Второй кусочек хлеба
Узкое, похожее на заточенный стилет здание из стекла и гранита возвышалось над кружевными домиками старой Москвы восклицательным знаком. Символом утверждения власти нового стиля, апофеозом достижения заоблачных высот, бескомпромиссным известием о наступлении иных времен, надгробной стелой…
Отвлекаясь от приступов панической неуверенности, я изобретала эпитеты, способные передать ощущения неофита, входящего во храм служителей Золотого Тельца.
«Стекла фасада кажутся застывшими нефтяными лужицами… Любой входящий и выходящий из сего чертога имеет на лице печать причастности…»
Фу. Провинциально, напыщенно и глупо.
Но от прочей трусливой бестолочи в голове и трясущихся коленок отвлекает.
Я храбро шагнула под своды языческого храма и нос к носу столкнулась с мужиком, несущим на физиономии отнюдь не «причастность», а совершенно узнаваемые фирменные признаки кабацкого вышибалы.
Вышибала мгновенно оценил – до рубля – каждую шерстинку кролика-шиншиллы, начищенные, но «прошлогодние» даже по провинциальным меркам сапоги, моментально привесил мне ярлык-ценник и собрал физиономию в гримасу: «Ты куда? Детка…»
Я уверенно вздернула подбородок и произнесла вслух магический пароль, код доступа:
– К госпоже Вяземской. Мне заказан пропуск.
В лице охранника что-то неуловимо изменилось…
Тьфу! Да не изменилось в нем ничего! Вышибала дернул бровью, указывая направление к бюро пропусков, и снова заскучал. Фальшивые шиншиллы даже на подозреваемых в терроризме не тянут. Максимум – в чертог всеми правдами и неправдами пробралась очередная просительница от лица сиротского приюта.
Я отошла в сторонку, встала за спиной вышибалы и, почувствовав на себе взгляд второго охранника, застывшего у конторки, полезла в сумочку за паспортом.
Двери лифта за турникетом в охраняемом периметре разъехались, и в холл вышла невысокая худощавая дама с короткой прической на волосах платинового цвета.
Вяземская. Не узнать ее было невозможно. Готовясь к встрече, я изучила всю доступную по Интернету информацию об одной из самых богатых женщин ледяного города. (Список вопросов не просто набросала, вызубрила основные даты и числа, что было не лишним после памятного скандала с «розовой кофточкой», умудрившейся пересчитать все шлягеры звезды.)
Вяземская стремительно зашагала к турникету, я засуетилась – забросила сумку на плечо, потом полезла за ней вновь, разыскивая блокнот и диктофон, – вышибала (с оценочными способностями приемщика из скупки) оглянулся и показал лицом, что ему очень не нравятся мои манипуляции с сумкой. Кажется, заподозрил-таки во мне террористку, подгадавшую выход персоны из лифта и ловко не дошедшую до турникета с металлоискателем. Теперь он подозревал, что я собираюсь взорваться в холле храма Золотого Тельца…
Я подняла вверх ладонь с зажатым диктофоном – мол, понимаю, понимаю, протокол не нарушу – и двинулась наперерез Вяземской.
Но раньше меня Ирину Владимировну перехватил кривоногий коротышка с манерами коробейника, выскочивший из недр святилища с кожаной папкой под мышкой. Он липко оплел пальцами локоть Вяземской и шустро зашевелил губами.
Вяземская нахмурилась, замедлила шаг и, пройдя арку металлоискателя, остановилась у стойки охраны, внимая шепоту лукавого коробейника.
Мне ничего не оставалось, как встать чуть сбоку от парочки и слегка перегородить дорогу, стараясь поймать взгляд невысокой хмурой дамы. Напомнить о себе и об условленном свидании, которое выбила для меня – в качестве отступного – Бармалеева мама. Когда-то давно она училась вместе с личным секретарем Ирины Владимировны и теперь впервые обратилась к старой приятельнице с просьбой: устроить протеже-журналистке интервью с леди-боссом.
«После этого интервью тебя возьмут в любую газету, – пряча недовольные глаза, пророчила Татьяна Васильевна. – Журналистов к Вяземской на пушечный выстрел не подпускают, она вашего брата не жалует, так что карт-бланш я тебе обеспечу».
«Остальное не моя забота», – читалось в тех же глазах.
За это интервью я готова была заложить душу в ломбард. (Поскольку других ценностей не осталось.) И потому взятку в виде двух тысяч долларов приняла уже без всякого намека на брезгливость. Татьяна Васильевна откупалась от неугодной подруги сына и деньги мне буквально впихивала. «Снимешь квартиру… или комнату – отстанешь от моего сына, читалось в подстрочнике. – Если сумеешь понравиться Вяземской, Томочка договорится с ней о фотосессии в ее доме, или как там это у вас называется… В общем, вперед. Дерзай».
И выставила меня за порог Васиного дома.
Бармалей отвез меня с чемоданом до дома моей троюродной сестры, жившей в коммуналке с двумя детьми и мужем, попытался уговорить на гостиницу или возвращение к нему после отъ езда мамы… но я стояла твердо. Взяток в виде интервью у самой закрытой женщины города за просто так не раздают. Условия негласного договора – мой сын в обмен на бизнес-леди – я собиралась выполнить.
Вяземская недовольно собирала брови к переносице, коротышка лопотал все быстрее и вкрадчивее, я переминалась с ноги на ногу и никак не могла расставить приоритеты в должном порядке. Быть терпеливой или наглой? Брать бастион нахрапом или уходить в осаду? Получать пропуск, подниматься наверх к приемной Вяземской и выслушивать очевидный ответ: «Ирина Владимировна занята, интервью переносится на другое время» – или попытаться самолично напомнить о нем Ирине Владимировне?
Решить я так и не успела. Ирина Владимировна, устав, видимо, от гипнотического лопотания кривоногого субъекта, метнула взгляд в сторону и встретилась со мной глазами.
Я вытянула мордочку, приоткрыла рот в немой мольбе, и Вяземская рассеянно кивнула, скорее всего перепутав интервьюера с кем-то из персонала.
– Да, да, Родион Константинович, да, да, – отступая к двери, проговорила дама. – Я все поняла… До завтра. – И, сделав шаг к выходу, бросила: – Вы ко мне?
– Да! – звонко, с некоторой першинкой, выкрикнула я, и Вяземская поморщилась. – С вами договаривались… – уже тихо и неловко залепетала я, остановленная недовольным взглядом. – Я Алиса Ковалева…
– Да, да, я помню, – рассеянно кивнула Вяземская. – Алиса… Ковалева, говорите?
– Да.
– Поехали, Алиса, – сказала Ирина Владимировна и, запахивая на ходу шубку из белоснежной стриженой норки, устремилась к выходу. – Поговорим в дороге, я опаздываю.
Окинув победным взором огромный мраморный холл, невозмутимую охрану и бюро пропусков – не для меня! – я проворно выскользнула вслед за главной жрицей гранитно-нефтяного храма. «Безумству храбрых поем мы песню!»
Первый же выстрел четко попал в цель. Вяземская брала меня с собой.
Куда?
Не важно. Завтра же отобью Бармалеевой маме благодарственную телеграмму. Фрагменты и кадры из будущей фотосессии уже маячили перед глазами, ошеломленное лицо редактора модного еженедельника застыло надгробным овалом над похороненной нищетой…
На крыльце Вяземскую принял личный телохранитель и, ловко перебирая длинными ногами по каменной лестнице, повел к лимузину.
Я шагала рядом. Как привязанная лошадь. Не отступая дальше метра от белоснежной шубы.
– Сережа, поедешь сзади, – на ходу сказала Вяземская и села на заднее сиденье лимузина.
– Ирина Владимировна… – недовольно пробасил охранник.
– Иди, иди, – отмахнулась хозяйка и приказала мне взглядом забираться на переднее сиденье рядом с шофером.
«Вот это да, вот это номер! Я еду вместе с Вяземской в одной машине, она даже охранника выставила!»
А говорили – стерва. Газетчиков на нюх не переносит.
Интересно, не задушу ли я ее журналистскими миазмами в автомобиле?
Сережа-бодигард помрачнел, захлопнул заднюю дверцу и приоткрыл для меня переднюю.
Стараясь не завалиться в обморок от эмоциональной переполненности, я запрыгнула на сиденье, дверь приятно чавкнула, и Сереже порысил к джипу, стоявшему под хвостом лимузина.
Коротко стриженный шофер нажал на пуговицу клаксона, распугал крякающим сигналом стайку девчонок-школьниц, перегораживающих выезд, и плавно воткнул лимузин в поток автомобилей, спешащих на зеленый огонек светофора.
Мне показалось, что все хорошие современные сказки именно так и должны начинаться. Машина везла меня если не на бал, то обязательно в иной мир. Заснеженные улицы столицы как будто стали шире, менялись в фокусе затемненных нефтяной пленкой стекол. Сугробы перестали быть враждебными, фальшивая шубка, оттененная благородной чернотой кожи автомобильного кресла, обрела достоверность…
Я замерла в объятиях удобного сиденья и, боясь спугнуть удачу неловким словом, уставилась в ветровое окно. Право заговорить первой безраздельно принадлежало хозяйке салона. На сегодня, что не исключено, отпущенный мне лимит на везение и наглость был исчерпан. (Не приведи господи, опомнится хозяйка, прикажет остановить карету у станции метро и даже ручкой не помашет!)
Оставаясь в прежнем положении, я слегка перекрутила шею и скосила глаза назад.
Вяземская, напрочь забыв о моем существовании, отрешенно смотрела в боковое окно. Невысокая ростом, сухопарая и ладно скроенная, она утонула в складках белоснежной шубы, позволяя телу расслабленно мотаться под едва ощутимые толчки автомобиля.
Но мой настороженный взгляд все же заметила. Не меняя позы, улыбнулась одними глазами – совсем не стерва, врут коллеги! – и задала вопрос:
– Как поживает Татьяна? Все такая же неугомонная?..
– Такая же… неугомонная… – слегка прокашлявшись, подтвердила я.
– Будешь звонить, передай от меня привет…
«Придется звонить, – обреченно подумала я, – одной телеграммой теперь не отделаюсь…»
– Ты, кажется, сирота? – продолжала интервьюировать меня Вяземская.
«Если в Москве принято называть девочек, потерявших маму, сиротами, то…»
– Да.
«Татьяна Васильевна явно перестаралась, объявив меня сироткой. Еще сегодня утром батюшка был в полном здравии…»
– Татьяна живет все там же?
– Нет, – промямлила я. – Они за город переехали…
К чему эти бестолковые расспросы?! «Сиротку» жалеют и пугать характером не торопятся?!
– Они? – Вяземская подняла брови. – Та тьяна все еще…
Что там все еще с Татьяной, я узнать не успела. В портфеле Вяземской запиликал сотовый телефон, она протянула тонкую руку к замкам и, пощелкав ими, извлекла аппарат:
– Да, Володя, слушаю… Я еду домой… Нет, только завтра…
Кортеж из двух автомобилей свернул с проспекта в тихий переулок, прошил его на приличной скорости и, попетляв по узеньким улочкам, вышел на финишную прямую.
Боясь поверить в удачу, я прочитала на домах таблички с названием шоссе и замерла, перестав напоминать о себе даже полу-вздохом, – Вяземская торопилась за город. К себе. Я получу возможность не только взять интервью, но и пообщаюсь с самой закрытой бизнесменшей города в неформальной обстановке, в знаменитом особняке Вяземских.
«Нет, это обман! Такого не может быть! Сейчас машина остановится у какого-нибудь кафе или ресторанчика – Ирина Владимировна забыла об обещанном интервью, не захотела возвращаться в офис и решила пообщаться с надоедливой журналисткой по дороге к дому. На одной ноге. Пять минут за чашкой кофе. Меня обласкают парой ответов и оставят на тротуаре нюхать выхлопные газы…»
Продолжая надеяться, что обо мне забудут до крыльца дома – не выгонят же «сиротку» в шиншилловом кролике на мороз, не заставят топать до автобусной остановки, даже не попив чаю! – я превратилась в глухонемое изваяние и только глазками моргала, боясь привлечь внимание.
«Ну вот, еще чуть-чуть! Пара километров от окружной, и возвращаться без чаепития станет совсем неприлично! Даже для записной стервы, на дух не выносящей журналистов… Еще немного, еще чуть-чуть, последний километр – он трудный самый!»
Машины уже неслись по ответвлению от главной дороги, мимо мелькали высокие заборы, скрывающие заснеженные лужайки вокруг домов нуворишей…
Еще один поворот – и финиш! Алая ленточка намоталась на грудь золотого медалиста, трибуны рукоплещут храбрым, крякалка лимузина звучит фанфарами, заставляя ворота открыться. Машины плавно проникают на подъездную дорожку, я, удерживаясь от желания расплющить нос о стекло, во все глаза таращусь на знаменитый Непонятный Дом.
