Со дня смерти Пьетро делла Кьеза мастерская Франческо Монтерги превратилась в гнездо безмолвных подозрений. Неожиданный смертный приговор, нависший над Хуаном Диасом де Соррильей, казалось, не всех убедил окончательно. Он не убедил даже настоятеля Северо Сетимьо, который, хотя и нуждался в скорейшем завершении дела, чтобы поправить подмоченную репутацию в глазах герцога, затаил in pectore некоторые сомнения. В последние дни своей недолгой жизни молодой ученик стал невольным свидетелем многих нехороших происшествий. Престиж Франческо Монтерги в последнее время пошатнулся; поползли слухи, которые любимый ученик, сам того не ведая, к сожалению, подтвердил. Возможно, Пьетро был не единственным, кто наблюдал тайные свидания — если их было несколько — Франческо Монтерги и Джованни Динунцио. Так, например, фламандский ученик отпустил по этому поводу несколько рискованных замечаний — двусмысленных как раз настолько, чтобы посеять сомнения. В предательской душе Хуберта ван дер Ханса свили гнездо странные подозрения. На самом деле, несмотря на его вечно воспаленный взгляд и не выносившие света глаза альбиноса, ни одна мелочь не могла укрыться от его затаенного любопытства. В мастерской не было уголка, который не подвергся бы его тщательному осмотру. Во время своих тайных ночных экспедиций в библиотеку юноша обыскал весь дом. Поэтому не так уж странно выглядело предположение, что он тоже был свидетелем сумеречных встреч мастера и Джованни. Возможно даже, Хуберту пришло в голову, что Франческо Монтерга решил любой ценой смыть с себя позор и бесчестье. Да и сам Джованни не ускользнул от недоверчивого взгляда фламандца; его товарищ на деле не был тем простодушным провинциальным мальчиком, каким представлялся. Его буколическая невинность скрывала взрывной темперамент, мрачный характер и болезненную тягу к плотским слабостям. Несколько раз Хуберт заставал Джованни сжимающим в руках флакон с маковым маслом, вдыхающим наркотические испарения этого состава. Хуберт знал, что юноша не может обходиться без ароматов, добываемых из макового цвета, и что кротостью своего нрава он обязан исключительно дурманящему эффекту этого зелья. Однажды, отчасти чтобы удовлетворить свое любопытство, отчасти просто по злобе, Хуберт спрятал драгоценный флакон, так чтобы Джованни было трудно его отыскать. Сделанное открытие его поразило: никогда раньше не видел фламандец такого отчаяния и скрытой ярости. Ван дер Ханс смотрел, как Джованни бродит по мастерской словно зверь по клетке, раз за разом возобновляя лихорадочные поиски, весь дрожащий, покрытый кисеей холодной испарины, — и у него не осталось сомнений: этот послушный крестьянский паренек способен на убийство. Но Хуберт знал и другое: Франческо Монтерга, который всегда заботился, чтобы маковое масло в доме не кончалось, использовал болезненное пристрастие ученика в своих целях. Может быть, мастер принуждал Джованни к тайным свиданиям в обмен на необходимый ему состав, часто применявшийся для растворения пигментов, сам по себе или в сочетании с льняным маслом, которое быстрее высыхает. У Хуберта возникло предположение, что смерть Пьетро делла Кьеза — дело рук Франческо Монтерги или его ученика или даже результат их тайного сообщничества. Однако можно сказать, что фламандец не придавал этим событиям слишком большого значения. Основной объект его интереса определенно находился где-то в другом месте.

Вместе с тем подозрения Хуберта ван дер Ханса находили свое симметричное отражение в наблюдениях Джованни Динунцио. Чрезмерное любопытство Хуберта ни для кого не было тайной. Не зная точно, о чем идет речь, ученик из Борго-Сан-Сеполькро понимал, что в библиотеке хранится какой-то неприступный секрет. Джованни знал и о вторжениях соученика в это помещение, куда ему было строго запрещено входить. К тому же полное презрение, которое Хуберт выказывал по отношению к нему, было той же природы, что и его обращение с Пьетро, которого фламандец обзывал унизительной кличкой La Bambina , издеваясь над хрупким телосложением юноши и отсутствием волос на теле и подбородке. Однако Джованни знал и о том, как много ревности накопилось в сердце Хуберта. Пьетро обладал такой совершенной техникой рисунка и композиции, какой хотели бы обладать даже многие из признанных мастеров. Он видел, как просыпалась черная зависть в полуприкрытых глазах фламандца, когда он смотрел на картины, написанные любимым учеником Франческо Монтерги. Сколько бы ван дер Ханс ни хвастался школой, которую прошел у лучших живописцев Фландрии, в глубине души он признавал, что ему не хватит всей жизни, чтобы сравняться с La Bambina в передаче формы. Джованни, конечно, отдавал себе отчет и в подспудной конкуренции, существовавшей между тремя учениками Монтерги. Один из них, и только один, мог надеяться на место живописца в Палаццо Медичи. И разумеется, пока не случилась трагедия, среди учеников флорентийского мастера был явный фаворит.

А мастер Монтерга, казалось, погрузился в глубокий колодец меланхолии. Он шатался взад-вперед по мастерской, словно иссохшее привидение. Он стал тенью тени. Когда приговорили к смерти его испанского коллегу, мастер окончательно развалился. Он запирался в библиотеке и просиживал там часами. В считанные дни он постарел на десять лет. А когда Франческо Монтерга покидал свое убежище, то, забывая всякую осторожность, не запирал дверь на ключ. Несколько раз он слышал, как хлопает дверь в библиотеку, и даже видел, как Хуберт украдкой проникает в его сокровищницу. Но мастер словно не обращал на это внимания. Он смотрел на своего фламандского ученика со смешанным чувством страха, замаскированного под безразличие.

Не боясь быть никем замеченным, Хуберт ван дер Ханс использовал каждое посещение библиотеки, чтобы продолжить собственный монументальный труд.