Глава 9
Трудности деликатного свойства

— Джо, я беспокоюсь о Бесс.

— Почему, мама? Она выглядит очень хорошо с лета, с тех пор как появились малыши.

— Меня беспокоит сейчас не ее здоровье, а ее настроение. Я уверена, у нее что-то на душе, и я хочу, чтобы ты узнала что.

— Почему ты так думаешь?

— Она подолгу сидит одна, реже говорит с отцом. На днях я застала ее, когда она плакала над малышами. Когда она поет, песни всегда печальные, а иногда я замечаю на ее лице выражение, которого не могу понять. Это так непохоже на Бесс, и это меня беспокоит.

— Ты спрашивала ее об этом?

— Пару раз пробовала, но она или избегает моих расспросов, или смотрит так огорченно, что я умолкаю. Я никогда не принуждаю моих детей к откровенности, и мне редко приходится долго ждать, чтобы они доверились мне.

Миссис Марч выразительно взглянула на Джо, но выражение лица последней говорило о том, что никакие собственные тайные тревоги ее не томят. Джо задумчиво продолжала шить, затем через минуту сказала:

— Я думаю, она просто становится большой и начинает мечтать, ее одолевают надежды, страхи, тревоги, но она не знает, откуда они, и не может их объяснить. Да, мама, Бесс — восемнадцать лет, но мы не сознаем этого и обращаемся с ней как с ребенком, забывая, что она уже взрослая.

— Ты права. Как быстро вы растете! — ответила мать со вздохом и улыбкой.

— Ничего не поделаешь, мама, так что ты должна смириться с тем, что всевозможные волнения неизбежны, и позволить своим птенцам вылетать из гнезда, одному за другим. Я обещаю никогда не улетать слишком далеко, если это может послужить тебе утешением.

— Да, это большое утешение, Джо; теперь, когда Мег ушла, я всегда чувствую себя сильнее, если ты рядом. Бесс слишком слаба, а Эми слишком молода, чтобы на нее полагаться, но ты всегда готова помочь в трудную минуту.

— Что ж, ты знаешь, я не против тяжелой работы. В семье всегда должен быть кто-то для таких дел. Эми годится для тонких работ, а я нет; зато я в своей стихии, когда надо поднять и выколотить все ковры в доме или когда одновременно заболевает половина семьи. Эми сейчас отличается за границей, но, если что-то не так дома, я — тот, кто вам нужен.

— Тогда я оставлю Бесс на твое попечение, она откроет свое нежное сердце любимой Джо скорее, чем кому-либо другому. Будь очень ласкова с ней и не вызови у нее подозрения, будто кто-то следит за ней. Если только она станет снова совсем здоровой и веселой, у меня не останется неисполненных желаний.

— Счастливая женщина! У меня их куча.

— Что же это за желания, дорогая?

— Вот разберусь с тревогами Бесс, тогда расскажу тебе о моих. Они не слишком обременительны для меня, так что подождут. — И Джо снова усердно принялась за шитье с многозначительным кивком, позволявшим не беспокоиться по крайней мере за ее настоящее, если не будущее.

Внешне казалось, что Джо поглощена собственными делами, но она наблюдала за Бесс и после множества противоречивых догадок укрепилась в одной, объяснявшей, как ей казалось, происшедшую в сестре перемену. Ключ к тому, что Джо считала разгадкой, дало ей незначительное происшествие, а живая фантазия и любящее сердце сделали остальное.

Однажды в субботу после обеда она и Бесс были вдвоем в комнате. Джо делала вид, что усердно пишет, однако, быстро водя пером по бумаге, посматривала на сестру, которая казалась необычно тихой. Бесс сидела у окна и часто, уронив на колени свое рукоделие, подпирала голову рукой и замирала в унылой позе, устремив глаза на мрачный ноябрьский пейзаж. Вдруг внизу раздались звуки шагов, кто-то просвистел как заводная птичка и чей-то голос окликнул: «Все отлично! Зайду вечером».

Бесс вздрогнула, склонилась вперед, улыбнулась и кивнула, а когда звук шагов замер в отдалении, сказала негромко, словно про себя:

— Какой он сильный, здоровый и счастливый, этот милый мальчик!

— Хм! — произнесла Джо, все еще внимательно наблюдая за лицом сестры: яркий румянец исчез так же быстро, как появился, улыбка пропала, а на оконный выступ упала блестящая слеза. Бесс стерла ее и с опаской взглянула на Джо, но та строчила с бешеной скоростью, явно увлеченная «Клятвой Олимпии». Как только Бесс отвернулась, Джо возобновила наблюдение и увидела, что рука Бесс несколько раз тихо поднялась к глазам, а в ее повернутом вполоборота к Джо лице читалась такая кроткая печаль, что глаза Джо тоже наполнились слезами. Боясь выдать себя, она выскользнула из комнаты, пробормотав что-то о кончившейся бумаге.

— Спаси и помилуй! Бесс любит Лори! — сказала она, садясь в своей комнате, бледная от поразительного открытия, которое, по ее мнению, только что сделала. — Никогда не предполагала такого. Что скажет мама? Интересно, а что он… — Тут Джо остановилась, побагровев от неожиданной мысли. — Если он не полюбит ее, это будет ужасно. Он должен, я его заставлю! — И она грозно взглянула на портрет озорного мальчишки, смеявшегося над ней со стены. — О Боже, мы растем вовсю! Вот и Мег замужем и сама стала мамой, Эми преуспевает в Париже, Бесс влюблена. Я единственная, у кого хватает здравого смысла держаться подальше от греха. — С минуту Джо напряженно размышляла, устремив глаза на портрет, затем расправила нахмуренное чело и, решительно кивнув, сказала, обращаясь к лицу на портрете: — Нет, сэр, спасибо. Вы очаровательны, но у вас не больше постоянства, чем у флюгера. Так что можете не писать чувствительных записок и не улыбаться многозначительно. Ничего из этого не выйдет, и я этого не потерплю.

Затем она вздохнула и впала в задумчивость, из которой не выходила, пока ранние сумерки не заставили ее спуститься в гостиную, чтобы продолжить наблюдения, которые лишь укрепили ее подозрения.

Хотя Лори флиртовал с Эми и шутил с Джо, к Бесс он всегда относился с особенной добротой и нежностью. Но так относились к ней все, поэтому никому и не приходило в голову, будто он любит ее больше, чем других. Напротив, в последнее время в семье существовало общее мнение, что «наш мальчик» становится нежнее, чем прежде, к Джо, которая, однако, не желала слышать ни слова на эту тему и гневно отчитывала каждого, кто осмеливался это общее мнение высказать. Если бы в семье знали о тех нежных признаниях или, точнее, попытках нежных признаний, которые сурово подавлялись в зародыше на протяжении прошедшего года, они с огромным удовлетворением могли бы сказать: «Мы же говорили!» Но Джо терпеть не могла «любезничания» и не допускала ничего подобного, всегда имея наготове шутку или улыбку, которую использовала при первом признаке надвигающейся опасности.

В первое время учебы в университете Лори влюблялся примерно раз в месяц, но эти маленькие увлечения были столь же непродолжительными, сколь и страстными, не приносили вреда и очень забавляли Джо, которую интересовало постоянное чередование надежды, отчаяния и покорности судьбе, которые поверялись ей во время еженедельного обмена новостями. Но пришло время, когда Аори перестал курить фимиам во многих храмах, туманно намекал на одну всепоглощающую страсть и порой предавался байронической угрюмости. В такие периоды он совершенно избегал деликатной темы, писал Джо записки философского содержания, становился прилежным студентом, объявляя, что собирается «долбить», дабы завершить учебу в блеске славы. Это нравилось юной леди куда больше, чем признания в сумерки, нежные пожатия руки и красноречивые взгляды, так как у Джо ум развился раньше, чем сердце, и она предпочитала воображаемых героев реальным, поскольку, когда они надоедали, первых можно было запереть в жестяном ящике и держать там, пока не понадобятся, вторые же были менее управляемы.

Так обстояли дела на момент, когда было сделано важное открытие, и в тот вечер Джо наблюдала за Лори так, как никогда прежде. Если бы она не вбила себе в голову новую идею, то не увидела бы ничего необыкновенного в том обстоятельстве, что Бесс была очень молчалива, а Лори очень ласков с ней. Но Джо дала волю своей бурной фантазии, и та понесла ее с невероятной скоростью, а здравый смысл, несколько ослабленный постоянным писанием романтических историй, не пришел на помощь. Как обычно, Бесс лежала на диване, а Лори сидел рядом в низком кресле, развлекая ее легким разговором на самые разные темы, так как она всегда ждала этого еженедельного удовольствия, и друг никогда не разочаровывал ее. Но в тот вечер Джо вообразила, что глаза Бесс устремлены на живое смуглое лицо с необычным удовольствием и что она с напряженным вниманием слушает отчет о волнующем крикетном матче, хотя спортивный жаргон был понятен ей не более чем санскрит. Джо так же вообразила — ибо очень хотела увидеть это, — что видит, как манеры Лори становятся мягче, как он то и дело понижает голос, смеется меньше, чем обычно, немного рассеян и поправляет шерстяную шаль, покрывающую ноги Бесс, с усердием, граничащим с нежностью.

«Кто знает? Случались вещи и постраннее, — думала Джо, нервно расхаживая по комнате. — Она превратит его в сущего ангела, а он сделает жизнь нашей милочки восхитительно легкой и приятной — если только они полюбят друг друга. Не понимаю, как он может не влюбиться в нее; я уверена, он влюбился бы обязательно, если бы мы, остальные, ему не мешали».

Так как остальные, кроме нее самой, не мешали, Джо почувствовала, что должна удалиться со сцены как можно скорее. Но куда могла она деться? И, горя желанием принести себя в жертву на алтарь сестринской любви, она села на диван, чтобы разрешить эту проблему.

Старый диван был настоящим патриархом диванов — длинный, широкий, низкий, со множеством подушек, немного потрепанный, что неудивительно, так как девочки ползали по нему еще младенцами; ловили рыбу через спинку, скакали верхом на ручках, устраивали под ним зверинец, когда были детьми, и покоили усталые головы, мечтали, вели нежные беседы, став взрослыми. Они все любили его, и он был прибежищем для каждого члена семьи, а один его угол издавна стал излюбленным местом Джо. Среди множества подушек, украшавших почтенный диван, был и жесткий круглый валик, покрытый грубой колючей тканью и снабженный твердой выпуклой пуговицей на каждом конце. Этот неприятный валик был исключительной собственностью Джо и использовался как оружие для самозащиты, баррикада или предупредительное средство против слишком продолжительной дремы.

Аори хорошо знал этот валик и имел причины питать к нему глубокое отвращение. Этим валиком его немилосердно тузили в прежние дни, когда еще дозволялась веселая возня, а теперь тем же валиком лишали возможности занять вожделенное место на диване — в углу, рядом с Джо. Если «колбаса», как они его называли, стояла вертикально, то был знак, что Лори может приблизиться и расположиться на отдых, но, если она лежала поперек дивана, горе тому мужчине, женщине или ребенку, который смел тронуть ее! В тот вечер Джо забыла забаррикадироваться в своем углу. Она не просидела там и пяти минут, как рядом с ней появилась массивная фигура и, раскинув обе руки на спинке дивана и вытянув обе длинные ноги перед собой, Лори заявил со вздохом удовлетворения:

— Вот так, дешево и сердито.

— Без вульгарностей, — отрывисто отозвалась Джо, опрокидывая валик.

Но было слишком поздно, для валика не было места, и, приземлившись на полу, он тут же исчез самым таинственным образом.

— Ну, Джо, не будь такой колючей. Если человек всю неделю учится так, что к концу ее похож на скелет, он заслуживает, чтобы его пожалели и приласкали.

— Бесс приласкает тебя, мне некогда.

— Нет, ее нельзя беспокоить; но ты это любишь, если только не потеряла вдруг вкус к таким занятиям. Неужели потеряла? Неужели ты ненавидишь своего мальчика и собираешься швырять в него подушками?

Речь, более вкрадчивую, чем этот трогательный призыв, редко приходилось слышать, но Джо не оставила надежд «своему мальчику», обернувшись к нему с суровым вопросом:

— Сколько букетов ты послал мисс Рэндл за эту неделю?

— Ни одного, честное слово. Она помолвлена. А что такое?

— Я рада; это была одна из твоих дорогостоящих причуд — посылать цветы и все такое девушкам, до которых тебе нет дела ни на грош.

— Благоразумные девушки, до которых мне есть дело, и куда больше чем «на грош», не позволят мне посылать им «цветы и все такое». Что же мне делать? Моим чувствам нужен выход.

— Мама не одобряет тех, кто флиртует даже ради шутки, а ты, Тедди, флиртуешь напропалую.

— Отдал бы что угодно за возможность ответить: «Как и ты», но, так как не имею ее, просто скажу, что не вижу вреда в этой приятной маленькой игре, если обе стороны понимают, что это только игра.

— Похоже, что это действительно приятно, но я никогда не могла понять, как это делается. Я пробовала, потому что чувствуешь себя неловко в компании, не занимаясь тем, чем заняты все остальные, но я, похоже, не преуспела, — сказала Джо, забыв о роли наставника.

— Бери уроки у Эми, у нее настоящий талант.

— Да, у нее это получается очень мило, и она никогда не заходит далеко. Я полагаю, это от природы: одни нравятся всем, даже не прилагая к этому усилий, а другие вечно говорят не то и не к месту.

— Я рад, что ты не умеешь флиртовать; это очень приятно — встретить разумную, прямолинейную девушку, которая может быть веселой и доброй, не делая из себя дуру. Между нами, Джо, есть среди моих знакомых девушки, которые заходят настолько далеко, что мне бывает стыдно за них. У них нет дурных намерений, я уверен, но, если бы они знали, что мы, молодые люди, говорим о них потом, они постарались бы изменить свои манеры.

— Они тоже говорят о вас, а так как языки у них острее, то вам достается больше, потому что вы не умнее их, ничуть. Если бы вы вели себя как следует, они делали бы то же самое. Но они видят, что вам нравятся их глупости, и продолжают в том же духе, а тогда вы во всем вините их.

— Много вы об этом знаете, мэм, — сказал Лори тоном превосходства. — Мы не любим заигрывания и флирт, хоть и ведем себя иногда так, будто любим. О хороших, скромных девушках в кругу джентльменов не говорят иначе как с уважением. Невинная ты душа! Вот побыла бы на моем месте с месяц, увидела бы такое, что тебя слегка удивило бы. Честное слово, когда я вижу одну из этих легкомысленных девушек, мне всегда хочется воскликнуть вместе с нашим другом Коком Робином:

Было невозможно удержаться от смеха, вызванного забавным противоречием между рыцарским нежеланием Лори дурно отзываться о женщинах вообще и его вполне естественным отвращением к тем образчикам неподобающего женщине безрассудства, которые во множестве представило ему светское общество. Джо знала, что «молодого Лоренса» рассматривали как желательную parti многие практичные мамаши, ему много улыбались их дочери, и лести, которую он слышал от дам всех возрастов, было вполне достаточно, чтобы сделать из него фата; поэтому она довольно ревниво следила за ним, боясь, что его испортят, и радуясь больше, чем показывала, тому, что ему все еще нравятся скромные девушки. И, неожиданно вернувшись к своему наставительному тону, она сказала, понизив голос:

— Если твоим чувствам, Тедди, нужен выход, возьми и посвяти себя одной из «хороших, скромных девушек», которых уважаешь, и не теряй времени на глупых.

— Ты в самом деле мне это советуешь? — И Лори взглянул на нее со странным выражением смешанной тревоги и радости.

— Да, но лучше подожди, пока кончишь университет, а тем временем готовься к тому, чтобы посвятить себя ей. Сейчас ты еще и вполовину не так хорош, как нужно для… ну, кто бы та скромная девушка ни была. — На лице Джо тоже появилось странное выражение, так как имя чуть не сорвалось у нее с языка.

— Я знаю! — согласился Лори с выражением покорности, совершенно непривычной для него, и опустил глаза, рассеянно накручивая тесемку передника Джо себе на палец.

«Боже мой, так ничего никогда не выйдет!» — подумала Джо, добавив вслух:

— Пойди, сыграй и спой для меня. Мне до смерти хочется музыки, а твоей особенно.

— Спасибо, но я предпочел бы остаться здесь.

— Нет, это невозможно, здесь нет места. Иди и постарайся быть полезным, раз ты слишком велик, чтобы служить украшением. Мне казалось, что ты терпеть не можешь «быть привязанным к женской юбке», — сказала Джо, цитируя слова, сказанные им однажды в мятежном порыве.

— О, все зависит от того, чья это юбка! — И Лори дерзко дернул тесемку.

— Так ты идешь? — грозно спросила Джо, ныряя под диван за валиком.

Он сразу умчался, и, немного выждав, Джо потихоньку ушла, чтобы не вернуться, пока юный джентльмен не удалился, обиженный до глубины души.

В ту ночь Джо лежала без сна и едва начала засыпать, когда звуки приглушенных рыданий заставили ее броситься к постели Бесс с встревоженным:

— Что случилось, дорогая?

— Я думала, ты спишь, — всхлипнула Бесс.

— Это прежняя боль, драгоценная моя?

— Нет, другая, новая, но я могу выносить ее. — И Бесс постаралась удержать слезы.

— Расскажи мне, что тебя мучает, и дай мне исцелить тебя.

— Ты не можешь, нет исцеления. — Голос Бесс дрогнул, и, прильнув к сестре, она заплакала так отчаянно, что Джо испугалась.

— Где у тебя болит? Позвать маму?

Бесс не ответила на первый вопрос, но в темноте одна рука невольно поднялась к сердцу, словно боль была там, а другая еще крепче сжала руку Джо.

— Нет, нет, не зови ее, не говори ей, — горячо зашептала Бесс. — Мне скоро станет легче. Полежи со мной и «пожалей» мою бедную голову. Я успокоюсь и засну, правда, засну.

Джо повиновалась, но, пока ее рука нежно скользила по горячему лбу и мокрым щекам Бесс, ее сердце перепол-няли чувства и ей очень хотелось заговорить. Но как ни была Джо молода, она уже знала, что сердце, как цветы, — их нельзя открыть силой, они должны раскрыться сами; так что хотя Джо и полагала, что знает причину страданий Бесс, она только лишь спросила самым нежным тоном:

— Что-то беспокоит тебя, дорогая? После долгой паузы прозвучал ответ:

— Да, Джо.

— Разве тебе не станет легче, если ты скажешь мне, что тебя беспокоит?

— Сейчас — нет, пока — нет.

— Тогда я не буду задавать вопросов, но помни, что мама и я всегда рады выслушать тебя и помочь, если можем.

— Я знаю. Я скажу вам — потом.

— Боль отпустила?

— О да, мне гораздо легче; с тобой так хорошо, Джо!

— Усни, дорогая. Я останусь с тобой.

Так, щека к щеке, они уснули, а утром Бесс, казалось, была такой, как обычно, ибо в восемнадцать лет ни голова, ни сердце не болят долго, а ласковое слово может помочь преодолеть большинство невзгод.

Но Джо уже приняла решение и, за несколько дней обдумав план действий, поделилась им с матерью.

— На днях ты спрашивала меня о моих желаниях, мама. Я скажу тебе об одном, — начала она, когда они сидели вдвоем. — Я хотела бы, для разнообразия, уехать куда-нибудь на зиму.

— Почему, Джо? — И мать быстро подняла глаза, словно это был не только вопрос, но и возражение.

Не отрывая взгляда от шитья, Джо ответила серьезно:

— Я хочу чего-то нового. Я испытываю беспокойство и стремление видеть, делать и узнавать больше, чем сейчас. Я слишком много раздумываю о своих собственных маленьних делах, мне нужно взбодриться. Так что если в эту зиму можно обойтись без меня, я хотела бы вылететь из гнезда и полетать где-нибудь недалеко, попробовать крылышки.

— Куда же ты хочешь полететь?

— В Нью-Йорк. Вчера мне пришла в голову отличная идея. Вот она. Помнишь, миссис Кирк писала тебе о том, что ищет какую-нибудь заслуживающую доверия молодую особу, которая помогла бы ей приглядывать за детьми и шить? Довольно сложно найти именно такую, какую нужно, но я думаю, что сгожусь, если постараюсь.

— Дорогая моя, уехать, чтобы служить в этом огромном пансионе миссис Кирк! — Миссис Марч взглянула на нее удивленно, но без неудовольствия.

— Это не совсем то, как если бы я поступила в услужение, ведь миссис Кирк — твой друг. Нет на свете души добрее, она постарается сделать мою жизнь там приятной, я знаю. Ее семья живет отдельно от самого пансиона, и никто меня там не знает. Да если и знают, мне все равно. Это честный труд, и я его не стыжусь.

— Я тоже. Но как же твое писательство?

— Перемена лишь пойдет мне на пользу. Я увижу и услышу много нового, наберусь новых идей, пусть даже там у меня и не будет времени, чтобы писать. Домой я вернусь с богатым материалом для моей новой чепухи.

— В этом я не сомневаюсь, но скажи, это единственная причина для такой неожиданной фантазии?

— Нет.

— Могу ли я узнать о других?

Джо подняла глаза, Джо их опустила, затем сказала медленно, вдруг залившись румянцем:

— Может быть, тщеславно и нехорошо говорить это, но… боюсь… Лори становится слишком нежен ко мне.

— Значит, ты не отвечаешь ему той же любовью, какую он, по-видимому, начинает испытывать к тебе?

— Что ты! Конечно, нет! Разумеется, я люблю дорогого мальчика так, как всегда любила, и очень горжусь им, но насчет большего… Об этом не может быть и речи.

— Я рада этому, Джо.

— Но почему?

— Потому, дорогая, что, на мой взгляд, вы не подходите друг другу. Как друзья вы очень счастливы, а ваши частые ссоры быстро проходят и забываются, но боюсь, вы оба скоро взбунтовались бы, если бы были связаны друг с другом на всю жизнь. Вы слишком похожи и слишком любите свободу, не говоря уже о том, что оба обладаете горячим темпераментом и сильной волей, что помешало бы вам быть счастливыми вместе, так как супружеские отношения требуют бесконечного терпения и снисходительности друг к другу, а не только любви.

— Именно это я и чувствую, хотя не могла выразить словами. Я рада, что, на твой взгляд, его привязанность только начинает зарождаться. Мне было бы очень грустно, если бы он стал несчастным из-за меня. Но не могу же я влюбиться в славного старину Лори просто из благодарности, правда?

— Ты уверена в его чувствах к тебе?

Джо ответила, покраснев еще сильнее, с выражением, в котором слились радость, гордость и боль и с которым юные девушки всегда говорят о своих первых поклонниках:

— Боюсь, это так, мама. Он еще не сказал ничего, но смотрит так выразительно. Я думаю, мне лучше уехать, пока это еще ни к чему не привело.

— Я согласна с тобой, и, если есть возможность уехать, ты должна это сделать.

Джо, казалось, была обрадована и, помолчав, сказала с улыбкой:

— Как удивилась бы миссис Моффат, что ты так на это смотришь, и как она обрадуется, что у Энни еще есть шанс.

— Ах, Джо, матери смотрят на это по-разному, но надежда одна у всех — видеть своих детей счастливыми. Мег счастлива, и я довольна ее положением. Тебя я оставляю наслаждаться свободой, пока не надоест, так как только тогда ты поймешь, что есть в жизни и нечто более приятное. Главная моя забота сейчас — Эми, но ей поможет ее благоразумие. Относительно Бесс я не питаю никаких надежд, кроме той, что она будет здорова. Кстати, она кажется веселее в последние дни. Ты говорила с ней?

— Да, и она призналась, что ее что-то мучает, и обещала I со временем рассказать мне об этом. Я не стала больше ни о чем спрашивать ее, так как, кажется, знаю причину. — И Джо изложила свою версию.

Миссис Марч покачала головой и не согласилась разделить столь романтическую точку зрения, но выглядела огорченной и повторила свое мнение о том, что ради Лори Джо должна на время уехать.

— Мы ничего не скажем ему заранее, а когда все будет готово, я исчезну, прежде чем он опомнится и начнет делать из этого трагедию. Пусть Бесс думает, что я еду ради собственного удовольствия, — так оно, впрочем, и есть. Я не могу поговорить с ней о Лори, но она сможет приласкать и утешить его, когда я уеду, и так вылечит его от романтических идей. Он столько раз прошел через подобного рода мелкие испытания, что привык к ним, и скоро избавится от своей безнадежной любви.

Джо говорила с надеждой, но не могла отделаться от недоброго предчувствия, что это «мелкое испытание» окажется тяжелее других и что Лори не так скоро избавится от «безнадежной любви», как избавлялся до сих пор.

План был обсужден на семейном совете и одобрен. Миссис Кирк написала, что будет рада принять Джо и постарается хорошо устроить ее у себя. Работа обеспечит ей материальную независимость, а свой досуг она сможет сделать доходным, занимаясь литературой; в то же время новые впечатления и знакомства будут и приятны, и полезны. Джо привлекала такая перспектива, и она горела желанием уехать — семейное гнездо становилось слишком тесным для ее деятельной натуры и мятежного духа. Когда все было окончательно решено, она со страхом и трепетом сказала Лори о своем отъезде, но, к ее удивлению, он принял это очень спокойно. В последнее время он стал серьезнее, чем обычно, но оставался все таким же милым и любезным, а когда его шутливо обвинили в том, что он опять «начинает новую страницу», ответил серьезно:

— Да, и хочу, чтобы предыдущая осталась перевернутой навсегда.

Джо испытывала большое облегчение от того, что приступ добродетельности случился у него именно в этот период, и готовилась к отъезду с легким сердцем — поскольку Бесс казалась более веселой — и надеясь, что поступает так, как лучше для всех.

— Я хочу поручить кое-что твоей особой заботе, — сказала она Бесс перед отъездом.

— Твои бумаги?

— Нет, моего мальчика. Будь очень добра к нему, хорошо?

— Конечно буду, но я не смогу заменить тебя, и ему будет очень грустно без его Джо.

— Это ему не повредит; помни, я оставляю его на твое попечение — мучить, баловать и обуздывать.

— Я постараюсь, ради тебя, — обещала Бесс, удивляясь, почему Джо смотрит на нее так странно.

Прощаясь, Лори шепнул со значением:

— Бесполезно, Джо. Я слежу за тобой, так что думай, что делаешь, или я приеду и увезу тебя домой.