идет стиль «дворянское гнездо». Посмотрев на ценник, он ужаснулся и пошел в отдел сумочек, но накидка неудержимо манила его. Она должна принадлежать Алисе! Ваня взял в автомате стаканчик отвратительного кофе и сел в сквере перед торговым центром. Он не может позволить себе эту безумную трату, никак не может, особенно теперь, когда каждую копейку нужно откладывать на приданое для ребенка.

Но как приятно будет, загадочно улыбаясь, достать из пакета под елочкой эти меха и набросить Алисе на плечи! Она смутится и поймет, что на самом деле дорога ему.

Его так распирало от радости, что он решил не ждать Нового года. Он просто не вытерпит целую неделю. Подарит накидку сейчас, а под елку положит какую-нибудь ерунду! Размахивая пакетом, Ваня летел домой, предвкушая ее изумление. Она будет долго крутиться перед зеркалом, а потом обнимет его, они поцелуются, как никогда раньше. Сегодня рядом с ними не будет ни Зои, ни Васильева, только они вдвоем, муж и жена, которым хочется делать друг друга счастливыми.

Квартира встретила его пустотой. Он подумал, что Алиса вышла в магазин, и, улыбаясь, разложил норку на супружеской постели. Шелковистый, почти невесомый мех мягко искрил под люстрой и упоительно пах роскошью и соблазном. Сейчас Ваня совершенно не жалел, что отдал за это чудо две зарплаты со всеми надбавками и переработками.

Время шло, а жена не возвращалась. Даже если она ушла в магазин за три минуты до него, даже если там очередь, все равно должна уже вернуться. На глобальный шопинг у нее нет денег, а просто шататься по бутикам Алиса не любит.

Где она? Мобильный жена с собой не носила, опасаясь, что излучение повредит ребенку. Оставалось только гадать. В кино? У подружки? Маловероятно. Подружку она скорее пригласила бы к себе: пока муж на работе, можно устроить шикарный девичник. Ваня позвонил родителям Алисы, но Илья Алексеевич сказал, что сегодня они ее не ждут. О плохом Ваня не думал — если бы с Алисой случилось несчастье, ему сразу сообщили бы, ведь на ее обменной карте есть номер его мобильного.

Но почему она не поделилась с ним планами на вечер?

Да потому, что отправилась к любовнику!

О таких вещах жены обычно мужьям не сообщают.

Он гнал от себя эту жуткую, отвратительную мысль, но не находил других объяснений Алисиного отсутствия. Куда еще может пойти женщина, пока муж на дежурстве?

Ночевать она, разумеется, придет домой. Удивится, что он дома, испугается, но быстро опомнится и наплетет всякого вранья, которое он никогда не сможет проверить и будет мучиться неизвестностью.

Он схватил куртку и выбежал из дома.

В административном крыле светилось только одно окно. Окно бывшего Зоиного кабинета. Сейчас там обитал генерал Васильев.

Иван вошел в крыло через приемное отделение, вяло ответил на приветствия дежурной службы и подбежал к охраннику.

— Дядя Леня, дай ключи от второго коридора.

— Зачем тебе?

— Ну дай! Я в учебной комнате диск забыл, а там важные документы.

— Завтра возьмешь.

— Мне с утра надо его на кафедру сдать. Дядя Леня, ты же меня знаешь! Я быстренько.

— А в учебную комнату ты как попадешь, умник? От нее у меня ключей нет.

— А у меня есть, — соврал он.

— Ладно, бери. Только запри потом все как следует.

Охранник протянул ему плоский ключ, к которому кусочком бинта был привязан кусок медицинской клеенки с надписью «№ 2».

Ваня отметил, что дверь в административное крыло закрыта только на один оборот, значит, внутри точно кто-то есть. Волнуясь, он тихо подошел к Зоиному кабинету. Из-под двери выбивалась тонкая полоска света.

Когда Зоя была жива, он с одного взгляда научился определять, у себя она или нет. Если Зоя сидела в кабинете, всегда оставляла дверь приоткрытой, если принимала пациента и не хотела, чтобы ей мешали, закрывала ее на защелку, и тогда дверь неплотно прилегала, и Ваня знал — нужно подождать. Если Зоя находилась в клинике, запирала кабинет на маленький английский замок, он держал крепче защелки. Тогда Ваня отправлялся искать любимую в палатах или в операционной. И только если в щели между дверью и наличником виднелись железные штыри, это значило, что Зоя уехала и сегодня в академию уже не вернется.

Сейчас кабинет был закрыт на защелку… Это исключало спасительную версию, что Васильев, уходя домой, просто забыл выключить свет.

Иван остановился в нерешительности. Мало ли какие дела могут быть у генерала в восьмом часу вечера! Может быть, ведет деловые переговоры, а может быть, и любовь крутит, но не обязательно же с Алисой! Однако стоять под дверью и ждать, пока Васильев закончит спать с его женой, он не мог.

Иван деликатно постучал. Никто не ответил.

— Виталий Александрович, откройте, я знаю, что вы здесь!

Молчание. Если бы Васильев не делал ничего предосудительного, обязательно бы отозвался. Ваня забарабанил в дверь изо всех сил:

— Открывайте!

Щелкнул замок.

Васильев и Алиса стояли с ужасно растерянным видом. Ваня не думал, что ему будет так больно видеть их вместе. Васильев протянул ему руку, он отшатнулся, как от ядовитой змеи.

— Послушайте, Иван, — тихо сказал Виталий Александрович, — это совсем не то, что вы подумали. Между нами ничего нет.

— За идиота меня держите?!

— Мне просто нужно было обсудить с Алисой некоторые служебные вопросы.

— В восемь вечера? При закрытых дверях? Я не говорю о том, что она у вас больше не работает.

— Ваня, прекрати! Зачем устраивать сцены? Ты все знал, когда на мне женился, знал, что мы с Виталием любим друг друга!

— Ах вы любите друг друга? — заорал Ваня. — Так что ж вы любовь свою в дерьме валяете? Любите, так умрите друг за друга, а не трахайтесь по углам! Тоже мне, Ромео в погонах! Ты же ее своей любовью вонючей в девочку по вызову превратил!

— Зачем же оскорблять?

— В общем, так, Алиса! Грех я твой прикрыл, но блядство покрывать не собираюсь. Делайте что хотите! Любишь ее — пожалуйста, бери! Хотите быть вместе — живите, квартира есть! Я за полчаса вещички собрал, и все, нет меня.

— Иван, прошу вас, успокойтесь! Не надо кричать, сейчас сюда сбежится вся клиника. Давайте вести себя как цивилизованные люди.

— Значит, не хочешь на ней жениться? Тогда сиди дома и к чужим женам не лезь! А ты, Алиса, если желаешь блядствовать, так блядствуй на здоровье, только без меня! Другого дурачка себе поищи! Все, я пошел! А вы тут ведите себя как цивилизованные люди!

Он в горячке прошел несколько шагов по коридору и остановился. Нельзя оставлять Алису одну. Васильев сейчас быстренько рванет домой, к жене, и Алиса останется одна, растоптанная и уничтоженная. Куда она пойдет?

Она не пыталась оправдываться, врать, сказала, что любит Васильева. А Ваня никогда ей не был нужен. Будет ли ей хорошо, если сейчас он уведет ее с собой? Ведь нельзя сделать человека счастливым против его воли.

Осчастливить нельзя, но уберечь от греха, удержать на краю пропасти, даже если человек сам туда стремится, — можно. И даже нужно. Он взял на себя ответственность за судьбу Алисы и обязан ее спасти. Да, она предала его, предала все надежды на счастливую жизнь, полную уважения и доверия, с презрением отвергла его добрые порывы, но сейчас не время обижаться на нее. Она одурманена любовью и не понимает, что творит, а он, хоть оскорблен до глубины души, все же сохранил ясность рассудка и поэтому сильнее. А сильный должен выручать слабого, это закон.

Он распахнул дверь, краем глаза заметив, что Васильев раздраженно надевает пальто, а Алиса потерянно стоит возле окна.

— Пошли домой, — сказал он и потянул ее за руку. — А ты, сука, учти: если я тебя еще раз увижу около Алисы, порву.

Виталий Александрович остановил его на пороге:

— Надеюсь, Иван, вы будете держать себя в руках?

— Сами разберемся.

— Прошу вас, не ругайте ее. Она действительно ни в чем не виновата. Вы же знаете, она ждет от меня ребенка, вот мы и встретились обсудить, как я смогу помогать в его воспитании. Только и всего. Естественно, мы не хотели это афишировать, поэтому увиделись тайно, и я надеюсь, Иван, вы тоже будете держать язык за зубами. Не беспокойтесь, я обязательно буду давать деньги на малыша.

Ване стало очень противно.

— Значит, так, — сказал он спокойно, — здесь нет никаких твоих детей. Это моя жена и мой ребенок. И моя жена никогда не понесет в дом деньги от постороннего мужика, так что даже не предлагай. Раз и навсегда запомни — тебя в нашей жизни нет, не будет и никогда не было.

По пути домой оба подавленно молчали. Ваня крепко держал ее за локоть, опасаясь, что в душевном ослеплении Алиса убежит, наделает глупостей. Несколько раз она пыталась вырвать руку, но он процедил: «Не дергайся», — и она перестала.

Открыв дверь, он грубо втолкнул ее в прихожую, так что Алиса еле удержалась на ногах. Обретя равновесие, она молча сняла уличную одежду и скрылась в ванной. Ваня решил, что жена собирается сидеть там полночи и рыдать, но через десять минут Алиса, в домашнем платье и со свежей прической, была уже в кухне.

— Приготовить тебе ужин? — спросила она спокойно.

— Нет, благодарю.

— В таком случае я посижу часик за компьютером, если ты не против. Надеюсь, завтра твоя статья будет полностью готова.

Иван изумленно сглотнул. Что это, потрясающее самообладание или бесстыдство? Он всегда знал, что Алиса в отличие от большинства женщин умеет держать себя в руках, ему ни разу не приходилось видеть, чтобы она потерялась в критической ситуации, но такое… Ее застукали с любовником, а она преспокойно садится писать статью. «Твою, между прочим, статью, Ванечка», — ехидно заметил внутренний голос.

Укутав живот толстым одеялом, якобы гасящим электромагнитные волны от компьютера, Алиса устроилась за письменным столом и застучала по клавиатуре.

Он стоял в дверях, тупо глядя на нее. Он так хотел жить с ней спокойно и честно! Пусть не любил, пусть никогда не сходил по ней с ума, но он уважал Алису и привык на нее надеяться. Знание, что она есть на свете, сообщало его душе покой и уют. Он думал, раз она любила и едва не разрушила всю свою жизнь этой любовью, то будет ценить его надежное и верное плечо, которое он подставил ей в трудную минуту. Он думал, она будет ему благодарна. А она просто использовала его как ширму для своих любовных дел!

Щелчки клавиш прекратились. Алиса внимательно смотрела на него:

— Ты что-то хочешь мне сказать?

— Хочу. Что ты шлюха.

Она пожала плечами:

— Да, после сегодняшнего вечера это трудно отрицать. Если у тебя все, разреши, я продолжу. У тебя будут проблемы на кафедре, если завтра ты не сдашь текст.

— Алиса, ё-моё, что ты творишь-то? — Он подбежал к ней, схватил за локти и встряхнул. — Опомнись, приди в себя! Ты, беременная, валяешься с мужиками, как будто так и надо! А что будет, когда ребенок родится? Дальше станешь таскаться? При ребенке?

Она молчала, смело глядя ему в глаза.

— Или я напрасно тебя обвиняю? Может, ты действительно встречалась с ним только обсудить его участие в воспитании малыша? Скажи, что так, я поверю. Клянусь тебе, я поверю!

— Нет, Ваня, не только обсудить. Я возобновила отношения с Васильевым через два месяца после свадьбы. — Алиса вздохнула. — Просто я жить без него не могу, понимаешь?

— Не понимаю. Как это не можешь без него жить? У вас что, одна печень на двоих? Или общие почки? Не можешь жить! Не хочешь, так вернее! — Иван расхаживал по комнате. — Ты не хочешь ни в чем себе отказывать, хочешь получить от жизни удовольствие, даже если за ним приходится нырять в дерьмо! Ты просто не хочешь никакого труда и лишений, вот и придумала такую возвышенную отмазку: ах, не могу жить без козла, который меня трахал как хотел и когда хотел, не заботясь о последствиях! Расхлебывать эти последствия вы милостиво предоставили мне! Нашелся придурок, взял жену с чужой начинкой, ой, как здорово! А раз он такой идиот, чего его стесняться, будем срать ему на голову!

— Ваня, не говори так! Ты сам знаешь, я не хотела тебя обидеть. Ты должен меня понять, ты же сам жить не мог без Зои Ивановны!

Он затормозил. Ему совсем не хотелось, чтобы имя любимой женщины упоминалось в этом грязном разговоре.

— Да, я любил ее, — сказал он глухо, — я готов был отдать все, что у меня есть, и все, что когда-нибудь будет, лишь бы только она не умирала. Но ее нет, и никто этого изменить не может. Мне очень плохо без нее, это правда. У меня сердце переворачивается, когда я думаю, что, сложись все иначе, на твоем месте была бы она, это тоже правда. Но я могу без нее жить. Мне трудно, мне тяжело, но я могу.

Помедлив, Алиса протянула руку, словно хотела обнять его, но тут же отдернула. Он увидел, как покраснели ее щеки, на глазах появились слезы. Иван первый раз видел, как она плачет.

— Прости меня, — прошептала она.

Он тяжело сел на старый, рассохшийся венский стул. Ножки шатались, хрупкое фанерное сиденье угрожающе поскрипывало. Алиса отвернулась от него, чтобы он не видел, как она пытается успокоиться. Он подал ей носовой платок. «Она плачет не от того, что виновата, а из сочувствия к моему горю, — зло подумал он. — Получается, я тоже должен сейчас зарыдать: ах, бедная Алиса, как ты страдаешь, что не можешь быть вместе со своим мудаком-генералом, как я переживаю за тебя! Отлично! Всегда теперь будем сидеть и утирать друг другу слезы — «Ах, ты несчастный! Ах, ты несчастная! Как нам обоим не повезло!» Вот это жизнь!»

— Прекрати реветь, — скомандовал он звенящим от гнева голосом. — Приди в себя и сейчас же поклянись мне, что больше никогда не будешь знаться с Васильевым!

— Ваня… Не требуй от меня того, что я не могу! Ты же меня не любишь, какое тебе дело, с кем я встречаюсь?

— Да ты сдурела, что ли, совсем? — заорал он. — Что ты выделываешься со своей любовью? Любишь — не любишь, какая разница? Мы с твоим отцом тебя из дерьма вытащили, думаешь, легко было? Отец передо мной, посторонним человеком, унижался, просил… Думаешь, ему легко было признаться, что вырастил дочь-проститутку? Думаешь, он очень хотел оказаться у меня в долгу? Он мог сказать: «Нагуляла, доченька, хрен знает от кого, вали теперь на все четыре стороны! Пусть о тебе заботится кто тебя трахал, а мое дело сторона!» Но он переступил через себя ради твоего спасения. А мне просто было девку с чужим ребенком взять, как считаешь? Не так уж плохо я жил, поверь, чтобы ради квартиры и хорошей работы такой хомут себе на шею надевать! Я женился, потому что хотел помочь тебе выправиться, больше нипочему! Мы столько сил положили, чтобы вытащить тебя из выгребной ямы, в которую ты с такой радостью нырнула, так старались устроить твою жизнь и жизнь твоего ублюдка, которого ты нагуляла в своем любовном угаре, а ты плевать хотела на все наши усилия! Ладно я, хоть отца бы пожалела! Мы тебя вытащили, отмыли, а тебя тянет обратно в грязь! Почему? Может быть, потому что ты сама — грязь?

— Может быть, — холодно сказала Алиса.

Она справилась с волнением и теперь слушала его так, словно он рассказывал ей про особенности острых психозов, а не осыпал оскорблениями.

— Я тебя, значит, не люблю. Хорошо, пусть так! Но я помог тебе в трудную минуту, я делал все, чтобы ты могла уважать себя и спокойно вынашивать ребенка! Разве я не заслужил хоть немного уважения с твоей стороны? Нет, зачем? Ты спокойненько вытерла об меня ноги и помчалась к уроду, который задурил голову неопытной девке и даже не счел нужным нормально предохраняться! Зато он тебя любит, и поэтому можно простить ему любую подлость! Да и самой сделать любую подлость ради него, почему нет? Любовь же, не хрен собачий! Алиса, поверь мне не как обманутому мужу, а просто как опытному взрослому мужику: если он тебя трахает, когда ему хочется, это не любовь. Он пользуется твоими чувствами, чтобы получать от тебя секс, ничего не стоящий ему ни в моральном, ни в материальном смысле. Вот и все. Ты для него даже не любовница, а так… женщина-унитаз. Захотел — справил нужду и забыл до следующего раза. А все его слова про неземную страсть значат не больше чем шум сливного бачка.

— Ваня, мы можем при обсуждении наших амурных дел отойти от аналогий с канализацией? — Алиса вдруг тонко улыбнулась, а у Вани неожиданно прошла вся ярость, вся обида. Не мог он орать и беситься, когда рядом такой спокойный и уверенный в себе противник. Она не может быть по-настоящему спокойна после всех оскорблений, что он на нее обрушил! Даже если ей и безразлична судьба их брака. Наверняка душа ее бурлит и негодует, но Алиса крепко держит себя в руках. Значит, она сильнее его.

Он шумно выдохнул и энергично потер лоб.

— Ладно, все!

Он вышел на кухню и закурил в форточку, чтобы успокоиться. Огляделся. Маленькая кухонька радовала глаз почти хирургической чистотой и в то же время уютом, который может навести только женская рука. Поначалу Алиса оказалась не самой хорошей хозяйкой, в ее семье были немного другие стандарты порядка, чем те, к которым привык он. Например, жирные брызги на кафеле, нагар на кастрюлях и захватанные краны не считались Алисой за грязь, она просто их не видела, а Ване все это было как нож в сердце. Но он принимал жену как есть, вместе с ее хозяйственными недостатками, и не считал, что она должна вести дом именно так, как необходимо ему. Ваня сам мыл плиту и драил кастрюли железной мочалкой. Алиса сердилась, думала, он делает это не из любви к чистоте, а ей в упрек, гнала его из кухни, но, надо отдать ей должное, быстро научилась сама наводить идеальный порядок.

Он заглянул в холодильник. Суп, заготовка для утренних сырников, а на нижней полке размораживается мясо.

Завтра утром он проснется, не глядя, сунет руку в шкаф и вытащит чистую и отглаженную рубашку, не говоря о белье.

Все обязанности жены Алиса выполняет безупречно, так, может быть, пусть ее? Пусть играет в великую любовь, известно же: чем круче романтика на стороне, тем больше уюта в доме. Она так молода, ей так нужны высокие чувства, а Ваня, со своей выжженной горем душой, не может ей ничего дать. Пусть тешится с Васильевым, кто знает, вдруг генерал действительно ее любит?

Он выкинул окурок и побрел в спальню. На кровати сиротливо валялась норка, в ссоре Ваня совершенно забыл о своем подарке. Грустно хмыкнув, он аккуратно сложил мех и спрятал в шкаф, на верхнюю полку, где в специальных пакетах, пересыпанные лавандой, хранились летние вещи и ткань на его новую форму. Дарить накидку сейчас было нельзя, ведь каждый раз, надевая ее, Алиса будет вспоминать эту ссору. Он разобрал постель и собрался чистить зубы, но вдруг подумал, как грустно и тяжело Алисе сейчас одной. Любовник предал в очередной раз, муж оскорбил, а под сердцем зреет дитя, не нужное никому, кроме нее. «Свинья ты, Ваня! — сердито сказал он своему отражению. — Орешь на беременную женщину, а еще врач! После таких встрясок неврастеники родятся!»

Алиса сидела за компьютером, обхватив голову руками.

Он подошел, тронул за плечо:

— Алиса, прости меня!

— Ничего, — глухо сказала она, — я это заслужила.

— Алиса, я хочу извиниться только за то, что назвал нашего ребенка ублюдком. Клянусь, больше это не повторится! Ты можешь быть совершенно уверена в том, что я буду относиться к нему как к родному.

— Ваня, все, что ты говорил, — правда. Я прошу тебя только об одном. Не уходи от меня сейчас, а то получится нечестно. Ты выполнил все условия договора, а я тебя кинула. Будем жить как соседи, ведь у нас две комнаты.

Он опустился на корточки и отвел ее руки. Алиса плакала, он поцеловал ее в мокрые глаза.

— Не выдумывай. Я твой муж и останусь с тобой, что бы ни случилось.

Она всхлипнула.

— Не бойся, я тебя не покину. Мы связаны на всю жизнь, только вот, понимаешь, какое дело… Я пытаюсь тянуть нас наверх, к свету, а ты почему-то стремишься вниз. Кто из нас победит, я пока не знаю.

— Я больше не пойду к нему. Ни за что не пойду.

— Я знаю.

— Прости меня! Прости, пожалуйста!

— Уже простил. Теперь главное, чтоб ты сама себя простила.

Тяжелые авоськи оттягивали руки, но поверх картошки и подсолнечного масла лежала яркая книжечка нового детектива, и Жанна предвкушала вечер увлекательного чтения. Сейчас она быстро закончит с домашними делами, покормит Верочку обедом и завалится на диван, под уютный клетчатый плед, который недавно купила с премии. В углу мирно бормочет телевизор, Верочка сидит над уроками, что еще нужно для счастья?

Возле подъезда Жанна заметила маленькую унылую фигуру. Герман, одноклассник дочери, ковырял в земле какой-то палкой.

— Привет! — Она перехватила сумки в одну руку и нашарила в кармане ключи.

— Здрасьте, тетя Жанна! А Вера когда придет?

— Не знаю, Герман. Сегодня в студии важная репетиция. Да ты заходи.

Герман горестно вздохнул и подтянул лямки рюкзака, который был едва ли не больше его самого.

— Давай, давай! — Она потрепала его по коротко стриженной макушке. — Будем пить чай и ждать Верочку. У меня, между прочим, пироги с яблоками есть.

— Спасибо, тетя Жанна!

Они поднялись в квартиру. Год назад Жанне удалось выбраться из коммунального рая. После того как ее покинул Альберт, она отчаялась устроить свою женскую судьбу. Слишком тяжело, слишком болезненно, когда мужчины отвергают тебя, словно ты бракованный товар. Надежда на счастье, которой живут многие одинокие женщины, оказалась для Жанны не поддержкой, а непосильным грузом, ведь мечтать о том, что никогда не сбудется, — только растравлять себя.

«Мне не повезло, попытки создать семью не удались, — говорила она себе. — Я боролась за счастье, но проиграла, остается только признать свое поражение и жить с тем, что есть, не ввязываясь в битвы, на которые больше нет ни сил, ни средств. Наголову разбитая армия не может штурмовать неприступные крепости! Приходится капитулировать и тихо возделывать тот клочок земли, который оставили тебе победители».

Она очень тосковала по Альберту и, чтобы отвлечься, поступила заочно учиться на инженера по медоборудованию. Эта тяга к знаниям, вызванная отчаянием, неожиданно принесла материальные плоды. Больница приобрела компьютерный томограф, и Жанну назначили его обслуживать.

Они работали вдвоем — врач давала заключения по снимкам, а Жанна следила за аппаратом, проводила техническое обслуживание и делала исследование. Компьютерная томография стоила дорого, очередь «по полису» тянулась на два-три месяца, и Жанна с докторшей, обе одинокие матери, отчаянно мухлевали. «Бизнес-план» у них был такой — половина исследований через кассу, остальное — на руки. Впрочем, они никогда не зарывались, сотрудникам и их знакомым делали все сразу и бесплатно и никогда не отказывали, если врачи просили об экстренном исследовании. Поэтому никто не стремился открыть администрации глаза на их аферы.

«Работать на компьютерном томографе — это все равно что иметь собственную нефтяную скважину», — довольно думала Жанна, каждый день унося домой тысячу наличными, а то и больше. Впрочем, привычка к скромной, почти аскетической жизни у нее осталась, она не начала безудержно тратить деньги на дорогую одежду и хорошую еду, как делают многие внезапно разбогатевшие люди. Жила как раньше, истово откладывая на квартиру и образование дочери.

В прошлом году она наконец-то выработала стаж, позволяющий получить служебное жилье в личное пользование, и обменяла свою комнату на крохотную двушку. Доплаты хватило только на малюсенькую распашонку с такими узкими коридорчиком, санузлом и кухней, что свободно передвигаться в них мог бы только древний египтянин, как его изображают на картинках, но Жанна была счастлива.

Теперь все силы были брошены на воспитание Верочки. «Моя жизнь не задалась, пусть хоть у нее удастся», — думала Жанна, словно заново переживая свою юность вместе с дочерью. Она чувствовала себя перегноем, почвой, на которой растет прекрасный цветок, и радовалась, что ее жизненных соков хватает для развития этого цветка.

Дочь росла удивительной красавицей, не похожей ни на миловидную Жанну, ни на своего симпатичного, но весьма заурядного внешне отца. Это было настоящее чудо с огромными глазами, сияющими радостью и добротой.

С детства Жанна не знала с ней хлопот, все, что приходится с хрустом и сопротивлением вбивать детям в голову, Вера будто знала от рождения. В их маленькой семье никогда не случалось скандалов, связанных с принуждением к учебе или помощи по дому. Даже в самые тяжелые времена дочка с пониманием, странным и удивительным для такого маленького ребенка, относилась к финансовым трудностям матери и не требовала себе ничего сверх того, что Жанна могла дать. С младенчества Верочка была верным товарищем, плечом к плечу бредущим с ней по трудному пути, который уготовила Жанне судьба. Пятидневка так пятидневка! Задерживают зарплату? Ничего, переходим на гречку! Мама работает в две смены? Плохо, конечно, но раз иначе нельзя, поддержим ее отличной учебой и приготовим обед, чтобы хоть как-то облегчить ей жизнь!

Разве можно променять такое сокровище на какого-то мужика, думала Жанна и жила теперь только ради дочери.

Вера очень хорошо танцевала и пела, и с шести лет Жанна отдала ее в лучшую театральную студию города. Приходилось без конца перекраивать рабочий график, выходить по субботам, меняться сменами, чтобы возить ребенка, но дело того стоило. В кружке с детьми очень серьезно занимались, ставили голос, учили играть на фортепиано, а от занятий танцами Вера приобрела прекрасную осанку и великолепную спортивную форму. Преподаватели находили у нее большие способности, но больше всего любили за усидчивость, трудолюбие и хороший, легкий характер. Один раз старая балерина, ведущая у детей хореографию, сказала Жанне: «Это не вы нам, а мы вам должны платить за то, что воспитали такую дочь!» Жанна зарделась от похвалы и принялась уверять старушку, что она ни при чем, такой Вера получилась от природы.

Она поставила перед Германом большую чашку чаю и блюдо с пирогами:

— Налетай! Или, может быть, покормить тебя обедом?

— Спасибо, тетя Жанна, я лучше Веру подожду.

— Тогда ешь пока пироги. У тебя растущий организм, требует много калорий.

— Угу, растущий. — Герман сокрушенно набил рот пирогом.

Он едва доставал Вере до носа и очень переживал из-за своего маленького роста. Вообще этот мальчик словно явился из других времен и напоминал Жанне пионера, причем не циничного пионера ее детства, а настоящего, праведного пионера из книжек про Васька Трубачева и Володю Дубинина, которые ей когда-то читала бабушка. В красном галстуке и белой рубашке с золотыми пуговицами и эмблемой костра на рукаве. Герман мечтал стать летчиком и готовился в Суворовское училище. Чтобы пройти в училище по физическому развитию, он истово занимался спортивной гимнастикой, и у Жанны каждый раз замирало сердце, когда она вместе с Верой ходила на соревнования и смотрела, что он вытворяет на кольцах или перекладине. С третьего класса Вера была его кумиром, не просто дамой сердца, а лучшим другом, высшим авторитетом и объектом для защиты.

Он тоже рос в неполной семье, Жанна хорошо знала его мать и общалась с ней. Это была милая, но слабая женщина, созданная для семейного уюта. До двадцати лет она мирно росла при папе с мамой, потом они с рук на руки передали ее мужу, сильному дядьке, с которым она не знала тревог и забот, и когда тот внезапно умер, мама Германа так и не смогла осознать, что теперь придется пробиваться самостоятельно. Она так и работала лаборантом на кафедре, на должности, специально созданной для обеспеченных семейных дам, чтобы они не скучали дома, приносила домой крошечную зарплату и не понимала, что сыну нужно не только трехразовое питание и нежный поцелуй перед сном.

— Ты что такой грустный? — спросила Жанна, подливая ему чаю. — Придет Вера, никуда не денется.

— Может, я ее встречать пойду?

— Не надо, сиди! Еще разминетесь по дороге. Так что случилось-то у тебя?

— Физичка трояк в четверти выводит!

— Ладно, наплюй! — посоветовала Жанна беспечно. — У Веры тоже в прошлом году была тройка по русскому, но она быстро исправилась и сейчас отличница. Кто не падал, тот не вставал! Возьми лучше еще пирожок, сразу полегчает.

— Меня из-за этой тройки в Суворовское не примут. — Герман тяжело, с подвыванием вздохнул.

Жанна поняла, что имеет дело с большой человеческой трагедией. Бросив разделывать мясо, она вытерла руки о передник и села напротив парня, подперев щеку кулаком.

— Ты же такой умный! Как тебя угораздило-то? Бесился на уроках, что ли?

— Да нет! Пока она новую тему объясняла, я на сборах был. Сами знаете, какая там учеба. Вернулся в школу, чувствую — не понимаю ни фига. А она так орет, что у меня вообще мозг взрывается!

— Герман, ты будущий летчик, — сказала Жанна строго. — Тебе нельзя быть таким чувствительным к внешним раздражителям! В небе, думаешь, мало помех? Ветер, гроза, снегопад там, я не знаю… И среди всего этого безобразия ты должен будешь сохранять хладнокровие и твердо следовать заданным курсом. А ты теряешься от воплей родной учительницы! Какой ты после этого пилот?

— Вот и получается, что никакой.

— Что ж Вера с тобой не позанималась? Бросила друга на произвол судьбы?

— Она занималась, тетя Жанна. Просто она тоже эту тему не понимает.

— Интересное дело! Откуда у нее тогда пятерка?

— Ну, она формулы выучила и подставляет, а в чем там суть, мы так и не поняли.

— А тебе что помешало формулы выучить?

— Я выучил. Просто я не умею, когда не понимаю. Вера умеет, а я нет. Домашку я всю у нее списывал, а на контрольных или у доски… — Он махнул рукой в полнейшей безнадежности.

Жанна потрепала его по плечу. Так дела не делаются, подумала она грустно. Учительница должна понимать, что ребенок пропустил занятия по уважительной причине. Прежде чем объявлять войну, нужно было дополнительно с ним позаниматься. Но зачем ей тратить время на этого бесперспективного ребенка? Мать Германа не участвует в школьной жизни, не имеет никаких полезных знакомств, а на первое сентября и День учителя приносит скромные цветочки. Она никогда не ходит скандалить, если с Германом обходятся несправедливо, так зачем с ним церемониться?

В нелегком деле получения образования бедняге приходится полагаться только на себя…

— Неужели из-за этой несчастной тройки тебя могут не принять в училище?

— Конечно! Это же профильный предмет!

— Тогда я вообще не понимаю, о чем вы думали! Зачем дожидались, пока трояк в четверти замаячит? Неужели трудно было ко мне подойти и попросить объяснить? Я все же инженер, а не просто тетенька с улицы. Ладно, Герман, прорвемся! План такой: я схожу в школу, поговорю с физичкой, чтобы она пока тебе оценку не ставила. А дальше мы с тобой садимся и каждый вечер плотно занимаемся. Я в этих штучках соображаю, ты тоже не дурак, все у нас получится. Осталось только Светлану Филипповну уговорить, это самый слабый пункт. Как ты думаешь, она еще в школе?

Оставив Германа дожидаться Веру и приказав, чтобы они суп именно поели, а не покормили им унитаз, Жанна побежала в школу. Зная, что дочь пойдет по гуманитарной стезе, она общалась только с преподавателями литературы и истории и физичку никогда раньше не видела.

Уроки давно закончились, и длинный школьный коридор был совершенно пуст.

Из учительской к ней выплыла молодая дама, общими очертаниями похожая на авианосец. Строгий костюм облекал ее тело подобно броне. «Ого, вот это балкон! — восхищенно подумала Жанна. — Как бедным детям учить физику, если в классе сначала появляется бюст, а потом уже, ближе к концу урока, сама Светлана Филипповна».

Жанна вдруг хихикнула. У них в училище сестринское дело преподавала дама с удивительно монументальной попой, простиравшейся параллельно уровню моря. Студентки, жестокие молодые дурочки, дали ей кличку Пылесос. Пока дама, объясняя новый материал, курсировала между рядами, они клали ей на попу маленькие клочки бумажки, заключая пари — упадет до конца занятия или нет. Увы, людям с яркими физическими особенностями очень тяжело работать с детьми.

— Здравствуйте, я мама Веры Ерохиной. — Жанна потупилась, словно школьница, застуканная со шпаргалкой.

— Слушаю вас.

— Я насчет Германа Вельковского…

— В чем дело? Да, они у меня на уроках сидят вместе, но Герман не мешает вашей дочери. Нет никакого повода их рассаживать.

— Да нет, меня очень устраивает это соседство. Я просто волнуюсь за его оценку в четверти. Скажите, тройку ставить очень необходимо?

Бюст возмущенно колыхнулся.

— Это неизбежно. По текущим оценкам ничего другого не выходит.

— Светлана Филипповна… — заныла Жанна, — давайте как-нибудь постараемся… Мальчик хочет в Суворовское поступать, а для этого ему нужна хорошая ведомость!

— Если она так ему нужна, мог бы лучше заниматься!

— Оступился ребенок, с кем не бывает! Герман хочет защищать родину, у кого еще из современных парней вы видели такое желание? Да они, наоборот, только и мечтают от армии откосить, а Герман сам туда рвется! Неужели вы можете лишить родину бойца?

— Я не министр обороны, — фыркнула физичка.

— Но я не прошу вас завышать ему оценку. Мы с ним позанимаемся, наверстаем… А в конце четверти вы его проэкзаменуете и поставите то, что он заслуживает.

— Так вы сами хотите обучать его? — мрачно спросила учительница.

— Да, у меня высшее техническое образование, — произнесла Жанна с гордостью.

— Ладно, попробуйте. Мне даже интересно, что из этого получится.

— Дети! — закричала Жанна с порога. — Прекрасные новости!

Вера с Германом вышли в коридор.

— Во-первых, вы суп ели?

Они закивали слишком убедительно.

— Ладно, не важно. Физичка согласилась пока не рисовать тебе трояк. Так что давай заниматься, прямо сегодня и начнем.

— Здорово, — улыбнулась Верочка. — А у меня тоже новость. Представляешь, у нас в студии был конкурс, и меня выбрали на главную роль в сериале!

— В смысле? — Жанна оторопело села прямо на галошницу.

Вера обняла ее и расцеловала:

— Не волнуйся, мама, все хорошо. К нам приходили с телевидения, устроили такой зверский кастинг, ух! Короче, я буду маленькая ведьма вроде Сабрины, а Катю с Ирой взяли на роли моих подружек. Вот, продюсер оставила карточку, сказала, чтобы ты с ней срочно связалась и пришла подписать контракт.

Жанна машинально вертела в руках маленький прямоугольник со щегольским золотым обрезом.

— И ты хочешь сниматься в этом сериале?

— Мам, ну ясное дело!

— Маленькая ведьма! Тебе и играть ничего не придется.

— Ну и не придется! — Вера засмеялась.

— А вдруг сериал дурацкий? Хотя почему «вдруг», наверняка дурацкий, у нас других не бывает.

— Мама! Ты же знаешь, как я хочу быть артисткой, а это такой шанс! Может быть, я стану звездой!

— Господи, да зачем тебе? Гораздо интереснее заниматься любимым делом в маленьком театрике, чем кривляться для огромной толпы. Ну станешь ты звездой, кумиром миллионов, но какое тебе дело до этих миллионов? Знаешь, как говорила Раневская: поклонников толпы, а в аптеку сходить некому.

— А я думала, ты обрадуешься!

— Я радуюсь. В принципе. А ты, Герман, что скажешь?

Будущий летчик энергично почесал в затылке.

— Вот видишь, Герману тоже это не нравится.

— Почему не нравится? — возмутился он. — Нравится. Все равно, если меня на будущий год возьмут в Суворовское, мы не сможем каждый день встречаться.

Особой радости в его голосе, впрочем, не было. Жанна сообразила, что дети все уже обсудили до ее прихода и сейчас Герман озвучивал аргумент, выдвинутый Верой.

Жанна махнула рукой и отправилась в кухню, доделывать обед на завтра. Дети потянулись за ней.

— Выбирай сама, — сказала Жанна, прикручивая к столу мясорубку. — Контракт я, конечно, подпишу, но ты еще раз хорошенько обдумай свое решение.

— Мама, что тут обдумывать? Это же так классно, мне все девчонки завидуют! У меня появится опыт работы перед камерой, и в театральный институт больше шансов будет поступить! А потом мне же деньги заплатят, представляешь?

— Обошлись бы без этих денег, — буркнула Жанна, налегая на ручку мясорубки.

— Ты же сама сто раз говорила, что человек должен зарабатывать!

— Вот именно — зарабатывать! Понимаешь, Вера, продавать свой труд почетно и достойно, а продавать себя — самое низкое занятие на свете! А ты пока, боюсь, не понимаешь разницу.

— Не бойтесь, тетя Жанна! Вера понимает.

— Ты думаешь?

Герман коротко и серьезно кивнул.

— Ну, раз так… Под твою ответственность, Герман. Только прошу тебя, Вера, относись к этим съемкам просто как к работе, а не как к смыслу жизни.