Эпилог

Для утреннего чая незаметная, как тень, Лидия накрыла низенький столик перед большим окном в гостиной Веры Анатольевны.

Вдова архитектора держала тонкостенную чашечку китайского фарфора чуть подрагивающими пальцами, осторожно прихлебывала чай и смотрела на проснувшийся утренний сад. Вчера она отказалась ехать в больницу, прибывший на карете скорой помощи врач сделал ей укол и в приказном порядке отправил занемогшую женщину в постель.

– Поверить не могу, – сказала Кузнецова Надежде Прохоровне. – Все еще в голове не укладывается – как я могла быть такой близорукой?..

– Не кори себя, Верочка, – тихонько отвечала баба Надя, окуная кусочек печенья в чашку с горячим какао.

– Легко сказать. Я сама, сама уговорила Геннадия на ней жениться!

– Ты тогда всерьез болела. О внуках думала. Как бы они без мамы справились да без тебя остались? Сумел бы Геннадий воспитать их без жены и бабушки?

– Конечно! Я думала о внуках, о своем спокойствии и сама ввела эту женщину в наш дом!

– Тогда ты, как казалось, верно поступала.

– Казалось, – кивнув, фыркнула архитекторша. – А результат?

– Ты не о результате думай, – чуть-чуть ворчливо проговорила гостья, – о внучке. Такую хорошую девочку затравить позволила.

Вера Анатольевна недоуменно подняла вверх выщипанные брови.

– Затравить, затравить, – подтвердила баба Надя. – Серафима ведь мудрее всех вас, вместе взятых, оказалась. Почувствовала в мачехе гнильцу, бунтовала. А вы – не поняли. Не поверили.

Вера Анатольевна подняла голову вверх, вытянула шею.

– Наверное, ты, права. – проговорила медленно кивая, согласилась. – Серафима с первого дня в штыки приняла мачеху.

– Вот! А вы – взрослые! – вместо того чтобы разобраться, поверили Елене! Я вот как представлю, что эдакая-то мачеха могла над ребенком измываться, дрожь пробирает! У нее ведь – ни чести, ни совести! Девочка и бунтовала-то от бессилия. Никто ж не верил, что Елена плохой человек, так?

– Не верил, – заторможенно подтвердила Вера Анатольевна. – Я даже не прислушивалась к жалобам Симы.

– Вот! Всех вас Ленка провела. Только с Серафимой обломилась.

– А ты как догадалась? – прищурилась Вера Анатольевна. – Ведь Елена чистым ангелом выглядела.

– Да, – отмахнулась баба Надя. – Мне бы с первого дня надо было догадаться. Она ведь мне сразу свое нутро выказала. Помнишь наш первый разговор наедине в этой комнате, а? Ты еще тогда сказала, что о душе беспокоишься, не грех ли гордыни в тебе взыграл?

– Помню, – немного нахмурившись, кивнула Вера Анатольевна.

– А Лена через час сказала – ты о лице своем переживаешь. Мол, потерять его не хочешь, мол, остаться незамаранной для тебя всего важнее. Понимаешь разницу? Лицо и душа. Не разглядела она в тебе ничего, Верочка, не разглядела. Как о себе судила, поскольку человек гнилой. – Вздохнула. – Я тоже хороша, за разницу в словах первоначально зацепилась, а потом на мотивы съехала. Бусы никак с Ленкой связать не могла. Путалась.

– Какие бусы? – прищурилась Кузнецова.

– А такие, – со значением понижая голос, проговорила баба Надя, – что она для меня по ступеням рассыпала. – Рассказала быстренько Вере Анатольевне о злокозненной проказе ее невестки и закончила так: – Я ведь вначале думала, это для тебя кто-то бусы рассыпал. Покушался. Только потом сообразила, воедино связала – забитый туалет, рассыпанные бусы, твой крепкий сон. Вспоминаешь, Вера, как спала в ту ночь крепко? Она ведь, думаю, нарочно мне и тебе чего-то вечером в чай подсыпала. Я ж никогда так раньше стремглав в туалет не бегала. А ведь каждый вечер дома чай пью. И много. Тебя она усыпила, меня мочегонным напоила.

Вера Анатольевна с усмешкой покрутила головой, прищурилась:

– Признаюсь, Надя, я сразу догадалась – не просто так ты меня в больницу отправляешь. Задумала что-то. – Помолчала немного и рассерженно ударила ладонью о подлокотник кресла. – И как же я могла быть такой слепой, настолько не довериться собственной внучке?!

– Так обманули тебя, Верочка, обманули. Сначала, пока болела, покрепче привязали, потом и вовсе подмяли. Скажешь – не так?

– Так, – жестко согласилась Вера Анатольевна.

– Она и Симу-то от всех дел отгородила. Перед всеми старалась, ни до чего девочку не допускала, делала из нее перед вами никчемную белоручку. А как тут девочке чего-нибудь докажешь, когда в стороне от всего держат да каждое слово извращают? Вон посмотри – как только мачехи не стало, сегодня же сама поехала в похоронное бюро. Оделась как надо. В черное, правда, но глаза углем уже не подвела. Хорошая у тебя девочка, Вера, хорошая. С такой внучкой ты не пропадешь.

Через четыре месяца Надежда Прохоровна была посаженой матерью на венчании Серафимы и Дениса.

Сидела на почетном месте рядом с Верой и нарядной Софой, шампанское пила, невестой любовалась.

Серафима ну чисто ангел! Улыбочка светлая, с худеньких плеч какая-то крылатая драпировочка свисает, белые волосы в локоны завиты… На Дениса смотрит влюбленно и ласково, снизу вверх…

Денис – красавец. Огромный, важный, смущенный, как и положено жениху в такой-то день…

Хорошая пара. Павел нового родственника к себе на работу взял, когда тост молодоженам читал, сказал – большое будущее у парня. Талантливый и работяга, что редко сочетается…

Катарина подарила новобрачным тур на какие-то острова в теплом море. Тост говорила – смеялась. Вроде бы искренне.

За свадебным столом, любуясь сестрицей, сидели вместе три симпатичных парня – два брата-близнеца и Дима. Отличные ребята, повезло Верочке с внуками…

Даст бог, все у них сложится. Все наладится. Верочку еще правнуками порадуют…