22
28 сентября, 16 часов 21 минута
Вашингтон, округ Колумбия
Пейнтер пробирался между палатками и фургонами, которыми была заставлена Эспланада. Цыгане разбили лагерь прямо на поросших травой лужайках национального парка. Палатки были и традиционными, сооруженными из вбитых в землю шестов, накрытых парусиной, и современными, только что приобретенными в магазинах спорттоваров. Фургоны тоже отличались друг от друга. Рядом с простейшими телегами красовались настоящие дома на высоких раскрашенных колесах и с дымящимися трубами очагов.
На этот сход съехались цыгане со всего мира. Лошади паслись в сооруженных здесь же временных загонах, повсюду бегали детишки, гремела музыка, раздавались взрывы смеха. И с каждым днем прибывали все новые цыгане.
В конце недели президент должен был провести благодарственную церемонию. Цыганскому народу с благодарностью протянули руку гостеприимства за спасение многих жизней. Не говоря уже о спасении мира.
Пейнтер шел извилистым маршрутом, лавируя между фургонами и палатками. У него из-под ног разбегались собаки и дети. Помимо цыган в аллеях парка было полным-полно туристов. Они покупали у цыган безделушки, протягивали гадалкам ладони, чтобы узнать свою судьбу, или просто глазели на эту веселую суматоху. Чтобы сориентироваться, Пейнтер нашел глазами монумент Вашингтона и пошел дальше.
Повернув за угол, Пейнтер увидел фургон, по размерам и яркой раскраске превосходивший все остальные. Это был настоящий дом. Через открытую дверь была видна высокая двуспальная кровать и лакированные шкафчики, раскрашенные в желтый и красный цвета. Там был даже маленький камин с причудливо вырезанной полкой.
На пороге фургона, погруженные в беседу, сидели Лука и Грей. Рука коммандера до сих пор покоилась на перевязи. В нескольких шагах поодаль Шей Розауро состязалась с группой цыганских мужчин в метании кинжалов. Одно из ее лезвий вонзилось точно в «яблочко», выбив клинок противника. Судя по жалобным стенаниям, раздававшимся среди зрителей, она одерживала уверенную победу.
С другой стороны фургона Пейнтер с удивлением увидел Элизабет и Ковальски. Женщина, должно быть, только что вернулась из Индии специально для того, чтобы участвовать в церемонии. Совместно с цыганскими историками и индийскими археологами она работала над восстановлением затопленного греческого храмового комплекса.
Пейнтер перевел взгляд правее и увидел плакат на фасаде Музея естественной истории. На нем был изображен греческий храм и буква «эпсилон». Надпись гласила, что скоро здесь откроется выставка, посвященная Дельфийскому оракулу. Сенсационное известие об открытии затерянного храмового комплекса вызвало такой ажиотаж, что билеты были раскуплены на несколько месяцев вперед, причем наиболее активными покупателями стали цыгане, которым не терпелось узнать правду о своих корнях.
Лука заметил Пейнтера и поднялся. Цыган был одет в просторные штаны, подпоясанные широким ремнем, вышитую рубашку с длинными рукавами и расстегнутый камзол.
— А-а, директор Кроу! Добро пожаловать. Пейнтер кивнул цыганскому барону.
— Найс туке,— поблагодарил он его на языке рома.
Грей тоже встал. Как и Ковальски, коммандер был в простых джинсах и легкой куртке. Они все вновь встретились, съехавшись сюда. Последние две недели выдались мрачными: похороны, поминки... Пейнтер и Лиза приходили сюда почти каждую ночь. Держась за руки, они бродили по цыганскому лагерю, не разговаривали, а только слушали песни и смех семей, собиравшихся за ужином при свете свечей. Пейнтер черпал утешение в этом ярком и шумном напоминании о том, как полна жизнь. Слушая, как цыгане поют хором, он словно переносился в прошлое, на праздники своего племени в резервации Машантакер. Это было все равно что вернуться домой. Хотя бы ненадолго.
Но сегодняшний сбор был более официальным и деловым.
Все они подошли к столу, сколоченному из досок. Рядом стояли два стреноженных мерина-тяжеловоза.
Когда все расселись за столом, Грей спросил:
— Ну, как прошла встреча?
Лука смотрел на него сияющими глазами.
Пейнтер только что вернулся со встречи, в которой принимали участие представитель Госдепартамента, русского посольства и нескольких общественных организаций, занимающихся защитой детей. Именно статус семидесяти семи детей и являлся главной темой обсуждения. На них претендовали многие.
— Русские были счастливы переложить ответственность за принятие решений на наши плечи,— рассказывал Пейнтер.— Им сейчас не до того — отмываться надо. Последние радиологические тесты, проведенные совместной комиссией по надзору за использованием радиоактивных материалов, показали, что последствия попадания воды из озера Карачай в грунтовые воды, хотя и имеет катастрофические последствия на локальном уровне и потребует эвакуации людей на много миль вокруг, в глобальном масштабе катастрофой не является. Водоспуск был закрыт вовремя.
Грей вздохнул с облегчением.
— А что с детьми?
Этим утром Пейнтер посетил их. Для детей, привезенных из России, было выделено и отгорожено целое крыло больницы Университета Джорджа Вашингтона. Последние недели команда врачей-неврологов была занята тем, что медленно и методично удаляла у детей имплантаты. Как предположил ранее главный невролог, эта операция была тонкой, но не слишком сложной. Последнему из пациентов имплантат удалили буквально пару дней назад.
— Исследования показывают, что некоторые навыки савантов у детей остаются, хотя и в ослабленной форме,— говорил Пейнтер.— Что бы с ними ни произошло под конец, оно буквально выжгло фундамент неврологической структуры, которая способствовала развитию их удивительных талантов. Но в то же время это изменение понизило уровень их аутизма. Состояние малышей улучшается прямо на глазах. Однако тому, кто возьмет на тебя ответственность за воспитание этих детей, придется постоянно следить за их здоровьем, а также проводить регулярные обследования — на предмет как их талантов, так и психического здоровья.
Пейнтер посмотрел на Луку. Тот держался внешне спокойно, но в его глазах светилась надежда.
— В результате участники встречи сошлись в едином мнении: нужно отдать детей на воспитание цыганским семьям.
Лука грохнул кулаком по столу.
— Да!
В ответ на столь бурную реакцию один из битюгов громко заржал и топнул тяжелым копытом о землю.
Пейнтер еще с полчаса рассказывал о различных деталях завершившейся встречи, что помогло отрезвить цыгана, но не сумело погасить радостный огонь в его глазах. Наконец все встали и начали расходиться.
Ковальски галантно поддерживал Элизабет под локоток.
— Теперь, когда вы снова в городе,— бормотал он, гладя ладонью свой бритый череп,— может, вы хотели бы... Может, мы могли бы...
Наблюдая мучения великана, Грей подмигнул Пейнтеру и кивком отозвал его в сторону.
— Не очень-то у него получается,— шепнул он.
— О чем это вы, Джо? — кокетливо спросила Элизабет, вздернув бровь и вопросительно глядя на Ковальски.
От волнения тот стал заикаться, выругался про себя, а затем выпалил:
— Не возражаешь пойти на свидание?
«Вот это круто!» — подумал Грей, с трудом удержавшись от улыбки. Элизабет пожала плечами и пошла дальше.
— Ты имеешь в виду второе свидание? — уточнила она.
Лоб Ковальски собрался в складки и стал похож на стиральную доску.
— По-моему, то, что в нас стреляли, похищали, облучали, а потом мы спасали мир, вполне может считаться первым свиданием.
Ковальски плелся рядом с ней. Его мозг работал с такой же скоростью.
— Так ты пойдешь? Элизабет кивнула.
— Только если ты захватишь сигары. Ковальски ухмыльнулся.
— У меня дома — целая коробка... Ах, черт! — Великан опустил взгляд на свои ботинки. Его левая нога угодила точнехонько в кучу конского навоза.— Это же мои новенькие «Чукка»!
Элизабет взяла его под руку и повела вперед.
— Не переживай, я их отмою.
— Ты не понимаешь! Кожа полирована вручную с помощью...
Парочка растворилась в толпе. Грей покачал головой.
— У Ковальски — свидание. Наверное, в аду сегодня похолодало. Пейнтер и Грей пошли по направлению к Смитсоновскому замку. На
каждом из них висела еще целая куча дел. В штаб-квартире «Сигмы» по-прежнему царил кавардак — как в прямом, так и в переносном смысле слова. В результате нападения они потеряли нескольких ключевых людей из числа командования, а один этаж бункера до сих пор был закрыт из-за происшедшего там пожара. В настоящее время проводился ремонт помещений и подбирались новые кандидаты на руководящие должности.
Однако политический аспект был гораздо более скользкой материей. Им удалось поймать невролога Джеймса Чена, одного из «Ясонов», связанного с Мэпплторпом и Макбрайдом. На допросах он предоставил информацию, позволившую им как следует прополоть ряды «Ясонов», отделив честных ученых, работавших на Министерство обороны, от продажных. Но с Мэпплторпом дело обстояло иначе. Он запустил лапу практически во все разведывательные ведомства Вашингтона. До сих пор было не ясно, орудовал ли он в одиночку либо пользовался поддержкой кого-то из столичного истеблишмента. Теперь каждое разведывательное ведомство, подобно пионерам Дикого Запада, предельно сгруппировалось для самозащиты и тыкало пальцем в других.
Даже в «Сигму».
Итак, над ними тоже кружили стервятники, но у Пейнтера имелся крепкий тыл в лице благодарного президента. Работа предстояла нешуточная, однако Пейнтер не терял уверенности в том, что вскоре все наладится. На завтрашнее утро у него была назначена встреча с человеком, заменившим Шона Макнайта, временно исполнявшего обязанности главы УППОНИР. Первоначально президент предлагал эту должность Пейнтеру, но тот отказался. Организация нуждалась в стабильности, да и сам Пейнтер не мог бросить «Сигму», детище Арчибальда Полка и Шона Макнайта.
Пейнтер взглянул на Грея.
— Весь завтрашний день ты наверняка проведешь в больнице? Тот кивнул.
— Кэт понадобится компания.
Монка Коккалиса должны были оперировать в шесть часов утра. Магнитно-резонансное исследование позволило выяснить, что именно сделали с ним в российской лаборатории, но до сих пор оставалось неясным, можно ли свести на нет нанесенный ему вред. Русские вживили ему в миндалевидное тело мозга микрочип. По мнению специалистов-неврологов, этот чип вызвал у Монка фиксационную амнезию и постоянно поддерживал его в этом состоянии. Такое вмешательство подразумевало амнезию на текущие и недавние события при сохранении памяти на приобретенные в прошлом знания. Эта технология уже изучалась и предусматривала, в частности, применение пропранолола, бета-адреноблокатора, стирающего особенно сильные воспоминания о полученной пациентом травме. Русские экспериментировали на Монке, используя вместо препарата его биотехнологический эквивалент.
Операцию отложили до того момента, когда Монк пройдет курс антирадиационного лечения. Это время неврологи использовали для того, чтобы еще более тщательно обследовать его, но они так и не могли с уверенностью сказать, вернется ли к нему память или нет, особенно с учетом еще одной детали, выявленной в ходе магнитно-резонансного исследования. Для того чтобы вживить чип, русские удалили небольшой участок коры головного мозга.
Пейнтер помнил, какой ужас отразился на лице Грея, когда он услышал эту новость, и его слова: «Сначала — рука, теперь — кусок мозга... Монка будто разбирают на части».
— Есть ли какие-нибудь признаки того, что Монк узнает Кэт? — спросил Пейнтер.
Грей покачал головой.
— Врачи не пускают ее к нему. По их мнению, пока микрочип находится в его мозгу, дополнительное давление на его память вроде общения с Кэт может принести скорее вред, чем пользу.
— И все же она навестила его.
— Да,— кивнул Грей,— она вошла в палату вместе с группой медсестер. Монк общался с ними, но никак не отреагировал на присутствие Кэт. Вообще никак. Она была просто раздавлена. Монк вернулся к ней, но по-прежнему потерян для нее.
— Что ж, нам остается только молиться о том, чтобы он поправился.
29 сентября, 18 часов 21 минута
Больница Университета Джорджа Вашингтона
Он проснулся в комнате с таким ярким светом, что от него резало глаза и отдавалось болью глубоко в голове. Накатила тошнота, комната закружилась перед его глазами. Он несколько раз с усилием сглотнул, пытаясь сфокусировать взгляд.
Стройная женщина в голубом медицинском комбинезоне похлопала его по руке.
— Ну вот вы и проснулись, мистер Коккалис. Дышите глубже, и вам станет легче.— Она отвернулась и сказала кому-то: — На этот раз он полностью пришел в себя.
Круговерть в глазах прекратилась, бой барабанов в ушах уступил место тупой тяжести в голове. Покосившись по сторонам, он понял, что лежит в больничной палате. По каким-то кусочкам, вертевшимся в мозгу, он вспомнил, что была операция. Поднял руку и увидел, что к ней подсоединены две трубки от капельниц. По одной поступал прозрачный раствор, по другой — кровь. Где-то рядом попискивали и жужжали приборы.
Монк попытался пошевелить головой, но болела шея, а на макушке обнаружилась какая-то шапочка, от которой тянулась трубка. Его окружили врачи: светили фонариком в глаза, проверяли психомоторные реакции, проводили холодовые пробы и другие тесты функций черепно-мозгового нерва.
Через десять минут они удалились, оживленно обсуждая случай Монка, а у его кровати остались стоять двое. Монк узнал мужчину.
— Грей...— хрипло проговорил он. Горло до сих пор болело от эндотрахеальной трубки.
В глазах мужчины вспыхнула радость.
Монк знал, они надеются на то же, на что надеялся и он, но сейчас ему оставалось только покачать головой. Он знал этого человека только по сражению в России, во время которого они встретились. Рядом с ним стояла красавица с темно-рыжими волосами до плеч, в джинсах и просторной блузке. Ее изумрудные глаза смотрели на Монка, словно ожидая от него какого-то ответа, а он даже не знал, на какой вопрос надо отвечать.
Грей прикоснулся к ее локтю.
— Возможно, еще слишком рано, Кэт. Врачи говорят, что восстановление памяти может длиться месяцы.
Женщина отвернулась и украдкой вытерла глаза.
— Я знаю,— сказала она, но эти слова прозвучали стоном. Обостренные приступом тошноты чувства Монка уловили в воздухе знакомый аромат — пряный, с привкусом мускуса. Он не вернул ему каких-либо воспоминаний, но его дыхание участилось. Он напоминал что-то... Что-то такое...
— Пусть отдыхает,— сказал Грей и повел женщину к выходу.— У него, да и у всех нас, был тяжелый день. Мы вернемся утром. Тебе ведь все равно нужно будет забирать ее домой.
Грей кивнул на голубую кроватку позади них. В ней спал маленький ребенок — в такой же, как у Монка, шапочке, с закрытыми глазами и сложенными трубочкой губами.
Взгляд Монка был прикован к малышке. В его мозгу застучало стаккато и стали вспыхивать образы, взявшиеся ниоткуда.
Крохотная ручка ухватилась за его палец... он идет по длинному темному коридору, баюкая на руках хрупкое тельце... ножки, которые нетерпеливо дрыгаются, пока он меняет подгузник...
Разрозненные, казалось бы, не связанные друг с другом картинки. Но сейчас, не то что раньше, боли не было, только мягкий свет, который на сей раз не растаял. Из этого света Монк выудил крохотный кусочек воспоминаний.
— Она... Ее зовут...— Двое посетителей резко повернулись к нему.— Это Пенелопа.
Женщина посмотрела на ребенка, а потом снова перевела взгляд на него. Все ее тело задрожало от нахлынувшей радости, а из глаз потекли слезы.
— О, Монк!
Она бросилась к кровати, упала рядом с ней на колени и стала нежно целовать его. Ее волосы закрыли их мягким пологом. Он вспомнил. Вкус корицы, мягкие губы...
Он все еще не знал ее имени, но почувствовал, как на него накатила волна такой сильной любви, что на глазах выступили слезы. Возможно, без посторонней помощи сам он никогда не сможет вспомнить ее имени, но сердцем он был уверен в одном: если сейчас она уйдет и больше не вернется, всю оставшуюся жизнь он посвятит тому, чтобы узнать, кто она и где ее искать.
19 часов 01 минута
Оставив Кэт и Монка наедине друг с другом, Грей шел по коридору, решив, уж коли он оказался здесь, посетить еще одного пациента. Дойдя до крыла, отведенного детям, он предъявил вооруженному охраннику удостоверение.
Войдя внутрь, он прошел мимо нескольких палат и маленьких комнат. Стены были разрисованы воздушными шариками и забавными рожицами мультяшных героев. Навстречу ему прошел высокий подросток в больничной пижаме. Рядом с ним семенила девочка помладше. Головы у обоих были выбриты с одной стороны. Они оживленно болтали на русском языке.
Было похоже, что все маленькие пациенты уверенно идут на поправку. Все, кроме одного.
Грей подошел к одноместной палате в самом конце коридора. Дверь в палату была открыта, а изнутри слышались голоса.
Грей осторожно постучал и вошел. В палате стояла единственная кровать, а в углу располагалась игровая зона с желтым пластиковым столом и детскими стульчиками. Тут же сидела Лиза Каммингс, заполняя какой-то бланк. Обладая солидной медицинской подготовкой, она помогала здешним хирургам, а заодно информировала Пейнтера о том, как идут дела, и обращалась к нему за помощью в случае возникновения каких-либо проблем.
Саша сидела за столом и раскрашивала рисунки в своем альбоме. Ее частично выбритую голову покрывал розовый чепчик.
— Мистер Грей! — воскликнула Саша, а потом спрыгнула со стула, словно зайчонок, подбежала к нему и обняла его ноги.
Он похлопал ее по плечу.
Саша приходила сюда не реже, чем Грей, навещая своего брата.
Петр сидел в кресле-каталке у окна и наблюдал за тем, как за стеклом сгущаются сумерки. Он напоминал манекен — холодный, неподвижный, не реагирующий ни на что.
— Есть какие-нибудь изменения? — спросил Грей, кивнув на бланк в руках Лизы.
— Кое-какие имеются. Теперь он ест с ложечки. Детское питание. Он словно начинает развиваться с младенчества. Врачи полагают, что со временем развитие дойдет до уровня его фактического возраста.
Грей надеялся на то, что так и будет. Этот мальчик спас мир и пожертвовал ради этого всем.
— Грей, если ты уложишь мальчика в кровать, мы позволим тебе побыть с ним некоторое время вдвоем.
Грей кивнул.
— Пойдем, Саша. Вернемся в твою комнату.
Девочка отпустила ноги Грея и подбежала к Петру.
— Пожелай Петру спокойной ночи, и пойдем,— настаивала Лиза. Саша поцеловала брата в щеку, а потом вернулась к Грею и протянула
к нему руки. Грей опустился на одно колено и подставил ей щеку. Саша звонко чмокнула его, а затем ухватила за мочку уха, подтянула его голову ближе и заговорщически зашептала:
— Это не Петр. Это кто-то другой. Но я его все равно люблю. Грей почувствовал, как по телу пробежал холодок. Саша, вероятно,
подслушала разговор врачей. Их прогноз был крайне мрачным. Даже если Петр сможет поправиться и в какой-то степени вернуться к жизни, он уже не будет прежним.
Грей ободряюще погладил девочку по руке, но ничего не сказал.
Он не хотел внушать ей несбыточных надежд. Пусть свыкается с реальностью.
— Саша! — многозначительным тоном проговорила Лиза.
— Подожди! — Саша кинулась к столу и принялась рыться в кипе листов.— У меня есть кое-что для мистера Грея.
Лиза улыбнулась.
— Все, что угодно, только бы не ложиться спать! Грей ждал, все так же стоя на одном колене.
Девочка вернулась, держа в руке вырванный из альбома лист.
— Вот! — с гордостью сказала она, протягивая его Грею.
Грей рассматривал изображенного на бумаге клоуна. Он был нарисован превосходно. Саша добавила к рисунку тени и некоторые детали, чтобы клоун выглядел одновременно смешным и немного страшноватым. Было очевидно, что у нее сохранились способности к рисованию.
Девочка снова приблизила губы к его уху и прошептала:
— Ты умрешь.
Столь неожиданное заявление застигло Грея врасплох, но в этих словах не было угрозы. Это была простая констатация факта, как прогноз погоды. Грей попытался представить себе, чем является смерть в понимании Саши. Она видела ее не раз, да и ее брат находился сейчас где-то между жизнью и смертью.
Грей не знал, что сказать, но, как и прежде, не захотел лгать девочке. Он поднялся, но его рука осталась лежать на ее плече.
— Мы все когда-нибудь умрем, Саша. Так устроен мир. Саша тяжело вздохнула, как вздыхают дети, когда сердятся.
— Нет, глупый! — Она ткнула пальцем в рисунок.— Ты должен опасаться вот этого. Потому я его и нарисовала.
Лиза указала на дверь.
— Хватит, Саша. Пора спать.
— Подожди!
— Нет!
Упав духом, девочка позволила вытащить себя из палаты, на прощание помахав Грею всей рукой.
Когда они ушли, Грей приблизился к Петру. Ему нравилось сидеть рядом с мальчиком. Пусть знает, что о нем не забыли, что его жертва живет в памяти людей. Он делал это еще и ради Монка, поскольку знал, как много значит мальчик для его друга. Сидя рядом с Петром, он чувствовал, что выполняет некие важные обязательства.
А если говорить по-честному, эти посещения были бальзамом на его сердце. Находясь рядом с мальчиком, он ощущал необъяснимый покой, словно некая эмпатическая аура все еще окружала этого ребенка.
И вот сейчас, усевшись возле Петра, Грей думал обо всем, что произошло. Он вспомнил, как мальчик тащил Монка, когда они появились перед ним. Теперь Грей понимал, что делал Петр. Его сестра спасла Монку жизнь, когда тот тонул в море, а Петр возвращал им Коккалиса, словно гаечный ключ, взятый взаймы у соседа.
Грей знал: все произошедшее — не удача и не стечение обстоятельств... Он посмотрел на Петра и представил себе Сашу.
Все это было организовано.
И сразу же Грею вспомнился план Николая Солокова: манипулируя савантами, навязать миру нового великого пророка. Нового Будду, Мухаммеда или Христа. Грей даже обсуждал эту тему с Монком, когда они вдвоем навещали мальчика в этой самой палате.
Потом Монк кивнул в сторону мальчика и сказал:
— Возможно, русские преуспели в большей степени, чем сами думают. Так или иначе, но, подобно многим великим людям, Петр принес последнюю жертву. Теперь им никогда не узнать правду. И возможно, это даже к лучшему.
Грей вздохнул и отбросил грустные мысли. Он все еще держал в руке листок с рисунком Саши. Судя по всему, теперь ему, помимо всего прочего, нужно опасаться еще и злобного клоуна. Он стал складывать листок и тут заметил, что на обратной стороне девочка нарисовала что-то еще.
Развернув лист, он рассматривал рисунок, аккуратно выполненный черным карандашом.
Это был великолепно нарисованный маленький китайский дракон.
В груди Грея разлился ледяной холод, а рука непроизвольно поднялась к горлу. На его шее висел серебряный кулон с изображением точно такого же дракона — подарок убийцы, означавший одновременно обещание новой встречи и проклятие.
Грей взглянул на дверь. Могла ли Саша видеть у него этот амулет? Он смотрел на рисунок, понимая: нет, не могла.
Это было предупреждение, но клоун тут был ни при чем. Внезапно Грей понял. Маленькая Саша показывала на листок, который он держал в руках, снизу вверх. Но указывала она не на клоуна, а на дракона, изображенного на другой, обращенной к ней стороне листа.
На символ дракона.
Грей почувствовал, как в тишине комнаты над ним сгущается опасность. И прошептал имя, которым она называлась:
— Сейхан.
