Глава 4
Литературные уроки

Судьба неожиданно улыбнулась Джо и бросила монетку на счастье прямо на ее пути. Не золотую, правда, но не знаю, смог ли бы целый миллион принести Джо большее счастье, чем та небольшая сумма, которую она зарабатывала сочинительством.

Каждые несколько недель она закрывалась в своей комнате, облачалась в «писательский костюм» и «погружалась в водоворот», как она это определяла, строча свой роман и вкладывая в это всю душу, так как, пока он не был закончен, она не могла обрести покой. «Писательский костюм» состоял из черного шерстяного передника, о который она могла сколько угодно вытирать перо, и шапочки из той же ткани, украшенной веселым красным бантиком, под которую она собирала волосы, готовясь приступить к решительным действиям. Эта шапочка служила маяком для пытливых глаз членов семейства, которые в такие периоды старались держаться на расстоянии, лишь порой всовывая головы в дверь ее комнаты, чтобы спросить с интересом: «Ну, как, Джо, кипит ли твой гений?» Впрочем, они не всегда решались задать даже этот вопрос, не отметив предварительно состояние шапочки. Если этот выразительный предмет одеяния был низко надвинут на лоб, то был ясный знак, что тяжелая работа продолжается; в моменты волнения он был ухарски сдвинут набок; а когда отчаяние охватывало автора, шапочка срывалась решительной рукой и швырялась на пол. В такие моменты вторгшийся молча исчезал, и, пока веселый красный бантик не появлялся вновь над вдохновенным челом, никто не осмеливался обратиться к Джо.

Она отнюдь не считала себя гением, но когда ее охватывал творческий порыв, она предавалась ему с полным самозабвением и вела блаженное существование, забыв о неприятностях, заботах или плохой погоде на то время, пока оставалась в счастливом и благополучном воображаемом мире, где было полно друзей, почти столь же реальных и столь же дорогих ей, как и любой из ее друзей во плоти. Сон бежал ее глаз, еда стояла нетронутой, день и ночь были слишком коротки, чтобы успеть насладиться счастьем, которое приходило к ней только в такие периоды. Ради этих часов стоило жить, даже если они не приносили никаких иных плодов. Божественное вдохновение обычно длилось неделю или две, а затем она появлялась из своего «водоворота», голодная, сонная, сердитая или унылая.

Она только что пришла в себя после одного из подобных приступов, когда ее уговорили проводить мисс Крокер на публичную лекцию, и в награду за добродетель она получила новую идею. Это была общедоступная лекция о египетских пирамидах, и Джо отчасти удивил выбор такой темы для такой аудитории, но она согласилась допустить, что какое-то огромное социальное зло будет исправлено или какая-то глубокая потребность удовлетворена раскрытием величия фараонов и их династий перед слушателями, чьи мысли были заняты ценами на муку и уголь и чьи жизни были посвящены попыткам разгадать загадки потруднее загадок Сфинкса.

Они пришли рано, и, пока мисс Крокер штопала принесенный с собой чулок, Джо пыталась развлечься, наблюдая за людьми, занимавшими одну с ними скамью. Слева от нее сидели две матроны с массивными лбами и в соответствующих шляпках, обсуждавшие женские права и вязавшие кружева. Чуть дальше расположилась пара скромных влюбленных, простодушно и бесхитростно державшихся за руки; мрачного вида старая дева ела мятные леденцы из бумажного пакетика, старый джентльмен дремал, накрывшись желтым платком, в порядке подготовки к предстоящей лекции. Единственным соседом Джо справа был вдумчивого вида паренек, поглощенный чтением газеты.

Это было дешевое иллюстрированное издание, и Джо внимательно изучала ближайшее к ней произведение искусства, тщетно пытаясь догадаться, какое неслучайное стечение обстоятельств потребовало мелодраматического изображения индейца, в полной боевой раскраске падающего в пропасть вместе с вцепившимся ему в горло волком, в то время как поблизости два разъяренных молодых человека, с неестественно маленькими ступнями и большими глазами, вонзали друг в друга ножи, а встрепанная женщина с широко раскрытым ртом убегала в лес на заднем плане. Оторвавшись на минуту от чтения, чтобы перевернуть страницу, паренек заметил, что она смотрит на него, и с мальчишеским добродушием предложил ей половину газеты, сказав грубовато:

— Хочешь почитать? История — первый сорт!

Джо приняла листок с улыбкой — даже с возрастом она так и не избавилась от привычки симпатизировать мальчикам — и вскоре уже погрузилась в обычный лабиринт любви, тайн и убийств, так как история принадлежала к тому разряду легкого чтения, в котором дается полная свобода страстям, а когда автору не хватает изобретательности, грандиозная катастрофа очищает сцену от половины действующих лиц, оставляя вторую половину ликовать по поводу гибели первой.

— Отлично, а? — сказал паренек, когда она пробежала глазами последний абзац доставшейся ей части.

— Думаю, и мы с тобой смогли бы написать не хуже, если бы попробовали, — ответила Джо, которую забавляло его восхищение этой литературной халтурой.

— Я считал бы себя счастливчиком, если б умел так писать. Она, говорят, здорово зарабатывает на таких историях. — И он указал на имя миссис С. Л. Е. Н. Г. Нортбери под заголовком рассказа.

— Ты ее знаешь? — спросила Джо с внезапно возникшим интересом.

— Нет, но я читал все ее рассказы и знаю парня, который работает в конторе, где печатают эту газету.

— И ты говоришь, что она хорошо зарабатывает на таких историях? — И Джо с большим почтением взглянула на возбужденную группу на рисунке и на густо усеявшие страницу восклицательные знаки.

— Еще бы! Она знает, что людям нравится, и ей хорошо платят за то, что она пишет.

Здесь началась лекция, но Джо мало что слышала из нее, так как, пока профессор Сендс распространялся о Бельцони, Хеопсе, скарабеях и египетской письменности, она украдкой переписала адрес издателя и смело решила принять участие в объявленном газетой конкурсе на лучшую сенсационную историю и получить стодолларовый приз. К тому времени, когда лекция кончилась и публика проснулась, Джо уже заложила фундамент своего будущего богатства (не первого в этом мире построенного с помощью пера и бумаги) и была погружена в разработку сюжета, затрудняясь относительно того, должна ли дуэль произойти до тайного побега влюбленных или после убийства.

Дома она никому не сказала о своем плане, но принялась за работу на следующий же день, к большой тревоге матери, которая всегда волновалась, когда «гений кипел». Джо еще никогда не писала в такой манере — до сих пор она довольствовалась очень сдержанными романтическими историями для «Парящего орла», — но ей пригодились ее театральный опыт и начитанность, которые дали ей некоторое представление о средствах, обеспечивающих драматический эффект, и помогли в том, что касалось сюжета, языка и костюмов персонажей. Ее история была настолько пронизана безрассудством и отчаянием, насколько позволяло ее ограниченное знакомство с этими душевными состояниями, и, сделав местом действия Лиссабон, она избрала землетрясение в качестве подходящей и поражающей воображение развязки. Рукопись была отправлена тайно и сопровождалась запиской, в которой скромно говорилось, что, если история не получит приза, которого автор едва ли смеет ожидать, она была бы рада получить за его публикацию любую сумму, какую издатель сочтет приемлемой.

Шесть недель — большой срок, если приходится ждать, и еще больший, если нужно хранить секрет, но Джо терпеливо делала и то, и другое и только что начала терять надежду вновь увидеть свою рукопись, когда пришло письмо, от которого у нее совершенно захватило дух: она вскрыла конверт, и ей на колени выпал чек на сто долларов. С минуту она сидела неподвижно, глядя на него так, словно это была змея, потом прочитала письмо и заплакала. Я полагаю, что если бы добрейший редактор, писавший эту любезную записку, знал, какое огромное счастье он приносит ближнему, то непременно посвятил бы свои свободные часы, если они у него есть, этому приятному занятию, поскольку для Джо письмо обладало куда большей ценностью, чем деньги: оно было ободряющим, и после долгих лет упорного труда оказалось так приятно обнаружить, что чему-то она все-таки научилась, пусть даже всего лишь писать сенсационные истории.

Редко можно увидеть девушку, выступающую с более гордым видом, чем тот, что был у Джо, когда, успокоившись сама, она взволновала всю семью, появившись в гостиной с письмом в одной руке и чеком в другой, и объявила, что выиграла приз. Разумеется, это было великое торжество, а когда историю напечатали в газете, все читали и хвалили, хотя потом отец, отметив, что и язык хорош, и сюжет оригинальный, и трагедия вызывает дрожь, все же покачал головой и сказал, как неизменный бессребреник:

— Ты можешь писать лучше Джо. Стремись к высшему и никогда не думай о деньгах.

— А я думаю, что во всем этом деньги — самое приятное. Что ты собираешься делать с таким богатством, Джо? — спросила Эми, с благоговением взирая на магический клочок бумаги.

— — Отправлю Бесс и маму на море на месяц или два, — ответила Джо не задумываясь.

— О, замечательно! — воскликнула Бесс, хлопнув худенькими руками и глубоко вздохнув, словно жаждала свежего океанского бриза, но тут же отодвинула чек, которым взмахнула перед ней сестра. — Нет, я не могу, дорогая, это будет ужасным эгоизмом.

— Ах, ты должна поехать, я только об этом и мечтаю. Для этого я и старалась и поэтому добилась успеха. У меня никогда не выходит хорошо, когда я думаю только о себе, так что если я буду работать ради тебя, это мне поможет, разве ты не понимаешь? А кроме того, маме тоже нужна перемена, но она ни за что не покинет тебя — значит, ты должна поехать. Как это будет весело, когда ты вернешься домой розовая и пухленькая, как прежде! Да здравствует доктор Джо, которая всегда излечивает своих пациентов!

И после долгих дискуссий они поехали на море, и хотя Бесс вернулась домой не такой «розовой и пухленькой», как хотелось, ей все же было гораздо лучше, а миссис Марч объявила, что чувствует себя на десять лет моложе. Джо осталась довольна вложением своих призовых денег и с бодростью принялась за работу, твердо решив заработать еще не один такой восхитительный чек. В тот год она заработала их несколько и начала чувствовать себя значительной силой в доме, так как колдовство пера превращало ее «чепуху» в удобства для всей семьи. «Дочь герцога» оплатила счет мясника, «Рука призрака» расстелила новый ковер, а «Проклятие семейства Ковентри» стало благословением семейства Марч в виде бакалейных товаров и одежды.

Богатство, разумеется, в высшей степени желанная вещь, но и у бедности есть своя светлая сторона, и самое приятное, что можно извлечь из житейских трудностей, — это подлинное удовлетворение, которое приносит плодотворная работа ума и рук. И вдохновению, порожденному нуждой, мы обязаны по крайней мере половиной всего умного, красивого и полезного, что есть в этом мире. Джо наслаждалась вкусом этого удовлетворения и перестала завидовать более богатым девушкам, черпая большое утешение в сознании того, что может обеспечить свои потребности и ей не нужно просить ни у кого ни гроша.

Ее истории не привлекли широкого внимания публики, но нашли своего читателя, и, ободренная этим обстоятельством, она решила одним решительным ударом добиться и славы и богатства. Переписав свой роман в четвертый раз, прочитав его всем близким друзьям и предложив его со страхом и трепетом трем издателям, она наконец получила возможность продать его, но лишь при условии, что сократит его на треть и выкинет все места, которыми особенно восхищалась.

— Итак, теперь я должна либо сунуть его обратно в мой жестяной ящик — и пусть плесневеет, либо заплатить за его опубликование из своих денег, либо обкорнать, чтобы удовлетворить покупателя и получить за свой труд сколько можно. Слава — вещь приятная, но наличные деньги — вещь более полезная, так что я хочу поставить этот вопрос на голосование нашего собрания, — сказала Джо, созвав семейный совет.

— Не порти свою книгу, девочка моя. Ты даже не знаешь, как она хороша. И идея хорошо разработана. Пусть полежит, созреет, — так звучал совет отца, который и сам следовал в жизни тому, что проповедовал, терпеливо ожидая созревания собственных плодов и не спеша снять их даже теперь, когда они стали сладкими и мягкими.

— Мне кажется, что Джо получит больше пользы, пройдя через испытание, чем выжидая, — сказала миссис Марч. — Критика — лучшая проверка для такого рода работы; критика выявит неожиданные достоинства и недостатки произведения Джо и поможет ей в следующий раз написать лучше. Мы слишком пристрастны, а похвала и порицание посторонних окажутся полезными, пусть даже роман принесет мало денег.

— Да, — сказала Джо, сдвинув брови, — вот именно. Я так долго с ним возилась. И, право, не знаю, хорош он, или плох, или так себе. Мне будет очень полезно, если спокойные, беспристрастные люди взглянут на него и скажут мне, что они думают.

— Я не выбросила бы из него ни слова. Ты испортишь его, если сделаешь то, что требует издатель. То, что происходит в умах людей, гораздо интереснее, чем их действия, и выйдет просто каша, если ты выкинешь те объяснения, которые есть в твоем романе сейчас, — возразила Мег, которая была твердо уверена, что книга Джо — самый замечательный из всех когда-либо написанных романов.

— Но мистер Аллен пишет: «Откажитесь от всех пояснений, сделайте повествование ярким и драматичным и дайте самим персонажам рассказать всю историю», — перебила ее Джо, обращаясь к записке издателя.

— Поступи так, как он тебе велит; он знает, что можно продать, а мы нет. Сделай хорошую, популярную книжку и получи столько денег, сколько дадут. Потом, когда сделаешь себе имя, сможешь позволить себе не подчиняться правилам и вставлять в свои романы всяких философов и метафизиков, — сказала Эми, которая придерживалась сугубо практического взгляда на дело.

— Если мои герои — «философы и метафизики», — отозвалась Джо со смехом, — это не моя вина. Я ничего не знаю о подобных вещах, кроме того, что слышу иногда от папы. А если я взяла кое-что из его мудрых мыслей и вплела в мой роман, тем лучше для меня. А ты, Бесс? Что ты скажешь?

— Я так хотела бы увидеть его напечатанным поскорее, — вот и все, что сказала Бесс, и, говоря это, улыбнулась. Но было и невольное ударение на последнем слове, и печальное выражение в никогда не терявших детского простодушия глазах — и сердце Джо на мгновение сжалось от страха перед грядущим несчастьем, заставив ее пуститься в свое маленькое коммерческое предприятие «поскорее».

Итак, со спартанской твердостью юная писательница положила своего первенца на стол и принялась кромсать с безжалостностью людоеда. В надежде угодить всем она принимала все поступавшие советы и, подобно старику и его ослу в известной басне, не угодила никому.

Отцу нравилась метафизическая струя, которая незаметно для нее самой оказалась в романе, так что этой струе было позволено остаться, хотя Джо и сомневалась в правильности такого решения. Мать полагала, что в романе многовато описаний, поэтому почти все они были выброшены, а вместе с ними и многие необходимые связующие звенья романа. Мег восхищалась трагическими сценами, и Джо нагромождала страдания, чтобы угодить ей. Эми же возражала против шуток, и из самых лучших побуждений Джо убрала все веселые сцены, так оживлявшие мрачную историю. Затем, чтобы довершить разрушение, она выбросила одну треть и отправила свой бедный роман, словно ощипанную малиновку, в большой, кипучий мир — попытать судьбу.

Роман был опубликован, она получила за него триста долларов, так же как и множество похвал и упреков — и то, и другое в настолько более сильных, чем она ожидала, выражениях, что они повергли ее в замешательство, и, чтобы прийти в себя, ей потребовалось некоторое время.

— Ты говорила, мама, что критика поможет мне. Но возможно ли это, когда она так противоречива, что я не знаю, написала ли я многообещающую книгу или нарушила все десять заповедей? — восклицала бедная Джо, листая кучу газетных вырезок, внимательное чтение которых наполняло ее душу то гордостью и радостью, то гневом и неподдельным ужасом. — Вот этот человек пишет: «Исключительная книга, полна правды, красоты и убежденности; все в ней прекрасно, чисто, здорово», — продолжила сбитая с толку писательница, — а следующий говорит так: «Теория книги порочна; полно нездоровых фантазий, спиритических воззрений, неестественных характеров». Но у меня не было никакой «теории», я не верю в спиритуализм, а мои характеры взяты из жизни. Не понимаю, как этот критик может быть прав… Еще один говорит: «Это один из лучших американских романов, появившихся за многие годы» (у меня достаточно здравого смысла, чтобы так не думать), а следующий утверждает, что «хотя роман оригинален и написан с большой силой и чувством, он является опасной книгой». Ничего подобного!.. Одни смеются, другие неумеренно хвалят, и почти все настаивают на том, что у меня была глубокая теория, которую я хотела развить, когда я всего лишь писала ради денег и удовольствия. Уж лучше бы я опубликовала его целиком или не печатала совсем, потому что терпеть не могу, когда обо мне судят превратно.

Домашние и друзья не скупились на похвалы и слова утешения, однако это было тяжелое время для чувствительной, пылкой Джо, которая хотела как лучше, а вышло так плохо. И все же это испытание принесло ей пользу, так как она услышала и критику со стороны тех, чье мнение было по-настоящему ценно, — критику, которая служит лучшим уроком для начинающего писателя. А когда первая боль прошла, Джо смогла посмеяться над своей бедной книжкой, все еще, однако, веря в нее и чувствуя себя мудрее и сильнее после полученных ударов.

— Я не гений, как Китс, и это не убьет меня, — говорила она решительно. — В конце концов не я осталась в дураках, так как фрагменты, взятые прямо из реальной Жизни, были объявлены нелепыми и невозможными, а сцены, которые я создала в своей собственной глупой голове, названы «чарующе естественными и правдивыми». Постараюсь утешиться этим, а когда буду готова, сделаю новую попытку.