Глава 7
1
Утром в четверг, двадцать седьмого июля, Элинор Карлайл вышла из дверей гостиницы «Королевский герб» и в раздумье остановилась на пороге, поглядывая то влево, то вправо.
Внезапно она с радостным возгласом бросилась на другую сторону главной улицы Мейденсфорда.
Эта величественная фигура, с достоинством проплывающая по городу подобно древнему галеону под надутыми парусами… Нет, ошибиться было невозможно!
– Миссис Бишоп!
– Кого я вижу! Мисс Элинор! Вот так сюрприз! Вы, оказывается, в наших краях! Знай я, что вы приедете в Хантербери, я бы немедленно туда примчалась! Кто же вам прислуживает? Привезли кого-нибудь с собой из Лондона?
Элинор покачала головой.
– Я остановилась не в усадьбе, а в «Королевском гербе».
Миссис Бишоп бросила взгляд на другую сторону улицы и скептически хмыкнула.
– Говорят, там жить можно, – проговорила она. – Чисто. И кухня вроде бы неплохая, но это совсем не то, к чему вы привыкли, мисс Элинор.
Элинор улыбнулась:
– Там достаточно удобно. Ведь я всего на пару дней. Мне нужно разобрать вещи в доме. Личные вещи тети. И еще я хочу забрать с собою в Лондон кое-что из мебели.
– Значит, вы действительно продали дом?
– Да. Майору Сомервелу. Нашему новому члену парламента. Сэр Джордж Керр, как вам известно, умер, и состоялись дополнительные выборы.
– Избрали единогласно, – с важностью заметила миссис Бишоп. – Мы никого, кроме консерваторов, от Мейденсфорда не выбирали.
– Я рада, что дом попал в руки человека, который собирается там жить. Было бы жаль, если бы его перестроили или превратили в отель.
Миссис Бишоп закрыла глаза и содрогнулась от ужаса: для ее аристократической натуры сама мысль о подобном варварстве была непереносима.
– Да, это было бы чудовищно. Откровенно говоря, очень печально и то, что дом переходит в чужие руки.
– Но вы сами понимаете, – сказала Элинор, – что он слишком велик для меня одной.
Миссис Бишоп снова хмыкнула, и Элинор поспешила продолжить:
– Все собиралась вас спросить: не хотите ли взять себе на память что-нибудь из мебели? Я была бы рада сделать вам приятное.
Миссис Бишоп просияла и милостиво произнесла:
– Вы так добры, мисс Элинор, так великодушны. И если не сочтете некоторой смелостью с моей стороны…
Она замолчала, и Элинор подбодрила ее:
– Да, да, я вас слушаю.
– Я всегда любовалась секретером в гостиной… Прелестная вещь.
Элинор помнила его: довольно безвкусный, сплошь в ярких инкрустациях.
– Конечно, берите. Что-нибудь еще, миссис Бишоп?
– Что вы, мисс Элинор! Вы и так чрезвычайно щедры!
– Там еще есть несколько стульев в том же стиле, что и секретер, – заметила Элинор. – Не хотите ли взять и их?
Миссис Бишоп рассыпалась в благодарностях, соизволив принять и стулья.
– Я сейчас гощу у своей сестры. Может, вам требуется помощь, мисс Элинор? Если хотите, я могла бы пойти с вами.
Элинор решительно воспротивилась.
– Уверяю вас, мне бы это не составило труда, – не отставала миссис Бишоп. – Я с удовольствием бы помогла. Ведь вам будет так грустно перебирать вещи дорогой миссис Уэлман.
– Благодарю вас, миссис Бишоп, но я предпочла бы заняться этим одна. Такого рода дела лучше делать… одной.
– Как вам будет угодно, – холодно сказала бывшая экономка. Потом продолжила: – Дочь Джерарда сейчас здесь. Похороны были вчера. Она живет у сестры Хопкинс. Я слышала, сегодня утром они собирались пойти в сторожку.
– Да, я просила Мэри приехать, – кивнула Элинор. – Майор Сомервел хотел бы как можно скорее перебраться сюда.
– Понятно.
– Ну, мне пора, – сказала Элинор. – Рада была повидать вас, миссис Бишоп. Значит, секретер и стулья.
Она пожала ей руку и пошла в сторону булочной. Купив хлеба, она заглянула в молочную лавку, где купила полфунта масла и немного молока. Затем зашла к бакалейщику.
– Я хотела бы паштета для сандвичей.
– К вашим услугам, мисс Карлайл. – Локтем оттолкнув приказчика, к ней поспешил сам хозяин, мистер Эббот. – Какой вам угодно? Паштет из лосося с креветками? Или из индейки с языком? Из лосося с сардинами? Или из окорока с языком?
Одну за другой он выставлял на прилавки банки с паштетом.
– Хотя названия у них разные, на вкус, по-моему, они все одинаковы, – с легкой улыбкой заметила Элинор.
Мистер Эббот спорить не стал:
– Возможно, вы и правы. Отчасти. Но главное, что они очень вкусные, да-да, отменные.
– Некоторые побаиваются рыбных паштетов, – сказала Элинор. – Ведь бывали случаи отравления, да? Видимо, иногда готовят из несвежей рыбы.
Мистер Эббот изобразил на лице ужас:
– Уверяю вас, это высший сорт… Мы никогда не получали ни единой жалобы.
– Ну, тогда я, пожалуй, возьму одну баночку лосося с креветками и одну лосося с анчоусами. Благодарю вас.
2
Элинор Карлайл вступила на землю своих бывших владений через заднюю калитку.
Был жаркий, ясный летний день. Благоухал душистый горошек. Она прошла мимо разноцветной гряды и увидела младшего садовника Хорлика, который оставался здесь, чтобы содержать в приличном виде сад.
– Доброе утро, мисс, – с почтением приветствовал он Элинор. – Я получил ваше письмо. Боковая дверь открыта, мисс. Я открыл ставни и большую часть окон.
– Благодарю вас, Хорлик.
Она хотела пойти дальше, но молодой человек, судорожно дернув кадыком, застенчиво пробормотал:
– Извините, мисс…
– Да, – повернулась к нему Элинор.
– Правда, что дом продан? Я имею в виду, соглашение уже подписано?
– Да.
– Хотел бы вас попросить, – робко заговорил Хорлик, – не могли бы вы замолвить за меня словечко майору Сомервелу… Ему ведь нужны будут садовники. Может, он решит, что я слишком молод для должности главного садовника, но я четыре года работал под началом мистера Стивенса и много чему научился. Ну и когда один тут остался, тоже все здесь поддерживал в полном порядке, даже без помощников.
– Конечно, Хорлик, я сделаю для вас все, что смогу, – заверила его Элинор. – Я и сама собиралась порекомендовать вас майору Сомервелу и сказать ему, какой вы замечательный садовник.
Лицо Хорлика стало пунцовым.
– Спасибо, мисс. Вы очень добры. Вы понимаете, столько сразу всего на нас обрушилось, ну… смерть миссис Уэлман, и потом эта быстрая продажа усадьбы… а я… я собираюсь осенью жениться, ну и хочется быть уверенным…
Он замолчал.
– Надеюсь, майор Сомервел вас возьмет. Можете на меня рассчитывать – я сделаю все, что смогу, – снова пообещала Элинор.
– Благодарю вас, мисс. Вообще-то мы все надеялись, что усадьба останется у вашей семьи. Благодарю вас, мисс.
Элинор пошла дальше.
Внезапно, как поток, прорвавший дамбу, ее захлестнула волна ярости, дикого негодования.
«Мы все надеялись, что усадьба останется у вашей семьи…»
Они с Родди могли здесь жить! Она и Родди! Родди, наверное, хотел этого. Да и она сама – тоже. Они ведь так всегда любили Хантербери. Милый Хантербери… Задолго до того, как ее родители умерли… на чужбине… в Индии… она приезжала сюда на каникулы. Она играла в лесу, гуляла у ручья, собирала целые охапки душистого горошка, лакомилась огромными зелеными ягодами крыжовника и темно-красной сочной малиной. А позже созревали яблоки… Здесь столько укромных местечек, где можно было свернуться калачиком и часами читать какую-нибудь книжку.
Она любила Хантербери. Где-то в глубине ее сознания всегда таилась уверенность, что когда-нибудь она будет здесь жить постоянно. Тетя Лора все время поддерживала эту уверенность. Отдельными словами и фразами.
«Когда-нибудь, Элинор, тебе, возможно, захочется спилить эти тисовые деревья. Они немного мрачноваты, ты не находишь?»
Или:
«Здесь можно было бы устроить водоем. Когда-нибудь ты это сделаешь!»
А Родди? Родди тоже видел в Хантербери свой будущий дом. Может, эта подспудная мысль и лежала в основе его чувства к ней, к Элинор. Именно: ему была удобна эта любовь. Она давала возможность и ей и ему жить в Хантербери. Как все удачно складывалось.
Они жили бы здесь вместе. И сейчас они тоже были бы здесь вместе – и совсем не для того, чтобы готовить поместье к продаже, а для того, чтобы устроить по своему вкусу дом и сад. Бродили бы тут рука об руку, наслаждаясь теперь уже своей собственностью, счастливые – да, счастливые оттого, что они вместе… Если бы не роковая случайная встреча с этой девушкой – прекрасной, как дикая роза…
Что знал Родди о Мэри Джерард? Ничего – меньше чем ничего! Как он мог полюбить Мэри… реальную Мэри, а не тот образ, который он себе выдумал? Возможно, у нее действительно много привлекательных качеств, но что Родди мог о них знать? Все это старо как мир – злая шутка природы, непредсказуемое влечение.
Недаром ведь и сам Родди назвал это «наваждением»?
Кто знает, может, он даже хотел бы избавиться от этого наваждения…
Если бы Мэри, например, умерла, то, возможно, какое-то время спустя он сказал бы: «Это даже к лучшему. Теперь я это понимаю. У нас ведь не было ничего общего…»
И добавил бы, возможно с мягкой грустью:
«Она была прелестным созданием…»
Пусть бы она навсегда и оставалась для него просто… ну да… восхитительным воспоминанием… воплощением вечно юной красоты и счастья.
Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось, Родди снова вернулся бы к ней… Элинор была совершенно уверена в этом!
Если бы с Мэри Джерард что-нибудь случилось…
Элинор повернула ручку боковой двери. Из солнечного теплого дня она шагнула в прохладный сумрак дома. Ее охватила дрожь.
Этот холод и мрак были так зловещи… Будто здесь ее поджидало нечто ужасное…
Она прошла через холл и толкнула обитую сукном дверь буфетной.
Повеяло запахом плесени. Она широко распахнула окно. Выложив свои покупки – масло, батон, небольшую бутылку молока, – Элинор вдруг подумала: «Вот бестолковая! Я же забыла купить кофе!»
Она заглянула в банки, стоявшие на полке. В одной из них оказалось немного чая, но кофе не было.
«А, да ладно, – подумала она, – какая разница».
Она распаковала баночки с рыбным паштетом и долго их разглядывала. Потом, выйдя из буфетной, поднялась по лестнице и направилась прямо в комнату миссис Уэлман. Она начала с массивного комода: вытаскивала вещи из выдвинутых ящиков и складывала их в отдельные кучки…
3
В сторожке Мэри Джерард беспомощно огляделась.
Она и забыла уже, как здесь тесно и убого.
На нее нахлынули воспоминания. Мама, склонившаяся с иголкой над платьицем для куклы. Злое лицо отца, вечно чем-то недовольного. Не любил он ее. Нет, не любил.
Она внезапно обернулась к сестре Хопкинс:
– Отец перед смертью ничего не просил мне передать?
– Нет, дорогая, ничего, – бодрым и веселым голосом отозвалась та. – Он ведь умер, не приходя в сознание.
– Я должна была приехать сюда и ухаживать за ним, – тихо проговорила Мэри. – Ведь все-таки он был моим отцом.
После некоторого замешательства сестра Хопкинс сказала:
– Послушай-ка меня, Мэри: отцом не отцом – не в этом дело. В наши дни дети не слишком-то заботятся о своих родителях. Да и многие родители тоже не очень-то пекутся о своих чадах. Мисс Ламбер из средней школы считает, что так и должно быть. По ее мнению, отношения в семье настолько далеки от совершенства, что дети должны воспитываться государством. По мне, так это глупость: плодить сирот при живых-то родителях. Так о чем я говорила-то? Ах да! Нечего тебе себя изводить. Было – и прошло. Теперь нужно жить дальше. Пусть даже наша жизнь совсем не сахар.
– Наверное, вы правы… Но… но, может быть, я сама виновата в том, что у нас с отцом были неважные отношения.
– Чушь! – решительно возразила сестра Хопкинс. Это коротенькое слово прозвучало, как взрыв бомбы. Мэри почему-то сразу успокоилась. А сестра Хопкинс перевела разговор на более конкретные проблемы: – Что ты собираешься делать с мебелью? Сохранишь? Или продашь?
– Даже не знаю. А вы как считаете?
Окинув обстановку наметанным глазом, сестра Хопкинс сказала:
– Некоторые вещи вполне добротные и хорошие. Ты можешь отдать их на хранение и когда-нибудь обставить свою квартирку в Лондоне. Старье выброси. Стулья еще крепкие. И стол тоже неплох. И эта милая конторка – такие, правда, сейчас не в моде, но она из красного дерева, а, говорят, викторианский стиль скоро снова будет в чести. На твоем месте я бы избавилась от гардероба. Слишком уж он громоздкий. Занимает половину спальни.
Они составили список вещей, какие следовало оставить, а какие продать.
– Поверенный, мистер Седдон, был ко мне очень добр, – сказала Мэри. – Он дал мне в качестве аванса немного денег. Так что я смогла частично оплатить свои занятия и кое-что купить. Он сказал, что через месяц-другой я смогу получить всю сумму.
– А как тебе твоя работа? – поинтересовалась сестра Хопкинс.
– Думаю, со временем она очень мне понравится. Поначалу было тяжеловато. Так уставала, что едва хватало сил добраться до дому.
– Я тоже уставала до смерти, когда проходила практику в больнице Святого Луки, – хмуро проговорила сестра Хопкинс, – думала, и трех лет не выдержу. Однако ничего – выдержала…
Они разбирали вещи старика. Дошла очередь до металлической шкатулки, полной бумаг.
– По-моему, мы должны их просмотреть, – решила Мэри.
Они сели за стол друг против друга.
– Ну ты подумай, какой хлам хранят люди! – проворчала сестра Хопкинс. – Газетные вырезки! Старые письма, какие-то ненужные квитанции!
Разворачивая очередной документ, Мэри сказала:
– А вот свидетельство о браке отца с матерью. Из церкви Сент-Олбанс, тысяча девятьсот девятнадцатый год.
– Брачная запись, это более старое название. Многие в деревне и по сей день говорят именно так, – заметила сестра Хопкинс.
– Но, сестра… – сдавленным голосом проговорила Мэри.
Собеседница резко вскинула на нее взгляд. И увидела в глазах девушки отчаяние.
– В чем дело? – быстро спросила она.
– Вы не видите? Сейчас тысяча девятьсот тридцать девятый год. Мне двадцать один год. В тысяча девятьсот девятнадцатом мне уже исполнился один год. А это означает… означает, что мой отец и мать поженились только… только… потом, – с дрожью в голосе проговорила Мэри.
– Ну, даже если и так, что с того? Стоит ли в наше время из-за этого переживать! – грубовато утешила ее сестра Хопкинс.
– Но, сестрица, как же это…
– Многие парочки отправляются в церковь, когда им уже некуда деваться, – авторитетно заявила сестра Хопкинс. – Главное – обвенчаться. А когда – какое это имеет значение?
– Может, поэтому отец никогда меня не любил? Как вы думаете? – тихо спросила Мэри. – Потому что мать вынудила его жениться на ней?
Сестра Хопкинс прикусила губу, явно не решаясь что-то сказать. Потом все-таки решилась:
– Мне кажется, было не совсем так. – Она сделала паузу. – Ну да ладно… если тебя это очень беспокоит, то лучше, наверное, тебе знать правду: ты вовсе не дочь Джерарда.
– Значит, вот почему!
– Возможно.
На щеках Мэри вспыхнули красные пятна.
– Понимаю, что это дурно с моей стороны, но я рада! Мне всегда было как-то не по себе оттого, что я не любила отца… А раз он не был моим отцом, тогда это вполне нормально! Но как вы узнали?
– Джерард до того, как впал в беспамятство, не раз заговаривал об этом, – сказала сестра Хопкинс. – Я довольно резко его обрывала, но он все не унимался. Естественно, я не стала бы рассказывать тебе об этом, не подвернись эта бумажка.
– Интересно, кто был моим настоящим отцом… – тихо произнесла Мэри.
Сестра Хопкинс открыла было рот, потом снова его закрыла. Казалось, ей трудно принять некое решение.
Внезапно какая-то тень упала на пол комнаты, и обе женщины обернулись. За окном стояла Элинор Карлайл.
– Доброе утро, – произнесла она.
– Доброе утро, мисс Карлайл, – отозвалась сестра Хопкинс. – Денек сегодня действительно приятный!
– Доброе утро, мисс Элинор! – поздоровалась Мэри.
– Я приготовила сандвичи, – сказала Элинор. – Не хотите ли зайти ко мне и перекусить? Теперь как раз час, а возвращаться на ленч в гостиницу было бы глупо. Я специально приготовила столько, чтобы хватило на троих.
Сестра Хопкинс была приятно удивлена:
– Ах, мисс Карлайл, до чего же вы заботливы! И в самом деле, очень не хотелось бы прерывать работу, а потом снова тащиться сюда из деревни. Я-то надеялась, мы управимся здесь за утро. И даже пораньше сделала обход своих больных. Но, похоже, тут хватит хлопот на целый день.
– Спасибо, мисс Элинор, вы очень добры! – тепло поблагодарила ее Мэри.
Они втроем пошли к дому.
Элинор оставила парадную дверь открытой. Они вошли в прохладный холл. Мэри слегка вздрогнула. Элинор бросила на нее быстрый взгляд.
– Что случилось?
– О, ничего… просто почему-то стало не по себе. Этот мрак… после яркого солнца.
– Странно, – тихо сказала Элинор. – Именно это ощущение я испытала сегодня утром.
Сестра Хопкинс рассмеялась и сказала громким, бодрым голосом:
– Давайте, давайте, расскажите еще, что в доме водятся привидения. Я, например, ничего такого не чувствую!
Элинор, улыбнувшись, повела их в гостиную, расположенную справа от входной двери. Там были подняты шторы и распахнуты окна, поэтому комната выглядела очень уютной.
Элинор прошла через холл в буфетную и вернулась с большим блюдом с сандвичами. Она протянула блюдо Мэри:
– Прошу.
Мэри взяла один сандвич. Элинор стояла и смотрела, как ровные белые зубы девушки погружаются в хлебную мякоть.
Элинор на мгновение задержала дыхание, потом чуть слышно выдохнула.
Она так и стояла, прижимая блюдо к груди, но затем, поймав голодный взгляд сестры Хопкинс и увидев ее полуоткрытый рот, торопливо протянула блюдо ей.
Сама Элинор тоже взяла сандвич и сказала, как бы оправдываясь:
– Собралась приготовить кофе, но забыла купить. Правда, если хотите, есть пиво.
– Знала бы, принесла бы с собой чаю, – огорченно заметила сестра Хопкинс.
– В буфетной есть немного чая в банке, – рассеянно отозвалась Элинор.
Сестра Хопкинс оживилась:
– Тогда я пойду поставлю чайник. Молока, наверное, нет?
– Я немного купила, – сказала Элинор.
– Ну, значит, полный порядок, – подытожила сестра Хопкинс и поспешно вышла.
Элинор и Мэри остались одни.
И тут же возникла странная напряженность. Проведя языком по пересохшим губам, Элинор деревянным голосом спросила, чтобы как-то начать разговор:
– Тебе… нравится тебе работа?
– Да, спасибо. Я… я очень вам благодарна…
Внезапно с губ Элинор сорвался хриплый смешок. Этот смех так не вязался с ее обликом, что Мэри уставилась на нее в изумлении.
– Тебе вовсе не стоит так пылко меня благодарить, – сказала Элинор.
– Я не думала… то есть… – смущенно пробормотала Мэри. И замолчала.
Элинор смотрела на нее таким пытливым и таким странным взглядом, что Мэри вся съежилась.
– Что-нибудь… что-нибудь не то? – осмелилась спросить она.
Элинор быстро встала и, не глядя на девушку, спросила:
– А что может быть не то?
– Вы… так смотрели… – прошептала Мэри.
– Я? Смотрела? – усмехнулась Элинор. – Прости, пожалуйста. Такое со мной иногда случается… когда о чем-нибудь задумаюсь.
В дверь заглянула сестра Хопкинс, радостно сообщила: «Ставлю чайник» – и снова исчезла. На Элинор вдруг напал приступ смеха.
– «Полли поставила чайник, Полли поставила чайник, Полли поставила чайник – скоро все будем пить чай!» Помнишь, как мы играли, когда были детьми?
– Конечно, помню.
– Когда мы были детьми… Как жаль, что невозможно вернуться в то время… Правда, Мэри?
– А вам хотелось бы? – спросила Мэри.
– Да… да… – страстно произнесла Элинор.
Ненадолго воцарилось молчание.
– Мисс Элинор, вы не должны думать… – вдруг вспыхнув, сказала Мэри и замолчала, увидев, как напряглась Элинор, как гордо вскинула она подбородок.
– Что я не должна думать? – холодно спросила она.
– Я… я забыла, что собиралась сказать, – забормотала Мэри.
Тело Элинор расслабилось, как если бы опасность миновала.
Вошла сестра Хопкинс с подносом, на котором стоял коричневый заварной чайник, три чашки и молоко.
– А вот и чай! – объявила она и тем самым, сама того не подозревая, разрядила напряженную атмосферу.
Она поставила поднос перед Элинор. Та покачала головой.
– Я не хочу. – И передвинула поднос к Мэри. Мэри наполнила две чашки.
– Чудесный крепкий чай! – удовлетворенно вздохнула сестра Хопкинс.
Элинор встала и подошла к окну.
– Вы уверены, что не хотите выпить чашечку чаю, мисс Карлайл? – настаивала сестра Хопкинс. – Это пойдет вам на пользу.
– Нет, благодарю вас, – тихо ответила та.
Сестра Хопкинс осушила свою чашку, поставила ее на блюдце и пробормотала:
– Пойду-ка выключу чайник. Я ведь снова его поставила – на случай, если мы не напьемся.
Она выскочила из комнаты. Элинор отвернулась от окна.
– Мэри… – проговорила она, и в ее изменившемся голосе прозвучала отчаянная мольба.
– Да? – быстро отозвалась Мэри.
Лицо Элинор помрачнело. Губы сжались. Выражение отчаяния стерлось, и осталась лишь маска холодного спокойствия.
– Нет, ничего, – сказала она. Тяжелая тишина повисла в комнате.
«Как все странно сегодня, – подумала Мэри. – Как будто… как будто мы чего-то ждем».
Элинор отошла от окна, взяла поднос и поставила на него пустое блюдо из-под сандвичей.
Мэри вскочила:
– О, мисс Элинор, позвольте мне.
– Нет, не надо. Я все сделаю сама, – резко возразила Элинор.
Она вышла с подносом из комнаты. Оглянувшись через плечо, она увидела у окна Мэри Джерард, юную, полную жизни и красоты…
4
Сестра Хопкинс была в буфетной. Она вытирала лицо носовым платком. Услышав шаги Элинор, она резко обернулась и воскликнула:
– Какая же здесь жара!
– Да, окно выходит на юг, – машинально ответила Элинор.
Сестра Хопкинс взяла у нее поднос.
– Позвольте, я вымою, мисс Карлайл. Что-то вы не очень хорошо выглядите.
– О, со мной все в порядке, – сказала Элинор.
Она взяла кухонное полотенце.
– Я буду вытирать.
Сестра Хопкинс сняла нарукавники и наполнила тазик горячей водой из чайника.
Взглянув на ее запястье, Элинор рассеянно сказала:
– Вы укололи руку.
Сестра Хопкинс рассмеялась.
– Это о розу возле сторожки. Сейчас вытащу шип.
Роза у сторожки… Воспоминания волнами накатывали на Элинор. Ссоры между ней и Родди – войны Алой и Белой розы. Ссоры между ней и Родди – и заключение мира. Милые, полные веселья, счастливые дни. Волна отвращения к самой себе вдруг захлестнула ее. До чего же она теперь дошла! Эта черная бездна ненависти… зла… Она стояла, чуть покачиваясь, и думала: «Я сошла с ума, я совершенно сошла с ума».
Сестра Хопкинс смотрела на нее с любопытством. «Вид у нее был очень странный, – будет впоследствии вспоминать сестра Хопкинс. – Говорила, как если бы не понимала, что говорит, и глаза у нее были такие блестящие и… тоже странные».
Чашки и блюдца гремели в тазике. Элинор взяла со стола пустую баночку из-под паштета и положила в воду. Когда она заговорила, то сама поразилась твердости своего голоса:
– Я наверху отложила некоторые вещи тети Лоры. Вы, наверное, сможете посоветовать, кому они могут пригодиться в деревне.
– Конечно же, – оживленно отозвалась сестра Хопкинс. – Это и миссис Паркинсон, и старая Нелли, и бедняжка, у которой не все дома, из Айви-коттеджа. Это же будет для них просто дар божий!
Они с Элинор прибрали в буфетной. Потом вместе поднялись по лестнице.
В спальне миссис Уэлман одежда была разложена аккуратными стопками: нижнее белье, платья, несколько выходных платьев, бархатное вечернее платье, шубка из ондатры. Шубку, объяснила Элинор, она думает подарить миссис Бишоп. Сестра Хопкинс с одобрением кивнула.
Она заметила, что соболя сложены в комоде.
«Собирается переделать для себя», – подумала сестра Хопкинс. Потом еще раз посмотрела на комод. Ей было интересно, нашла ли Элинор фотографию, подписанную «Льюис», и как с ней поступила, если нашла.
«Забавно, – продолжала она размышлять, – что мы с сестрой О’Брайен, не сговариваясь, написали друг другу об одном и том же. Никогда бы не подумала, что такое может случиться. Она наткнулась на фотографию именно в тот день, когда я написала ей о миссис Слэттери».
Она помогла Элинор рассортировать вещи, вызвалась связать их в отдельные узлы и потом проследить за их раздачей семьям нуждающихся.
– Я бы помогла вам здесь управиться, – сказала сестра Хопкинс, – а Мэри тем временем могла бы вернуться к себе и закончить с делами там. Ей осталось просмотреть бумаги в шкатулке. Кстати, а где она? Может, уже ушла в сторожку?
– Она оставалась в гостиной… – сказала Элинор.
– Не может быть, чтобы она просидела там все это время. – Она бросила взгляд на часы. – Ого! Мы здесь, оказывается, почти целый час.
Она поспешила вниз по лестнице. Элинор проследовала за ней.
Они вошли в гостиную.
– Ну и ну! – воскликнула сестра Хопкинс. – Да она заснула.
Мэри Джерард сидела в большом кресле у окна, чуть соскользнув с него. Странные хлюпающие звуки доносились оттуда: они срывались с губ девушки, которая еле-еле дышала.
Сестра Хопкинс подошла к ней и потрясла за плечо:
– Проснись, дорогая… – Она поспешно наклонилась и оттянула вниз веко девушки. Потом с помрачневшим лицом стала встряхивать ее за плечи.
Она повернулась к Элинор. Что-то угрожающее прозвучало в ее голосе, когда она сказала:
– Что все это значит?
– Не понимаю, что вы имеете в виду? Она заболела? – удивилась Элинор.
– Где телефон? Скорее вызовите сюда доктора Лорда! – потребовала сестра Хопкинс.
– Что случилось?
– Что случилось? Девочке плохо. Она умирает.
Элинор отпрянула.
– Умирает?!
– Она отравлена… – проговорила сестра Хопкинс, и в ее взгляде Элинор увидела тяжкое подозрение.
