42

Два утра спустя, в 4 часа, кто-то стал ломиться мне в дверь.

– Кто там?

– Это рыжая потаскушка.

Я впустил Тэмми. Она села, и я открыл пару пив.

– У меня изо рта воняет, два зуба сгнили. Тебе нельзя меня целовать.

– Ладно.

Мы поговорили. Вернее, я слушал. Тэмми сидела на спиде. Я слушал и смотрел на ее длинные рыжие волосы, а когда она отвлекалась, то не мог оторвать взгляда от ее тела. Оно просто вырывалось из одежды, умоляя, чтобы его выпустили. Она говорила и говорила. Я ее не трогал.

В 6 утра Тэмми дала мне свой адрес и номер телефона.

– Мне пора идти, – сказала она.

– Я провожу тебя до машины.

У нее был ярко-красный «камаро», совершенно разбитый.

Передок вдавлен, один бок вспорот, а стекол вообще не было. Внутри валялись тряпки, рубашки, коробки клинекса, газеты, пакеты из-под молока, бутылки коки, проволока, веревки, бумажные салфетки, журналы, картонные стаканчики, туфли и гнутые цветные соломинки для коктейлей. Эта масса громоздилась на полу и заваливала сиденья. Только вокруг руля оставалось немного свободного места.

Тэмми высунула голову из окошка, и мы поцеловались.

Затем она рванула от тротуара и, сворачивая за угол, делала уже 45. На тормоза она, правда, жала, и ее «камаро» дергался вверх-вниз, вверх-вниз. Я вошел в дом.

Улегся в постель и стал думать о ее волосах. Я никогда не знал настоящих рыжих. Огонь просто.

Словно молния с небес, подумал я.

Ее лицо почему-то уже не казалось таким жёстким.