34
На следующий день позвонила Кэтрин. Она сказала, что уже взяла билеты и прилетает в Лос-Анжелес-Международный в пятницу в полтретьего дня.
– Кэтрин, – промямлил я, – я должен тебе кое-что сказать.
– Хэнк, ты что – не хочешь меня видеть?
– Я хочу тебя видеть больше всех людей, которых знаю.
– Тогда в чем же дело?
– Ну, ты знаешь Джоанну Довер…
– Джоанну Довер?
– Ту… ну, ты знаешь… твой муж…
– Что там насчет нее, Хэнк?
– Ну, она приезжала ко мне.
– В смысле, приезжала к тебе домой?
– Да.
– И что?
– Мы поговорили. Она купила две мои картины.
– Что-то еще произошло?
– Д-да.
Кэтрин замолчала. Потом произнесла:
– Хэнк, я не знаю, хочется ли мне теперь тебя видеть.
– Я понимаю. Послушай, давай ты все обдумаешь и перезвонишь мне?
Прости, Кэтрин. Мне жаль, что так случилось. Вот все, что я могу сказать.
Она повесила трубку. Не перезвонит, подумал я. Лучшая женщина, которую я встретил, – и так облажаться. Я достоин разгрома, я заслужил подохнуть в одиночестве в психушке.
Я сидел возле телефона. Читал газету – спортивную секцию, финансовую секцию, комиксы. Телефон зазвонил. Это была Кэтрин.
– НА ХУЙ Джоанну Довер! – засмеялась она. Я ни разу не слышал, чтобы Кэтрин так выражалась.
– Так ты приезжаешь?
– Да. Ты записал время?
– Я всё записал. Я буду там.
Мы попрощались. Кэтрин приезжает, приезжает на неделю, по крайней мере, – с этим лицом, телом, с этими волосами, глазами, смехом…
