48
Я сидел с анархистом из Беверли-Хиллз Беном Сольвнагом, писавшим мою биографию, когда услышал ее шаги по дорожке двора. Я знал этот звук – они всегда были быстры, неистовы, сексуальны, те крохотные шаги. Я жил в конце двора. Дверь у меня была открыта. Вбежала Тэмми.
Мы сразу оказались в объятиях друг друга, целуясь.
Бен Сольвнаг сказал до свиданья и испарился.
– Эти сучьи рыла конфисковали мои вещи, все мои вещи! Я не могла заплатить за квартиру! Сукоебина грязная!
– Я пойду туда и вломлю ему промеж рогов. Мы вернем твои вещи.
– Нет, у него ружья! Много всяких ружей!
– А-а.
– Дочь я отвезла к маме.
– Как насчет чего-нибудь выпить?
– Конечно.
– Чего?
– Очень сухого шампанского.
– Ладно.
Дверь все еще была отворена, и полуденный свет солнца лился сквозь ее волосы – такие длинные и рыжие, что просто горели.
– Можно, я залезу в ванну? – спросила она.
– Разумеется.
– Подожди меня, – сказала она.
Утром мы поговорили о ее финансах. Ей должны были прийти деньги: пособие на ребенка плюс пара чеков по безработице, – и на подходе были еще.
– Тут в доме есть свободная квартира сзади, прямо надо мной.
– Сколько?
– 105 долларов и половина услуг уже оплачена.
– О черт, у меня хватит. А детей они берут? Ребенка?
– Возьмут. Я договорюсь. Я знаю хозяев.
К воскресенью она уже переехала. Теперь она жила прямо надо мной. Она могла заглядывать ко мне в кухню, где я печатал на машинке свои вещи на обеденном столе в уголке.