В самой высокой точке горного хребта, отделяющего Верону от Трента, на скале у вершины Монте-Вельдо, неподвижный, как каменное изваяние, сидел ворон. Его резко очерченный силуэт вырисовывался на фоне еще темного неба, золотившегося в центре. Казалось, это сияние исходит не от солнца — еще невидимого, — а от самой Венеции, словно основой этого светящегося свода служат далекие византийские купола собора Святого Марка. Все кругом было окутано предрассветным полумраком. Ворон ждал, а ждать он умел. Как обычно, его терзал голод, пока еще терпимый. Во владения ворона входила вся Венеция: Венеция Эвганиа — Тревисо, Ровиго, Верона и более далекая Виченца, а также Венеция Джулиа. Но пристанищем ему служила Падуя.

Внизу все было готово к празднику Сан-Теодоро. После полудня толпа, разгоряченная вином, должна была стреножить пять или шесть быков, затем этих быков поочередно выводили за рога, чтобы обезглавить одним точным ударом сабли. Говорят, ворон заранее знает, что должно случиться. Он уже предвкушал запах, который любил больше всего на свете. Но даже если повезет, ему удастся схватить лишь жалкий кусок требухи или выклевать глаз животного, и вдобавок подраться с собаками. Не стоило ни лететь, ни рисковать, ни тратить силы.

Он так и не пошевелился. Он был терпелив, как все вороны. Он мог бы дождаться, когда механические фигуры на Часовой башне отобьют последний удар и, как каждое утро, со стороны Канал-Гранде появится городской баркас, на котором перевозят трупы из лазарета на Кладбищенский остров. Но и ради этого не стоило утруждаться — при везении он всегда добудет себе кусок дурного этого мяса, жесткого, тронутого чумой.

Он повернулся и посмотрел в противоположную сторону — на восток, — туда, где было его жилище. Где был его хозяин. Ворон поднялся в воздух и полетел в Падую.

Он миновал десять куполов собора, затем полетел над Университетом. Сел на капитель над четвертой дверью, выходившей во внутренний двор. Подождал. Он знал, что с минуты на минуту должен появиться его хозяин. Так было изо дня в день. Ворон был терпелив. Он расправил крыло и принялся чистить клювом перья. Но не стал заниматься тем, чем любил порадовать себя в более спокойные минуты, — не начал искать вшей в перьях на груди.

В тот момент, когда зазвучал колокол, сзывавший к мессе, ворон напрягся, как струна, медленно расправил крылья, готовый слететь на плечо хозяина, который должен был, как обычно, появиться из своего убежища, а по пути в приходскую церковь зайти в морг и угостить своего ворона тем, что тот так любил: еще не остывшим куском плоти.

Однако в это зимнее утро все было не так, как всегда. Удар первого колокола отзвучал, а хозяин так и не появился. Ворон знал, что хозяин внутри, в комнате, мог ощущать его запах и чуть ли не слышать его дыхание. Однако тот не появлялся. Ворон досадливо каркнул. Он был голоден.

Ворон и его хозяин знали друг другу цену. И по этой причине друг другу не доверяли. Леонардино — таким именем наградил ворона хозяин — никогда не садился к нему на плечо; он предпочитал сохранять небольшое расстояние между своими когтями и хозяйским плащом и, то и дело коротко взмахивая крыльями, поднимался в воздух. Да и хозяин ворона не доверял ему. И тот, и другой — оба это знали — были одержимы одной и той же страстью — желанием узнать, что скрыто там, в глубине плоти.

Прозвучал второй удар колокола, а хозяина все не было. Случилось что-то необычное, догадался ворон.

Каждый день, усевшись на перила лестницы морга, Леонардино пристально следил за движениями хозяина, за его руками, уверенно державшими острый скальпель; затем при виде крови, выступившей вдоль длинного разреза, Леонардино, клонясь то в одну, то в другую сторону, удовлетворенно каркал.

Несмотря на все старания, хозяин не сумел добиться, чтобы Леонардино брал пищу из его рук. Но у ворона были причины опасаться: вчера, например, хозяин угостил его мясом, и он узнал, кому оно принадлежало, узнал запах кота, который до вчерашнего дня доверчиво сидел на коленях у этого человека и который той же рукой, прежде гладившей его и кормившей, был вскрыт и препарирован.

— Леонардино… — тихонько звал хозяин, медленно приближаясь к ворону и помахивая куском мяса в вытянутой руке.

—Леонардино… повторял он и делал еще шаг, а ворон на шаг отступал.

Леонардино не глядел на мясо, он ощущал его запах, но не глядел. Он не сводил взгляда с глаз своего хозяина, которые казались более аппетитными, чем протянутый ему кусок котового желудка. Тогда человек бросил мясо, и ворон жадно схватил его клювом.

Однако никто не появлялся из крытой галереи. Прозвучал третий удар колокола, и ворон понял, что его хозяин пропустил их ежеутреннее свидание. Голодный и обиженный, Леонардо полетел по направлению к Венеции.