Глава XXIX

Обстановка здесь нездоровая. Используя хорошо известную фразу, которую я так часто читал, мы все живем на краю вулкана. Шайки бунтовщиков, или так называемых забастовщиков, патрулируют улицы и кровожадно косятся на вас. Полагаю, они уже готовятся к убийствам и составляют списки разжиревших капиталистов. Вы не можете пользоваться такси: забастовщики вытаскивают вас из него. А в гостиницах любезно намекают, что, когда кончится продовольствие, они бросят вас на произвол судьбы!

Вчера вечером я встретил Ривса, моего приятеля с «Килмордена», члена Рабочей партии. Он не на шутку перепуган. Он из тех людей, которые произносят чрезвычайно пространные пламенные речи единственно из политических соображений, а потом жалеют об этом. Ривс занят сейчас тем, что повсюду заявляет, будто на самом деле ничего не говорил. Когда я его встретил, он как раз уезжал в Кейптаун. Там он собирается произнести в свое оправдание трехдневную речь на голландском языке о том, что его прежние выступления в действительности означали нечто совершенно иное. Я рад, что мне не приходится сидеть в Законодательном собрании Южной Африки. Наша палата общин достаточно плоха, но мы, по крайней мере, оперируем только одним языком, и продолжительность выступлений у нас все-таки несколько ограничена. Когда я был в Собрании перед тем, как покинуть Кейптаун, я слушал седовласого джентльмена с обвисшими усами, выглядевшего в точности, как Чепупаха из «Алисы в стране чудес». Он ронял слова, одна за другим, как-то особенно меланхолично. Время от времени он возбуждал себя для дальнейших усилий, восклицая нечто, звучавшее вроде Platt skeet, произносимое fortissimo и в заметном контрасте с остальной его речью. Когда он так делал, половина его аудитории выкрикивала «гав-гав!», что, вероятно, по-голландски означает «правильно-правильно», а другая половина в испуге просыпалась после приятного сна. Мне дали понять, что джентльмен говорит уже, по крайней мере, три дня. Они здесь, в Южной Африке, должно быть, обладают безграничным терпением.

Я изобретал бесконечные задания, чтобы удержать Пейджета в Кейптауне, однако наконец богатство моего воображения иссякло, и он присоединяется ко мне завтра, как верная собака, которая приходит, чтобы умереть подле своего хозяина. А я так хорошо продвигался с моими «Воспоминаниями»! Я придумал кое-какие чрезвычайно остроумные вещи, — что сказали мне лидеры забастовщиков, а я — им.

Сегодня утром меня посетил правительственный чиновник. Он был поочередно то вежлив, то настойчив, то таинствен. Прежде всего, он сослался на мое высокопоставленное положение и значение и посоветовал мне удалиться самостоятельно или с его помощью в Преторию.

— Значит, вы ждете неприятностей? — спросил я.

Его ответ был обставлен такими выражениями, чтобы не содержать совсем никакого смысла, поэтому я понял, что они ожидают серьезных неприятностей. Я намекнул ему, что его правительство дает ситуации зайти слишком далеко.

— Есть такие обстоятельства, сэр Юстас, когда следует дать человеку длинную веревку и позволить ему повеситься.

— О, совершенно верно, совершенно верно.

— Беспорядки вызываются не самими забастовщиками. За их спиной действует некая организация. Ввозится большое количество оружия и взрывчатки, и мы добыли некоторые документы, проливающие достаточно света на методы импорта вооружений. У них есть постоянный шифр. Помидоры означают «детонаторы», цветная капуста — «ружья», другие овощи символизируют различные взрывчатые вещества.

— Очень интересно, — заметил я.

— Более того, сэр Юстас, у нас есть все основания считать, что человек, который возглавляет эту организацию, направляющая рука, так сказать, в настоящую минуту находится в Йоханнесбурге.

Он так пристально уставился на меня, что я стал опасаться, не подозревает ли он, будто я и есть тот человек. При такой мысли меня прошиб холодный пот, и я уже начал жалеть, что мне когда-то пришло в голову непосредственно наблюдать за мини-революцией.

— Из Йобурга в Преторию поезда не ходят, — продолжал он. — Но я могу устроить, чтобы вас вывезли в личном автомобиле. На случай, если по дороге вас остановят, я могу снабдить вас двумя отдельными пропусками: одним — выданным нашим правительством, и другим — удостоверяющим, что вы английский гость, не имеющий абсолютно никакого отношения к Южно-Африканскому Союзу.

— Первый — для ваших людей, а второй — для забастовщиков, а?

— Именно так.

Его план мне не понравился — я знаю, что происходит в подобных случаях. От волнения вы все перепутываете. Я обязательно вручу не тот пропуск и не тому, кому надо, и это кончится тем, что меня застрелит какой-нибудь кровожадный мятежник или один из приверженцев закона и порядка, которых я заметил патрулирующими улицы в гражданских головных уборах, с трубками в зубах и ружьями, небрежно засунутыми под мышку. Кроме того, чем мне занять себя в Претории? Любоваться архитектурой и прислушиваться к отголоскам стрельбы вокруг Йоханнесбурга? Одному Богу известно, сколько продлится мое заключение там. Они уже взорвали железнодорожные пути. Похоже, что там нельзя будет даже разжиться выпивкой. Два дня назад они ввели военное положение.

— Дорогой мой, — сказал я, — вы, кажется, не понимаете, что я изучаю ситуацию на Ранде. Как же, черт возьми, я могу это делать, находясь в Претории? Я ценю вашу заботу о моей безопасности, однако не беспокойтесь обо мне. Со мной будет все в порядке.

— Предупреждаю вас, сэр Юстас, что проблема продовольствия уже вызывает серьезные опасения.

— Небольшой пост исправит мою фигуру — произнес я со вздохом.

Наш разговор прервала телеграмма, которую вручили мне. Я прочел ее с изумлением:

«Энн невредима. Здесь со мной в Кимберли. Сьюзен Блейр». Полагаю, что никогда по-настоящему не верил в гибель Энн. В этой молодой женщине есть что-то не поддающееся разрушению — она напоминает патентованные пилюли, которые дают терьерам. У нее необыкновенное умение внезапно появиться, улыбаясь. Я все еще не понимаю, зачем ей понадобилось выйти из гостиницы посреди ночи, чтобы попасть в Кимберли. Поезда, во всяком случае, не было. Должно быть, она надела пару ангельских крылышек и полетела туда. И не думаю, что она когда-нибудь объяснится. Со мной никто не объясняется. Мне всегда приходится догадываться. В конце концов, это становится однообразным. Наверное, в основе всего лежат крайности журналистки. «Как я снимала речные пороги» — сообщение нашего специального корреспондента.

Я сложил телеграмму, избавился от своего чиновного приятеля. Мне не нравится перспектива голодания, но я не тревожусь за собственную безопасность. Смэтс способен справиться с революцией. Но я дал бы изрядную сумму денег за выпивку! Интересно, сообразит ли Пейджет взять с собой сюда бутылку виски?

Я надел шляпу и вышел, намереваясь купить немного сувениров. Лавки редкостей в Йобурге весьма забавные. Я как раз изучал витрину с импозантными мантиями из звериных шкур, когда со мной столкнулся человек, выходивший из лавки. К моему, удивлению, это был Рейс.

Не могу тешить себя мыслью, что он обрадовался при виде меня. На самом деле он определенно выглядел раздосадованным, но я настоял, чтобы он проводил меня обратно в гостиницу. Я устал от того, что мне не с кем говорить, кроме мисс Петтигрю.

— Я совершенно не представлял, что вы в Йобурге, — сказал я, чтобы начать разговор. — Когда вы приехали?

— Вчера ночью.

— Где вы остановились?

— У друзей.

Рейс был не расположен много говорить, и казалось, что мои вопросы смущают его.

— Надеюсь, они держат домашнюю птицу, — заметил я. — По всему, что я слышал, диета из свежеснесенных яиц с периодическим добавлением зарезанного старого петуха скоро станет вполне сносной.

— Между прочим, — продолжал я, когда мы вернулись в гостиницу, — вы слышали, что мисс Беддингфелд жива и здорова?

Он кивнул.

— Она нас изрядно напугала, — беспечно сказал я. — Куда же, черт возьми, она пошла в ту ночь — вот что я хотел бы знать.

— Она все время была на острове.

— На каком острове? Не на том ли, где живет молодой мужчина?

— Да.

— Какое неприличие! — отозвался я. — Пейджет будет совершенно шокирован. Он всегда неодобрительно относился к Энн Беддингфелд. Полагаю, что это был тот молодой человек, с которым она первоначально собиралась встретиться в Дурбане?

— Не думаю.

— Не говорите мне ничего, если не хотите, — сказал я, чтобы вызвать его на откровенность.

— Мне кажется, что это некий молодой человек, которого мы все были бы рады поймать.

— Он не… — закричал я, все больше волнуясь.

— Гарри Рейберн, он же Гарри Лукас — таково, как вы знаете, его настоящее имя. Он еще раз улизнул от нас, но мы скоро должны схватить его.

— Ну и ну, — пробормотал я.

— Во всяком случае, мы не подозреваем девушку в соучастии. С ее стороны это просто любовь.

Я всегда думал, что Рейс влюблен в Энн. То, как он произнес последние слова, убедило меня, что я прав.

— Она уехала в Бейру, — продолжал он весьма поспешно.

— В самом деле? — спросил я, уставившись на него. — Откуда вы знаете?

— Она написала мне из Булавайо, сообщив, что собирается вернуться домой этим путем. Лучшее, что она может сделать, бедное дитя.

— Я почему-то не могу представить себе, что она в Бейре, — сказал я задумчиво.

— Она как раз должна была уехать, когда написала мне.

Я был озадачен. Кто-то явно лгал.

Не дав себе труда поразмыслить над тем, что Энн могла иметь достаточные основания не говорить правду, я не смог отказать себе в удовольствии одержать верх над Рейсом.

Он всегда такой самоуверенный! Я вынул из кармана телеграмму и передал ему.

— Тогда, как вы объясните это? — небрежно спросил я.

Он, кажется, был ошарашен. «Она написала, что как раз должна уехать в Бейру», — ошеломленно произнес он.

Я знаю, что Рейс считается умным человеком. По-моему, он довольно глуп. Похоже, что ему никогда не приходило в голову, что девушки не всегда говорят правду.

— Тоже в Кимберли. Что она там делает? — бормотал он.

— Да, это меня удивило. Я полагал, что мисс Энн должна была быть здесь, в гуще событий, собирая материал для «Дейли баджет».

— Кимберли, — повторил он. Место, кажется, огорчало его. — Там нечего смотреть — копи не работают.

— Вы ведь знаете, каковы женщины, — рассеянно заметил я.

Он покачал головой и вышел. Очевидно, я дал ему кое-какую пищу для размышлений.

Как только он ушел, вновь появился мой правительственный чиновник.

— Надеюсь, вы простите меня, сэр Юстас, что я снова беспокою вас, — извинился он. — Но я хотел бы задать вам один вопрос.

— Разумеется, мой дорогой, — бодро произнес я. — Давайте ваш вопрос.

— Он касается вашего секретаря…

— Мне ничего о нем не известно, — поспешно сказал я. — Он навязался мне в Лондоне, украл у меня ценные бумаги, — за которые мне дадут хорошую взбучку, — и когда мы прибыли в Кейптаун, исчез, как в фокусе иллюзиониста. Я действительно был у водопада в одно время с ним, но я жил в гостинице, а он — на острове. Могу заверить вас, что я ни разу его в глаза не видел, пока был там.

Я сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

— Вы не правильно поняли меня. Я говорю о другом вашем секретаре.

— О каком? О Пейджете? — вскричал я с живым изумлением. — Он у меня уже восемь лет — он заслуживает полного доверия.

Мой собеседник улыбнулся.

— Мы все еще не понимаем друг друга. Я говорю о даме.

— Мисс Петтигрю? — воскликнул я.

— Да. Ее видели выходящей из лавки туземных редкостей, принадлежащих Аграсато.

— Боже, спаси и помилуй! — прервал его я. — Сегодня днем я сам собирался зайти туда. Вы могли бы и меня поймать выходящим оттуда.

Похоже, в Йобурге нельзя сделать ни один совершенно невинный шаг, чтобы вас не заподозрили.

— А! Но она была там не один раз — и при довольно сомнительных обстоятельствах. Могу также сказать вам — по секрету, сэр Юстас, что это место находится под подозрением, как явка, используемая тайной организацией, стоящей за нынешней революцией. Вот почему я был бы рад услышать все, что вы можете рассказать мне об этой даме. Где и как вы наняли ее?

— Ее одолжило мне ваше собственное правительство, — холодно ответил я.

Он потерпел полный крах.