Стройная секретарша принесла Гарольду Кракенторпу обычную в этот предвечерний час чашку чая.

– Благодарю, мисс Эллис. Я сегодня уйду пораньше.

– Вам, по-настоящему, вообще не следовало бы еще приходить, мистер Кракенторп, – сказала мисс Эллис. – Вид у вас совсем неважный.

– Со мной все порядке, – отозвался Гарольд Кракенторп, хотя и впрямь чувствовал себя неважно. Еще бы, угодить в такую передрягу. Ну ничего, это все уже позади.

Невероятно, размышлял он безрадостно, что Альфреда скосило, а старик выстоял. Сколько, в конце концов, ему стукнуло – семьдесят три? Семьдесят четыре? И столько лет без конца болеет… Казалось бы, если уж суждено кому-то стать жертвой, то в первую очередь старику. Так нет же. Зачем-то ею должен был стать Альфред. Альфред, который, казалось бы, был крепкий, жилистый малый. Никогда не жаловался на здоровье.

Гарольд вздохнул и откинулся на спинку кресла. Секретарша права. Он пока не вернул себе надлежащую форму, но желание побывать в своей конторе пересилило. Хотелось проверить, как подвигаются дела, оценить положение вещей. Что ж, положение – критическое! Все буквально висит на волоске. Хотя обстановка кругом, – он огляделся, – этот шикарный кабинет, лоск светлого дерева, дорогие современные кресла – говорит о преуспеянии, и отлично, так и надо! Вот в чем Альфред всегда ошибался. Если внешний вид говорит об успехе, люди думают, что ты преуспеваешь. Пока о шаткости его финансового положения слухи еще не поползли. Но все равно, отодвинуть крах надолго невозможно. Ну почему, почему умер Альфред, а не отец! Так нет же, у этого как будто лишь прибавилось здоровья от мышьяка! Эх, унесла бы эта история с собой отца – и конец всем заботам!

И все же главное – не показывать виду, что тебя гнетет забота. Великая вещь, видимость преуспеяния. Не то что у бедняги Альфреда с его неизменно скользким, не внушающим доверия видом, – видом, который выдавал его с головой. Один из тех, кто занят мышиной возней с мелкими махинациями, кто никогда не играет по-крупному. Здесь покрутится с малопочтенной публикой, там обстряпает сомнительное дельце, никогда не переступая черту, за которой тебя карает закон, но всякий раз подходя к ней вплотную. И чего этим достиг? Короткие периоды безбедной жизни – и назад на скользкий и сомнительный путь. Альфреду несвойствен был размах. Так что, если вдуматься, не столь уж велика потеря. Он никогда не питал особенно теплых чувств к Альфреду, не говоря уже о том, что раз Альфреда не стало, то деньги, оставленные выжигой дедом, для каждого из наследников возрастут, став не пятой долей, а четвертой. Очень недурно.

Лицо у Гарольда немного прояснилось. Он встал, взял шляпу, пальто и вышел из конторы. Не мешает расслабиться на денек-другой. Он еще не окончательно окреп. Машина ждала внизу, и вскоре она уже пробиралась по забитому транспортом Лондону в направлении его дома.

Дарвин – так звали его слугу – открыл ему дверь.

– Только что прибыла ее светлость, сэр, – сказал он.

В первый миг Гарольд лишь хлопал глазами. Алис? Фу ты, разве она должна была вернуться сегодня? А он совсем забыл. Хорошо, что Дарвин предупредил его. Не очень-то получилось бы красиво, если бы, поднявшись наверх, он остолбенел при виде жены. Хотя не сказать, чтобы это имело большое значение. У них с Алис нет особых иллюзий относительно чувств друг к другу. Возможно, впрочем, что Алис и питает к нему какие-то чувства, как знать.

В целом Алис жестоко обманула его надежды. Конечно, он не был в нее влюблен, когда женился, но находил ее, несмотря на достаточно невзрачную внешность, приятной. Кроме того, бесспорно, сыграли свою роль ее семья и родственные связи. Не столь, пожалуй, важную роль, как могли бы, потому что, женясь на Алис, он задумывался и о положении своих будущих детей. Полезно будет его сыновьям иметь такую родню. Но сыновей не было, не было и дочерей, и ничего им не оставалось с Алис, как только стареть бок о бок, не находя, большей частью, ни общих тем для разговора, ни особенного удовольствия в обществе друг друга.

Она проводила много времени вне дома, у родных, а зимой обычно уезжала на Ривьеру. Ее это устраивало, а его не волновало.

Сейчас он поднялся в гостиную и приветствовал жену в соответствии с правилами хорошего тона.

– Вот ты и дома, дорогая! Извини, что не мог тебя встретить, дела задержали в Сити. И так насилу вырвался. Ну, как было в Сан-Рафаэле?

Алис стала рассказывать, как было в Сан-Рафаэле. Худощавая, рыжеватая, с горбатым носом и карими невыразительными глазами, она говорила с правильными оборотами речи, однообразным и тусклым голосом. Доехала благополучно, хотя на пароме через Ла-Манш немного качало. Таможенники в Дувре были, по обыкновению, несносны.

– Надо было лететь, – отозвался на это Гарольд ритуальной фразой. – Настолько проще!

– Вероятно, только я не очень люблю летать. Никогда не любила. Как-то неспокойно.

– Зато экономишь массу времени, – сказал Гарольд.

Леди Алис Кракенторп промолчала. Возможно, для нее главной задачей в жизни было не столько экономить время, сколько чем-то его заполнить. Она вежливо осведомилась о здоровье мужа.

– Эмма так напугала меня свей телеграммой. Вы, как я поняла, все разом заболели?

– Да-да, – сказал Гарольд.

– Я читала на днях в газете, – сказала Алис, – что в какой-то гостинице сорок человек одновременно слегли с пищевым отравлением. Это увлечение холодильниками, я считаю, положительно опасно. Люди передерживают в них свои продукты.

– Может быть, – уронил Гарольд. Сказать ей про мышьяк или не стоит? Почему-то, глядя на Алис, он чувствовал, что решительно не способен сказать. В мире Алис отравлению мышьяком места не было. О таком читаешь в газетах. С тобой, с твоею семьей такое не происходит. А вот в семействе Кракенторпов произошло…

Он поднялся к себе прилечь на часок-другой перед тем, как одеваться к обеду.

За обедом вдвоем с женой разговор шел примерно в том же духе. Вежливый, пустой. Общие знакомые в Сан-Рафаэле, друзья.

– В холле на столе для тебя посылка, – сказала Алис, – маленький пакетик.

– Правда? Я что-то не заметил.

– Да, поразительная вещь – одна дама рассказывала, что где-то, не то в сарае, не то в амбаре, нашли убитую женщину. И называла место – Резерфорд-Холл. Я решила, что это, должно быть, другой какой-то Резерфорд-Холл.

– Нет, – сказал Гарольд. – Не другой. Ее нашли, если хочешь знать, у нас в амбаре.

– Как же так, Гарольд? В Резерфорд-Холле найдена в амбаре убитая женщина, а ты мне ничего не говоришь?

– Просто не успел еще, – сказал Гарольд. – Тем более что приятного было мало. С нами это, естественно, никак не связано. Журналисты слетелись тучами. С полицией пришлось иметь дело, и так далее.

– Действительно неприятно, – сказала Алис. – И что, выяснилось, кто это сделал? – поинтересовалась она довольно равнодушно.

– Пока нет, – сказал Гарольд.

– А что это за женщина?

– Никто не знает. Француженка, судя по всему.

– Ах, француженка, – протянула леди Алис тоном, который, если отбросить разницу в социальном положении, мог бы принадлежать инспектору Бейкону. – Очень для вас досадная история, – согласилась она.

Они покинули столовую и перешли в маленький кабинет, где обыкновенно сидели, когда оставались одни. «Гарольд к этому времени совсем обессилел. Надо будет рано лечь спать», – подумал он.

Проходя мимо стола в холле, он взял посылку, о которой упомянула жена. Это был маленький аккуратный сверток, тщательно запечатанный сургучом. Гарольд вскрыл его, направляясь к своему привычному месту у камина.

Внутри была лекарственная коробочка с ярлыком: «Принимать по две таблетки на ночь». И приложена бумажка со штампом бракемптонской аптеки и надписью: «Послано по требованию доктора Куимпера».

Гарольд Кракенторп нахмурился. Открыл коробочку, посмотрел на таблетки. Да, похоже те самые, какие он принимал. Но разве Куимпер не сказал, что больше принимать не нужно? Ну да, конечно. «Теперь они вам не нужны» – этими самыми словами.

– Что там такое, дорогой? – сказала Алис. – У тебя озабоченное лицо.

– Да нет, просто таблетки. Я принимал их на ночь. Но мне казалось, доктор велел больше не принимать.

– Очевидно, – отозвалась безмятежно его жена, – велел не забывать их принимать.

– Может быть, и так, – неуверенно сказал Гарольд.

Он поднял голову. Жена сидела напротив, наблюдая за ним. На мгновение ему сделалось любопытно – это случалось с ним нечасто применительно к Алис, – что все-таки у нее на уме. Этот ее бесцветный взгляд не говорил ничего. Глаза – словно окна в опустелом доме. Что все-таки думает о нем Алис, что чувствует? Любила ли она его когда-то? Вероятно, любила. Или вышла за него замуж, полагая, что он успешно ворочает делами в Сити, и наскучив собственным безденежным существованием? Что ж, в общем, она не прогадала. Своя машина, дом в Лондоне, возможность кататься за границу, когда ей вздумается, покупать дорогие наряды, хотя, господь свидетель, на Алис они совершенно не имеют вида. Да, в общем совсем не плохо устроилась. Любопытно, считает ли так она сама. Настоящей любви она к нему не питает, это ясно, но ведь и он к ней тоже нет. Не связывают их ни общие интересы, ни воспоминания, им не о чем разговаривать. Были бы у них дети – тогда другое дело, но детей не было. Странно, ни у кого в их семье нет детей, только сын у младшей сестры, у Эди. Эди, младшая сестричка. Глупая девчонка, выскочила замуж очертя голову в разгар войны. А ведь он ей дело советовал.

Все это прекрасно, говорил он ей, эти отчаянные молодые летчики, удаль, романтика и так далее, но в мирное время, помяни мое слово, от него проку не будет. Хорошо, если сможет содержать тебя с грехом пополам.

Ну и что, говорила на это Эди. Она любит Брайена, Брайен любит ее, и кто может поручиться, что его не убьют, не завтра, так послезавтра? Почему они должны отказываться от счастья, хотя бы и недолговечного? Какой смысл задумываться о будущем, если на них могут в любой момент сбросить бомбу? И в конце концов, что за важность такая это будущее, если рано или поздно им достанется столько денег от деда. Так говорила Эди.

Гарольд беспокойно поерзал в кресле. Все же это дедово завещание – нечто чудовищное. Держать их всех в подвешенном состоянии! Всем ухитрился насолить. И внуки остались недовольны, а уж отец их – тот и вовсе чуть не лопнул от злости! Проникся железной решимостью не умирать. Вот почему он так печется о своем здоровье. Но хочет – не хочет, а умереть ему придется, и скоро. Обязательно придется умереть. Иначе… Все Гарольдовы тревоги разом вновь нахлынули на него, принеся с собой дурноту – и усталость, и головокружение.

Он заметил, что Алис по-прежнему наблюдает за ним. Под взглядом этих блеклых, задумчивых глаз ему стало не по себе.

– Пойду, пожалуй, лягу, – сказал он. – Сегодня у меня как-никак первый день на работе.

– И правильно, – сказала Алис, – разумно, я считаю. Наверняка врач велел тебе поберечь себя на первых порах.

– Врачи, они всегда так говорят, – сказал Гарольд.

– И не забудь, дорогой, принять таблетки.

Алис взяла коробочку и подала ему.

Он пожелал ей спокойной ночи и пошел наверх. Да, таблетки пока необходимы. Неверно было бы бросать их слишком рано. Гарольд взял две таблетки и проглотил их, запив стаканом воды.