На следующее утро, как только зазвонил колокольчик, Нат выскочил из постели и с большим удовольствием облачился в костюм, который нашел на стуле. Одежда была далеко не новая и являла собой недоношенное одеяние одного из богатых мальчиков, но миссис Баэр держала наготове все такие поношенные перышки для тех ощипанных малиновок, что залетали в ее гнездо. Едва костюм был надет, как появился Томми в необычном для него состоянии чистого воротничка и сопроводил Ната вниз, к завтраку.

Яркий солнечный свет лился в столовую на накрытый стол и стайку голодных, энергичных пареньков, собравшихся вокруг него. Нат заметил, что порядка было больше чем накануне вечером. Каждый молча стоял у своего стула, пока маленький Роб, стоявший рядом с отцом во главе стола, сложив руки и склонив свою кудрявую головку, читал короткую молитву в любимой мистером Баэром искренне набожной немецкой манере, чтить которую он научил и своего маленького сына. Затем все сели, чтобы насладиться воскресным завтраком, состоявшим из кофе, бифштекса и печеного картофеля, вместо хлеба и молока, которыми они обычно удовлетворяли по утрам свой юный аппетит. Пока ножи и вилки весело позвякивали, велись приятные разговоры: о воскресных уроках, которые предстояло выучить, о воскресной прогулке и о планах на следующую неделю. Слушая все это, Нат думал, что воскресенье, должно быть, очень приятный день, так как он любил тишину, а в этот день все вокруг было пронизано радостным покоем, который очень понравился ему, так как несмотря на суровую жизнь, которую ему приходилось вести, мальчик обладал чувствительными нервами любящей музыку натуры.

— Теперь, мои мальчики, сделайте вашу утреннюю работу, чтобы, когда придет омнибус, вы уже были готовы отправиться в церковь, — сказал папа Баэр и подал пример, направившись в классную, чтобы приготовить задания на следующий день.

Все разошлись по своим делам, так как у каждого была своя маленькая повседневная обязанность, и предполагалось, что он добросовестно исполнит ее. Одни приносили дрова и воду, мели лестницу или бегали с поручениями миссис Баэр. Другие кормили домашних животных и работали на скотном дворе с Францем. Дейзи мыла чашки, а Деми вытирал их, так как близнецы любили работать вместе и в маленьком домике мама давно научила Деми помогать по хозяйству. Даже Малыш Тедди имел свою маленькую работу и топал туда и сюда, убирая салфетки и подвигая стулья на место. Полтора часа мальчики жужжали как пчелиный улей, потом приехал омнибус, папа Баэр и Франц с восемью старшими мальчиками погрузились и отправились за три мили в церковь, расположенную в ближайшем городке.

Из-за надоедного кашля Нат предпочел остаться дома с четырьмя младшими мальчиками и провел счастливое утро в комнате миссис Баэр, слушая рассказы, которые она читала им. и уча псалмы, а затем тихо занявшись вклеиванием картинок в старую амбарную книгу.

— Это мой воскресный кабинет, — сказала она, показывая ему полки, заполненные книжками с картинками, коробками красок, кубиками, маленькими дневниками и письменными принадлежностями. Я хочу, чтобы мои мальчики любили воскресные дни, находили их спокойным, приятным временем, когда они могут отдохнуть от обычной учебы и игр, насладиться тихими радостями и выучить просто и легко уроки, более важные, чем те, которым учат в школе. Ты понимаешь меня? — спросила она, наблюдая за внимательными глазами Ната.

— Вы имеете в виду, что они научатся быть хорошими? — спросил он, после некоторого колебания.

— Да, быть хорошими и любить быть хорошими. Иногда бывает трудно быть хорошим, я это знаю, но мы все помогаем друг другу и так движемся к успеху. Вот один из способов, которыми я пытаюсь помочь моим мальчикам, — и она достала толстую книгу, которая была наполовину исписана, и открыла страницу, где было лишь одно слово на первой строке.

— Но это же мое имя! — воскликнул Нат, с видом одновременно удивленным и заинтересованным.

— Да, у меня есть страница для каждого мальчика. Я веду маленький отчет о его успехах за неделю, а в воскресенье вечером показываю ему записи. Если они плохие, я огорчена и разочарована, если хорошие, я рада и горда, но какими бы эти записи ни были, мальчики знают, что я хочу помочь им, и они стараются из любви ко мне и папе Баэру.

— Я думаю, что это именно так, — сказал Нат, заметив мельком имя Томми на соседней странице и с любопытством задавая себе вопрос, что же может быть написано там.

Миссис Баэр перехватила его взгляд и покачала головой, переворачивая страницу:

— Нет, я не показываю моих записей никому, кроме того, о ком они. Я называю это Книгой Совести, и только ты и я будем знать, что написано на странице под твоим именем. Будешь ли тебе приятно или стыдно, когда ты прочтешь записи о себе в следующее воскресенье, зависит от тебя самого. Я думаю, это будет хорошая запись. Во всяком случае, я постараюсь облегчить тебе жизнь на новом месте и буду вполне удовлетворена, если ты будешь соблюдать наши немногочисленные правила, жить в ладу с мальчиками и научишься чему-нибудь.

— Я постараюсь, мэм, — и худенькое лицо Ната вспыхнуло горячим и серьезным желанием, чтобы миссис Баэр "рада и горда", а не "огорчена и разочарована". — Это, должно быть, очень хлопотно — так много писать, — добавил он, когда она закрыла свою книгу, ободряюще похлопав его по плечу.

— Не для меня, так как я, право, не знаю, что я люблю больше — писать… или мальчиков, — сказала она со смехом, увидев, как удивленно взглянул на нее Нат при этих последних словах. — Да, я знаю, многие думают, что от мальчиков одно беспокойство, но это потому, что они не понимают мальчиков. Я понимаю, и я никогда еще не видела мальчика, с которым не поладила бы, отыскав слабую струнку в его сердце. Да я просто не могла бы жить без моего выводка милых, шумных, озорных, легкомысленных пареньков, ведь не могла бы, мой Тедди? — и миссис Баэр обняла юного проказника как раз во время, чтобы спасти чернильницу от попадания в его карман.

Нат, который никогда не слышал ничего подобного прежде, даже не знал, то ли мама Баэр чуточку сумасшедшая, то ли самая замечательная женщина, какую он встречал. Он, пожалуй, склонялся ко второму мнению, несмотря на ее странные вкусы, поскольку у нее была такая чудесная манера наполнять тарелку человеку, прежде чем он об этом попросит, и смеяться над его шутками, ласково дергая его за ухо или похлопывая по плечу, что Нат нашел очень располагающим.

— А теперь, я думаю, ты хочешь пойти в классную комнату и разучить некоторые из псалмов, которые мы будем петь сегодня вечером, — сказала она, верно угадав, чем именно хочется ему заняться больше всего.

Оставшись в воскресной тишине наедине со своей любимой скрипкой и нотами, поставленными перед ним на солнечном окне, за которым мир наполняла весенняя красота, Нат насладился часом или двумя подлинного счастья, разучивая милые старые мелодии и забывая тяжелое прошлое в радостном настоящем.

Когда старшие мальчики вернулись из церкви и обед кончился, все читали, писали письма домой, повторяли уроки воскресной школы или негромко беседовали, сидя тут и там по всему дому. В три часа вся семья отправилась на прогулку, так как бодрым юным телам нужен моцион, и на этих прогулках бодрые юные умы учили видеть и любить промысел Божий в прекрасных чудесах, которые Природа совершала на их глазах. Мистер Баэр всегда ходил с мальчиками и, беседуя с ними в простой, отеческой манере, находил для своего выводка "проповеди в камнях, книги в бегущих ручьях и добро повсюду".

Миссис Баэр с ее собственными малышами и Дейзи отправились в городок с еженедельным визитом к бабушке, который был для вечно занятой мамы Баэр единственным развлечением недели и величайшим удовольствием. Нат, чувствовавший, что еще не слишком окреп для долгой прогулки, попросил позволения остаться дома с Томми, который любезно вызвался показать ему Пламфильд.

— Ты уже видел дом, так что теперь выйди и посмотри на наш сад, скотный двор и зверинец, — сказал Томми, когда они остались одни с Эйзи, которая должна была присмотреть, чтобы они не натворили бед, ибо хотя Томми всегда был исполнен самых лучших намерений, с ним случались самые ужасные несчастья, и никто не мог точно сказать, как именно до этого доходило.

— Что за зверинец? — спросил Нат, когда они торопливо зашагали по дорожке, огибавшей дом.

— У каждого из нас есть свое животное. Мы держим их в амбаре и называем его зверинцем. Вот и пришли. Ну не красавица ли моя морская свинка? — и Томми гордо продемонстрировал одного из уродливейших представителей этого премилого вида млекопитающих, какого только доводилось видеть Нату.

— Я знал мальчика, у которого их было больше десятка, и он говорил, что даст мне одну, да только мне негде было ее держать, так что я не смог взять. Она была белая с черными пятнами, отличная свинка, и, может быть, я мог бы попросить ее для тебя, если бы ты захотел, — сказал Нат, чувствуя, что это был бы тактичный способ отблагодарить Томми за проявленное к нему внимание.

— Я очень хотел бы, а я мог бы тогда отдать тебе эту, и они смогли бы жить вместе, если бы не стали драться. Те белые мыши — Роба, Франц отдал их ему. Кролики — Неда, а куры-бантамки там, во дворе — Стаффи. В том ящике Деми обычно держит черепах, только он еще их не наловил. А в прошлом году у него было шестьдесят две, некоторые прямо громадины. Он пометил одну — написал на ней свое имя и год — и отпустил. Говорит, что, может быть, потом когда-нибудь найдет ее и узнает. Он читал про черепаху, которую нашли и на ней была метка, говорившая, что ей больше ста лет. Деми — чудной малый.

— А что в этом ящике? — спросил Нат, склоняясь над большим глубоким ящиком до половины заполненным землей.

— О, это червячный магазин Джека Форда. Он накапывает кучи червяков и держит их здесь, и когда нам надо червей, чтобы пойти на рыбалку, мы у него покупаем. Это гораздо проще, чем копать самим, только он ужасно дорого за них дерет. Прошлый раз, когда мы покупали, мне пришлось выложить два цента за дюжину, да и то получил маленьких. Джек иногда страшно жадничает, так что я прямо сказал ему, что сам накопаю себе в следующий раз, если он не снизит цену. А еще у меня две курицы, вон те серые с хохолками — Гребешок и Бабуля — и отличные это куры, скажу я вам! Я продаю миссис Баэр их яйца, но никогда не запрашиваю с нее больше двадцати пяти центов за дюжину, никогда! Мне было бы стыдно заламывать большую цену, — воскликнул Томми, бросив презрительный взгляд на "червячный магазин".

— А собаки чьи? — спросил Нат, очень заинтересованный этими коммерческими сделками, и чувствуя, что Томми Бэнгз — человек, чье покровительство может считаться и привилегией, и удовольствием.

— Большой пес принадлежит Эмилю. Зовут его Христофор Колумб. Миссис Баэр назвала его так, потому что это ее любимая присказка, и никто не против, если она имеет в виду собаку, — отвечал Томми тоном директора зверинца. — Белый щенок — Роба, а желтый — Тедди. Какой-то человек хотел утопить их в нашем пруду, но папа Баэр не позволил и взял их к нам. Они хороши для малышни, но сам я о них не очень высокого мнения. Их зовут Кастор и Поллукс.

— Если бы я мог получить кого-нибудь из этих животных, то предпочел бы вот этого ослика. Ездить верхом так приятно, и, вообще, он такой маленький и славный, — сказал Нат, вспоминая о долгих переходах, которые совершил на своих усталых ногах за годы бродяжничества.

— Мистер Лори прислал его миссис Баэр, чтобы ей не приходилось таскать Тедди на спине, когда мы ходим на прогулки. Мы все любим Тоби. Это отличный ослик, скажу я вам! А те голуби принадлежат нам всем. У каждого из нас есть один любимый, и мы делим между собой всех птенцов, когда они появляются. Птенцы это здорово интересно; конечно, сейчас их нет, но ты можешь пойти наверх и взглянуть на взрослых, а я пока погляжу, не снесли ли мои Гребешок и Бабуля по яичку.

Нат поднялся по лестнице, просунул голову в люк и окинул долгим взглядом красивых голубков, воркующих и целующихся клювиками на просторной голубятне. Одни сидели на гнездышках, другие суетливо порхали туда и сюда, некоторые подлетали к окошкам, и еще много других перелетали от солнечной крыши к усеянному соломой двору фермы, где безмятежно жевали жвачку шесть ухоженных коров.

"У всех, кроме меня, есть кто-нибудь. Хорошо бы и у меня был голубь или курица, или хотя бы черепаха, моя собственная", — думал Нат, чувствуя себя очень бедным после того, как посмотрел на интересные сокровища других мальчиков

— Откуда у вас все эти животные? — спросил он, когда снова присоединился к Томми на скотном дворе.

— Нашли или купили, или кто-нибудь дал их нам. Моих кур мне прислал мой папа, но как только накоплю денег с яиц, куплю себе пару уток. Здесь есть отличный маленький пруд для них за скотным двором, и за утиные яйца хорошо платят, а маленькие утята такие хорошенькие, и интересно смотреть, как они плавают, — сказал Томми с видом миллионера.

Нат вздохнул, так как у него не было ни папы, ни денег, ничего на всем белом свете, кроме старой пустой записной книжки и мастерства в кончиках его десяти пальцев. Томми, казалось, понял причину вопроса и последовавший за ответом вздох, так как после непродолжительного, но глубокого размышления неожиданно заявил:

— Слушай, я тебе скажу, что мы сделаем! Если ты будешь искать яйца за меня — я это занятие терпеть не могу — я буду давать тебе одно яйцо из каждой дюжины. Ты веди счет, и как насчитаешь двенадцать, мама Баэр даст тебе за них двадцать пять центов, и тогда ты сможешь купить, кого захочешь, понял?

— Я с удовольствием буду искать яйца! Какой ты добрый парень, Томми! — воскликнул Нат, совершенно ошеломленный таким великолепным предложением.

— Псс! Это пустяки. Начинай прямо сейчас и обыщи амбар, а я буду ждать тебя здесь. Бабуля квохчет, так что ты наверняка найдешь где-нибудь яичко, — и Томми растянулся на соломе с приятным чувством человека, заключившего выгодную сделку и одновременно оказавшего услугу приятелю.

Нат радостно начал поиски и энергично разгребал сено, пока не нашел два отличных яичка, одно спрятанное под балкой, а другое в старой кормушке, которую облюбовала миссис Гребешок.

— Можешь взять одно, а я возьму другое, это будет последнее в моей прошлой дюжине, а завтра начнем сначала. Вот, пиши мелом свой счет рядом с моим, а потом начнем заново, — сказал Томми, показывая ряд таинственных цифр на боку старой веялки.

С восхитительным чувством значительности, гордый обладатель единственного яйца открыл счет рядом со своим другом, который со смехом написал над цифрами впечатляющие слова: "Т. Бэнгз и Компания".

Бедного Ната так восхитила эта надпись, что его с трудом удалось уговорить уйти и оставить свое первое в жизни движимое имущество в кладовой Эйзи. Затем они снова вышли во двор, и, познакомив друга с двумя лошадьми, шестью коровами, тремя свиньями, и одним олдернейским теленком, Томми повел Ната к старой иве, нависшей над весело журчащим маленьким ручьем. С забора было очень легко вскарабкаться на широкую развилку, образованную тремя большими сучьями, которые подрезали каждый год, чтобы они давали поросль новых тонких веточек. Над головой шелестел зеленый свод листьев. В развилке были устроены маленькие сиденья, а углубление в центре служило тайничком, достаточно большим для одной-двух книжек, разобранной игрушечной лодки и нескольких недоделанных свистков.

— Это мой и Деми личный кабинет. Мы сделали его сами, и никому не разрешается сюда приходить без нашего разрешения — кроме Дейзи, конечно. Мы не против, чтобы она приходила, — сказал Томми, пока Нат с восторгом переводил взгляд с журчащей темной воды внизу на зеленый свод над головой, где мелодично жужжали пчелы, пируя на длинных желтых соцветиях, наполнявших воздух сладким ароматом.

— Какая красота! — воскликнул Нат. — Ты ведь позволишь мне приходить иногда? В жизни не видел такого чудесного места! Я хотел бы быть птицей и жить здесь всегда.

— Да, тут довольно приятно. Ты можешь приходить, если Деми не будет возражать, а я думаю, он не будет, потому что он сказал мне вчера вечером, что ты ему нравишься.

— Правда? — Нат обрадованно улыбнулся, так как уважение Деми, казалось, ценилось всеми мальчиками, отчасти потому, что он был племянником папы Баэра, а отчасти потому, что он был таким рассудительным и добросовестным маленьким мужчиной.

— Да, Деми нравятся тихие мальчики, и я думаю, вы с ним поладите, особенно если ты, как и он, любишь читать.

Радостный румянец на щеках бедного Ната стал болезненно алым при этих последних словах, и он вымолвил, запинаясь:

— Я не очень хорошо читаю. У меня никогда времени не было, чтобы читать. Я ведь, понимаешь, всегда ходил с места на место и играл на скрипке.

— Да я сам не очень люблю читать, но читаю неплохо, если захочу, — сказал Томми, после того как бросил удивленный взгляд, сказавший яснее слов: "Двенадцать лет мальчишке, а читать не умеет!"

— Зато я могу читать ноты, — добавил Нат, несколько взволнованный тем, что пришлось признаться в своем невежестве.

— Нет, ноты я не могу. — В голосе Томми звучало почтение, что придало Нату смелости, и он сказал с решимостью:

— Я собираюсь учиться хорошо и выучить все, что смогу. Раньше у меня не было такой возможности. А у мистера Баэра трудные уроки?

— Нет, и он совсем не сердитый Он все объясняет и вроде как подталкивает нас вперед в трудных местах. Некоторые учителя так не делают. Мой прежний учитель никогда нам не помогал. Если мы пропускали слово, так просто получали подзатыльник! — И Томми потер собственную макушку, словно она еще звенела от щедрого запаса подзатыльников, воспоминание о которых было единственным, что он вынес из годового общения с "прежним учителем".

— Я думаю, что смог бы прочитать это, — сказал Нат, разглядывая лежавшие в дупле книги.

— Тогда почитай малость, а я тебе помогу, — подхватил Томми с покровительственным видом.

Нат постарался и одолел страницу с множеством дружеских "подталкиваний" со стороны Томми, который заверил его, что скоро он "навострится" не хуже любого другого. Потом они посидели и просто поболтали на самые разные темы, среди которых было и огородничество, так как Нат, глядя вниз со своей жердочки, спросил, что посажено на множестве маленьких грядок внизу по другую сторону ручья.

— Это наши фермы, — пояснил Томми. — У каждого есть свой участок, и мы выращиваем, что хотим, только должны выбирать разные растения и не можем поменять, пока не соберем урожай, и должны держать свои огородики в порядке все лето.

— А что ты собираешься выращивать в этом году?

— Ну, я-а-а ха-ател бы взяться за бобы, их ра-астить — pa-аз плюнуть.

Нат не мог не рассмеяться, так как Томми сдвинул на затылок шляпу, засунул руки в карманы и растягивал слова, неосознанно подражая садовнику Сайласу, который управлял хозяйством Пламфильда.

— Ну-ну, нечего смеяться, бобы гораздо проще растить, чем зерно или картошку. Я пробовал дыни в прошлом году, но жуки замучили, а потом эти противные дыни не дозрели до морозов, так что я ничего не получил, кроме одного хорошего арбуза и двух маленьких дынь, — сказал Томми.

— Зерно, вроде бы, тоже растет неплохо, — сказал Нат любезно, чтобы загладить свой невежливый смех.

— Да, но его без конца надо опалывать мотыгой. А бобы за шесть недель надо только разок прополоть, и зреют они быстро. Я собираюсь попробовать их, так как первый о них заговорил. Стаффи тоже хотел взяться за бобы, но ему придется в этом году заняться горохом. Его надо лущить, вот пусть Стаффи и потрудится, он столько ест!

— Интересно, будет ли у меня свой огородик? — пробормотал Нат, думая, что даже мотыжить зерно, должно быть, приятная работа.

— Конечно будет, — отозвался голос снизу — под деревом стоял мистер Баэр, вернувшийся с прогулки и пришедший отыскать их, так как он старался поговорить немного с каждым из мальчиков за воскресный день и находил, что эти разговоры дают хорошее начало предстоящей неделе.

Сочувствие — прекрасная вещь, и она творила чудеса, так как каждый мальчик знал, что папа Баэр интересуется им, и некоторые были скорее готовы открыть ему свои сердца, чем женщине, особенно старшие, которым хотелось поговорить о своих надеждах и планах, как мужчина с мужчиной. В болезни или горести они инстинктивно тянулись к миссис Джо, в то время как малыши делали ее своей матерью-исповедницей во всех случаях.

Спускаясь из своего "гнездышка", Томми упал в ручей, но, привычный к такого рода досадным происшествиям, спокойно выбрался из воды и отправился в дом сушиться. Благодаря этому мистер Баэр остался наедине с Натом — именно то, чего мистер Баэр желал, — и во время прогулки среди огородиков, сумел завоевать сердце мальчика, отведя ему маленькую "ферму" и обсудив с ним предстоящую посевную кампанию так серьезно, словно пропитание семьи и в самом деле зависело от урожая. От этой приятной темы они перешли к другим, и ум Ната был засеян множеством новых и полезных мыслей и откликнулся на них так же благодарно, как жаждущая земля отвечает на теплый весенний дождь. Весь ужин он размышлял о том, что услышал, часто останавливая на лице мистера Баэра взгляд, казалось, говоривший: "Мне понравилось, поговорите со мной еще, сэр". Трудно сказать, понял ли мистер Баэр эту немую просьбу, но когда все мальчики собрались вместе в гостиной миссис Баэр для воскресной вечерней беседы, он выбрал тему, которую ему могла подсказать прогулка по саду.

Оглядываясь кругом, Нат думал, что это больше похоже на большую семью, чем на школу, так как мальчики сидели широким полукругом вокруг камина, одни на стульях, другие на ковре, Дейзи и Деми на коленях у дяди Фрица, а Роб уютно свернулся в глубине материнского кресла, где мог незаметно задремать, если разговор выйдет за пределы его понимания. Всем, казалось, было удобно, все слушали внимательно, так как долгая прогулка сделала отдых желанным, и так как каждый мальчик, зная, что его попросят высказать свои взгляды, слушал внимательно, чтобы ответить.

— Жил да был однажды, — начал мистер Баэр в приятной и неспешной старомодной манере, — один великий и мудрый садовник, имевший самый большой сад, какой только можно увидеть на свете. Чудесное и прелестное было это место, и ухаживал он за ним с величайшим умением и заботой, выращивая всевозможные замечательные и полезные продукты. Но сорняки появлялись даже в этом прекрасном саду, а земля часто оказывалась неплодородной, так что хорошие семена, посеянные в нее, не прорастали. У великого садовника было много младших садовников, помогавших ему. Одни честно исполняли свой долг и получали от него щедрое жалованье, но другие нерадиво относились к своим участкам и давали им зарастать сорняками, что его глубоко огорчало. Но он был очень терпелив, и тысячи и тысячи лет трудился и ждал своего великого урожая.

— Он, должно быть, был очень старый, — заметил Деми, который смотрел прямо в лицо дяди Фрица, чтобы не пропустить ни слова.

— Тише Деми, это сказка, — шепнула Дейзи.

— Нет, я думаю, это арригория, — сказал Деми.

— Что такое арригория? — спросил Томми, который был пытливого склада.

— Объясни ему, Деми, если сможешь, и не употребляй слов, если не совсем уверен, что понимаешь их значение, — сказал мистер Баэр.

— Я понимаю, мне дедушка говорил! Басня — это арригория, то есть такая история, которая имеет какой-то глубокий смысл. Моя "история без конца" из таких, потому что ребенок в ней — это душа, правда, тетя? — воскликнул Деми, горячо желая подтверждения своей правоты.

— Правильно, дорогой, и дядина история тоже аллегория, я уверена. Так что послушаем и узнаем, какой же в ней смысл, — отвечала миссис Джо, которая всегда принимала участие во всем происходящем и наслаждалась не меньше любого присутствующего мальчика.

Деми успокоился, а мистер Баэр продолжил на своем лучшем английском, ибо он значительно усовершенствовал свое знание языка за последние пять лет и утверждал, что в этом ему помогло общение с мальчиками.

— И вот этот великий садовник дал дюжину маленьких участков одному из своих младших садовников и велел ему постараться и посмотреть, что можно на них вырастить. Этот младший садовник не был ни богат, ни мудр, ни очень хорош, но он очень хотел помочь, так как великий садовник был очень добр к нему во многих отношениях. Так что младший садовник с радостью взял маленькие участки и принялся за работу. Огородики эти были самого разного размера и формы, на одних почва была очень хороша, на других довольно камениста, но забот требовал каждый из них, так как в тучной земле быстро росли сорняки, а в бедной почве было много камней.

— А что росло там кроме сорняков? — спросил Нат, так заинтересовавшись, что забыл о своей робости и заговорил в присутствии всех.

— Цветы, — отвечал мистер Баэр, бросив на него ласковый взгляд. — Даже на самой неухоженной, самой заброшенной маленькой клумбе были анютины глазки или резеда. На одной росли розы, душистый горошек и маргаритки, — тут он ласково ущипнул за пухлую щечку девочку, которую держал на коленях. — На другой были самые разные любопытные растения, виноградная лоза, карабкавшаяся вверх по камням и много хороших семян, только начинающих прорастать, так как, понимаете, об этой грядке очень заботился раньше другой хороший старик-садовник, который проработал в таких садах всю жизнь.

В этой части "арригории" Деми склонил голову на бок, как недоумевающая птица, и отстановил вопросительный взгляд ярких глаз на лице дяди, словно что-то заподозрил и был настороже. Но вид у мистера Баэра был вполне невинный, он продолжал смотреть то на одно, то на другое юное лицо, с серьезным, чуть печальным выражением, которое многое сказало его жене, знавшей, как горячо желает он исполнить свой долг по отношению к этим маленьким "огородикам".

— Как я уже сказал вам, за некоторыми из участков было легко ухаживать — как, например, за тем, где росли маргаритки, а за другими очень тяжело. Был один особенно солнечный маленький участок, который мог бы быть полон ягод, овощей и цветов, да вот только он не прилагал никаких усилий, чтобы что-нибудь вырастить, и когда садовник сажал на нем, скажем, дыни, ничего хорошего не выходило, так как маленький участок не заботился о них. Садовник огорчался, но продолжал стараться, хотя каждый раз, когда урожай не удавался, все, что отвечал участок, было: "Я забыл".

За этим последовал общий смех, и все посмотрели на Томми, который навострил уши при слове "дыни" и повесил голову, услышав свою любимую отговорку.

— Я знаю, он говорит о нас! — воскликнул Деми, хлопнув в ладоши. — Ты тот садовник, дядя Фриц, а мы маленькие огородики, да?

— Ты угадал. А теперь пусть каждый из вас скажет мне, что посеять мне в вас этой весной, чтобы следующей осенью я мог собрать хороший урожай с моих двенадцати — нет, тринадцати — участков, — сказал мистер Баэр, кивнув Нату, когда поправил сам себя.

— Вы же не можете сажать в нас зерно, бобы и горошек. Если только вы не хотите сказать, что мы едим очень много и толстеем, — сказал Стаффи, и его круглое, скучное лицо неожиданно просияло, когда ему в голову пришла эта интересная идея.

— Он имел в виду не этого рода семена. Он хочет сказать, что старается сделать нас лучше, а сорняки — это наши недостатки, — воскликнул Деми, который обычно был самым активным участником таких бесед, так как был привычен к ним и очень их любил.

— Да, пусть каждый из вас подумает, в чем он нуждается больше всего, и скажет мне, а я помогу вам вырастить то, что вы хотите. Только вы должны и сами стараться, а то окажетесь, как дыни Томми, — одни листья и никаких плодов. Я начну со старших и спрошу маму, что она хотела бы иметь на своем участке, так как все мы часть прекрасного сада, и можем принести богатый урожай нашему Садовнику, если любим Его, — сказал папа Баэр.

— Я посвящу весь мой участок самому большому урожаю терпения, какого только смогу добиться. В терпении я нуждаюсь больше всего, — сказала миссис Джо так прочувствованно, что мальчики задумались очень серьезно, что скажут они сами, когда настанет их черед, а некоторые из них почувствовали угрызения совести — ведь это они способствовали своим поведением тому, что запас терпения мамы Баэр расходовался так быстро.

Франц пожелал упорства, Томми — постоянства, Нед высказался за добродушие, Дейзи за прилежание, Деми за "такую же мудрость, как у дедушки", а Нат робко сказал, что он хотел бы очень многого и потому позволяет мистеру Баэру выбрать за него. Другие выбрали примерно то же самое, так что терпение, добродушие и щедрость оказались самыми желанными урожаями. Один мальчик захотел полюбить вставать рано, но не знал какое название дать этому семени, а бедный Стаффи выдохнул:

— Я хотел бы любить учебу не меньше, чем обед, но не могу.

— Мы посадим семена самоотверженности, будем окапывать ее, и поливать, и заставлять расти как можно быстрее, так что на следующее Рождество никто не заболеет, объевшись за обедом. Если ты будешь упражнять свой ум, Джордж, он будет испытывать голод, так же как твое тело, и ты полюбишь книги не меньше моего философа, — сказал мистер Баэр и добавил, ласково отводя волосы с высокого лба Деми, — Ты тоже жаден, сын мой, и любишь набивать свой маленький ум сказками и фантазиями, так же как Джордж любит объедаться пирогами и печеньем. И то, и другое плохо, и я хочу, чтобы вы оба нашли для себя занятия получше. Арифметика далеко не так приятна, как "Сказки тысяча и одной ночи", я знаю, но она очень полезная вещь и сейчас время учить ее, а иначе ты раскаешься и со временем очень пожалеешь об этом.

— Но "Гарри и Люси" и "Франк" — это не сказки. Там говорится и о барометрах, и о кирпичах, и о конских подковах, и о всяких других полезных вещах, и я люблю эти книжки, правда Дейзи? — сказал Деми, желая защититься.

— Это так, но я нахожу, что ты читаешь "Роланд и Майберд" гораздо чаще чем "Харри и Люси", и я думаю, что "Франк" нравится тебе далеко не так, как "Синдбад-мореход". Ну, я заключу маленькую сделку с вами обоими: Джордж будет есть только три раза в день, а ты читать только одну книжку с рассказами в неделю, а я сделаю вам новую площадку для крикета. Но только вы должны пообещать, что будете там играть, — добавил дядя Фриц подчеркнуто, так как Стаффи терпеть не мог бегать, а Деми всегда читал в часы, отведенные для игр.

— Но мы оба не любим крикет, — сказал Деми.

— Может быть, пока и не любите, но полюбите, когда лучше освоите эту игру. Кроме того, вы ведь хотите быть щедрыми, а другие мальчики любят играть, так что вы можете таким образом подарить им новую площадку, если пожелаете.

Это помогло обоим встать на нужную точку зрения, и они согласились на сделку, к большому удовлетворению остальных.

Они еще немного побеседовали о садах, а затем все запели. Оркестр восхитил Ната, так как миссис Баэр играла на фортепьяно, Франц на флейте, мистер Баэр на виолончели, а он сам на скрипке. Очень простой маленький концерт, но все, казалось, наслаждались музыкой, и старая Эйзи, сидя в углу, присоединялась иногда к хору сладчайшим из всех голосом, ибо в этой семье, хозяин и слуга, старый и молодой, черный и белый, принимали участие в воскресной песне, что лилась из каждого сердца к Отцу всего человечества. После этого все пожали руку папе Баэру; мама Баэр перецеловала их всех от шестнадцатилетнего Франца до маленького Роба, оставив как всегда кончик своего носа для его собственных особых поцелуев, а затем все толпой пошли спать.

Свет затененной абажуром лампы, что горела в детской, мягко освещал картинку, висевшую в ногах кровати Ната. На стенах было несколько других картин, но мальчик подумал, что есть что-то необычное именно в этой, заключенной в прелестную рамку из мха и шишек и висящей над маленькой полочкой, на которой стояла ваза со свежими цветами, собранными в весенних лесах. Это была самая красивая картинка из всех, и Нат лежал и смотрел на нее, смутно ощущая ее значение и желая узнать о ней как можно больше.

— Это моя картинка, — послышался чей-то голосок. Нат приподнял голову и увидел Деми в ночной рубашке, приостановившегося на пути в постель из комнаты тети Джо, куда он ходил за напальчником на порезанный палец.

— Кто этот человек на картинке, и что он делает с детьми? — спросил Нат.

— Это Христос, Добрый Человек. Он благословляет детей. Разве ты ничего не знаешь о Нем? — удивился Деми.

— Не очень много, но хотел бы узнать побольше. Он, в самом деле, кажется таким добрым, — отвечал Нат, чье знание о Добром Человеке было почерпнуто в основном из слышанного упоминания Его имени всуе.

— Я знаю всю эту историю, и мне она очень нравится, потому что все в ней правда, — сказал Деми.

— А кто рассказал ее тебе?

— Мой дедушка. Он все знает и рассказывает лучшие истории на свете. Я раньше играл с его большими книгами — строил из них мосты, дороги и дома, когда был маленьким, — начал Деми.

— А сколько тебе лет сейчас? — почтительно спросил Нат.

— Почти десять.

— Ты кучу всего знаешь, да?

— Да. Видишь ли, у меня довольно большая голова, и дедушка говорит, что надо много знаний, чтобы наполнить ее, так что я стараюсь закладывать в нее порции мудрости как можно скорее, — отвечал Деми, как всегда причудливо выражая мысли.

Нат засмеялся, а потом сказал серьезно:

— Рассказывай дальше, пожалуйста.

И Деми охотно продолжил без пауз и знаков препинания.

— Я нашел однажды у дедушки очень красивую книгу и хотел поиграть с ней, но дедушка сказал, что с этой книгой не играют, и показал мне картинки и рассказал все о них, и мне очень понравились эти истории: о Иосифе и его злых братьях и о милом маленьком Моисее в тростниках, и еще очень много интересных историй, но больше всех мне понравилось то, что он рассказал о Добром Человеке, и дедушка рассказывал про него мне столько раз, что я запомнил эту историю наизусть, и он дал мне эту картинку, чтобы я не забывал, и однажды, когда я болел, ее повесили здесь у моей постели, и я оставил ее, чтобы другие больные мальчики тоже на нее смотрели.

— А почему Он благословляет детей? — спросил Нат, нашедший что-то очень привлекательное в главной фигуре на картинке.

— Потому что Он любит их.

— Это были бедные дети? — спросил Нат печально.

— Да, я так думаю, видишь, как плохо многие из них одеты, да и мамы их не похожи на богатых дам. А он любил бедных людей и был очень добр к ним. Он исцелял их, и помогал им, и говорил богачам, что они не должны плохо обращаться с бедными, и бедные любили Его, горячо, горячо, — воскликнул Деми с энтузиазмом.

— Он был богат?

— О нет! Он родился в пещере, в коровьих яслях, и был так беден, что у Него даже не было своего дома, когда Он вырос, и Ему негде было жить, а иногда и нечего есть, кроме того, что Ему подавали люди, и Он ходил повсюду, проповедуя всем, и стараясь сделать всех хорошими, пока дурные люди не убили Его.

— Убили? За что? — и Нат сел в постели, чтобы послушать и посмотреть, так заинтересовал его Тот, кто посвятил себя заботе о бедных.

— Я тебе все об этом расскажу, тетя Джо не будет возражать, — и Деми устроился на соседней кровати, радуясь возможности рассказать свою любимую историю такому благодарному слушателю.

Нянюшка заглянула, посмотреть уснул ли Нат, но увидев, что происходит, снова тихонько выскользнула из комнаты и пошла к миссис Баэр рассказать с по-матерински взволнованным выражением на добром лице:

— Не хотите ли, дорогая хозяйка, пойти и посмотреть на прелестную картину? Нат слушает, слушает всем сердцем, как Деми, словно маленький белый ангел, рассказывает ему о младенце Христе.

Миссис Баэр хотела пойти и немного поговорить с Натом перед сном, так как давно заметила, что серьезное, доброе слово, сказанное в такое время, приносит много пользы. Но когда она тихонько приблизилась к двери детской и увидела Ната, жадно впивающего слова своего маленького друга, и Деми, рассказывающего чудесную и торжественную историю так, как его научили, негромко произнося прочувствованные слова и устремив красивые глаза на ласковое лицо на картинке, ее собственные глаза наполнились слезами, и она тихонько ушла, думая: "Деми, сам о том не подозревая, помогает бедному мальчику лучше, чем могла бы помочь ему я, и я не помешаю им ни единым словом".

Еще долго звучали детские голоса, когда одно невинное сердце читало великую проповедь любви другому, и никто не мешал им. Когда наконец голоса умолкли, и миссис Баэр вошла, чтобы унести лампу, Деми уже не было в комнате, а Нат крепко спал, обратясь лицом к картине, словно он уже полюбил Доброго Человека, который любил маленьких детей и оставался верным другом бедных. Лицо мальчика было безмятежным, и, глядя на него, она чувствовала, что если один-единственный день заботы и доброты сделал так много, то год терпеливого ухода, несомненно, принесет благодарный урожай из этого заброшенного садика, который уже засеял лучшими из семян маленький миссионер в ночной рубашке.