Часть пятая

Скорость, с которой развивались события: суд, затем невероятный взлет, вознесший его по правую руку от трона Павла III, не менее стремительное падение и бегство от кардинала Карафы — все это заставило Матео Колона напрочь забыть о письме, которое он послал Инес де Торремолинос из своего университетского заточения. По правде говоря, он совершенно забыл и о самом существовании прежней покровительницы. Он думал о Моне Софии как о своей судьбе. Настанет день — и этот день действительно настал, хотя и раньше задуманного, — когда ему придется покинуть Ватикан и направиться в Венецию, в бордель на улочке Боччьяри, близ церкви Святой Троицы, где наконец свершится предназначенное. Он думал об этом моменте без волнения, с тем легкомыслием, с каким обычно думают о неизбежной смерти и продолжают жить, не терзаясь вечным страхом. Но находясь в Ватикане, Матео Колон ни разу не вспомнил об Инес де Торре мол иное.

Однако судьба распорядилась так, что его письмо стараниями messere Витторио оказалось во Флоренции.

Ранним утром в апреле 1558 года в дверь скромного дома, стоявшего по соседству с аббатством, постучался гонец. С тех пор как Матео Колон покинул Флоренцию, Инес не получала от него никаких известий. С тех пор она думала только о нем; чем бы она ни занималась, ее мысли возвращались к анатому. До появления гонца ей столько раз казалось, что желанное письмо вот-вот придет, что она, избегая напрасных разочарований, запретила себе рассматривать подобную возможность. Инес даже не захотела взглянуть на сургучную печать, скрепляющую свиток. Она подошла к небольшому пюпитру близ очага, в котором горели дрова. Немного поодаль пели и резвились девочки. Только усевшись за пюпитр, Инес решилась бросить взгляд на печать. Сердце у нее в груди тревожно забилось. Стараясь сохранять спокойствие или хотя бы казаться спокойной, она ласково попросила девочек пойти поиграть в спальню. Прежде чем снять ленточку со свитка, она прижала письмо к груди и вознесла молитву. Инес де Торремолинос долго ждала этого момента. Однако теперь, после стольких страхов и разочарований, когда она наконец могла ласково погладить бумагу, к которой прикасались руки анатома, на нее нахлынули дурные предчувствия. Внутренний голос говорил ей, что ничего хорошего от этого письма ждать нельзя.

Инес развязала ленточку и, прочтя первые слова: «Когда это письмо окажется во Флоренции, меня уже не будет в живых», схватилась за стул. Хотя глаза ее были полны слез, а грудь сотрясалась от рыданий, она продолжала читать: «Если вы сочтете, что я совершил святотатство, открыв вам то, о чем поклялся молчать, прервите чтение и предайте эту бумагу огню…». Подумав, что анатом совершил святотатство, она продолжала читать.

«Если я решился разорвать наложенные на меня узы молчания и вам одной поведать о своем открытии, то это потому, моя драгоценная синьора, что именно в вашем теле я нашел мою сладостную „Америку“. В вашем теле я обнаружил средоточие любви и высшего удовольствия у женщин. И вас я должен благодарить за то, что мне открылось Божественное творение в том, что касается женской любви. Мой Amor Veneris — это ваш Amor Veneris. Не думайте, что мне ничего не известно о вашей любви ко мне. Возможно, вы и сейчас продолжаете меня любить. Но не обманывайтесь: вы любите не меня. Более того, это не вы меня любите. Вылечив вас от тяжелой болезни, я, сам того не желая, подменил болезнь любовью. Гнездилищем вашей болезни и вашей любви является Amor Veneris, и это ваш Amor Veneris меня любит, а не вы. Не обманывайтесь. Я ничем не заслужил вашей любви».

Когда Инес де Торремолинос дочитала письмо до конца, она была сдержанна и невозмутима. Ее глаза еще оставались влажными, но сердце билось ровно. Вскоре и ее глаза наполнились спокойным и холодным ожесточением. Она поднялась и прошла на кухню. Взяла в руки нож и точильный камень. Бесстрастно обдумала свое положение. Предполагаемая смерть возлюбленного бесконечно ее опечалила, она испытала сожаление и даже выразила себе соболезнования. Пока она точила нож о камень, ее мысли, проясняясь, принимали новый оборот. Ее не раз одолевал темный страх смерти и безумия. Однако теперь, водя лезвием по камню, Инес поняла, что высший миг просветления настал. Ее рукой водил не мистический порыв и не вспышка экстаза. Она еще никогда не была такой спокойной.

— Amor Veneris, vel Dulcedo Appeletur — повторяла она, водя ножом по камню.

Она точила нож с той безмятежностью, с какой по утрам звонила в колокола аббатства. Теперь она, наконец-то, станет хозяйкой собственного сердца. Инес уже не скорбела по поводу того непоправимого факта, что она, как было известно анатому, безнадежно влюблена. Знай она раньше, скольких страданий можно было бы избежать. Это так просто!

Убедившись, что лезвие ножа остро как бритва, Инес де Торремолинос посмотрела в окно, за которым расстилался знакомый пейзаж. Движение ее руки было точным и быстрым. Она не почувствовала боли, и крови вытекло совсем немного — лишь узкая алая струйка сбежала вниз по бедру. Теперь между большим и указательным пальцем она держала причину своих несчастий. Бросив взгляд на крошечный орган, она с блаженной улыбкой произнесла:

— Amor Veneris, vel Dulcedo Appeletur.

Отныне она будет жить без любви, став наконец хозяйкой собственного сердца.