Глава 18
Начало темнеть. Я влетел в ворота колледжа, заглушил двигатель и по ступенькам кинулся к двери. Привратника за столиком не было, вообще кругом — ни души. Я побежал по коридорам. Тут я поворачивал, вот знакомые ступеньки, теперь два пролета наверх... Черт, кажется, я заблудился. В какую сторону дальше? Где комната Элинор?
Навстречу мне шла пожилая сухопарая женщина в пенсне, она несла кипу бумаг и толстую книгу. Наверное, преподавательница.
— Извините, пожалуйста, — обратился я к ней, — как найти комнату мисс Таррен?
Она подошла поближе и внимательно посмотрела на меня. Мой вид явно не произвел на нее впечатления. Эх, где моя респектабельная внешность!
— У вас кровь на лице, — заметила она.
— Это просто порез... пожалуйста, ей надо помочь... — Я взял женщину за руку. — Проводите меня до ее комнаты, и если она жива и здорова, я тут же исчезну. Но боюсь, ей позарез нужен доктор. Можете вы мне поверить?
— Хорошо, — неохотно согласилась она. — Идемте, посмотрим. Вот сюда, за угол... теперь сюда.
Мы подошли к двери Элинор. Я громко постучал. Тишина. Тогда я нагнулся к замочной скважине. Изнутри торчал ключ, и ничего не было видно.
— Откройте дверь, — решительно повернулся я к женщине, которая с сомнением смотрела на меня.
Она прикоснулась к дверной ручке и повернула ее. Но дверь не подалась. Она была заперта.
— Послушайте, — взволнованно заговорил я, — дверь заперта изнутри, значит, Элинор Таррен там. Она не отвечает на стук, потому что не может. Ей срочно нужен доктор, поверьте мне, ради Бога. Есть здесь доктор?
Она сурово посмотрела на меня через пенсне и кивнула. Похоже, все-таки поверила.
— Скажите ему, что она отравилась люминалом с джином. Примерно сорок минут назад. Только умоляю вас, побыстрее. Другой ключ от этой двери есть?
— Ключ-то есть, но нельзя вытолкнуть тот, что в двери. У нас такие случаи уже бывали. Придется ломать замок. Я пойду позвоню.
Она степенно пошла по коридору. Сумасшедшего вида молодой человек с кровью на лбу, сообщение о том, что одна из ее студенток одной ногой уже на том свете, — ничто не могло нарушить ее душевного равновесия. Непробиваемая университетская матрона.
Архитекторы времен королевы Виктории, строившие этот колледж, хорошо позаботились о том, чтобы докучливые кавалеры не могли ворваться в девичьи апартаменты без спроса. Двери были сделаны на века. Но сухопарая профессорша дала понять, что, взломав дверь, я смертного греха не совершу. Так чего ждать? И я выломал замок ударом каблука.
Она лежала в неудобной позе поверх голубого покрывала, забывшись в глубоком сне, а серебристые волосы плавно ниспадали на подушку. Нежное, прекрасное создание.
Раз она не слышала, как я ломился в дверь, значит, вряд ли она проснется от прикосновения. Я встряхнул ее руку. Не шевелится. Пульс нормальный, дыхание ровное, цвет лица — приятный, как обычно. И не подумаешь, что с ней что-то случилось. Но ведь случилось же!
Сколько можно искать доктора? Ведь профессорша ушла звонить уже целых десять минут назад!
В ту же секунду — сработала телепатия! — дверь распахнулась, и на пороге появился подтянутый, солидного вида пожилой мужчина в сером костюме.
Один. В левой руке — чемоданчик, в правой — противопожарный топорик. Он окинул взглядом комнату, посмотрел на расщепленный дверной косяк, захлопнул за собой дверь и положил топорик на стол Элинор.
— Ладно, хоть какое-то время сэкономил, бросил он. Потом без особого энтузиазма оглядел меня с ног до головы и жестом приказал отойти в сторонку. Он начал осматривать ее, а я стоял и ждал.
— Люминал с джином, — пробормотал он. — Вы в этом уверены?
— Абсолютно.
— Она приняла это по своей воле? — Он начал открывать чемоданчик.
— Нет. Ни в коем случае.
— Эти коридоры обычно кишмя кишат девицами, — сказал он вдруг безо всякой связи, — но, наверное, у них сейчас какое-нибудь собрание. — Он внимательно посмотрел на меня. — Вы в состоянии помочь?
— Да.
— Уверены? — усомнился он.
— Скажите, что нужно сделать.
— Хорошо. Найдите большой кувшин и ведро либо большой таз. Я займусь ею, а потом вы мне расскажете, как все произошло.
Он вынул из чемоданчика шприц, наполнил его и сделал Элинор укол в вену с внутренней стороны локтя. Я подошел к стенному шкафу и там нашел кувшин и таз.
— Вы были здесь раньше, — заметил он, в глазах его мелькнуло подозрение.
— Один раз, — признался я. И ради Элинор добавил: — Я работаю у ее отца. Между нами ничего нет.
— Вот оно что. Ну ладно. — Он вытащил иглу, разобрал шприц и быстро вымыл руки.
— Сколько она приняла таблеток?
— Это были не таблетки. Порошок. Минимум одну чайную ложку. А то и больше.
Он встревожился, но сказал:
— Не может быть, чтобы так много. Она бы почувствовала горечь.
— Так ведь вместе с джином... Он и сам не сладкий.
— Вы правы. Сделаем ей промывание желудка. В основном эта дрянь, конечно, уже впиталась... Все равно, надежда еще есть.
Он велел мне налить в кувшин теплой воды, а сам осторожно протолкнул трубку из толстого пластика в горло Элинор. Потом очень удивил меня тем, что к торчащему изо рта концу приложил ухо и стал слушать. Оказывается, если больной без сознания и сам глотать не может, нужно убедиться, что трубка вошла в желудок, а не в легкие.
— Если в трубке слышно дыхание, значит, она попала не туда, — пояснил он.
Он достал маленькую воронку, сунул ее в трубку и осторожно начал лить воду из кувшина. Когда немыслимое, как мне показалось, количество воды исчезло в трубке, он остановился, передал мне кувшин и велел поставить таз ему под ноги. Потом убрал воронку и вдруг резко опустил конец трубки прямо в таз. Вода полилась через трубку обратно, а вместе с ней — содержимое желудка Элинор.
— Так-так, — спокойно заметил он. — Она перед этим что-то ела. Пирожное, кажется. Это хорошо.
Она поправится? — Голос мой дрожал от волнения.
Он мельком взглянул на меня и извлек трубку из горла Элинор.
— Вы говорите, она выпила это меньше чем за час до моего прихода?
— Минут за пятьдесят.
— А перед этим ела... да, она должна поправиться. Организм крепкий. Я ввел ей мегимид — это сильное противоядие. Примерно через час она проснется. Переночует в больнице, а назавтра вся хворь вообще из нее выйдет. Будет как новая.
Я потер рукой лицо.
— Тут многое зависит от времени, — спокойно добавил он. — Пролежи она здесь несколько часов... Чайная ложка... Это тридцать грамм, если не больше. — Он покачал головой. — Ее не удалось бы спасти. А где вы порезали лоб? — вдруг спросил он.
— В драке.
— Надо наложить швы. Это могу сделать я, если хотите.
— Спасибо.
— Только сначала отправим мисс Таррен в больницу. Доктор Притчард сказала, что вызовет скорую. Так что они вот-вот будут.
— Доктор Притчард?
— Преподавательница, которая позвонила мне. Я работаю в двух шагах отсюда. Она позвонила и сказала, что какой-то окровавленный молодой человек с пеной у рта твердит, будто мисс Таррен отравилась и лучше мне посмотреть, в чем дело. — Он едва заметно улыбнулся. — Вы не рассказали мне, как это произошло.
— Ох... это такая длинная история, — устало отозвался я.
— Вам придется обо всем рассказать полиции, — напомнил он.
Я кивнул. Да, мне есть о чем рассказать полиции. Столько, что я совсем не горю желанием встретиться с ними.
Вдруг тишина в коридоре взорвалась: гомон девичьих голосов, топот молодых ножек, хлопанье дверей — студентки вернулись со своего собрания.
Возле двери Элинор раздались более тяжелые шаги, и кто-то постучал в дверь. В комнату вошли двое санитаров «скорой помощи», со знанием дела быстро положили Элинор на носилки, подоткнули со всех сторон одеялом и вынесли из комнаты. По коридору прокатилась волна девичьих голосов: вздохи, ахи, вопросы, сомнения.
Доктор закрыл дверь за санитарами и, не откладывая дела в долгий ящик, вытащил из чемоданчика иголку с ниткой и принялся штопать мне лоб. Я сидел на кровати Элинор, а он суетился вокруг меня с йодом и нитками.
— Из-за чего вы подрались? — спросил он, завязывая узлы.
— На меня напали.
— Вот как? — Он переменил позу, чтобы делать стежки под другим углом, и оперся рукой о мое плечо. Я инстинктивно подался назад — на плече был синяк, — и он вопросительно посмотрел на меня.
— Я смотрю, вас здорово отделали?
— Тем не менее, — медленно ответил я, — последнее слово осталось за мной.
Он закончил со швами и напоследок щелкнул ножницами.
— Ну вот и все. Останется малюсенький шрам — и только.
— Спасибо. — Что-то голос у меня слабый.
Он ощупал шишку у меня за ухом и сказал, что до свадьбы заживет. Потом спросил, какие еще трофеи я вынес из драки, но тут в коридоре снова раздались тяжелые шаги, и дверь с треском распахнулась.
На пороге стояли двое широкоплечих полицейских с суровыми лицами.
Доктора они знали. Видимо, он часто помогал полиции в Дареме. Они вежливо поздоровались, и доктор начал говорить, что мисс Таррен уже увезли в больницу, но они перебили его.
— Мы пришли за ним, сэр, — объявил тот, что повыше, указывая на меня. — Это конюх Дэниэл Рок.
— Да, он сообщил о болезни мисс Таррен...
— Мисс Таррен здесь ни при чем, сэр. Он нужен нам по другому делу.
— Человек еле держится на ногах, — сказал доктор. — Может, не стоит так усердствовать? Поговорите с ним позже.
— К сожалению, сэр, это невозможно.
Осторожной, собранной походкой они приблизились ко мне. Казалось, они боятся — сейчас я прыгну и стукну их друг о дружку головами.
Как по команде они склонились надо мной, и крепкие руки вцепились в мои запястья. Рыжеволосый полицейский вытащил из кармана наручники и с помощью коллеги быстро защелкнул их у меня на кистях.
— Лучше не рыпайся, приятель, — посоветовал он. Я дернулся от страшной боли, а он, видимо, принял это за попытку сбежать.
— Пустите руку... никуда я не убегу.
Они отошли на шаг, но все смотрели на меня — сверху вниз. У них словно гора упала с плеч — наверное, и вправду боялись, что я на них брошусь. Я два раза глубоко вздохнул, хоть как-то унять боль в руке.
— Будет вести себя как шелковый, — заметил темноволосый. — Видишь, еле держится.
— Он попал в драку, — сообщил им доктор.
— Он так сказал, сэр? — Темноволосый засмеялся. Я взглянул на наручники, обхватившие мои кисти.
Не очень-то в них удобно... и унизительно.
— Что он сделал? — спросил доктор. Ответил рыжеволосый.
— Он... поможет нам провести расследование по делу о нападении на тренера, его бывшего босса, сейчас он лежит без сознания... и еще на одного человека, которому проломили череп.
— То есть убили?
— Так нам передали, сэр. Мы сами в конюшне не были, но говорят, там устроили настоящую бойню. Нас за ним послали из Клеверинга, туда его и отвезем — конюшня на территории нашего участка.
Быстро вы на него вышли, — удивился доктор.
— Да, — самодовольно согласился рыжеволосый.
— Кое-кто из наших поработал на славу. Полчаса назад в даремскую полицию отсюда позвонила какая-то женщина и описала его, а когда из Клеверинга по всем участкам передали сообщение об убийстве в конюшне, кто-то сравнил эти два описания. Нас сразу послали сюда — и оп-ля... у дверей стоит его мотоцикл, номер и марка — все сходится.
Я поднял голову. Доктор взглянул на меня. Он был расстроен и разочарован. Пожав плечами, он сказал усталым голосом:
— Вот и угадай, кто порядочный человек, а кто бандит. Мне показалось, что он... ну, не то, что обычный уголовник. А тут, оказывается... — Он отвернулся и поднял свой чемоданчик.
Этого я уже не мог вынести. Слишком долго я позволял людям презирать себя, даже не пытаясь защититься. И вот опять... Это была капля, переполнившая чашу.
— Я дрался, потому что на меня напали! выкрикнул я.
Доктор полуобернулся. Почему-то для меня было важно, чтобы он мне поверил. Не знаю почему.
Темноволосый полицейский, приподняв брови, объяснил доктору:
— Тренер конюшни был его хозяином, сэр, а убитый, насколько я понял, — богатый джентльмен, владелец лошадей, которых там тренировали. Об убийстве сообщил старший конюх. Он увидел, как Рок выскочил за ворота на мотоцикле, и ему это показалось странным — Рока только вчера уволили. Он пошел сказать об этом тренеру и застал его в конторе лежащим без сознания, а рядом — труп джентльмена.
С доктора было достаточно. Он, не оборачиваясь, вышел из комнаты. Кричать, доказывать, что ты не верблюд? Стоит ли?
— Идем, приятель, — сказал темноволосый. Они снова напряглись, глаза настороже, на лицах — враждебность.
Я медленно поднялся. Почему медленно? Да потому, что я был уже на пределе. Еще чуть-чуть, и я вообще не смогу подняться, а взывать к сочувствию, которого не будет... Нет уж, встану сам.
Конвоиры мои заметно ожесточились. Что удивительного, в такой ситуации, да еще в этой черной одежде, я, должно быть, казался им, как однажды выразился Теренс, ненадежным и немного опасным.
— Не волнуйтесь, — я вздохнул. — Вы правильно сказали, я буду вести себя как шелковый.
Но их, наверное, предупредили: идете арестовывать спятившего уголовника, который раскроил кому-то череп, поэтому они решили не рисковать. Рыжеволосый крепко схватил меня за правую руку выше локтя и подтолкнул к двери, а в коридоре темноволосый с той же яростью вцепился в меня слева.
По обе стороны коридора маленькими щебечущими группками стояли девушки. Я застыл на месте. Полицейские подтолкнули меня. А девушки стояли и смотрели.
Мне вдруг с кристальной ясностью открылся смысл старой поговорки «хочется сквозь землю провалиться». Последние остатки собственного достоинства восстали во мне против такой экзекуции: идти под конвоем полицейских сквозь строй молодых и красивых студенток. Будь вместо них мужчины, мне было бы легче.
Это, наверное, одно из тех впечатлений, которые не забываются — слишком сильно оно всколыхнуло душу. А впрочем, если человека часто таскают в наручниках на глазах у почтенной публики, может, он к этому привыкает?
Хорошо хоть я ни разу не споткнулся, даже на лестнице, — вид у меня и без того был жалкий. Полицейская машина, в которую меня безжалостно впихнули, показалась ниспосланным с небес прибежищем.
Я сидел впереди, между ними. Машину вел темноволосый.
Всю дорогу я думал о своем положении — ведь я попал в серьезную заваруху, и выбраться из нее будет не так-то просто. Я действительно убил Эдамса. Тут не отвертишься, не увильнешь. И допрашивать меня будут не как достойного и уважаемого гражданина, а как злодея убийцу, который готов наплести что угодно, лишь бы уйти от ответа. В полиции меня встретят, как говорится, по одежке, и хорошей встречи ждать нечего. Ведь, в конце концов, я продержался у Хамбера целых два месяца только потому, что выглядел самой захудалой рванью. И если на мою внешность купился Эдамс, чего ждать от полиции? И не подумают усомниться в моей подлинности. Вот и пример: два моих соседа. Смотрят враждебно, настороженно.
Всю дорогу рыжеволосый не спускал с меня глаз.
— Не очень-то он говорливый, — заметил он после долгой тишины.
— Есть над чем подумать, — не без юмора согласился темноволосый.
Эдамс с Хамбером измолотили меня здорово — ныли все кости. Я чуть поерзал на сиденье. Звякнули наручники.
Впереди показались огни Клеверинга. Темноволосый покосился на меня с потаенной радостью. Преступник пойман. Задание выполнено. Рыжеволосый нарушил тишину во второй раз, в его голосе я тоже уловил удовлетворение.
— Молодым ему оттуда не выйти, — сказал он. Нет, только не это. И все же... Кому-кому, а мне, адвокатскому сыну, хорошо известно: сколько меня продержат под стражей, зависит от одного — сумею ли я убедить их, что совершил убийство в целях самозащиты.
Следующие часы обернулись каким-то кошмаром. Полиция Клеверинга представляла собой братию зубастых, прожженных циников, которым без отдыха приходится бороться с бурной волной преступности, гуляющей по этому шахтерскому городку с высокой безработицей. Возможно, по отдельности все они были любящими мужьями и ласковыми отцами, но хорошее настроение и человечность приберегали исключительно для досуга.
Все они были страшно заняты, куда-то спешили. В здании царила суматоха. Меня, все еще закованного в наручники, футболили под конвоем из комнаты в комнату и в каждой накидывались с одними и теми же вопросами.
Наконец, где-то ближе к ночи, в ярко освещенной голой комнатенке мне дали стул, и я связно рассказал им, что я в действительности делал у Хамбера и как получилось, что я убил Эдамса. Я подробно описал им весь сегодняшний день. Они не поверили, что было вполне естественно. Они сразу предъявили мне обвинение в убийстве. Я протестовал, но бесполезно.
Меня забрасывали вопросами. Я отвечал. Вопросы они задавали по цепочке, друг за другом, поэтому оставались свежими и энергичными, я же уставал все больше и больше. Тело болело адски, наваливалась тяжесть — хорошо, что мне не надо было лгать, потому что даже для правдивых ответов голова работала плохо, а эти шакалы только и ждали, когда я ошибусь.
— Ну, теперь расскажи, как все было на самом деле.
— Я уже рассказывал.
— Про Ната Пинкертона мы и без тебя читали.
— Запросите из Австралии копию контракта, который я заключил, когда брался за эту работу. — В четвертый раз я повторил им адрес моего стряпчего, в четвертый раз они не стали его записывать.
— Кто твой наниматель, говоришь?
— Граф Октобер.
— И он, конечно, это подтвердит?
— Он в Европе до субботы.
— Какая жалость. — Они грязно улыбались. Они знали от Касса, что раньше я работал в конюшне Октобера. Касс также сказал им, что я — порядочный сачок, нечист на руку, трусоват и туповат.
— Ты, значит, переспал с лордовой дочкой, так, что ли?
Мерзавец Касс, чтоб у него язык отсох!
— Он тебя, значит, под зад, а ты ему теперь сдачи — хочешь втянуть в эту историю?
— Хамберу ты уже дал сдачи за то, что он тебя выставил.
— Нет. Я ушел от него, потому что закончил свою работу.
— За что ты его тогда? За то, что он тебя бил?
— Нет.
— Старший конюх сказал, что ты получал за дело.
— Эдамс и Хамбер — аферисты, они наживались на скачках. Я разоблачил их, и они хотели убить меня.
— Кажется, я говорил это в десятый раз, но все равно — никакого впечатления.
— Тебе не нравилось, что тебя били. Вернулся поквитаться... Знаем такие дела, ты не первый.
— Неправда.
— День ты думал, а потом вернулся и напал на них. Там была настоящая бойня. Весь пол кровью заляпан.
— Это моя кровь.
— Можем проверить.
— Проверьте. Это моя кровь.
— Из этого малюсенького пореза? Не морочь голову, малый.
— Мне наложили швы.
— Ах да, вернемся к леди Элинор Таррен. Дочка лорда Октобера. Значит, ты переспал с ней?
— Нет.
— Она забеременела...
— Нет. Узнайте у доктора.
— ... и приняла снотворное.
— Нет. Ее отравил Эдамс. — Я уже два раза рассказывал им про банку с люминалом, и они, наверное, нашли ее в конторе Хамбера, но помалкивали.
— Ты соблазнил ее, и лорд Октобер тебя уволил. А она не вынесла позора. И приняла снотворное.
— Она не могла чувствовать себя опозоренной. Это не она, а ее сестра, Патриция, обвинила меня, что я ее соблазнил. Эдамс подсыпал люминал в бокал с джином и дал его Элинор. У Хамбера в конторе стоят джин и люминал. Возьмите пробу из желудка Элинор на анализ.
Они меня не слушали.
— Она поняла, что после всего ты ее еще и бросил. Мистер Хамбер успокоил ее и предложил выпить, а потом она вернулась в колледж и приняла снотворное.
— Нет.
К рассказу об огнемете они отнеслись, мягко говоря, скептически.
— Он лежит в сарае.
— Да, да, сарай. А где, говоришь, он находится? Я еще раз им подробно объяснил.
— Поле, скорее всего, принадлежит Эдамсу. Это нетрудно узнать.
— Оно, наверное, тебе приснилось.
— Поезжайте и посмотрите — в сарае найдете огнемет.
— Им, наверное, поджигают вереск. У многих фермеров есть такая игрушка.
Они позволили мне сделать два звонка — я попробовал добраться до полковника Бекетта. В Лондоне его слуга сказал, что он уехал в Беркшир, на скачки, остановиться должен у друзей. Я позвонил в Беркшир — местная линия не работала. Телефонистка сказала, что лопнула какая-то труба, и вода затопила кабель.
Примерно около полуночи один из них заметил, что даже если (причем он сам в это не верил) моя версия насчет работы у Октобера и разоблачения Эдамса и Хамбера не выдумка, а правда, то все равно мне никто не давал права убивать их.
— Хамбер жив, — возразил я.
— Пока да.
Сердце мое подскочило. Неужели и Хамбер тоже? Боже мой! Нет, нет, Хамбер должен выжить.
— Ты огрел Эдамса палкой по голове?
— Нет, я уже говорил вам — зеленым стеклянным кругляшом. Я держал его в левой руке. Убивать его я не думал, хотел только оглушить. Я правша... Не мог точно определить, сильно ударил левой или нет.
— Зачем же бил левой?
Я снова рассказал им о правой руке.
— Ты ничего не мог делать правой рукой, а потом сел на мотоцикл и проехал шестнадцать километров до Дарема? За дурачков нас принимаешь?
— На кругляше должны быть отпечатки пальцев моих обеих рук. Правой рукой я кинул его в Хамбера, а левые отпечатки — поверх правых, левой я ударил Эдамса. Проверьте.
— В отпечатках пальцев разбирается, — поухмылялись они.
— Кстати, отпечатки пальцев моей левой руки должны быть на телефонной трубке. Я хотел позвонить вам прямо из конторы. На кране умывальника тоже отпечатки левой руки... и на ключе, и на дверной ручке, внутри и снаружи.
— Но на мотоцикле ты ехал?
— Потом рука ожила.
— А сейчас?
— Сейчас я ее тоже чувствую.
Один из них подошел ко мне, взял за кисть правой руки и поднял ее вверх. Наручники дернулись, левая рука тоже поднялась. На правой обнажились синяки, болезненные кровоподтеки. Полицейский отпустил меня. На мгновение наступила тишина.
— Больненько ему пришлось, — с неохотой признал один из них.
Весь вечер они пили чай — чашку за чашкой, — но мне не предложили. Тогда я попросил сам — дали. Чай оказался такой бурдой, что стало обидно — я поднимал чашку с большим трудом.
Они принялись за меня снова.
— Пусть Эдамс и ударил тебя по руке, но он защищался. Он увидел, как ты бросил кругляш в своего хозяина, и понял, что сейчас ты нападешь и на него. Он просто тебя опередил.
— Он к этому времени уже рассек мне лоб... едва не переломал мне ребра и дал палкой по голове.
— Старший конюх говорит, что все это угощение ты получил еще вчера. Поэтому и пришел отомстить мистеру Хамберу.
— Вчера Хамбер меня ударил только два раза. Не так я на него и сердился. А все остальное — сегодня, и бил в основном Эдамс. — Тут я что-то вспомнил. — Он снял у меня с головы шлем, когда я выключился. На нем должны быть отпечатки его пальцев.
— Снова отпечатки.
— Они все показывают, как было.
Я взглянул в их непроницаемые лица, в глазах — жесткость, нежелание верить. Суровые, многое повидавшие парни — эти не дадут себя провести. Я читал их мысли как по-писаному: если они поверят мне, а потом окажется, что все это — сплошная брехня, они никогда себе такой промашки не простят. Все их органы чувств были настроены на недоверие. Такая уж моя судьба.
Я снова и снова отвечал на их вопросы. Они пропустили меня по кругу еще два раза, причем рвения у них не убавилось. Они расставляли ловушки, иногда кричали на меня, ходили вокруг, трогать больше не трогали, но выстреливали вопросами изо всех углов комнаты. Я чувствовал, что уже не гожусь для такой игры. Во-первых, давали знать о себе раны, во-вторых, я не спал всю предыдущую ночь. К двум часам я вообще едва мог шевелить языком от утомления, в течение получаса я три раза забывался в каком-то сумрачном полусне, и наконец они оставили меня в покое.
Двум полицейским, сержанту и констеблю, было поручено отвести меня на ночлег в такое место, по сравнению с которым общежитие Хамбера казалось раем земным.
Камера представляла собой трехметровый куб из глазированного кирпича. Стены до плеча окрашены в коричневый цвет, выше — в белый. Где-то под потолком — маленькое зарешеченное оконце, узкая бетонная плита вместо кровати, в углу — ведро с крышкой, на стене — отпечатанный листок с правилами. Больше ничего. Холод такой, что за ночь, наверное, промерзнут все внутренности. И маленькие помещения никогда не вызывали у меня особой симпатии.
Полицейские грубо приказали мне сесть на бетонную плиту. Они сняли с меня ботинки, вытащили ремень из джинсов, нашли на мне пояс, расстегнули его и забрали. Потом сняли наручники. И ушли, захлопнув и заперев за собой дверь.
Итак, я упал на самое дно — ниже некуда.
