Глава 5

После чаепития прошла неделя. Константин больше не появлялся в магазине, и Женя решила, что он послушался Наталью Павловну. Это было очень обидно. Значит, опекунша оказалась права, и он просто хотел ее соблазнить.

Женя нисколько не влюбилась, вот еще! Но почему-то без него у нее стало пусто на душе.

Близился к концу очередной рабочий день. Женя всю смену убеждала себя, что не ждет Константина и вообще о нем не думает.

В магазин вошла припозднившаяся покупательница, Женя сказала, что дождется, пока та выберет книгу, и стала выравнивать стопки на столике с новинками.

А когда она обернулась к прилавку, возле него стоял Долгосабуров.

– Добрый вечер!

Она вздрогнула и, кажется, покраснела. Почему так сжимается сердце, если она не влюблена…

– Добрый вечер.

Покупательница подошла к кассе с томиком в аляповатой обложке. Оформляя покупку, Женя немного успокоилась.

Долгосабуров обошел магазин, поправил рекламный плакат. Стоя за прилавком, Женя крутила в пальцах карандаш. Волнуясь, она должна была занять чем-то руки. Ах, мудры были предки, заставляя женщин постоянно рукодельничать!

Наконец Константин подошел к прилавку и облокотился на него так, чтобы снизу заглядывать ей в глаза.

– Я скучал, Женя, – сообщил он. – А вы?

Она пожала плечами.

– А где Михаил Васильевич?

– Внизу, покупает продукты.

– Он так и встречает вас каждый вечер?

– Да, конечно.

– А как же коньки, Женя? Мне казалось, вам нравится кататься.

Коньки… Женя вспомнила, как Константин, стоя на коленях, сам примерял ей ботинки, по-хозяйски шнуровал, уперев лезвие себе в грудь, бесцеремонно засовывал палец за пяточку, проверяя размер…

Женя опустила взгляд и увидела его руку, лежащую на стопке томиков нового любовного романа. Длинные сильные пальцы… Вены, подумала Женя, как корни старых деревьев, которым тесно в земле. Не вполне понимая, что делает, она осторожно провела кончиком пальца по его руке. Он молча протянул ей раскрытую ладонь, она положила свою сверху.

Это был один из странных, редких в человеческой жизни моментов умиротворения и спокойствия. Когда два человека вдруг одновременно понимают, что все идет именно так, как должно быть.

Женя первая убрала руку.

Долгосабуров выпрямился.

– Пойдем кататься?

– Нет, Константин Федорович, – Жене стоило огромного труда произнести это. – Вы знаете, что мне нельзя с вами видеться.

– И вы всегда слушаетесь бабушку?

– Стараюсь.

Константин натянуто засмеялся:

– Вы, наверное, единственная девушка во вселенной, которая подчиняется своей бабке.

– Наталья Павловна мне не бабка, а опекунша. – Женя хотела, чтобы это прозвучало убедительно, но, кажется, не получилось. – Когда я стала никому не нужна, она взяла меня в свой дом. Старший сын Натальи Павловны женился на моей маме, когда мне было пять лет. Так что я ей не родная внучка, а по сути никто. Когда мама с мужем погибли, меня должны были взять мамины родственники. Но они не захотели, и, если бы не Наталья Павловна, я оказалась бы в детском доме.

– Она поступила достойно. Но разве теперь вы обязаны всю жизнь куковать возле нее?

– А Наталья Павловна этого и не требует, – слегка огрызнулась Женя. – И знаете, до сих пор у меня не было причин жалеть, что я следую ее советам.

– Женя, я чем хотите клянусь, что ничего дурного вам не сделаю! – Он крепко взял ее за локоть, и на Женю вдруг повеяло опасностью.

Но не страшной, а интересной, манящей. Как на американских горках.

Она посмотрела в лицо Константину и поразилась: его серые глаза стали почти прозрачными, ледяными… хищными.

Внезапно вспомнилось: нельзя показывать хищнику, что ты его боишься! Женя выпрямилась и постаралась включить специальный взгляд, которому ее обучила Наталья Павловна.

– Раз у вас нет дурных намерений, ничто не мешает нам видеться в магазине, во время работы, – специальным же тоном произнесла она.

Долгосабуров отпустил ее руку и встал в дверях.

– Ха! Бабушка не разрешает! Надо же!

Женя переставила игрушки на прилавке. Ей все-таки очень хотелось пойти с Константином на каток. Несмотря на его странный взгляд. Но сдаваться было нельзя.

И ей удалось выйти победительницей в этом поединке! По-прежнему стоя в дверях, он неожиданно улыбнулся, и эта улыбка преобразила его лицо. Резкие морщины на щеках углубились, сделав его старше и добрее.

– Я загляну завтра около шести, согласны? Подберете мне две-три интересные книги?

Женя кивнула.

– А сейчас бегите к Михаилу Васильевичу. Я помогу охране закрыть магазин.

Кабинету профессора Волчеткина предшествовала большая приемная, в незапамятные времена отданная под музей кафедры. Экскурсий здесь не водили, но в ожидании профессора можно было провести время, разглядывая корешки старинных фолиантов, подлинники всех выпущенных на кафедре диссертаций, фотографии сотрудников. Из ценных экспонатов в музее присутствовали бронзовый бюст Пирогова, несколько древних хирургических инструментов, принадлежавших, по слухам, ему же, и большая картина из жизни медиков во время войны.

Миле нравилось прохаживаться вдоль старинных книжных шкафов, сидеть на потертом кожаном диванчике, при виде которого в голове всплывало слово «оттоманка», хоть Мила и не была уверена, что оно подходит.

Здесь она ощущала себя частью медицинской науки, чувствовала свое родство с теми, кто был до нее, и с теми, кто придет много позже и, возможно, скользнет взглядом по ее кандидатской.

Старые стены… Как много они хранят в себе радостей и печалей, страхов и надежд… Но молчат. Лишь иногда прошепчут что-то на своем языке, и ты не можешь понять, отчего тебе вдруг стало грустно.

Мила подошла к полуоткрытой двери в кабинет Руслана и услышала голос своего мужа. Разговор велся на повышенных тонах. Решив не ввязываться, она села на «оттоманку» и прислушалась.

– Акт расследования, надо же! – горячился Руслан. – А вы, позвольте спросить, кто? Шерлок Холмс? Вы дурью маетесь, а у нас комиссии, лишение премии и поголовное обследование на стафилококк!

– Руслан Романович, это стандартная процедура. Как только поступает сигнал о нагноении, мы обязаны выяснить, каким образом микроорганизм попал в рану. Это делается не для того, чтобы вас наказать, а чтобы предотвратить подобные случаи в последующем.

– Да конечно! – фыркнул Руслан. – Знаете что, уважаемый Михаил Васильевич? Давайте проведем эксперимент. Вы возьмите свой акт расследования, сверните в трубочку и засуньте себе в ухо! Если он беспрепятственно выйдет из другого уха, то я перестану с вами спорить! А если вы все же наткнетесь там на некое препятствие, не пугайтесь. Это мозг. Постарайтесь активировать его и понять, что нагноение случилось не по нашей вине.

Мила поморщилась. Ей было стыдно, что Руслан так унижает ее мужа, и еще стыднее, что Михаил это терпит и даже симпатизирует Волчеткину. Он чуть ли не единственный врач в клинике, кто не завидует молодому профессору.

– Я, например, без всякой помпы выяснил, что хирург поликлиники сразу после выписки назначил пациентке УВЧ! – Руслан был само злорадство. – А вам, прежде чем гнать волну, следовало узнать результаты посева. Извольте: микрофлоры не выделено. Так что вы раскрыли убийство, когда никто не умер. Поздравляю!

– УВЧ на рану? Согласен, глупо. Это, безусловно, провоцировало нагноение. Но лишняя проверка никогда не помешает.

Не желая, чтобы Михаил знал, что она подслушала разговор, Мила пересела на стул в противоположном углу приемной и притворилась, что дремлет. Действительно, слов теперь было не разобрать, и она слегка отключилась от реальности, погрузилась в воспоминания…

Роман начался с того, что Мила вдруг обратила внимание: в клинике с ней здоровается неизвестный мужчина. Мало ли кто это, терапевт, а может, лифтер, какая разница, просто вежливый человек, мимоходом думала она, отвечая на приветствие.

В ту пору Мила готовилась к одинокой старости и была убеждена, что ни при каких обстоятельствах не может вызвать искренний мужской интерес.

Потом пошли слухи о новом санвраче: не успел поступить на работу, а уже замучил всех проверками и директивами. Но Мила не прислушивалась, даже сенсационная новость, что новый доктор холост, не вызвала в ней интереса.

Санврач оказался человеком очень добросовестным, и его бурная деятельность вызывала законное негодование клиницистов. Если у больного случайно обнаруживался понос, весь персонал отделения отправлялся сдавать анализы. Из забвения возродились посевы с рук хирурга. В приемном отделении впервые на Милиной памяти были вскрыты противочумные костюмы, при этом выяснилось, что из-за малых размеров нарядиться в них может только десять процентов сотрудников. Остальным придется погибнуть от чумы.

Потом пополз тревожный слух, что санврач вынашивает планы каких-то учений.

А потом Милино дежурство совпало с корпоративной вечеринкой. Смена выдалась спокойной, и ее отпустили ненадолго в конференц-зал, повеселиться и поесть. Пьяное веселье не особенно ее привлекало, поэтому Мила положила себе на тарелку вкусностей и устроилась в уголке. Но не успела она распробовать салаты, как вежливый незнакомец пригласил ее на танец. Мила немного сконфузилась, она была в хирургической форме, а мужичок выглядел нарядным даже на фоне модника Руслана. Правда, идеально отглаженный строгий и явно не новый костюм удивительно ему не шел, в нем он выглядел как деревенский тракторист.

Еще Миле не нравилось, что на фоне его щуплой фигуры она выглядит совсем уж толстой. Безо всякого энтузиазма протоптавшись с ним медленный танец, она вернулась к своей тарелке. Тут же появился Руслан и возмущенно спросил, как она может танцевать с их заклятым врагом – санврачом: «О чем ты с ним говорила? У него же извилины ровные и прямые, как строчки инструкций!» Мила пожала плечами, удивившись, что такая демоническая личность скрывается за столь невзрачным фасадом, доела салаты и незаметно выскользнула в приемник.

На следующий день она получила приглашение в больничный буфет. Мила сроду туда не ходила, мысль платить тридцать рублей за чашку кофе казалась ей безумной. Так она и сказала санврачу, заодно посоветовав обзавестись электрочайником и банкой «Нескафе». Ей и в голову не пришло, что приглашение имеет романтическую подоплеку. Может, он не знает, где находится буфет, а по Милиным габаритам заключил, что она лучше всех знает туда дорогу.

Потом были настойчивые приглашения «подвезти до метро». Мила смотрела на его издыхающую железную лошадку и отказывалась. Но и тогда она ничего не заподозрила, решив, что санврач просто ее жалеет.

Но и за эту, как она думала, жалость, Мила была благодарна Михаилу Васильевичу, и если случайно вспоминала о нем, то с теплотой. Другими немногими достоинствами санврача были хорошая улыбка и ясный спокойный взгляд.

Постепенно выяснилось, что он двадцать пять лет прослужил в армии, и общественное мнение окончательно установилось в диапазоне «армейский жлоб» – «несчастный парень с искалеченным воинской службой мозгом».

Вплоть до одного случая так думала и Мила.

Они оперировали тяжелую кишечную непроходимость. Все, особенно анестезиолог, облились кишечным содержимым и пропитались соответствующим запахом.

Положение осложнилось тем, что не было санитарки, стояли в луже.

И тут заглянул санврач, который, по своему обыкновению, шатался по оперблоку, выслеживал микробов. Мила скривилась, ожидая штрафных санкций. Но санврач вдруг кинулся помогать. Принес тряпку, бросил под ноги Миле старые простыни.

– Родители-то, наверное, думают, какое счастье, ребенок выучился на врача, – сказал он злому молодому анестезиологу. – Сейчас в белом халате, чистенький… Знали бы они, верно?

И тот сразу заулыбался, успокоился, да и остальные взбодрились.

Зашивание раны не требует полной сосредоточенности, обычно на этом этапе начинаются посторонние разговоры. В тот раз бурно обсуждалось отсутствие душа в оперблоке.

Далеко не праздный разговор! Ведь после операции придется идти в санитарную комнату и вставать в ту же ванну, где техничка моет ведра. Или мыться фрагментарно над раковиной.

А через две недели в оперблоке установили прекрасную душевую кабинку. Это была личная заслуга санврача, и Мила заметила, что хирургический состав должен его поблагодарить. Вот и поблагодари – ответили ей.

Спускаться на первый этаж было лень, Мила позвонила по местному телефону. В ответ на казенное «спасибо» последовало приглашение в кафе.

«Интересно, зачем он меня зовет?» – думала она, по-прежнему готовая признать за ним любые мотивы, кроме романтических. Но отказаться было неудобно.

Они мило провели вечер в скромном заведении, специализирующемся на японской кухне. Попробовали деликатесов, но остались голодными. И только поэтому Мила пригласила Михаила Васильевича зайти к ней попить чайку. Подразумевая именно «попить чайку», а не то, что подумал он и что, поднявшись в квартиру, немедленно стал осуществлять.

Мила была так изумлена натиском, что уступила. Михаил Васильевич оказался прекрасным любовником. В нем сочеталось все, чего только может пожелать женщина, – и стать, и сила, и напор, и нежность, и бог знает что еще. А самое главное свойство, которое возводило все его достоинства в квадрат – он нисколько ими не кичился. Он восхищался Милой, а не самим собой.

Она восприняла эту встречу, как последний отблеск заката своей женской судьбы. Он не остался ночевать, она проснулась одна и все утро репетировала перед зеркалом специальную улыбку, которая избавит их обоих от неловкости.

Но воспользоваться ею не пришлось: Михаил ждал ее на выходе из метро со сдержанным букетиком и предложением руки и сердца.

…Известно, что человек, находящийся в состоянии летаргического сна, не стареет. Даже через тридцать лет он проснется таким же молодым, как заснул. Но потом быстро, в считаные месяцы, достигнет своего биологического возраста. Так и наш брак, думала Мила. Два года всего прошло, а мы будто четверть века женаты – так успели надоесть друг другу.

Все должно приходить вовремя, если что-то упустил – не догонишь.

Теперь Мила иначе воспринимала всенародно любимый фильм «Москва слезам не верит». До замужества она считала, что это история с хеппи-эндом, женщина после долгих мытарств обрела любовь и полноценную семью. И только после своего второго замужества Мила обратила внимание на последнюю фразу фильма: «Как долго я тебя ждала». Слишком долго. Так долго, что жизнь прошла.

Да и счастье… Кумир советских женщин Гоша, если присмотреться к нему внимательно, не кто иной, как обычный забулдыга с ворохом нереализованных амбиций. Восхищение этим облезлым идолом можно объяснить разве что стокгольмским синдромом… Или изысканной банальностью: любите тех, с кем живете, если не можете жить с теми, кого любите. Именно это Мила и пыталась делать.

– Прекращай, Руслан, – жестко сказала она, входя.

– Что прекращать?

– Хватит издеваться над моим мужем.

– А… Прости, я не знал, что ты слышишь.

– Слышу – не слышу, дела не меняет. Перестань над ним глумиться раз и навсегда! У Михаила Васильевича, между прочим, два высших образования.

Руслан хмыкнул:

– Эти образования все равно что насадки для миксера без самого миксера. Извини, Мила.

В душе Мила была согласна с этим замечанием, но подавила улыбку и строго повторила:

– Не смей упражняться в остроумии за счет моего мужа. Ты и сам не светоч вселенского разума, не забывай.

Волчеткин лукаво взглянул на нее:

– Ладно-ладно.

– Ты уже сто раз обещал. Руслан, я серьезно предупреждаю! Может, ты хочешь со мной поссориться?

– Боже сохрани! Не сердись. Лучше расскажи, как поживает Женя. Ты говорила, у нее появился поклонник?

Мила фыркнула:

– О, это невероятная история! Наталья Павловна изволила лично познакомиться с ним и забраковала. Запретила Жене встречаться, мол, ухажер слишком стар. И девочка, представляешь, ее послушалась!

– Сколько же ему лет?

– Лет сорок, наверное. Но выглядит он хорошо. А Женя говорит: Наталья Павловна меня воспитала, и теперь я должна делать то, что она говорит. Представляешь, какой кошмар?

– Почему кошмар? Если существуют люди, готовые из чувства долга пожертвовать своими желаниями, это, наоборот, прекрасно…

– Прекрасно для всех, кроме них самих! – желчно перебила Мила. – Есть два вида плохого воспитания. Первый, это когда на выходе получается «мне все должны», а второй – «я всем должен». В особо тяжелых случаях не только должен, но и виноват. И неизвестно еще, какой вид хуже! Первый вид способен как-то обтесаться в обществе и превратиться в нормального человека, а у второго шансов нет. Это на всю жизнь. Стремление угодить всем порождает ужасные комплексы. И такой измученный нравственными метаниями гражданин может натворить зла в тысячу раз больше, чем жизнерадостный эгоист.

– Ой, Мила, не начинай! – Руслан поморщился. – Твой личный опыт – это всего лишь твой личный опыт. Ты похожа на Скарлетт из «Унесенных ветром». Та тоже вкалывала как лошадь, думая только о том, как бы всех прокормить.

– Ты бы лучше по специальности что-нибудь почитал, – съязвила Мила и тут же прикусила язык. Ясно же, что Руслан знаком с «Унесенными ветром» благодаря жене, которая любит смотреть фильмы вместе с ним.

Чтобы сгладить неловкость, она засуетилась, включила чайник.

– Я считаю, что каждый человек должен только себе самому. – Мила все-таки не удержалась от продолжения больно задевавшей ее темы. – И от того, как он этот долг понимает, все зависит. Если брать Женин случай, то в поведении Натальи Павловны не так уж много благородства. Все помнят, что она, прекрасная и самоотверженная, взяла сироту, но никто не заикается о том, почему она это сделала.

– И почему же?

– Метры, банальные метры! Ты не задумывался, откуда у нее такая квартира? Так вот, раньше это была коммуналка. У Натальи Павловны было четыре комнаты, а еще две занимали соседи. Потом ее старший сын женился на девушке с ребенком, то есть с Женей, и своей жилплощадью. Не знаю, о чем молодая жена думала, но она обменяла свое жилье на эти две комнаты. Так что отдавать Женю в чужие руки пришлось бы в комплекте с некоторым количеством квадратных метров.

– Вот как?

– Да, так. Если бы перед старухой не маячила перспектива вновь оказаться в коммуналке, Женя тут же отправилась бы ко всем чертям. Но маленькая тихая девочка лучше, чем алкоголик-сосед, верно? А тяготы по Жениному воспитанию в основном легли на плечи Михаила Васильевича. Кем бы ты его ни считал, сын он почтительный и преданный!

– Да я и не сомневался…

Но Милу было не остановить:

– Его жизнь – как раз иллюстрация к принципу «я всем должен». Всем, кроме собственной жены, – с ядом в голосе уточнила она, – жена еще «должнее». В семнадцать лет Наталья Павловна запихнула его в военное училище. Старший сын – наследник, а младший пусть сам пробивается. Он и пробивался, довольно, кстати, неплохо. Поехал служить на север, карьера двигалась, женился… Мог бы если не до генерала, до полковника точно дослужиться. Это здесь над ним все ржут, а в армии такие прямые люди востребованы. Но тут несчастье, сын-наследник с невесткой разбились в автокатастрофе. И старуха тут же потребовала Михаила назад! И все его достижения пошли коту под хвост. Это на периферии люди быстро растут, а здесь все лакомые места насижены-перенасижены, обещаны-переобещаны! В деньгах он очень потерял, а чтобы получить должность в Питере, пришлось обратно прописаться к мамаше, то есть отказаться от положенной при увольнении квартиры. Естественным следствием всех этих перемен стал уход жены. В общем, похерил человек свою жизнь ради чужих деток.

– Мила, не заговаривайся. Тебе они чужие, а ему родные племянники.

Дверь распахнулась, и в кабинет влетела операционная сестра Шурочка.

– Руслан! – громко воскликнула она, заметила Милу и неохотно добавила: – Романович! Натуралист опять аквариум уничтожил! Сколько это может продолжаться? Кто-то остановит его или нет?

Мила расхохоталась. Руслан вскочил:

– Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!

Шурочка была женщиной сказочной внешности. Обычная красота условна, привязана ко времени и пространству. Современный мужчина не взглянет дважды на красавицу эпохи Возрождения, а сама Мила произвела бы фурор в каком-нибудь племени эпохи неолита, где ценилась пышность форм. Но Шурочкина красота была неземной, если не сказать потусторонней. Впечатление нереальности хрупкой девушки с огромными глазами усиливалось копной совершенно белых волос. Цвета ангелова крыла, говорил Руслан.

Стороннего наблюдателя бесцеремонное появление Шурочки и обращение к профессору навело бы на определенные мысли. Одно время по клинике бродили слухи, но Мила в них не верила. Хотя… Почему бы и нет? – вдруг подумала она, идя за Русланом. Шурочка счастливо замужем, почему бы не обогатить свои отношения сексом без обязательств?

Натуралист был крупным сорокалетним увальнем с неподражаемым южно-русским говором. Интеллект ему заменяло довольство миром и собой. Свое прозвище он получил давно, и не за любовь к природе.

Однажды «Скорая» привезла кому неясной этиологии. Натуралиста, как дежурного травматолога, пригласили на консультацию. Он осмотрел больного: руки-ноги целы, что с мозгами – без невролога и томографа не разберешься, – и вдруг обнаружил на носу пациента микроскопические, но какие-то подозрительные точки. «Это укус змеи!» – с уверенностью заявил он. Ну конечно! В двадцатиградусный январский мороз это первое, что приходит в голову! От пациента разило алкоголем, поэтому сошлись на том, что это был зеленый змий.

А недавно Натуралист, оправдывая свое прозвище, заинтересовался аквариумом в оперблоке. Это замечательное украшение интерьера было заведено с подачи главврача дружественной больницы, который снабжал клинику рыбками и водорослями, а на стеклянный ящик и необходимые приспособления сотрудники скидывались. И вот аквариум зацвел – по мнению Натуралиста, слишком быстро после плановой замены воды. Порывшись в Интернете, Натуралист объявил, что виноват микроб, которого он сейчас с легкостью уничтожит, вылив в аквариум антибиотик. Что и было сделано. От радости Натуралист, засыпая в воду суточную дозу препарата, аж причмокивал и сулил рыбкам радужные перспективы.

Но на следующее утро рыбки всплыли брюхом кверху. Пришлось менять весь микробиоценоз, а Натуралисту запретили на три метра приближаться к аквариуму. Но что такое запреты перед велением души?

Возле аквариума гомонили медсестры, а Натуралист со Спасским сидели на диване с одинаковым выражением на лицах: «Да, что-то пошло не так, и мы вроде должны чувствовать себя виноватыми, но мы хотели только добра, поэтому сердиться на нас грех».

– Преступное сообщество? – поинтересовался Руслан. – Поздравляю, Спасский!

– Да уж! Одна голова хорошо, а две – интереснее! Полюбуйтесь, до чего додумались! – Старшая медсестра протянула Волчеткину банку Боброва с подозрительной жижей внутри. Видимо, это и было смертоносное оружие.

Милу с Русланом быстро ввели в курс дела.

Ночью, после тяжелой операции, Спасский с Натуралистом наблюдали за рыбками, чтобы снять стресс. Им показалось, что водоросли растут плохо, а рыбки какие-то вялые. Натуралист достал планшет и с помощью Интернета определил, что в аквариуме не хватает углекислоты. После чего взять банку Боброва, вылить туда остатки варенья, добавить сахара и дрожжей, насадить трубку от капельницы и опустить ее конец в аквариум, было делом техники.

– Сколько раз я говорил, чтобы вы не пекли на работе! – повернулся Руслан к старшей медсестре.

Мила поморщилась. Это камень и в ее огород.

В дальнем углу оперблока была оборудована небольшая кухня с полноценной плитой. Сначала плита использовалась только для того, чтобы подогревать взятую из дома еду, потом на ней стали варить супы, а недавно додумались и до пирогов. В холодильнике появились продукты, не будь которых, судьба рыбок не сложилась бы столь печально. Ведь если больных нет, что времени зря пропадать? Очень удобно – с суточного дежурства приносишь семье пироги и с чистой совестью ложишься спать. Перебивая больничные запахи, в выходные дни по оперблоку расплывались упоительные ароматы. Яблоки, корица, ваниль… Но порой можно было ощутить и запах гари – по закону подлости, как только в духовку ставился пирог, «Скорая» привозила что-то экстренное, и становилось не до выпечки.

Михаил попытался было «искоренить», но Мила, будучи одной из главных кулинарок, заявила, что в таком случае он никогда больше не вонзит зубы в пирожок ее производства. Ни на работе, ни дома. Перед этой угрозой он спасовал.

– Этот креатив бы да в мирных целях, – строго сказал Руслан. – Докторские бы лучше писали.

– Та у меня ж написана, – протянул Натуралист.

– Ах да, простите.

Действительно, вспомнила Мила, Натуралист – доктор наук. И это никого не удивляет, хотя он никогда не читает медицинской литературы и за все время работы в клинике не освоил ни одной новой технологии. Почти не оперирует, хотя, надо отдать ему должное, отлично правит кости. Все его профессиональное кредо можно выразить известным лозунгом: лучше гипс и кроватка, чем гранит и оградка.

Как он ухитрился написать диссертацию – тайна, покрытая мраком. Защита прошла без сучка без задоринки, и никто не задавался вопросом, с кем переспал Натуралист ради ученой степени. Ведь будь на его месте женщина, ученых мужей интересовало бы только это.

Откровенно слабая работа прошла как по маслу, а яркая диссертация Спасского так и не допущена к защите. Почему? Миле иной раз хотелось думать, что она, завистливая неудачница, все видит в кривом зеркале собственных обид. Ведь приятнее работать там, где ценят новые идеи, а должности распределяют согласно деловым качествам сотрудников! Но, к сожалению, у Милы были веские доказательства, что мир вокруг нее не таков…

Защитив, как положено, по окончании аспирантуры кандидатскую, Мила не собиралась на этом останавливаться. Наука влекла ее всерьез. Она наметила тему дальнейшей работы и отправилась к заведующему кафедрой. Тот посмеялся: не гони лошадей. Поработай ассистентом, набери материал, тогда и вернемся к этому разговору. К счастью, Милины идеи не требовали специальных экспериментов на животных, а запретить ей думать не мог никто.

Через несколько лет диссертация была готова, Мила отвечала в ней за каждое слово. Заведующий, продержав рукопись больше месяца, вызвал Милу. Будь текст хоть немного умнее, сказал он, его можно было бы назвать антинаучным. А так… Потуги недалекой дамы, возомнившей себя ученым. Мила очень расстроилась. Тогда заведующий принялся ее утешать. Все у нее впереди, все получится, надо только следовать советам наставника и не лезть, куда не зовут. И милостиво пообещал никому не рассказывать, что Мила занимается «научной графоманией».

Пережив первую горечь неудачи, Мила решила не жалеть о потраченном времени. Ей нравилось работать с архивами, кроме того, она чувствовала, что благодаря постоянным занятиям сделала в профессии большой шаг вперед.

А потом стало известно, что одному товарищу, метившему очень высоко, срочно нужна готовая докторская диссертация. И Мила, будучи с ним знакома еще по институту, то ли в шутку, то ли всерьез предложила ему свою. Он заинтересовался. В итоге поменяли фамилию автора да добавили к обзору литературы несколько свежих статей.

Защита прошла блестяще. Мила не знала, плакать ей или смеяться, когда слушала проникновенную речь своего завкафедрой. А на банкете он так спокойно смотрел ей в глаза, что у нее появилось подозрение: раньше он ее работу и не открывал.

Под чужим именем диссертация оказалась так хороша, что вскоре вышла в виде монографии. Правда, высоко метивший товарищ отдал Миле весь гонорар.

И ей стало даже весело: как ловко они всех провели! А ученая степень – да и черт с ней! Только посредственность падка на регалии. Ученые степени, звания, должности – каких только протезов таланта не придумала посредственность!

На всех протезов не хватает, и одаренный человек, пожалуй, побрезгует участвовать в этой инвалидской свалке.

Зачем Миле звание, которое уравняет ее с Натуралистом?

Товарищ, защитивший ее диссертацию, вскоре достиг желанных высот – переехал в Москву, где возглавил клинику, а оттуда перебрался в министерство. Милу он не забыл. Первый раз ей позвонили «от него», потом назывались другие фамилии… В результате Мила стала четырежды доктором и сбилась со счету сколько раз кандидатом наук. Работа «научного негра» приносила неплохой доход и приятное злорадное чувство: не хотели меня – пожалуйста! Получайте в свои ряды очередного тупицу!

После замужества она перестала писать диссертации. Домашние хлопоты съедали все свободное время. Да и не хотелось напрягаться ради того, чтобы старуха объедалась любимым сыром и гоняла дорогие чаи.

Константин несколько раз заезжал в магазин перед закрытием. Говорили о литературе. Женя ждала этих коротких встреч. Она заранее обдумывала, какую книгу ему предложит, и специально заглядывала в институтские учебники, чтобы найти интересные факты из жизни писателя, который, по ее мнению, мог ему понравиться.

…До закрытия было еще далеко. Раскладывая новые книги на витрине, она вдруг увидела Долгосабурова сквозь стекло. Тот шел по галерее вместе с директором торгового центра Кирой Малевской.

До этого Женя видела директрису лишь однажды, но считала ее образцом деловой женщины. Энергичная, решительная – олицетворение качеств, отсутствующих у самой Жени. И выглядит как на картинке модного журнала. Блондинка в ярко-синем костюме, в руках айпад, туфли на высоком каблуке подчеркивают немыслимую красоту ног, цвет лица – будто вчера со средиземноморского курорта. И тот же цвет в глубоком декольте.

Жизнь идет своим чередом, и чудес не бывает. Сумасшедшая девочка со старомодными родственниками не может встречаться с Долгосабуровым вне магазина, что ж, ему только лучше! Слава богу, есть женщины в русских селеньях. И далее по тексту: с спокойною важностью лиц, с красивою силой в движеньях, с походкой, со взглядом цариц.

Женя попыталась иронией заглушить смутную тоску. Она ведь не влюблена в Константина, и она понимает, что разговоры о литературе – не предел мечтаний взрослого мужчины… Отчего же ей так грустно?

Долгосабуров с директрисой задержались ненадолго возле витрины с товарами для дайвинга и, разговаривая на ходу, направились прямо к Жениному магазину.

Не смущаться и не краснеть! – приказала себе Женя и выпрямилась за прилавком.

Парочка вошла, продолжая беседовать. Долгосабуров кивнул Жене, ничем не обнаружив, что они знакомы.

– Здравствуйте. – Женя улыбнулась.

Малевская не удостоила ее ответом.

– Здесь у нас ужас-ужас! – Она критически оглядела стеллажи, столик с новинками и одиноко стоявшую за прилавком Женю.

– Почему ужас? – спросил Долгосабуров. – Мне нравится, когда много книг.

– Вы, Константин Федорович, можете себе позволить быть романтиком. – Малевская улыбнулась, показав ослепительные зубы. – А я денежки считаю, каждую копеечку. Держать убыточный магазин не могу, придется закрывать. Есть уже перспективные заявки на это помещение.

Долгосабуров обошел столик с новинками, взял одну из книг и стал пролистывать.

– Персонал трудоустрою, сейчас посмотрю, сколько здесь человек… – Малевская погладила айпад пальцем с вишневым маникюром.

Женя поежилась, оттого что ее назвали холодным словом «персонал».

– Трое. Пойдут все на живую косметику…

Женя не удержалась и нервно хихикнула. Что это за выражение такое – пойдут на живую косметику? Их переработают на мыло?

Но директриса ничего не заметила. Вообще, эти двое вели себя так, будто Жени здесь нет. Это было очень неприятно. Правда, говорила только Кира, Долгосабуров, слушая ее, продолжал рассеянно листать книгу и изредка кивал.

– Продавцов не хватает, зарплаты у них… Сами знаете какие зарплаты, – продолжала директриса. – Кто сюда пойдет?

От такой бесцеремонности к Жениным глазам подступили слезы. Быстро взглянув на нее, Долгосабуров захлопнул книгу.

– Не будем спешить, Кира Викторовна. Магазин пока остается. Пойдемте, что вы еще хотели мне показать?

Пожав плечами, директриса пошла к выходу. Пропуская ее в дверях, Долгосабуров обернулся и украдкой подмигнул готовой заплакать Жене.

После их ухода она начала бесцельно перекладывать блокноты, выставленные возле кассы. Как все-таки обидно!

Малевская указала Жене ее место, и Константин не увидел в этом ничего особенного. Не заступился за нее! Только сказал, что магазин пока остается. Но что значит «пока»? Директриса покажет ему какие-нибудь бумаги с цифрами, он и передумает. А Женю отправят «на живую косметику». И туда он уж точно не зайдет поболтать с ней, живая косметика ему неинтересна…

Но почему он не согласился сразу закрыть магазин? Неужели ради встреч с Женей? И не лучше ли ей в таком случае уволиться самой? Наталья Павловна говорит, что девушка не должна принимать от кавалера дорогие подарки. Содержание убыточного магазина ради разговоров с Женей о книгах, безусловно, попадает в эту категорию…

Тут в магазин ворвались дети, и ей пришлось переключиться.

Продолжение рабочего дня прошло в тоскливых мыслях о том, что надо срочно искать новую работу.

Перед закрытием Долгосабуров, конечно же, не заехал.

…Он появился на следующий день, едва она успела принять смену. И, как ни в чем не бывало, радостно предложил с порога:

– А поехали сегодня веселиться!

Будто это кто-то другой, а не он, рассуждал тут с директрисой о «персонале», делая вид, что незнаком с Женей!

– У моего партнера юбилей фирмы, – широко улыбаясь, он подошел к прилавку. – Будет вкусный ужин, концерт знаменитостей, встречи с, так сказать, интересными людьми. Поедем?

Женя молча покачала головой. Она не нарушит обещание, данное Наталье Павловне. А Долгосабуров пусть Киру зовет!

– Ну вот! – преувеличенно расстроенным тоном протянул он. – А я-то летел, чтобы вас пригласить, теперь вот из-за вас на встречу опаздываю.

– Извините.

– И что, не передумаете? – Он посмотрел на часы.

– Нет, Константин Федорович.

– В таком случае позвольте выразить восхищение вашей твердостью!

С этими словами, произнесенными непонятным тоном, он удалился.

А Женя… Она очень пожалела о своей твердости. Даже вчерашняя обида поулеглась.

Интересно, пригласил ли он Малевскую? И согласилась ли она «веселиться»?

Все-таки их отношения больше похожи на чисто деловые. Хотя, что Женя об этом может знать? А у нее самой с Долгосабуровым какие отношения? Наверное, уже никаких.

Вздохнув, она прошлась по магазину: тут подровнять, там переставить, а здесь, наоборот, небрежно положить томик, будто его только что листал покупатель.

И тут судьба послала ей нового гостя…

Стоя за стеллажом, Женя увидела его через стеклянную дверь магазина и не поверила своим глазам. А когда поверила, сначала не хотела выходить. Пусть он лучше пройдет мимо!

Но Руслан Романович вошел в магазин, крепко держа под руку белокурую молодую женщину. На его другой руке висело несколько веселеньких прямоугольных пакетов.

Заметив Женю, робко выглядывающую из-за стеллажа, он сделал неловкий жест, описав широкую дугу рукой с пакетами.

– Здравствуйте! – Женя вышла к ним, коснулась протянутой ладони Руслана и улыбнулась женщине.

Та быстро взглянула, потупилась и крепче прильнула к плечу мужа.

– А мы решили зайти… Грех не воспользоваться знакомством, верно?

– Конечно. Я сделаю вам максимальную скидку.

Волчеткин весело помотал головой:

– Скидки не надо! Мы просто посмотрим, можно?

Женя принялась выкладывать перед Ольгой самые красивые детские книги. Та сначала стеснялась, а потом протянула тонкую руку и стала осторожно перелистывать страницы. Кажется, Ольга не могла читать, но красочные рисунки увлекали ее.

Руслан осторожно придерживал ее за талию. Когда с ней случилось несчастье, он выбрал прямую линию поведения: не прятал жену и не делал секрета из ее состояния. Разумеется, он не откровенничал с каждым встречным-поперечным, но если, например, Ольге нужно было вылечить зуб, Волчеткин спокойно приводил ее в свою клинику.

И то, что могло бы стать его постыдной тайной, превратилось просто в печальное обстоятельство жизни профессора, всем известное и потому скучное для пересудов.

– А мне бы какой-нибудь детективчик…

Кивнув, Женя положила перед Ольгой новую порцию сказок и отошла к секции остросюжетной литературы. Наугад вытащила несколько томиков, но все обложки показались ей слишком пестрыми. Женя подумала, что детективы надо оформлять в темных, загадочных полутонах… Хотя если в книге кровь льется ведрами, наверное, она просочится и на обложку.

Видя ее колебания, Руслан махнул рукой, мол, ладно, не надо! Склонившись к Ольге, он что-то прошептал ей на ухо, она улыбнулась и взяла в руки две книги.

Женя встала за кассу, профессор пошутил по поводу ее серьезного вида. Уложив книги в фирменный пакет, Женя помедлила. Ей хотелось сделать для Ольги что-то хорошее, порадовать ее, словно та и впрямь была пятилетней девочкой.

Проследив ее взгляд, Женя положила в пакет большую открытку с мишкой Тедди.

– Подарок от магазина, – объявила она.

Ольга счастливо вздохнула.

– Хорошо здесь, – улыбнулся Руслан, – мы еще как-нибудь заглянем…

– Буду рада.

Сквозь стеклянную дверь Женя смотрела им вслед. Руслан держал Ольгу за талию, она льнула к нему. Статный мужчина, симпатичная женщина в кожаном плаще – если смотреть со стороны, обычная дружная пара.

А они и есть пара, вдруг поняла Женя, и от этой мысли ей опять стало грустно.