Глава четырнадцатая
Эйдриан сложил ладони домиком и ласково улыбнулся. Девушка продолжала читать:
– «Отелло» – это трагедия частной жизни, фраза сама по себе несообразная, поскольку, как и в большинстве шекспировских трагедий, успех достигается здесь посредством трактовки, не отвечающей форме. Именно отсутствие такого соответствия и делает тему вечной; завесы, срываемые со всего частного, – вот тема, более чем отвечающая нашему времени, как, возможно, и любому другому. Это ввергает нас в хаос, и мы извергаем любовь.
– О, браво! – воскликнул Эйдриан. – Запоминающаяся фраза, Шела.
Девушка слегка зарумянилась от удовольствия.
– Вам понравилось, доктор Хили?
– Еще бы! Понравилось еще при первом чтении… те-те-те, постойте-ка… это было лет, наверное, уж десять назад… в восемьдесят первом, почти уверен… и сейчас нравится ничуть не меньше. Со временем она, похоже, становится только лучше. Джон Бэйли, «Шекспир и трагедия», издательство, если память совсем уж мне не изменяет, «Раутледж и Киган Пол».
– О боже. – Девушка покраснела опять, на сей раз не от удовольствия.
– Боюсь, дорогая моя, фраза слишком уж запоминающаяся.
– Дело в том, что…
– Я знаю, вы были… безумно заняты. Но поверьте, я с куда большим удовольствием выслушал это достойное эссе, чем прослушал бы ту ерунду, которую вы состряпали бы без помощи Бэйли. Все к лучшему. Думаю, вам удастся получить ту степень, какой вы жаждете, и без того, чтобы я докучал вам, требуя по эссе каждые две недели, ведь так?
– Ну…
– Конечно, удастся! – Эйдриан встал и подлил вина в стакан Шелы. – Еще немного мальвазии?
– Спасибо.
– Дымчатый, вулканический привкус, который не может опротиветь. Вы, насколько я знаю, играете?
– Да… я потому и не поспела с работой.
– Не понимаю, почему я сказал «насколько я знаю», – я же видел вас во множестве постановок. В этот уик-энд из Лондона приезжает моя жена, вы о ней, возможно, слышали?
– Дженни де Вулф, режиссер? Конечно!
– В таком случае, почему бы вам не заглянуть сегодня вечером к нам на Трампингтон и не сказать ей «здравствуйте»?
– Правда? Я бы с радостью.
– Прекрасно, дорогая моя. Скажем, в семь?
– Это будет чудесно. Спасибо!
Эйдриан с одобрением наблюдал за тем, как девушка подбирает сумку, шарфик, как направляется к выходу.
– Да, кстати, Шела…
Она ожидающе остановилась в дверях.
– Я обратил внимание на то, – сказал Эйдриан, – что вы состоите в университетском Обществе гуманистов.
Во взгляде ее обозначился намек на вызов, на подозрительность.
– И что?
– Для вас это серьезно?
– Очень.
– Вы, возможно, и к религии относитесь неодобрительно?
– Я ее терпеть не могу.
– А, вот это уже интересно. Думаю, стоит пригласить к нам сегодня и старика Трефузиса, уверен, он вам понравится, и не сомневаюсь, что ему понравитесь вы. Мы с ним работаем сейчас над… над одной проблемой, которая вас, возможно, заинтересует.
– Да?
– Как вам, вероятно, известно, разного рода функционеры, набранные по самым оголтелым ответвлениям христианской церкви, обозвали девяностые годы «Десятилетием евангелизма».
Девушка состроила гримаску комического отвращения.
– Ой, не напоминайте.
– Мы обнаружили, что за этой жалкой, причудливой формулировкой кроется… – Эйдриан умолк – Впрочем, неважно. Остальное я расскажу вам вечером. Драйден-хаус, Трампингтон. Мимо не пройдете.
Девушка выглядела заинтригованной.
– Хорошо. Значит, до вечера, доктор Хили. Э-э… до свидания.
– Всего хорошего, Шела. Да, и еще, Шела.
– Что?
– Буду вам благодарен, если вы пока никому об этом ни слова не скажете. Вы скоро узнаете – почему.
Эйдриан полюбовался в окно, как девушка скачками пересекает муравчатую лужайку во Дворе боярышника. Потом улыбнулся, присел за стол и написал короткую записку.
«Белоголовому орлану. Коврижка. Незамысловатая. Думаю, можно начать игру. С любовью, Темный вран».
Он откинулся в кресле, сунул написанное в факс и нажал кнопку автоматического набора номера. Посмотрел, как листок бумаги уезжает в пыхтящую машину, и снова подошел к окну.
На другой стороне двора он увидел в открытом на втором этаже окне старика. Старик на миг наклонился, копошась в чем-то у себя на столе, потом выпрямился во весь рост, помахивая только что оторванным листком бумаги. Он повернулся к Эйдриану, взмахнул листком, точно майский танцор носовым платком, и бойко сплясал короткую джигу.
Эйдриан рассмеялся и отступил от окна.
