3
Ева Уилт спустилась вниз и без большого энтузиазма поискала «крошку пениса». Во-первых, ей вовсе не хотелось его найти, во-вторых, у нее не было настроения сосать его соски, и, в-третьих, она хорошо знала, что ей не следовало тратить семьдесят фунтов на пляжную пижаму и плащ, которые она вполне могла купить за тридцатку у Блоудена. Они ей были не нужны, да и вообще она плохо представляла себе, как появится в таком виде на Парквью. Ко всему прочему ее подташнивало.
Все- таки раз он оставил чайник на плите, значит, он где-то здесь. Это было не похоже на Генри -уйти и оставить чайник. Ева заглянула в комнату для отдыха. До обеда, пока Салли не назвала свою гостиную комнатой для отдыха, она тоже была гостиной. Она заглянула в столовую и даже в сад, но Генри как сквозь землю провалился, забрав с собой машину и Евины надежды на то, что сосание сосков придаст новый смысл их браку и покончит с дефицитом телесного контакта. Наконец она прекратила поиски, заварила себе чай и уселась на кухне, размышляя, что же, черт побери, заставило ее выйти замуж за такую шовинистическую свинью, как Генри Уилт, который не поймет, что такое хороший секс, даже если ему покажут таковой через увеличительное стекло, и для которого идея изысканного вечера сводится к кэрри из цыпленка в индийском ресторане и «Королю Лиру» в Гилдхолле. Почему она не вышла замуж за кого-нибудь вроде Гаскелла Прингшейма, который развлекает шведских профессоров у Ма Танте и осознает значение стимуляции клитора как необходимого чего-то-там-такого для действительно удовлетворяющего взаимного проникновения? Многие до сих пор находят ее привлекательной. Например, Патрик Моттрам и Джон Фрост, который преподает ей керамику, да и Салли сказала, что она очаровательна. Ева сидела, уставившись в пространство между сушкой для посуды и миксером, который Генри подарил ей на Рождество, и думала о том, как странно смотрела на нее Салли, когда она переодевалась в лимонную пижаму. Салли стояла в дверях своей спальни с сигарой во рту, следя за движениями Евы чувственным оценивающим взглядом, вогнавшим Еву в краску.
- Дорогая, у вас такое приятное тело, - сказала она, когда Ева быстро повернулась, чтобы спрятать дырки на трусиках, и торопливо надела пижамные брюки. - Нельзя, чтобы все это богатство пропадало.
- Вы правда считаете, что мне идет?
Но Салли уже внимательно разглядывала Евину грудь.
- Крошка с сиськами, - пробормотала она. Груди у Евы были очень большими, и Генри, в один из его не самых лучших моментов, сказал что-то о вымени ада, вызванивающем судьбу тому, кому оно принадлежит. Салли дала Евиному бюсту более высокую оценку и настояла, чтобы Ева сняла бюстгальтер и сожгла его. Они спустились в кухню и выпили по рюмочке теквилы, затем положили лифчик вместе с веточкой остролиста на поднос, и Салли полила все коньяком и подожгла. Им пришлось вынести поднос в сад, потому что запах был просто ужасен, да и уй дыма было полно. Там они улеглись на траву и хохотали, пока все это тлело. Вспоминая сейчас об этом, Ева испытывала чувство сожаления. Бюстгальтер был хороший, эластичный и призванный, согласно телевизионной рекламе, придавать женщине уверенность в тех местах, где она больше всего в этом нуждается. Но Салли сказала, что сжечь его - ее долг перед собой, как свободной женщиной, и после двух рюмок у Евы не было настроения сопротивляться.
- Ты должна чувствовать себя свободной, - сказала Салли. - Свободной быть. Свободной быть.
- Свободной быть кем? - спросила Ева.
- Самой собой, дорогая, - прошептала Салли и ласково дотронулась до нее в таком месте, что будь Ева трезвее и не в таком приподнятом настроении, она решительно отвергла бы его как определение самой себя. Они снова вернулись в дом и пообедали смесью теквилы, салата и домашнего сыра, что совсем не удовлетворило Еву, чей аппетит мог сравниться только с ее страстью к новым знакомствам. Она было намекнула об этом Салли, но Салли пренебрежительно отнеслась к идее плотно есть три раза в день.
- С точки зрения калорий, вредно есть пищу с высоким содержанием крахмала, - сказала она. - Важно не то, сколько ты ешь, а что. Секс и еда, радость моя, очень похожи. Лучше сорок раз по разу, чем один раз сорок раз. - Она налила Еве еще одну рюмку теквилы, настояла, чтобы она откусила кусочек лимона перед тем как опрокинуть рюмку, и помогла ей подняться наверх в большую спальню с большим зеркалом над большой кроватью.
- Самое время для КТ - сказала она, опуская жалюзи.
- Ка те, - пробормотала Ева.
- Касательная терапия, дорогая, - сказала Салли и мягко толкнула Еву на постель. Ева Уилт уставилась на свое отражение в зеркале: большая женщина, нет, две большие женщины в желтых пижамах на большой кровати, большой кровати алого цвета; две большие женщины без желтых пижам на большой кровати алого цвета; четыре голые женщины на большой кровати алого цвета.
- Нет, Салли, не надо.
- Прелесть моя, - сказала Салли и заглушила ее протесты орально. Это были какие-то совершенно новые ощущения, которые, впрочем, Ева мало запомнила. Она уснула еще до того, как касательная терапия дала какой-то эффект. Когда она проснулась часом спустя, то обнаружила Салли уже полностью одетой и стоящей у постели с чашкой кофе в руках.
- Господи, как мне плохо, - сказала Ева, имея в виду не только свое физическое состояние, но и моральное тоже.
- Выпей, и ты почувствуешь себя лучше.
Ева выпила кофе и оделась под аккомпанемент объяснений Салли, что послеконтактная запретительная депрессия является совершенно естественной реакцией на первый сеанс касательной терапии.
- После нескольких сеансов тебе все будет казаться вполне само собой разумеющимся. Может быть, сначала потеряешь контроль над собой и будешь рыдать и кричать, зато потом почувствуешь необыкновенную свободу и облегчение.
- Вы так думаете? Не знаю, право.
Салли отвезла ее домой.
- Вы с Генри обязательно должны прийти к нам на вечеринку в четверг, - сказала она. - Я уверена, что крошка Джи будет рад вас видеть. Он тебе понравится. Он обожает грудь. Он будет от тебя без, ума.
- Говорю тебе, она была пьяна в стельку, - сказал Уилт, сидя на кухне в доме Питера Брейнтри, пока хозяин открывал для него бутылку пива. - Пьяна в стельку, и к тому же на ней была жуткая желтая пижама, и она курила сигару в длинном мундштуке.
- А что она говорила?
- Ну, если хочешь знать, она говорила: «Иди сюда…» Нет, это чересчур. У меня был совершенно ужасный день в училище. Моррис сказал, что меня так и не назначат старшим преподавателем. Уильямс опять болеет, и я лишен своего свободного часа. Мне дал по физиономии верзила из группы наборщиков, а дома меня встречает пьяная жена и называет «крошкой пенисом».
- Она тебя так назвала? - переспросил Питер Брейнтри, уставившись на Генри.
- Ты же слышал, что я сказал.
- Ева назвала тебя «крошкой пенисом»? Не может быть!
- Что ж, ты имеешь шанс пойти туда и послушать, как она назовет тебя, - сказал Уилт с горечью. - И не говори потом, что я виноват, если она, пока в настроении, пососет твои соски орально.
- Бог мой? Это что же, она тебе этим угрожала?
- Этим и кое-чем еще, - ответил Уилт.
- Это не похоже на Еву. Совсем не похоже.
- Она, бля, и внешне не была на себя похожа, если уж говорить правду. Она была выряжена в какую-то дикую желтую пляжную пижаму. Этот цвет надо видеть. Лютик перед ним меркнет. А рот у нее был весь вымазан отвратительной ярко-красной помадой, и она курила… Она уже шесть лет как бросила курить, и потом вся эта бредятина насчет «крошки пениса» и сосания сосков. Учти, орально.
Питер Брейнтри покачал головой.
- Какое пакостное слово, - заметил он.
- Если хочешь знать мое мнение, то, что оно подразумевает, не менее пакостно, - заметил Уилт.
- Все это звучит по меньшей мере странно, - заметил Брейнтри. - Один Бог знает, что бы я стал делать, если бы Сьюзан, явившись домой, стала бы настаивать на сосании моих сисек.
- Сделай то же, что и я. Убирайся из дому, - сказал Уилт. - Кроме того, дело не только в сосках. Черт побери, мы женаты уже долгих двенадцать лет. Маленько поздновато уже начинать всю эту оральную чушь. Дело в том, что она помешалась на сексуальной эмансипации. Вчера она явилась домой с занятий икебаной у Мэвис Моттрэм, разглагольствуя о клиторальной стимуляции и свободном сексуальном выборе для обеих сторон.
- Свободном что?
- Сексуальном выборе. Может, я что не так понял. Знаю только, что про сексуальный выбор там было. Я как-то не совсем тогда еще проснулся.
- Где, черт возьми, она всего этого набралась? - спросил Брейнтри.
- У проклятой янки, которую зовут Салли Прингшейм, - ответил Уилт. - Ты же знаешь Еву. Она способна за милю унюхать заумную бредятину и устремиться туда, как навозный жук, учуявший открытый канализационный люк. Ты представления не имеешь, со сколькими дурацкими «новыми идеями» мне пришлось познакомиться. Ну, с большинством из них я способен ужиться. Ей свое, мне свое. Но если речь идет об оральном участии под ее вопли о женской эмансипации, то тут уж, пожалуйста, увольте.
- Чего я никак не могу понять, так это почему нам, чтобы добиться сексуальной свободы и женской эмансипации, нужно вновь стать животными, - сказал Брейнтри. - Откуда эта вздорная идея, будто ты должен быть все время страстно влюблен?
- Мартышки, - заметил Уилт угрюмо.
- Мартышки? Почему мартышки?
- Вся эта ерунда насчет поведения животных. Мол, если животные так поступают, то и люди должны. Ты ставишь все с ног на голову и, вместо того чтобы возвыситься, ты оказываешься отброшенным на миллион лет назад. Следуешь прямиком за орангутаном. Эгалитаризм самого низшего пошиба.
- Я все же не совсем понимаю, при чем здесь секс, - сказал Брейнтри.
- Я тоже, - сказал Уилт.
Они отправились в таверну «Поросенок в мешке» и напились.
Была уже полночь, когда Уилт добрался домой. Ева спала. Уилт тихонько пробрался в постель и долго лежал в темноте, размышляя о высоком содержании гормонов.
Прингшеймы вернулись к себе на Росситер Глоув от Ма Танте усталыми и раздраженными.
- Нет ничего зануднее шведов - заявила Салли, раздеваясь.
Гаскелл сел и уставился на свои ботинки.
- Унгсторм в порядке. Его только что бросила жена, ушла к физику, специалисту по низким температурам из Кембриджа. Он не всегда такой подавленный.
- Никогда бы не догадалась. Кстати о женах. Я тут познакомилась с такой неэмансипированной женщиной - я подобных просто не встречала. Зовут Ева Уилт. У нее сиськи, как дыни.
- Не надо, - сказал доктор Прингшейм. - Меньше всего мне сейчас требуются неэмансипированные жены с большими сиськами. - Он забрался в постель и снял очки.
- Я ее сегодня здесь имела.
- Имела?
Салли улыбнулась.
- Гаскелл, солнышко, у тебя поганый умишко.
Гаскелл Прингшейм близоруко улыбнулся своему отражению в зеркале. Он гордился своим умом.
- Просто я тебя знаю, любовь моя, - сказал он. - Знаю все твои маленькие причуды. Кстати о причудах. Что это за коробки в комнате для гостей? Надеюсь, ты не тратила деньги? Ты же знаешь, что у нас в этом месяце…
Салли улеглась в постель.
- Деньги-меньги, - сказала она. - Я отошлю все завтра назад.
- Все?
- Ну, не все, так большую часть. Надо же мне было произвести впечатление на эту крошку с сиськами.
- Для этого совершенно необязательно скупать полмагазина.
- Гаскелл, солнышко, дай мне закончить, - сказала Салли. - Она же маньяк, прелестный, очаровательный, одержимый маньяк. Она не в состоянии посидеть ни минуты, чтобы что-нибудь не чистить, прибирать, драить или стирать.
- Нам только и не хватает в доме еще одной одержимой женщины. Кому нужны две?
- Две? Разве я маньяк?
- С моей точки зрения, маньяк, - ответил Гаскелл.
- Но у той есть сиськи, крошка, понимаешь, сиськи. Короче, я пригласила их на вечеринку в четверг.
- Какого черта?
- Ну, я тебя сто раз просила купить мне посудомоечную машину, но воз и ныне там. Поэтому я решила раздобыть ее себе сама. Такую симпатичную старательную маниакальную посудомоечную машину с сиськами.
- Господи, - вздохнул Гаскелл. - Ну и сучка же ты.
- Генри Уилт, - сказала Ева на следующее утро, - ты зануда - Генри сидел в постели. Чувствовал он себя просто ужасно. Нос болел еще сильнее, чем накануне, голова разламывалась, и он провел полночи, смывая антисептик со стенок унитаза. Его настроение не улучшилось от того. что его разбудили и обозвали занудой. Он взглянул на часы. Было уже восемь, а в девять у него были занятия в группе каменщиков. Он вылез из постели и двинулся в ванную комнату.
- Ты слышал, что я сказала? - спросила Ева, тоже выбираясь из постели.
- Слышал, - ответил Уилт и тут увидел, что она голая. Голая Ева Уилт в восемь часов поутру представляла собой почти такое же душераздирающее зрелище, как и пьяная Ева Уилт в пижаме лимонного цвета и с сигарой в зубах в шесть часов вечера. - Какого черта ты ходишь здесь в таком виде?
- Кстати о виде. Что это с твоим носом? Наверное, ты напился и грохнулся. Он весь красный и распухший.
- Он действйтельно красный и распухший. И чтоб ты знала, я вовсе не грохнулся. Теперь, Христа ради, не путайся под ногами. У меня лекция в девять.
Он протиснулся мимо нее, прошел в ванную комнату и посмотрел на свой нос.
Вид у него был ужасный. Ева вошла следом за ним.
- Если ты не падал, то что же тогда случилось? - настойчиво спросила она.
Уилт выдавил пену из тюбика и осторожно размазал ее по подбородку.
- Ну? - спросила Ева.
Уилт взял бритву и подставил ее под струю горячей воды.
- Несчастный случай, - сказал он.
- Не иначе как столкновение со столбом. Так я и знала, что ты пьянствовал.
- С наборщиком, - невнятно сказал Уилт и начал бриться.
- С наборщиком?
- Вернее, меня ударил по лицу один особо задиристый ученик-наборщик.
Ева уставилась на его отражение в зеркале.
- Ты что, хочешь сказать, что студент ударил тебя при всех?
Уилт кивнул.
- Надеюсь, ты дал ему сдачи.
Уилт порезался.
- Нет, черт побери, - сказал он, пытаясь остановить кровь. - Ну вот, посмотри, что из-за тебя произошло.
Ева на жалобу внимания не обратила.
- Ты должен был дать ему сдачи. Ты не мужчина.
Уилт положил бритву.
- Меня бы уволнля. Да еще поволокли бы в суд, обвинив в нападении на студента. Прекрасная идейка, ничего не скажешь.
Он взял губку и вымыл лицо.
Ева отступила в спальню, удовлетворенная исходом спора. Теперь о пижаме лимонного цвета будет забыто. Она выбросила из головы терзания о своем маленьком расточительстве, заменив их чувством обиды, которое на время полностью вытеснило все другие мысли. К моменту, когда она закончила одеваться. Генри съел свою овсянку, выпил полчашки кофе и уже мучился в автомобильной пробке у поворота. Ева спустилась вниз, приготовила свой завтрак и приступила к ежедневной уборке, чистке, стирке, обработке порошком и т.д.
- Следование целостному подходу, - говорил доктор Мейфилд, - является неотъемлемой частью…
Шло заседание Объединенного комитета по развитию гуманитарных наук. Уилт ерзал в своем кресле, мечтая оказаться в другом месте. Доклад доктора Мейфилда «Знания учащихся и внешкольные занятия» был ему совершенно неинтересен и, кроме того, был настолько закручен и монотонен, что Уилт с трудом удерживался, чтобы не уснуть. В окно ему хорошо видны были машины, работающие на строительстве нового административного корпуса. Контраст между практической деятельностью на улице и абстрактными теориями доктора Мейфилда был разительным. Если доктор действительно рассчитывал, что ему удастся внушить какие бы то ни было знания газовщикам из 3-й группы, то он наверняка не в своем уме. Хуже того, его проклятый доклад неизбежно вызовет споры об учебных часах. Уилт посмотрел вокруг. Здесь были представлены все фракции: новые левые, левые, старые левые, независимый центр, культурные правые и реакционные правые.
Себя Уилт считал независимым. В молодые годы он принадлежал политически к левым, а в культурном отношении к правым. Иными словами, он был против атомной бомбы, за аборты и ликвидацию частной системы обучения и против смертной казни, чем заслужил себе репутацию радикала. В то же время Уилт поддерживал идею возвращения ремесел колесного мастера, кузнеца и ручного ткачества, что немало мешало попыткам техучилища привить своим студентам любовь к достижениям современной технологии. Время и непримиримая грубость штукатуров внесли свои коррективы. Идеалы Уилта испарились, а вместо них возникло убеждение, что человеку, который сказал, что перо сильнее меча, прежде чем открыть рот, следовало бы попытаться прочесть «Мельница на Флоссе» [3] в 3-й группе механиков. По мнению Уилта, меч в этом случае подошел бы куда больше.
Пока зудел доктор Мейфилд и шли глубокомысленные споры по поводу расписания, Уилт изучал ямы под сваи на строительной площадке. Они превосходно подходили для того, чтобы спрятать там тело. К тому же будет приятно сознавать, что Ева, столь невыносимая при жизни, после смерти будет держать на себе вес многоэтажного здания. Кроме того, ее практически невозможно будет разыскать, а уж об опознании не сможет быть и речи. Даже Еве, которая любила похвастаться своей крепкой конституцией и еще более крепкой волей, вряд ли удастся сохранить свои отличительные черты на дне такого шурфа. Главная трудность заключалась в том, как ее туда, в эту дыру, засунуть. Поначалу казалось, что можно воспользоваться снотворными таблетками, но у Евы был прекрасный сон, и она не верила ни в какие таблетки. «Хотел бы я знать почему, - мрачно подумал Уилт. - Ведь она готова поверить практически во все остальное».
Его размышления были прерваны возгласом мистера Морриса, объявившего собрание закрытым.
- Прежде чем мы разойдемся, - сказал он, - я хотел бы коснуться еще одного вопроса. Заведующий инженерной кафедрой обратился к нам с просьбой организовать курс лекций о современном обществе для практикантов-пожарников. Я составил список тем и преподавателей, которые будут читать эти лекции.
Мистер Моррис раздал темы как Бог на душу положит. Майору Милфилду достались средства массовой информации, связь и демократия, о которых он ничего не знал и знать не хотел. Питер Брейнтри получил новую животную чувственность в архитектуре, ее происхождение и социальные признаки, а Уилт - насилие и развод. В конечном итоге он посчитал, что ему еще повезло. Тема была весьма созвучна его сегодняшнему настроению. По-видимому, мистер Моррис был того же мнения.
- Мне подумалось, что эта тема может вас заинтересовать после вчерашнего маленького эпизода с наборщиками, - сказал он, когда они выходили. Уилт вяло улыбнулся и отправился во 2-ю группу слесарей и наладчиков. Он дал им читать «Шейна», а сам занялся подготовкой тезисов своей будущей лекции. Он слышал шум машин, бурящих шурфы. Уилт представил себе Еву, лежащую на дне ямы, и бетон, льющийся сверху на пижаму лимонного цвета. Мысль была приятной и помогала ему в работе. Он придумал название: преступление в семье, подзаголовок: убийство одного из супругов, падение уровня преступности после введения законов о разводе.
Да, ему будет о чем побеседовать с практикантами-пожарниками.
- Терпеть не могу вечеринки, - говорил Уилт вечером в четверг. - Если и есть еще что-то хуже вечеринок, так это университетские тусовки, а которые с выпивкой, те самые мерзкие. Ты приносишь с собой бутылку приличного бургундского, а кончается тем, что пьешь чье-то жуткое пойло.
- Это не просто вечеринка, - сказала Ева, - это пикник.
- Здесь сказано «Приходи и прикоснись; вечер с Салли и Гаскеллом в 21.00 в четверг. Приноси свою амброзию или рискни отведать прингшеймовский пунш и что Бог пошлет еще». Если под амброзией не подразумевается алжирская затхлая вода, то я не знаю, что это такое.
- Я думала, ее мужики пьют, чтобы член стоял, - заметила Ева.
Уилт взглянул на нее с глубоким отвращением.
- Изысканных фраз ты набралась от этих новых знакомых. Член стоял! Не представляю, что это взбрело тебе в голову.
- Конечно, не представляешь. Где уж тебе! - сказала Ева, направляясь в ванную. Уилт сел на кровать и стал разглядывать приглашение. Отвратительная карточка имела форму… Какую же она, черт побери, имела форму? Так или иначе, она была розового цвета и открывалась снаружи вовнутрь,н там были эти двусмысленные слова. Приходи и прикоснись. Пусть только кто-нибудь его коснется, он мм скажет, что он о них думает. И еще это, насчет «что Бог пошлет еще»? Сборище согбенных ученых мужей, покуривающих травку и рассуждающих о теории систем для манипулирования данными или значении допопперовского гегельанизма для современной диалектической обстановки, или еще о чем-то столь же нечленораздельном и время от времени вставляющих слова из трех букв, чтобы доказать, что ничто человеческое им не чуждо?
- А вы чем занимаетесь? - спросят они его.
- Ну вообще-то я преподаю в техучилище.
- В техучилище? Надо же, как интересно, - глядя поверх его плеча в им только понятные вдохновляющие горизонты, и он вынужден будет провести вечер в обществе какой-нибудь страхолюдной бабы, твердо убежденной, что техучилище. приносит реальную пользу, что интеллектуальные достижения в значительной степени переоцениваются и что людей следует ориентировать на умение жить в обществе, а ведь техучилища именно этим и занимаются, не так ли? Уилт-то знал, чем занимаются техучилища. Платят таким как он 3500 фунтов в год, чтобы они заставляли газовщиков вести себя тихо в течение часа.
- Что же, черт возьми, мне надеть?
- У тебя есть мексиканская рубашка, которую ты купил в прошлом году в Коста дель Сол, - отозвалась Ева из ванной. - У тебя как раз не было повода ее надеть.
- И сейчас не собираюсь, - пробормотал Уилт, копаясь в ящиках в поисках чего-нибудь неброского, способного продемонстрировать его независимость. В конце концов он надел полосатую рубашку и джинсы.
- Надеюсь, ты не собираешься идти в таком виде? - спросила Ева, появляясь из ванной в полуголом виде. Лицо ее было покрыто толстым слоем пудры, а губы накрашены помадой карминного цвета.
- Бог ты мой, - поразился Уилт. - Марди Гра, умирающая от злокачественной анемии.
Отпихнув его в сторону, Ева прошла мимо.
- Я буду Великим Гэтсби, - возвестила она. - И если бы у тебя было побольше воображения, ты придумал бы что-нибудь поинтереснее будничной рубашки и голубых джинсов.
- Между прочим, - заметил Уилт, - Великий Гэтсби был мужчиной.
- Ну и черт с ним, - сказала Ева и надела желтую пижаму.
Уилт прикрыл в изнеможении глаза и снял рубашку. Когда они наконец вышли из дома, на нем была красная рубашка и джинсы, а Ева, несмотря на теплую погоду, напялила новый плащ и фетровую шляпу.
- Лучше пойдем пешком, - сказал Уилт.
Они поехали на машине. Ева была еще не готова к тому, чтобы шествовать по Парквью в фетровой шляпе, плаще с поясом и желтой пижаме. По дороге они заехали в магазинчик, где Уилт купил бутылку красного кипрского вина.
- Не думай, что я буду пить эту мерзость - сказал он. - И лучше возьми ключи от машины. Если эта вечеринка оправдает мои худшие ожидания, я рано уйду домой.
Они оправдались. Даже более того. В своей красной рубашке и голубых джинсах Уилт выглядел белой вороной.
- Ева, дорогая, - сказала Салли, когда они наконец нашли ее, беседующей с мужчиной в набедренной повязке, сделанной из кухонного полотенца с рекламой ирландских сыров, - ты выглядишь потрясающе. Стиль 20-х годов тебе к лицу. А вы, конечно, Генри, тоже в костюме. - Генри совсем не хотел, чтобы с ним фамильярничали. - Генри, познакомьтесь с Рафаэлем.
Мужчина в набедренной повязке внимательно разглядывал джинсы Уилта.
- Видать, 50-е вернулись, - сказал он апатично. - Наверное, так и должно было быть.
Уилт уставился на рекламу сыра и попытался улыбнуться.
- Угощайтесь. Генри - сказала Салли и повела Еву знакомиться с самой эмансипированной женщиной, которой не терпелось увидеть крошку с сиськами. Уилт пошел в сад, поставил свою бутылку на стол и поискал глазами штопор. Такового не оказалось. В конце концов, он заглянул в большое ведро, из которого торчала поварешка. Пол-апельсина и детали изуродованного персика плавали в пурпурного цвета жидкости. Он налил себе пунша в бумажный стаканчик и осторожно попробовал. Как он и ожидал, по вкусу напиток напоминал сидр, смешанный с метиловым спиртом и раздавленным апельсином. Уилт посмотрел по сторонам. В одном углу сада мужчина в поварском колпаке и штанах на помочах жарил, вернее, жег сосиски на жаровне с углями. В другом углу десяток человек улеглись кружком на траве, слушая уотергейтские пленки. Было также несколько пар, углубившихся в беседу, и еще некоторое число индивидуумов, стоявших сами по себе с надменным и отрешенным видом. Уилт узнал в них себя и потому приглядел самую несимпатичную девицу, исходя из теории, что лучше брать быка за рога: в конце концов, он все равно неизбежно окажется именно в ее обществе.
- Приветик, - сказал он, сознавая, что следом за Евой переходит на американский. Девица бросила на него пустой взгляд и гордо удалилась.
- Очаровательно, - сказал Уилт и прикончил пунш. Десять минут и еще два стаканчика спустя он втянулся в оживленное обсуждение беглого чтения с толстеньким человечком маленького роста, которого эта тема, судя по всему, очень волновала.
В это время Ева резала на кухне французскую булку, а Салли, со стаканом в руках, беседовала о Леви Стросе [4] с эфиопом, который только что вернулся из Новой Гвинеи.
- Я всегда чувствовала, что у Леви Строса не все в порядке по части женщин, - говорила она, лениво разглядывая Евин зад. - Я имею в виду, что он пренебрегает врожденным сходством… - Она замолчала и взглянула в окно. - Простите, я на минутку, - сказала она и отправилась вызволять доктора Шеймахера из клещей Генри Уилта. - Эрнст такая душка, - сказала она, вернувшись. - Просто невозможно поверить, что он получил Нобелевскую по сперматологии.
Уилт стоял в центре сада, допивая третий по счету стакан. Он налил себе четвертый и направился послушать уотергейтские записи. Он подошел как раз вовремя, чтобы услышать заключительную фразу.
- В хитрюге Дике [5] гораздо легче разобраться квадрофоническим способом, - заметил кто-то, и все разошлись.
- С очень одаренным ребенком должны быть особые взаимоотношения. Мы с Роджером обнаружили. что для Тонио лучше всего конструктивный подход.
- Все это куча дерьма. Только послушайте хотя бы, что он говорит о квазарах…
- Честно, я не понимаю, что такого плохого в подслушивании.
- Плевать я хотел на то, что Марккьюз говорит о терпении. Я утверждаю, что…
- При температуре минус 250° водород…
- У Баха есть свои плюсы, наверное, но у него есть и свои минусы…
- Мы купили этот дом в Сент-Троп…
- И все же я думаю, что Калдор был пра…
Уилт допил свой четвертый стакан и пошел искать Еву. С него было достаточно. Его остановил окрик мужчины в поварском колпаке.
- Бургеры готовы. Подходите и берите.
Уилт, спотыкаясь, подошел и взял. Две сосиски, обгоревший бифбургер и кучка рубленой капусты на бумажной тарелке. Ни ножей ни вилок не было видно.
- Бедный Генри кажется таким одиноким, - сказала Салли. - Пойду-ка вдохну в него жизнь.
Она вышла в сад и взяла Уилта под руку.
- Вам так повезло с Евой. Она такая прелестная крошка.
- Ей тридцать пять, - пьяным голосом сказал Уилт. - Тридцать пять и ни днем меньше.
- Чудесно встретить человека, который говорит что думает, - сказала Салли и взяла кусочек бифбургера с его тарелки, - Гаскелл никогда ничего не говорит прямо. Люблю людей, стоящих на земле обеими ногами. - Она уселась на траву и усадила рядом с собой Уилта. - Полагаю, очень важно, чтобы два человека говорили друг другу правду, - продолжила она, отламывая еще кусочек бифбургера и засовывая его в рот Уилту. Она медленно облизала пальцы и посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Уилт через силу прожевал кусок и наконец проглотил его. По вкусу кусок напоминал горелый фарш с привкусом французских духов. Или, может, целого букета.
- Почему два? - спросил он, уничтожая привкус во рту с помощью капусты.
- В каком смысле, почему два?
- Почему два человека? - сказал Уилт. - Почему важно, чтобы два человека говорили друг другу правду?
- Ну, я имела в виду…
- Почему не три? Или четыре? Или сто?
- У ста человек не может быть взаимоотношений. По крайней мере. интимных, - сказала Салли, - значимых.
- Я знаю не так уж много пар, способных на это, - сказал Уилт. Салли потрогала пальцем его капусту.
- Ну как же так? У вас с Евой все бывает по-настоящему.
- Довольно редко, - сказал Уилт. Салли засмеялась.
- О крошка, вы такая правдивая крошка, - сказала она, поднимаясь, чтобы принести еще две порции выпивки. Уилт посмотрел на свой стакан с сомнением. Похоже, он уже здорово набрался.
- Если я правдивая крошка, то какая крошка вы, крошка? - спросил он, стараясь, чтобы в последней «крошке» прозвучало не только презрение, но и нечто большее. Салли уютно прижалась к нему и зашептала на ухо.
- Я крошка, у которой есть тело, - сказала она.
- Это я вижу, - сказал Уилт. - И к тому же очень миленькое тельце.
- Это самое приятное из всего, что мне кто-либо когда-нибудь говорил, - сказала она.
- В этом случае, - заметил Уилт, схватив почерневшую сосиску, - у вас, вероятно, было тяжелое детство.
- Между прочим, так оно и было, - сказала Салли, отнимая у него сосиску. - Именно поэтому у меня сейчас такая большая потребность в любви. - Она засунула большую часть сосиски себе в рот, затем медленно вытащила ее и откусила кончик. Уилт покончил с капустой и запил ее прингшеймовским пуншем.
- Ну не ужасны ли они все? - спросила Салли, повернув голову на шум и смех в углу сада у жаровни.
Уилт тоже посмотрел.
- Между прочим, да, - сказал он. - А кто этот клоун в помочах?
- Это Гаскелл. Он так увлечен. Он обожает всякие игры. В Штатах он просто обожал кататься на подножке тепловоза и ходить на родео, а на прошлое Рождество он хотел нарядиться Дедом Морозом, отправиться к универмагу и там раздавать подарки. Конечно, никто ему этого не позволил.
- Это неудивительно, особенно если он отправился туда в этих помочах, - сказал Уилт. Салли расхохоталась.
- Вы, наверное. Овен, - сказала она. - У вас что на уме, то и на языке. - Она встала и потянула Уилта за собой. - Я хочу показать вам его игрушки. Это так забавно.
Уилт поставил тарелку, и они вошли в дом. На кухне Ева чистила апельсин для фруктового салата и беседовала с эфиопом об обряде обрезания. Эфиоп помогал ей резать бананы. В гостиной несколько пар энергично танцевали спина к спине под музыку 5-й симфонии Бетховена на скорости 78 оборотов.
- Бог мой, - сказал Уилт, увидав, как Салли вытащила бутылку водки из буфета. Они поднялись наверх и по небольшому коридорчику прошли в маленькую спальню, наполненную игрушками. На полу была разложена детская железная дорога, были там и боксерская груша, и огромный плюшевый медведь, и лошадь-качалка, и шлем пожарного, и надувная кукла в натуральную величину, как две капли воды похожая на настоящую женщину.
- Это Джуди, - представила ее Салли. - У нее самая настоящая п…а. Гаскелл просто помешан на пластике. - Уилт поморщился. - Это все его игрушки. Настоящий ребенок, только достигший половой зрелости.
Уилт оглядел комнату со всем ее содержимым и покачал головой.
- Такое впечатление, что он наверстывает упущенное в детстве, - заметил он.
- О Генри, вы такой проницательный, - сказала Салли, отвинчивая пробку с бутылки с водкой.
- Вовсе нет. Все и так чертовски очевидно.
- Нет, правда. Вы просто ужас какой скромный, вот и все. Скромный, робкий и мужественный. - Она отпила глоток из горлышка и передала бутылку Уилту. Он нерешительно отпил глоток и с трудом проглотил. Салли заперла дверь и уселась на кровать, потянув Уилта за собой.
- Трахни меня. Генри, крошка, - сказала она и задрала юбку. - Трахни меня так, лапочка, чтобы трусики слетели.
- Это будет непросто, - сказал Уилт.
- Да? А почему?
- Ну, во-первых, похоже, что на вас и нет трусиков, а потом, почему я должен это делать?
- Тебе нужен повод? Чтоб трахнуться?
- Да. - твердо сказал Уилт. - Нужен.
- Повод-довод. Чувствуй себя свободно. - Она притянула его и поцеловала. Чего-чего, а уж свободным Уилт себя точно не чувствовал. - Крошка, да не робей!
- Робей? - переспросил Уилт. - Это я робею?
- Конечно, ты робеешь. Ну ладно, я знаю у тебя маленький. Ева мне говорила…
- Маленький? Что вы имеете в виду под маленьким? - заорал Уилт в негодовании.
Салли подарила ему улыбку.
- Не имеет значения. Не имеет значения. Ничего не имеет значения. Только ты и я и…
- Очень даже имеет значение, - огрызнулся Уилт. - Моя жена сказала, что у меня маленький. Вот я покажу этой глупой сучке, у кого маленький. Я покажу…
- Покажи мне. Генри, крошка. Я обожаю маленькие. Ну, иди сюда, скорей.
- Это неправда, - пробормотал Уилт.
- Тогда докажи, любовь моя, - сказала Салли, прижимаясь к нему.
- Не буду, - сказал Уилт и встал.
Салли перестала извиваться и взглянула на него.
- Ты просто боишься, - заявила она. - Ты просто боишься быть свободным.
- Свободным? Свободным? - закричал Уилт, пытаясь открыть дверь. - Быть запертым с чужой женой в комнате, это, по-вашему, свобода? Шутить изволите.
Салли опустила юбку и села.
- Не хочешь?
- Не хочу, - ответил Уилт.
- Может, ты стесняешься? Ты скажи. Я привыкла к стеснительным. Гаскелл тоже…
- Да нет же, - сказал Уилт. - И я не хочу ничего знать про Гаскелла.
- Ты хочешь минет? Хочешь, чтобы я сделала тебе минет? - Она встала с кровати и направилась к Уилту. Он дико посмотрел на нее.
- Не трогайте меня, - закричал он. - Я ничего от вас не хочу.
Салли остановилась, уставившись на него. Она больше не улыбалась.
- Почему? Потому что у тебя маленький? Поэтому?
Уилт отступил поближе к двери.
- Нет, не поэтому.
- Потому что у тебя не хватает мужества следовать своим инстинктам? Потому что ты психический девственник? Потому что ты не мужчина? Потому что ты не способен взять женщину, умеющую думать?
- Думать? - завопил Уилт, разобиженный пред положением, что он не мужчина. - Думать? Это вы-то думаете? Если хотите знать, я предпочту вам эту пластиковую механическую куклу. У нее в мизинце больше сексуальности, чем во всем вашем поганом теле. Когда мне будет нужна шлюха, я ее себе куплю.
- Ах ты, говнюк, - сказала Салли и изо всех сил толкнула его. Уилт полетел в сторону и столкнулся с боксерской грушей. Затем он поскользнулся на железной дороге и кубарем покатился по комнате. Когда он упал на пол у стены, Салли взяла куклу и наклонилась над ним.
В кухне Ева, покончив с фруктовым салатом, принялась варить кофе. Вечеринка была просто великолепной. Мистер Осева поведал ей все о своей работе в качестве младшего клерка по культурным делам в ЮНЕСКО и о том, насколько ему эта работа нравилась. Ее дважды мимоходом поцеловал сзади в шею доктор Шеймахер, а мужчина в набедренной повязке с ирландскими сырами прижался к ней куда плотнее, чем требовалось для того, чтобы достать кетчуп. И вокруг было так много ужасно умных людей, и все они так откровенно высказывались. Все было так изысканно. Она выпила еще чуточку и оглянулась, чтобы посмотреть, где Генри. Но Генри нигде не было видно.
- Вы не видели Генри? - спросила она раскрасневшуюся Салли, которая как раз вошла в кухню с бутылкой водки в руке.
- Когда я последний раз его видела, он сидел с какой-то куколкой, - ответила Салли, отправляя в;рот ложку фруктового салата. - Ах. Ева, дорогая моя, ты нечто особенное. - Ева зарумянилась.
- Надеюсь, ему весело. Генри не слишком хорош в смысле вечеринок.
- Ева, крошка, признайся. Генри не слишком хорош, и точка.
- Он просто… - начала Ева, но Салли перебила ее поцелуем.
- Ты для него слишком хороша, - сказала она, - поэтому мы должны найти для тебя кого-нибудь совершенно великолепного. - Пока Ева потягивала из своего стакана, Салли подошла к молодому человеку с копной волос, падающих на лоб, лежащему на диване с девушкой и сигаретой во рту.
- Кристофер, радость моя, - сказала она. - Собираюсь украсть тебя на минутку. Хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Пойди-ка на кухню и подсуетись к женщине с большими сиськами, в ужасной желтой пижаме.
- Господи, ну почему именно я?
- Свет мой, ты же знаешь, ты абсолютно неотразим. И ужасно сексуален. Для меня, крошка, для меня.
Кристофер слез с дивана и направился в кухню, а Салли растянулась рядом с девушкой.
- - Кристофер просто душка, - сказал она.
- Он жиголо, - ответила девушка. - Мужчина-проститутка.
- Дорогая, - сказала Салли, - самое время нам, женщинам, поставить их на место.
На кухне Ева кончила разливать кофе. Она ощущала себя в приятном подпитии.
- Не яадо, - сказала она поспешно.
- Почему?
- Я замужем.
- Так это хорошо.
- Да, но…
- Никаких но, ласточка.
- О!
Наверху, в комнате для игрушек. Уилт. медленно приходя в себя от воздействия на него объединенных усилий прингшеймовского пунша, водки, нимфоманиакальной хозяйки и угла шкафа, о который он, падая, ударился, - чувствовал, что с ним что-то здорово не так. И не только от того, что у него кружилась голова, на затылке была огромная шишка и вообще он был голый. У него было такое ощущение, будто нечто вроде мышеловки, с ее малосимпатичными атрибутами, или тисков, или голодной устрицы прочно ухватило его за то, что он доселе привык считать наиболее интимной частью своего тела. Уилт открыл глаза и увидел перед собой улыбающееся, слегка распухшее лицо. Он снова закрыл глаза, надеясь, что оно исчезнет, но, когда открыл их, лицо было все там же. Уилт сделал попытку сесть.
Это было неумно с его стороны. Джуди, пластиковая кукла, раздутая сверх своих нормальных размеров, оказала сопротивление. Уилт со стоном повалился опять на пол. Джуди за ним. Ее нос ударил его по лицу, а ее бюст - по груди. С проклятиями Уилт перекатился на бок, соображая, как выйти из этого положения. О том, чтобы сесть, не могло быть и речи. Это могло кончиться кастрацией. Надо было придумать что-то другое. Он перекатил куклу дальше и оказался сверху, но быстро понял, что его собственный вес еще больше увеличивает давление на то, что осталось от его пениса, и что если он хочет заработать гангрену, то лучшего способа не придумаешь. Уилт снова перевернулся на спину и стал искать клапан. Ведь должен же он где-то быть. Но где? А времени на его поиски, судя по ощущениям, у него не было. Он пошарил по полу в поисках чего-либо острого, что он мог бы использовать как кинжал, и в конце концов отломил кусок пути у железной дороги и ударил им по спине обидчицы. Послышался визг резины, но распухшая улыбка Джуди осталась столь же безмятежной и ее хватка столь же прочной.
Он бил по ней снова и снова, но безрезультатно. Уилт отбросил свой импровизированный кинжал и стал думать. Он начинал терять самообладание, так как осознал новую опасность. Теперь он подвергался уже не только ее высокому давлению. Его внутреннее давление тоже нарастало. Прингшеймовский пунш и водка давали о себе знать. Сообразив, что если он быстренько не освободится от куклы, то лопнет сам, Уилт схватил Джуди за голову, повернул ее набок и впился зубами ей в шею. Вернее, он хотел так сделать, но ее туго накачанное тело не позволило ему этого. Его отбросило назад, и следующие две минуты он посвятил поискам своего вставного зуба, потерянного в схватке.
К моменту, когда зуб был на месте, Уилт пребывал уже в полной панике. Он должен выбраться из куклы. Он просто обязан это сделать. В ванной комнате должна быть бритва или ножницы. Но где, черт возьми, могла быть ванная? Ладно, не имеет значения. Он найдет ее, будь она неладна. Осторожно, очень осторожно он перевернул куклу на спину. Затем медленно подтянул колени, пока не оказался сидящим верхом на треклятой штуке. Теперь ему требовалось за что-нибудь уцепиться. Уилт перегнулся и ухватился за спинку стула одной рукой, одновременно приподнимая голову Джуди с пола другой. Еще мгновение - и он на ногах. Прижимая куклу к себе, он доковылял до двери и открыл ее. Выглянул в коридор. Что, если кто-нибудь увидит его? К черту их всех. Уилту было уже наплевать, что о нем подумают. Прижимая Джуди к себе, он побрел по коридору в поисках ванной комнаты.
Тем временем внизу Ева прекрасно проводила время. Сначала Кристофер, потом мужчина в набедренной повязке с ирландскими сырами, и, наконец, доктор Шеймахер, все приставали к ней, и все получили отпор. Все это так отличалось от Генри с его полным отсутствием интереса к ней и свидетельствовало о ее привлекательности. Доктор Шеймахер сказал, что она интересный случай скрытой стеатопигии [6], Кристофер попытался поцеловать ее в грудь, а мужчина в набедренной повязке обратился к ней с совершенно удивительным предложением. И, несмотря на все эти приставания, Ева сохранила добродетель. Ее игривость мастодонта, настойчивые призывы к танцам и, самое сильнодействующее, ее манера говорить громко и довольно грубым голосом «Да вы безобразник!» в самый неподходящий момент производили поразительный сдерживающий эффект. Сейчас она сидела на полу в гостиной, а Салли; Гаскелл и бородатый мужчина из Института экологических исследований спорили по поводу взаимозаменяемости половых ролей в обществе с ограниченным населением. Она ощущала необыкновенный подъем. Парквью, Мэвис Моттрам и ее труды в Центре общественной гармонии остались где-то далеко, в другом мире. Ее принимали как свою люди, для которых поездка из Калифорнии в Токио на конференцию или еще с какой-либо умной целью была столь же обычным делом, как для нее поездка на автобусе в город. Доктор Шеймахер мимоходом заметил, что он утром летал в Дели, а Кристофер только что вернулся из Тринидада, где он что-то фотографировал. Больше того, чувствовалась особая атмосфера значимости вокруг всего, что они делали, некий блеск, начисто отсутствующий в работе Генри в техучилище. Если бы только ей удалось заставить его заняться чем-нибудь интересным и рискованным. Но Генри был такой размазня. Не надо было ей выходить за него замуж. Его кроме книг ничего не интересовало, но ведь жизнь - это совсем не книги. Как говорила Салли, жизнь дана, чтобы жить. Жизнь - это люди, приключения и удовольствия. Генри этого никогда не понять.
Генри, наконец-то добравшийся до ванной, почти ничего не видел там из-за присосавшейся к нему куклы, а главное, не видел способа избавиться от нее. Попытка перерезать этой гадине горло бритвой не увенчалась успехом в основном потому, что найденное орудие оказалось безопасной бритвой. Потерпев неудачу с бритвой, Уилт попытался использовать шампунь в качестве смазки. В результате он взбил столько пены, что даже на его предвзятый взгляд это выглядело так, как будто он довел куклу до высшей стадии сексуального возбуждения. Ничего другого ему достичь не удалось. В конце концов он вернулся к поискам клапана. У проклятой штуки должен быть клапан, нужно его только найти. Он попытался заглянуть в зеркало на дверце медицинского шкафчика, но оно было слишком маленьким. Над раковиной висело зеркало побольше. Уилт опустил крышку унитаза и залез на него, надеясь получше разглядеть спину куклы. В это время в коридоре послышались шаги. Уилт застыл на крышке унитаза. Кто-то подергал дверь. Шаги удалились, Уилт вздохнул с облегчением. Только бы разыскать клапан. В этот самый момент случилось несчастье. Левой ногой Уилт попал в накапавший на туалетное сиденье шампунь, поскользнулся - и он, кукла и дверца от медицинского шкафчика свалились в ванну вместе с занавеской и тем, на чем она крепилась, а содержимое шкафчика посыпалось в раковину. Уилт издал пронзительный вопль. Затем раздался хлопок, напоминающий звук вылетевшей пробки от шампанского, и Джуди, в конце концов сдавшись под давлением Уилтовых семидести килограммов, упавших с высоты больше метра в ванну, выплюнула его. Как в тумане он слышал крики в коридоре, звук выбитой двери, увидел наклонившиеся над ним лица и услышал истерический хохот. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на кровати в комнате для игрушек. Он встал, оделся, прокрался вниз и ушел. Было три часа утра.
Ева сидела на краю кровати и плакала.
- Как он мог? Как он мог такое сделать? - повторяла она. - И у всех на глазах.
- Ева, лапочка, мужчины - они такие, поверь мне, - сказала Салли.
- Но с куклой…
- Это очень характерно: вот так они относятся к женщине, эти шовинистические свиньи-мужчины. Мы для них только предмет для траханья. Предметизация. Зато ты теперь знаешь, как Генри к тебе относится.
- Это ужасно, - сказала Ева.
- Конечно, это ужасно. Мужское господство сводит нас до уровня простого предмета.
- Но раньше Генри ничего такого не делал, - запричитала Ева.
- Зато теперь сделал.
- Я не вернусь к нему. Я этого не выдержу. Мне так стыдно.
- Ласточка, забудь об этом. Никуда тебе не надо идти. Салли о тебе позаботится. А ты ложись и немного поспи.
Ева легла, но заснуть не удавалось. Перед глазами стоял голый Генри в ванне на этой ужасной кукле. Им пришлось выбить дверь, и доктор Шеймахер поранил руку о разбитую бутылку, когда вытаскивал Генри из ванны… Господи, как это все было ужасно! Ей теперь до конца дней будет стыдно смотреть людям в глаза. Конечно, все об этом узнают, и о ней будут говорить как о женщине, чей муж путается с… В новом приступе стыда Ева зарылась лицом в подушку и заревела.
- Ну, вот уж шумное так шумное завершение вечеринки, - сказал Гаскелл. - Мужик трахает куклу в ванной комнате, а остальные сходят с ума. - Он оглядел гостиную, где все было перевернуто вверх дном. - Если кое-кто думает, что я собираюсь начать уборку, то напрасно. Я ухожу спать.
- Не разбуди Еву. У нее была истерика, и я ее с трудом успокоила, - сказала Салли.
- О, великолепно. Теперь у нас в доме маниакальная, одержимая женщина в истерике.
- И завтра она поедет с нами на катере.
- Она что?
- Ты слышал, что я сказала. Она поедет с нами на катере.
- Послушай…
- Я не собираюсь с тобой спорить, Джи. Как я сказала, так и будет. Она поедет с нами.
- Зачем, черт побери?
- Потому что я не хочу, чтобы она вернулась к этому подонку, ее мужу. Потому что ты никак не наймешь мне домработницу и потому что она мне нравится.
- Потому что я никак не найму домработницу. Ну, теперь я слышал все.
- Ничего подобного, - сказала Салли, - ты не слышал и половины. Может, ты и не отдаешь себе в этом отчет, но ты женился на эмансипированной женщине. Никакой свинья-мужчина не возьмет надо мной верх…
- Да я и не пытаюсь взять над тобой верх, - возразил Гаскелл. - Я только хотел сказать, что мне бы не хотелось…
- Речь не о тебе. Речь об этом подонке Уилте. Ты думаешь, он сам вляпался в эту куклу? Подумай хорошенько, Джи, крошка, подумай хорошенько.
Гаскелл сидел на диване и во все глаза смотрел на Салли.
- Ты совсем спятила. Зачем, черт возьми, тебе понадобилось это делать?
- Потому что, если я берусь кого-то освобождать, я довожу дело до конца. Это уж точно.
- Освободить кого-то с помощью… - он покачал головой. - Я этого не понимаю.
Салли налила себе выпить.
- Твой недостаток, Джи, в том, что на словах ты гигант, а на деле ты пигмей. Только болтать и в умеешь. «Моя жена эмансипированная женщина. Она свободная женщина». Звучит прекрасно, но как только твоя свободная жена что-то начинает, ты и знать об этом не хочешь.
- Да уж, в твою треклятую голову приходит какая-то идея, а кто потом все расхлебывает? Я. Где тогда слабый пол? Кто вытащил тебя из этой заварушки в Омахе? Кто заплатил легавым в Хьюстоне, когда…
- Ты заплатил, ты. Тогда почему ты на мне женился? Ну, скажи, почему?
Гаскелл протер очки уголком поварского колпака.
- Не знаю, - ответил он, - чтоб меня украли, не знаю.
- Чтобы пощекотать себе нервы, крошка. Без меня ты бы подох со скуки. Я вношу в твою жизнь оживление. Щекочу тебе нервы.
- До желудочных колик.
Гаскелл устало поднялся и направился к лестнице. Именно в такие моменты он всегда удивлялся, как это его угораздило жениться на Салли.
По дороге домой Уилт испытывал нечто подобное агонии. Боль уже не была чисто физической. Это была агония унижения, ненависти и презрения к самому себе. Из него сделали дурака, извращенца и идиота в глазах людей, которых он презирал. Прингшеймы и их компания олицетворяли все то, что он презирал в людях. Они были лживыми, фальшивыми и претенциозными, эдакий цирк интеллектуальных клоунов, чье шутовство было лишено достоинств его собственного шутовства, поскольку его шутовство было настоящим. Их же - только пародия на веселье. Они смеялись, чтобы слышать собственный смех, и бравировали чувственностью, которая не имеет ничего общего не только с чувствами, но даже с инстинктами, и является плодом небогатого воображения и имитации похоти. Copulo ergo sum [7]. И эта сучка, Салли, еще обвинила его в отсутствии смелости следовать своим инстинктам, как будто инстинкт состоит в том, чтобы извергнуться в химически стерилизованное тело женщины, которую знаешь всего двадцать минут. И Уилт среагировал инстинктивно, испугавшись похоти, проистекавшей из властности, высокомерия и великого презрения к нему, презрения, которое подразумевало, что он, какой бы он там ни был, есть просто-напросто продолжение своего пениса и что предел его мечтаний, чувств, надежд и стремлений - это оказаться между ног зазнавшейся потаскушки. Именно это и означает быть свободным.
- Чувствуй себя свободным, - сказала она и защемила его этой блядской куклой. Уилт, стоя под уличным фонарем, заскрипел зубами.
Да, а как же Ева? Ну, она теперь ему покажет небо в алмазах. Если раньше с ней было невозможно жить, то теперь жизнь превратится в сплошной ад. Юна ни за что не поверит, что не трахал он эту куклу, йгго не по собственной инициативе он в нее попал, что все это сделала Салли. Не поверит, и все тут. И если бы даже она поверила ему, что в конечном итоге изменится?
«Что ты за мужчина, если позволил бабе такое над собой вытворять?» - спросит она. И что он ей ответит? Что он за мужчина? Уилт и сам не знал. Незначительный маленький человечек, с которым случаются разные вещи и вся жизнь которого сплошная цепь унижений. Наборщики бьют его по лицу, и он же оказывается виноват. Его собственная жена помыкает им, а чужие жены делают из него посмешище. Уилт брел пригородными улицами, мимо домов на две семьи и маленьких садиков, и в нем крепла решимость. Хватит плыть по течению. Надо брать быка за рога. Он перестанет быть человеком, на которого сыплются несчастья. Он возьмет все в свои руки. Пусть только Ева попробует возникнуть. Он покажет, где раки зимуют.
Уилт остановился. На словах все так здорово. У проклятой бабы есть оружие, и она не замедлит пустить его в ход. Покажет он ей, как же. Это скорее она Уилту покажет, да к тому же расскажет о его приключении с куклой всем знакомым. Узнают об этом и в техучилище. При мысли об этом Генри содрогнулся. С его карьерой будет покончено. Он вошел в калитку дома 34 и ключом открыл парадную дверь. У него было чувство, что, если он в самое ближайшее время не предпримет каких-либо решительных мер, он обречен.
Спустя час он был уже в постели, но сон не приходил. Уилт размышлял, как быть с Евой и что надо сделать с самим собой, чтобы он мог себя уважать. А что же было достойно уважения? Уилт сжал кулаки под одеялом.
- Решительность, - пробормотал он. - Способность действовать без колебаний. Мужество. - Странный перечень древних добродетелей. Где их сегодня взять? Как им удавалось превратить таких людей как он, в наемников и профессиональных убийц во время войны? Только тренировка. Уилт лежал в темноте и прикидывал, как можно натренировать себя так, чтобы стать не похожим на себя. Засыпая, он пришел к твердому решению попытаться добиться невозможного.
В семь зазвонил будильник. Уилт поднялся, пошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало. Он был жестким человеком, человеком без эмоций. Жестким, методичным, хладнокровным и логичным. Человеком, который не ошибается. Он спустился вниз, съел свою овсянку и запил ее чашкой кофе. Евы дома не было. Она осталась ночевать у Прингшеймов. Это облегчает ему задачу. Плохо, что машина и ключи остались у нее. Не может быть и речи о том. чтобы пойти и забрать машину. Он дошел до поворота и оттуда добрался до техучилища на автобусе. Первой была лекция у каменщиков. Когда он вошел в класс, они обсуждали драку со студентами.
- Там был один студент, весь разодетый, ну как официант. «Не будете ли вы так любезны?» - сказал и он. «Не будете ли вы так любезны и не уберетесь ли с моей дороги?» Так и сказал, а я только и делал, что разглядывал книги на витрине…
- Книги? - переспросил Уилт скептически. - В одиннадцать часов вечера ты разглядывал книги? Не верю.
- Журналы и ковбойские книги, - ответил каменщик. - В этом магазинчике на улице Финч, где всякое барахло продают.
- Там еще есть журналы с девочками, - заметил кто-то. Уилт кивнул. - Вот это больше похоже на правду.
- Ну, я и спросил: «Любезен что?» - продолжал каменщик, - и он сказал: «Убраться с моей дороги». Его дороги! Как будто эта проклятая улица его собственность.
- Ну и что ты сказал? - спросил Уилт.
- Сказал? Ничего я не сказал. Буду я еще на него слова тратить.
- Ну, тогда что ты сделал?
- Ну, я дал ему хорошего пинка. Ему прилично досталось, будьте уверены. А потом я смылся. Уж этот выпускник теперь забудет, как говорить людям, чтоб с дороги убирались, это точно.
Класс одобрительно кивнул.
- Они все одинаковые, эти студенты, - сказал другой каменщик. - Решили, что раз у них есть бабки и они в колледж ходят, то и командовать могут. Их всех стоит как следует вздрючить. Это пойдет им на пользу.
«А если пощечины сделать частью воспитания интеллектуала», - подумал Уилт. После своих вчерашних вечерних приключений он чувствовал, что в этом есть рациональное зерно. Он бы с удовольствием надавал по морде половине тех, кто вчера был на вечеринке у Прингшеймов.
- Значит, вы все считаете, нет ничего дурного в том, чтобы избить студента, попавшегося вам на пути? - спросил он.
- Дурного? - переспросили каменщики в унисон. - Что дурного в хорошей потасовке? Ведь студент не старая бабка или кто-то вроде этого. Он же всегда может дать сдачи, ведь так?
Оставшееся от урока время они посвятили обсуждению роли насилия в современном мире. Похоже, каменщики полагали, что насилие - вполне нормальная вещь.
- Я спрашиваю, зачем идти куда-то в субботу и нажираться, если нельзя при этом маленько помахать кулаками? Надо же каким-то образом избавиться от своей агрессивности, - заявил на редкость красноречивый каменщик. - Я хочу сказать, это ведь естественно, верно?
- Значит, ты считаешь, что человек по натуре агрессивное животное? - спросил Уилт.
- Ну да. Вспомните историю, войны и все такое. Только проклятые пацифисты не любят насилия.
С этим Уилт и ушел на перерыв. В учительской он налил себе чашку кофе из автомата. К нему подошел Питер Брейнтри.
- Ну как прошла вечеринка? - спросил Брейнтри.
- Никак, - пробурчал Уилт.
- Еве понравилось?
- Понятия не имею. Когда я встал сегодня утром, ее еще не было дома.
- Не было дома?
- Именно, - подтвердил Уилт.
- Ты позвонил, узнал, что с нею стряслось?
- Нет, - сказал Уилт.
- Почему?
- Посуди, как бы я выглядел, если бы позвонил, а мне бы сказали, что она в койке с абиссинским послом?
- Абиссинским послом? Он что, там был?
- Не знаю и знать не хочу. Когда я ее последний раз видел, она ворковала с этим высоким черным парнем из Эфиопии. Что-то об Организации Объединенных Наций. Она делала фруктовый салат, а он резал для нее бананы.
- По-моему, в этом нет ничего компрометирующего, - сказал Брейнтри.
- Наверное, нет. Только тебя там не было, и ты не знаешь, что это была за вечеринка, - сказал Уилт, быстренько приходя к заключению, что должен дать хотя бы отредактированный отчет о событиях. - Эдакая теплая компания пожилых ребятишек, занимающихся всякими глупостями.
- Звучит ужасно. И ты думаешь, что Ева…
- Я думаю, что Ева надрызгалась, потом ей кто-нибудь дал покурить травки, и она отключилась, - сказал Уилт. - Вот что я думаю: Она, наверное, сейчас отсыпается где-нибудь в сортире на первом этаже.
- Это не похоже на Еву, - сказал Брейнтри. Уилт допил кофе и задумался, что делать дальше. Если об истории с этой поганой куклой все равно узнают, так, может быть, лучше ему самому изложить свою версию? С другой стороны…
- А ты что делал там? - спросил Брейнтри.
- Ну, если честно, - Уилт заколебался. А может, вообще не стоит упоминать о кукле? Если Ева не будет разевать свою варежку… - Я и сам слегка подпил.
- Вот это уже похоже на правду, - сказал Брейнтри. - И, наверное, к какой-нибудь даме приставал?
- Если хочешь знать, - оказал Уилт, - дама приставала ко мне. Миссис Прингшейм.
- К тебе приставала миссис Прингшейм?
- Понимаешь, мы поднялись наверх, чтобы посмотреть на игрушки ее мужа…
- Игрушки мужа? По-моему, ты говорил, что он биохимик.
- Он и есть биохимик. И еще он любит игрушки. Железная дорога, плюшевый медведь и все такое. Она говорит, что это случай заторможенного развития. Она и не такое может сказать. Жутко преданная жена.
- А что потом случилось?
- Да ничего, кроме того, что она заперла дверь, легла на постель, раздвинула ноги и предложила мне ее трахнуть, да еще угрожала заняться со мной французской любовью, - сказал Уилт.
Питер Брейнтри посмотрел на него весьма скептически.
- Это, по-твоему, ничего? - выдавил он, наконец. - Я имею в виду, ты-то что сделал?
- Увильнул, - ответил Уилт.
- Это что-то новенькое, - сказал Брейнтри. - Значит, ты отправился наверх с миссис Прингшейм и увиливал, пока она лежала на кровати, раздвинув ноги. И теперь ты хочешь знать, почему Ева не пришла домой. Может, она сейчас в конторе у адвоката заявление о разводе составляет.
- Да говорю же я тебе, не трахал я эту сучку - сказал Уилт. - Я ей посоветовал торговать своими прелестями в другом месте.
- И это ты называешь «увиливал»? Торговать своими прелестями? Где ты подцепил такое выражение?
- В классе мясников, - сказал Уилт, вставая и наливая себе вторую чашку кофе.
Когда он вернулся к столу, он уже знал, что расскажет Питеру.
- Я не помню, что произошло потом, - сказал Уилт, так как Брейнтри настаивал на продолжении. - Я отключился. По-видимому, водка так на меня подействовала.
- Ты хочешь сказать, что отключился в запертой комнате в компании с голой женщиной? - спросил Брейнтри. Судя по его интонации, он не поверил ни одному слову из рассказа Уилта.
- Вот именно, - подтвердил Уилт.
- А когда ты пришел в себя?
- По дороге домой, - сказал Уилт. - Не представляю, что случилось в промежутке.
- Ну, полагаю, мы услышим об этом от Евы. - сказал Брейнтри. - Уж она-то должна знать.
Он встал и ушел, а Уилт стал обдумывать свой следующий шаг. Прежде всего, нужно заставить Еву держать язык за зубами. Он подошел к телефону в коридоре и набрал свой домашний номер. Никто не ответил. Уилт отправился на очередной урок со слесарями и наладчиками. Несколько раз в течение дня он пытался дозвониться до Евы, но безуспешно.
«Она не иначе как провела весь день у Мэвис Моттрам, поливая ее слезами и рассказывая всем и вся, какая я свинья, - подумал он. - Наверное, к моему приходу она уже будет дома».
Но Евы дома не было. Зато на кухне на столе лежала записка и сверток. Уилт развернул записку.
- Я уезжаю с Гаскеллом и Салли, чтобы обо всем как следует подумать. То, что ты сделал вчера вечером, ужасно. Я тебе этого никогда не прощу. Не забудь купить собаке еды. Ева. Р.S. Салли просила передать, чтобы в следующий раз, когда тебе захочется любви по-французски, ты обратился к Джуди.
Уилт посмотрел на сверток. Он знал, что там, не открывая его. Эта мерзкая кукла. Внезапно его охватила ярость. Он схватил сверток и швырнул его через всю кухню в раковину. Две тарелки и блюдце слетели с сушки и разбились вдребезги.
- Чтоб она застрелилась, эта сучка, - с чувством сказал Уилт, включив в это определение Еву, Джуди и Салли Прингшейм, то есть всех, на кого распространялся в эту минуту его гнев. Потом он сел за стол и перечел записку. - Я уезжаю, чтобы обо всем как следует подумать. - Черта с два. Подумать? Как будто эта тупая корова способна думать. Она будет страдать, пускать слюни по поводу его недостатков, доходя до экстаза от жалости к самой себе. Уилту казалось, что он слышит ее трескотню об этом треклятом управляющем банком, о том, что ей надо было выйти за него замуж, а не связывать свою жизнь с человеком, не способным добиться даже повышения по службе и который к тому же трахает надувных кукол в чужих ванных комнатах. А эта грязная потаскушка Салли Прингшейм будет ее подзуживать. Уилт взглянул на постскриптум. «Салли сказала, что в следующий раз, когда тебе захочется любви по-французски…» Господи! Можно подумать, что он тогда этого хотел. Но вот вам, пожалуйста, процесс сотворения миф. Совсем как тогда, когда болтали, что он влюблен в Бетти Крабтри, хотя все, что он сделал, так это подбросил ее домой после вечерних занятий. Вся семейная жизнь Уилта была чередованием подобных мифов, являющихся мощным оружием в арсенале Езы, которое можно было в любой момент достать и потрясти им в воздухе. А теперь в ее руках такое сильнодействующее средство устрашения, как кукла. Салли и любовь по-французски. Баланс взаимных обвинений, на котором держались их взаимоотношения, резко нарушился. От Уилта потребуется большая изобретательность, чтобы восстановить его.
«Не забудь купить собаке еды». По крайней мере, ему оставили машину. Она стояла на стоянке. Уилт съездил в супермаркет, купил три банки собачьей еды, обед типа «вари-прямо-в-пакете» и бутылку джина. Хотелось напиться. Затем он отправился домой и сидел там, пока Клем ел свою еду, а пакет варился. Он налил хорошую порцию джина, добавил туда лимона и пошел бродить по дому. Все это время он помнил о свертке на столе, ждущем, когда он его развернет. И ведь он обязательно развернет. Из простого любопытства. Он это знал, и они это тоже знали. Когда в воскресенье вечером Ева придет домой, она первым делом спросит о кукле и о том, получил ли он удовольствие. Уилт налил себе еще джина и стал придумывать, как можно использовать куклу. Наверняка существовал какой-нибудь способ с ее помощью поквитаться с Евой.
После второго стакана джина у него начал созревать план, в котором были задействованы кукла, яма на стройплощадке и проверка силы его собственного характера. Одно дело - лелеять мечты об убийстве своей жены, и совсем иное - осуществить их. Тут дистанция огромного размера. Когда близилась к концу третья порция джина, Уилт был полон решимости привести свой план в действие. По крайней мере, это докажет, что он способен совершить убийство.
Уилт поднялся и развернул куклу. Внутренним слухом он слышал голос Евы, рассказывающий ему, что произойдет, когда о его безобразном поведении у Прингшеймов узнает Мэвис Моттрам.
- Над тобой будут смеяться все в округе, - говорила она. - Так и будешь посмешищем.
Так ли? Уилт пьяно усмехнулся и пошел на второй этаж. Уж на этот-то раз Ева ошиблась. Может, он и будет жить посмешищем, но Еве уже не придется позлорадствовать. Ее просто-напросто не будет.
Наверху в спальне он задвинул занавески, положил куклу на кровать и стал искать клапан, который он так безуспешно пытался найти накануне. Наконец он нашел его и пошел за ножным насосом в гараж. Кукла лежала на кровати и улыбалась ему. Уилт посмотрел на нее, прищурившись. Он вынужден был признать, что в полумраке спальной она выглядела омерзительно натурально. Он порылся в Евиных ящиках в поисках бюстгальтера и блузки. Потом решил, что бюстгальтер ей не нужен и достал старую юбку и колготки. В картонной коробке в шкафу он нашел один из Евиных париков. Одно время у нее была париковая мания. И, наконец, пару туфель. Когда он все закончил, на кровати лежал Евин двойник с застывшей улыбкой на лице.
- Ах ты, моя девочка, - сказал Уилт и пошел на кухню посмотреть, как там дела у «вари-прямо-в-пакете». Оно уже превратилось в «гори-прямо-в-пакете». Уилт выключил горелку, пошел в туалет под лестницей и посидел там, обдумывая следующий шаг. Он использует куклу, чтобы прорепетировать убийство. И. когда придет настоящий день, вся процедура будет для него настолько привычной, что он начнет действовать как автомат. Убийство по условному рефлексу. Убийство по привычке. К тому же ему нужно знать, сколько на это уйдет времени. Так что очень кстати, что Ева отправилась на выходные с Прингшеймами. Это может положить начало серии Евиных внезапных исчезновений. Он будет провоцировать ее делать это снова и снова. А затем последует визит к доктору.
- Доктор, у меня бессонница. Моя жена все время куда-то уезжает и оставляет меня, а я не могу привыкнуть спать один. - Рецепт на снотворное. Затем вечером:
- Я сегодня приготовлю овалтайн, дорогая. Ты выглядишь усталой. Я принесу тебе лекарство в постель. - Признательность, за которой последует храп. Затем вниз, к машине… должно быть не очень поздно… где-нибудь в половине одиннадцатого… потом к техучилищу… и вниз, в яму. Может, засунуть ее в полиэтиленовый пакет… нет, никаких пакетов.
- Как я понимаю, вы приобрели недавно большой полиэтиленовый пакет, сэр. Не могли бы вы его нам показать? - Нет, лучше просто сбросить ее в яму, которую они утром зальют бетоном. И, наконец, недоумевающий Уилт. Сначала он пойдет к Прингшеймам.
- А где Ева? Вы должны знать. - Мы не знаем. - Не лгите мне. Она все время у вас торчит. - Мы говорим правду. Мы ее не видели. - И тогда он отправится в полицию.
Мотива нет, улик нет, раскрытию не подлежит. И это докажет, что он человек, способный на поступок. А может, он на это не способен? Что, если он признается под нажимом? Даже в этом случае смысл есть: так или иначе он узнает, какой же он есть на самом деле, хоть единожды в жизни совершит поступок. А пятнадцать лет в тюрьме, по сути, равнозначны пятнадцати, нет, двадцати годам, проведенным в техучилище с презирающими его бандитами. Более того. на суде он может упомянуть эту книгу в качестве смягчающего обстоятельства.
- Ваша светлость, господа присяжные заседатели! Я прошу вас поставить себя на место обвиняемого. Двенадцать лет он был вынужден читать эту мерзкую книгу умирающим от чжуки и агрессивно настроенным молодым людям. Он должен был переносить бесконечные повторы и испытывать тошноту и смертельную скуку от отвратительно романтического взгляда мистера Голдинга на человеческую природу. Да, я знаю, вы все считаете, что мистер Голдинг вовсе не романтик. что его мнение о человеческой природе, выраженное им в описании группы молодых людей, высаженных на необитаемый остров, является полной противоположностью романтизму, и что сентиментальность, в которой я его обвиняю и которой мой подзащитный обязан появлением в этом суде, можно найти не в «Повелителе мух», а скорее в его предшественнике, «Коралловом острове». Но, Ваша светлость, господа присяжные заседатели, существует такая вещь, как извращенный романтизм, романтизм разочарования, пессимизма и нигилизма. Давайте на мгновение предположим, что мой подзащитный потратил двенадцать лет на чтение группе учеников не книги мистера Голдинга, а «Кораллового острова». Можно ли предположить, что в этом случае он был бы доведен до убийства своей жены? Нет. Тысячу раз нет. Он бы почерпнул вдохновение из книги мистера Валлантайна, научился бы самодисциплине, оптимизму и вере в то, что человек способен при помощи собственной изобретательности выбраться из безнадежной ситуации…
Здесь, пожалуй, не стоит заходить так далеко. В конечном счете обвиняемый Уилт проявил достаточно изобретательности, чтобы выбраться из безнадежной ситуации. И все-таки мысль была неплохая. Уилт закончил свои дела в туалете и оглянулся в поисках туалетной бумаги. Таковой не оказалось. Проклятый рулон кончился. Он пошарил в кармане, обнаружил Евину записку и употребил ее по назначению. Затем он спустил ее в канализацию, пофукал антисептиком ей вслед, чтобы выразить свое отношение к ней и ее автору, и направился на кухню за следующей порцией джина.
Остаток вечера он провел перед телевизором с куском хлеба с сыром и банкой консервированных персиков. Наконец пришло время приступить к первой репетиционной поездке. Он вышел из дому через парадную дверь и огляделся. Было уже почти темно, р никого не видно. Оставив дверь открытой, он поднялся на второй этаж, взял куклу и положил ее на заднее сиденье машины. Ему пришлось потрудиться, прежде чем он сумел закрыть дверь. Уилт сел в машину, выехал на Парквью и поехал на окружную дорогу. К стоянке для машин позади техучилища он подъехал кровно в половине одиннадцатого. Он выключил мотор и посидел, изучая окрестности. Вокруг ни огонька, ни души. Да и откуда им взяться? Техучилище закрывалось в девять.
