Лемерль! Я тотчас узнала его стиль — лицедей, проповедник и уличный торговец непостижимым образом слились в одном человеке. И маскировка очень в его манере. Я заглянула ему в глаза. Этот выразительный блеск мне хорошо знаком, Лемерль словно хотел разделить со мной свой успех. Сперва я удивилась, что он меня не выдал.

А потом поняла: мне отводилась роль восхищенного зрителя или критика. Что толку распинаться, если некому оценить дерзновенность его самозванства? Только сей раз я под его дудку не пляшу. От послеобеденной работы на солончаках не отвертеться, но едва получится улизнуть — мы с Флер убегаем. Снедь возьму на кухне, а деньги… У сестер воровать не след, но в подвальной кладовке хранится сундучок с монастырской казной. Замок на двери кладовки давным-давно сломался, но его так и не заменили. Покойная мать настоятельница простодушно полагала, что от воровства лучше всего защищает доверие, и за пять лет в монастыре не припомню, чтобы кто-то украл хоть монетку. Впрочем, к чему монахине деньги? Все необходимое здесь есть.

Лемерль покинул часовню, а мы вернулись к своим обязанностям, встревоженные и напуганные. Этого он наверняка и добивался. На пороге часовни он лукаво на меня взглянул: ну, мол, подойди. Я не отреагировала, а Лемерль, к счастью, не настаивал. Юная настоятельница отправилась обследовать свои скромные владения, Клемента — к лошадям, Альфонсина — устраивать нового духовника в сторожке, Антуана — на кухню готовить ужин, а я — искать дочку.

Флер сидела в амбаре и играла с кошкой, одной из тех, что кормила Антуана. Я коротко и ясно велела ей до вечера не попадаться сестрам на глаза, ждать меня в дортуаре и до моего возвращения ни с кем не разговаривать.

— А почему?

Флер качала шишку на длинной веревке, и кошка устроила охоту.

— Потом объясню. Ты, главное, слушайся.

— А с киской можно поговорить?

— С ней можно.

— А с Переттой?

Я прижала палец к губам.

— Тш-ш-ш! Мы играем в прятки. До вечера, пока я не приду, сиди тихо-тихо, ладно?

Флер насупилась, хотя смотрела по-прежнему на кошку.

— А как же ужин?

— Я сама тебе принесу.

— А киске?

— Посмотрим.

Решили, что на капитул Лемерль допускается, а в трапезную только в наше отсутствие. Я не удивилась: в еде у нас теперь воздержание, которое вряд ли ему по нраву. Еще я заметила, что поселился он у самых ворот, значит, будет в курсе всех наших передвижений. Я встревожилась: Лемерль явно составил план заранее и тщательно его продумал. Бог знает, что он замыслил, но явно не скорый отъезд.

Впрочем, какое мне сейчас дело до планов Лемерля? На ужин он не явится, что дает мне прекрасную возможность подготовиться к побегу. Сошлюсь на сильную боль в животе, соберу вещи, прихвачу съестное с кухни и деньги из кладовой, а сверток с ценностями припрячу у внешней стены. Мы с Флер, как обычно, ляжем в постели, а едва сестры уснут, выскользнем из дортуара и с утренним отливом побежим к гати. Спрячемся в безопасном месте — тогда и разберусь с Лемерлем. Одно письмо, да что там, одно слово кому следует — и его разоблачат, отправят на виселицу, которая давно по нему плачет. Тогда сердце мое успокоится.

За час до ужина я вернулась в дортуар, но Флер не бросилась мне на шею. Я не нашла ее ни в саду, ни в клуатре, ни в курятнике, забеспокоилась, хотя и не очень сильно. Флер — непоседа, просто так спать ее не уложишь, непременно игру в прятки затеет. Один за другим я обыскала дочкины любимые закоулки, но ее нигде не было.

В отчаянии я заглянула на кухню. Вдруг Флер проголодалась? Сестра Антуана, наша повариха, детей любит — то кексами их угощает, то печеньем, то яблоками-падалицей. Впрочем, сегодня она о чем-то тревожилась, глаза покраснели, а лицо точно сдулось — даже щеки пухлыми не казались. Едва я спросила про Флер, она запричитала, будто в трудах своих забыла что-то важное и вспомнила лишь сейчас.

— Бедное дитя! — голосила Антуана, заламывая пухлые руки. — Я хотела сказать тебе, но… — Она осеклась, словно не знала, которая из новостей важнее. — Столько перемен! Сестра Августа, она заявилась ко мне на кухню. Я как раз варила паштет на зиму, мясной, с гусиным жиром и грибами лесными, а она… Смерила ужасным, презрительным взглядом…

— Флер?

— Да нет же, нет! — Антуана покачала головой. — Мать Изабелла, та дрянная девчонка!

— С ней повременим, — отмахнулась я. — Про дочку мою скажи!

— Так я и говорю. Мать Изабелла сказала, Флер здесь не место. Мол, ребенок станет отвлекать тебя от трудов. Она отослала ее прочь.

Я смотрела на Антуану, не веря собственным ушам.

— К-куда от-тослала?

— Я не виновата, — проблеяла Антуана, но ее виноватый голос наводил на иные мысли.

— Ты им сказала? — Я схватила ее за рукав. — Антуана, ты сказала им, что Флер моя?

— У мены выхода не было! — скулила толстуха. — Шило в мешке не утаишь, не я, так другая проговорилась бы.

Я стиснула ее руку так, что Антуана едва не закричала в полный голос.

— Ой, больно! Прекрати, сестра Августа, мне больно! Я не виновата, что Флер отослали прочь! Зря ты вообще ее здесь держала!

— Антуана, посмотри на меня! — Толстуха растирала руку и прятала глаза. — Куда услали Флер? В деревню? — Антуана тупо качала головой, и я с трудом подавила желание ей врезать. — Пожалуйста, Антуана, я же умираю от тревоги! Ни единой душе тебя не выдам, только скажи!

— Для тебя я ma soeur . — Антуана надулась от обиды и возмущения. — Злиться грешно, и волосы ты зря отрастила, нужно постричь. — Она взглянула на меня непривычно дерзко и вызывающе. — Все равно придется: у нас же обновления!

— Антуана, пожалуйста! Последнюю бутылочку лавандового сиропа подарю!

У толстухи аж лицо просветлело.

— А розовые лепестки в карамели?

— Они твои. Так где Флер?

— Я подслушала разговор матери Изабеллы с новым духовником, — зашептала Антуана. — Про какую-то рыбачку с материка. Они ей заплатили, — добавила она с укоризной, словно покрыть расходы следовало мне. Только я уже не слушала.

— На материк? А куда именно?

— Это все, что я знаю. — Антуана пожала плечами.

Будто оглушенная, я медленно постигала суть ее слов. Поздно! Я и пискнуть не успела, а Черный Дрозд разбил меня наголову. Знал ведь, дочку я под удар не поставлю. Без нее с места не сдвинусь.

Или рискнуть по горячим следам? Нет, до начала прилива мне не успеть, переправа откладывается на завтра. На острове Флер знает каждый, вдруг кто видел, куда ее повезли? В глубине души я понимала, что хватаюсь за соломинку: Лемерль наверняка все предусмотрел.

С упавшим сердцем я представила, как перепуганная, ничего не понимающая Флер зовет меня и думает, что ее бросили. Ее увезли без защитного заговора и благословения звезд. Кто теперь позаботится о ней? Кто знает ее нрав, кому интересно, что зимой она спит при свечке и не станет есть яблоко, пока с него не срежут пятна и червоточинки?

— Мы даже не простились, — сказала себе я, но Антуана снова смерила меня мрачным взглядом.

— Я не виновата, — повторила она. — У нас тут ни у кого детей нет. А ты что, особенная?

Я не ответила, ибо уже поняла, чьих это рук дело. Что ему нужно? Неужели я еще чем-то ему интересна? Когда я вернулась в нашу спаленку, кроватки Флер уже не было. Мои пожитки не тронули, даже книги и бумаги в тайнике за выпавшим камнем. Кто выглядывает из-под края одеяла? Это Мушка, куколка Флер, она сидит на полу у моей кровати. Флер была совсем крохой, когда Перетта смастерила куклу из лоскутков, а вместо волос пришила разноцветную шерстяную пряжу. Круглым личиком с глазками-пуговками и розовыми щечками Мушка удивительно похожа на Перетту. Еще они обе немы, Мушке вообще рта не досталось.

Я застыла с куклой в руках, не в силах даже думать. Первым побуждением было разыскать нового духовника и выпытать у него, если надо, угрожая ножом, куда он уволок мою дочь. Но я слишком хорошо знала Лемерля. Он бросил вызов, сделал первый ход в игре с неизвестными мне ставками. Если отправлюсь к нему прямо сейчас, сыграю ему на руку, а если потерплю, возможно, заставлю раскрыть карты.

Всю ночь я крутилась и ворочалась. Моя спаленка самая дальняя от двери, и ночью в уборную не набегаешься, зато соседка только одна. Еще есть окно, пусть даже восточное, и места побольше, чем у других. Ночная духота сулила грозу. От бессонницы я смотрела в окно. В предрассветные часы над морем гремел гром, гигантские зигзаги молний беззвучно вспарывали черно-багряные тучи, но дождь так и не пошел. Я гадала, смотрит ли на грозу Флер или, намучившись, спит в чужом доме, засунув пальчик в рот.

— Тш-ш, Флеретта! — В отсутствие дочери я успокаивала Мушку, вместо волос Флер гладила разноцветную пряжу. — Я здесь, я с тобой. Все хорошо.

Я начертала звезду на матерчатом лбу Мушки и прошептала мамин наговор: Stella bella, bona stella. Пусть это цыганская латынь, но меня старый стишок успокаивает. Вот и в ту ночь боль в сердце утихла, страх отступил. Лемерлю отлично известно: если Флер тронут хоть пальцем, от меня он не получит ничего. Я так и лежала, обняв Мушку, за тонкими перегородками мирно спали сестры, а молнии выхватывали из мрака один остров за другим.