III

В течение последующих трех месяцев Матер неоднократно задумывался над своей жизнью. Жизнь эта была неестественно счастливой. Разногласия и трения, возникающие между людьми, между человеком и обществом, ожесточают большинство из нас, мы становимся грубее, циничнее, придирчивее. Жизнь же Матера как раз и отличалась тем, что в ней эти трения возникали крайне редко. Раньше ему не приходило в голову, что эта привилегия давалась немалой ценой, но теперь он понял, что то тут, то там, и вообще постоянно, он уступал дорогу другим, чтобы избежать враждебности, конфликта или даже просто спора.

Например, сумма розданных в долг денег составила тысячу триста долларов, и, взглянув на вещи в новом свете, Матер сообразил, что никогда этих денег не увидит.

Матер также осознал всю справедливость утверждений жены о том, что он постоянно делает людям одолжения - что-то здесь, что-то там. Общее количество затраченного времени и энергии было ужасающим. Раньше ему доставляло удовольствие делать людям одолжения. Ему нравилось, что о нем хорошо думают, но теперь он спрашивал себя, не выдумал ли он это хорошее к себе отношение. Но, подозревая это, Матер был, как всегда, несправедлив к себе - романтическое начало в нем было развито до чрезвычайности.

Он согласился с тем, что, так бездумно растрачивая себя, он устает к вечеру, работает с меньшей отдачей и не является должной опорой для Жаклин, которая с течением времени все тяжелела, все больше скучала и проводила долгие предвечерние часы на зашторенной веранде, ожидая, когда в конце аллеи раздадутся его шаги.

Чтобы эти шаги всегда раздавались вовремя, Матер забросил много разных дел, в том числе пост президента ассоциации окончивших колледж, в котором он когда-то учился. Он пустил на самотек и другие, не приносящие дохода занятия. Раньше, стоило ему попасть в какой-нибудь комитет, люди сразу же выбирали его председателем, а сами отходили на второй план, и вытащить их оттуда было совершенно невозможно. Теперь с этим было покончено. Матер стал избегать также тех, кто имел привычку просить об одолжениях, и игнорировал чей-то навязчивый взгляд, сверлящий его порой в клубе.

Перемена в нем происходила медленно. Нельзя сказать, что он был совсем не от мира сего - при других обстоятельствах отказ Дрейка его бы ничуть не удивил А случись такое с кем-нибудь другим - он бы и вовсе не придал значения. Но это произошло с ним и с таким скрежетом врезалось в его личную жизнь, так потрясло его, что значение отказа Дрейка приняло грозные размеры.

Стояла середина августа - жаркое лето кончалось. Занавески на полуоткрытом окне конторы Матера почти не колыхались, а висели ровным парусом - было очень душно. Матер нервничал: Жаклин мучили сильные головные боли - видимо, начало сказываться постоянное переутомление; да и в работе, казалось, наступил какой-то застой. Этим утром он таким раздраженным тоном говорил с мисс Кленси, что та даже удивилась. Матер тут же извинился, но впоследствии ругал себя за это - нечего было извиняться. Он ведь, несмотря на жару, работал быстро - почему же она не могла?

Мисс Кленси подошла к его двери, и Матер, взглянув на нее, чуть нахмурился.

- К вам мистер Эдвард Лейси.

- Пусть войдет, - ответил он равнодушно.

Он немного знал старика Лейси. Жалкая фигура, в свое время он прекрасно начал, а сейчас - один из городских неудачников. Единственное, что могло привести его сюда, - это попрошайничество

- Добрый день, мистер Матер.

На пороге стоял невысокий подтянутый человек с седыми волосами. Матер поднялся и вежливо с ним поздоровался.

- Вы сейчас заняты, мистер Матер?

- Да вроде бы не очень, - он сделал легкое ударение на последнем слове.

Мистер Лейси сел. Видно было, что он чувствует себя неловко. В руках его была шляпа, и, крепко вцепившись в нее, он начал говорить:

- Мистер Матер, если вы в состоянии уделить мне пять минут, я хотел бы поговорить с вами кое о чем… Видите ли, сейчас мне совершенно необходимо поговорить с вами об этом. Видите ли, - продолжал мистер Лейси, - Матер заметил, что пальцы, теребящие поля шляпы, дрожали, - много лет назад мы с вашим отцом были добрыми друзьями. Я уверен, что он вам обо мне рассказывал.

Матер кивнул.

- На его похоронах я нес гроб. Одно время мы были очень близки. Именно поэтому я и пришел сейчас к вам. За всю свою жизнь я никогда не приходил с просьбой к незнакомым людям - так, как сейчас к вам. Но когда человек становится старше, он теряет друзей - они умирают, уезжают куда-то, иногда их отчуждает какое-нибудь недоразумение. А потом умирают ваши дети, если вам не посчастливится умереть раньше их, - и вот вы уже совсем один, один во всем мире.

Он слабо улыбнулся. Руки его тряслись, как в лихорадке.

- Однажды, почти сорок лет тому назад, ко мне пришел ваш отец и попросил одолжить ему тысячу долларов. Я был на несколько лет старше его, и, хотя тогда мы еще мало знали друг друга, я был о нем высокого мнения. Тысяча долларов - это считалось огромной суммой по тем временам, а у него не было никаких гарантий, у него не было ничего, кроме плана в голове. Но мне понравился его взгляд, он чем-то располагал к себе - не сочтите за лесть, если я скажу, что вы немного похожи на отца, - и я дал ему деньги без всякой гарантии.

Мистер Лейси остановился.

- Без всякой гарантии, - повторил он - Тогда я мог себе это позволить. Да я ничего и не потерял. К концу года ваш отец вернул мне весь долг, плюс шесть процентов дохода.

Матер не мог поднять глаз от лежащей перед ним бумажки, которую он уже всю исчертил ромбиками и треугольниками. Он знал, что произойдет дальше, и чувствовал, как напрягается каждый его мускул. У него хватит духа отказать.

- Теперь я уже стар, мистер Матер, - вновь зазвучал надтреснутый голос. - Дела мои пошли прахом, да и сам я… Но речь сейчас не обо мне. У меня есть дочь, она незамужем, живет со мной. Она работает стенографисткой. Ко мне она относится прекрасно. Мы живем на Селби-Авеню - знаете, где это? - снимаем там квартирку, очень уютную.

Старик судорожно вздохнул. Он хотел и в то же время боялся перейти к сути своей просьбы. Оказалось, что речь идет о страховке. У него есть страховой полис на десять тысяч долларов, под который он и брал деньги из банка, но оказалось, что денег он взял больше, чем позволяют правила страховки. Теперь он может лишиться всей суммы, если не внесет в банк четыреста пятьдесят долларов. Сейчас у них с дочерью есть только семьдесят пять. Друзей у них нет - он уже об этом говорил, - и им совершенно негде взять недостающие деньги…

Матер не мог больше слушать эту печальную историю. Лишних денег у него не было, и все, что он мог сделать для старика, - это избавить его от мучительного унижения чем скорее, тем лучше.

- Извините меня, мистер Лейси. - как можно мягче перебил он его, - но я не могу одолжить вам этих денег.

- Не можете? - старик поднял на него потухшие, моргающие глаза.

В них не было потрясения, не было, казалось, вообще никакого человеческого чувства, кроме непрестанной тревоги. Лишь полуоткрывшийся рот слегка изменил выражение его лица.

Матер впился глазами в исчерканную бумажку.

- Через несколько месяцев мы ждем ребенка, я специально откладывал для этого деньги. Было бы несправедливо по отношению к моей жене и к ребенку отбирать у них что-то именно сейчас.

Голос его перешел в невнятное бормотание. Неожиданно для себя он добавил, что у него самого дела не так уж хороши, - как у него язык повернулся сказать такую банальность?

Мистер Лейси не стал настаивать. Без видимых признаков разочарования он поднялся с кресла. И только его трясущиеся руки не давали Матеру покоя. Старик извинился - жаль, что причинил беспокойство в такой момент. Может быть, он все же как-нибудь выкрутится. Он-то думал, что у мистера Матера могут быть свободные деньги, - почему же к нему не обратиться, ведь он сын старого друга.

Выходя, он никак не мог открыть дверь - ему помогла мисс Кленси. Моргая потухшими глазами, он шел по коридору, жалкий и несчастный, и рот его был все еще приоткрыт.

Джим Матер поднялся из-за стола, провел рукой по лицу и внезапно содрогнулся всем телом, словно ему было холодно. Но в пять часов на улице стояла тропическая жара.