Глава 49
27 октября, 18 часов 08 минут
по московскому времени
Санкт-Петербург, Россия
Стоя в нескольких шагах от алтаря, Джордан не сводил глаз с собравшихся внутри храма.
Он не доверял ни одному из них. Ни Распутину с его безумным смехом и причудливыми забавами, ни похожим на потерявшихся животных прихожанам, которые в конце концов предпочли укрыться в тени храма, ни даже Руну. Он видел перед собой его глаза, одержимые жаждой крови, вспомнил, как он, словно лев на упитанного теленка, смотрел на Эрин.
Хуже всего было то, что, подвергнись она нападению, Джордан ничего не смог бы поделать. Практически он был в капкане: прислужники Григория повисли бы у него и на руках, и на ногах, и его сила в такой ситуации была бесполезной — он ничего не мог бы сделать с ними.
Его внимание привлекли раздавшиеся в алтаре крики. Молодые прихожане Распутина, переговариваясь вполголоса, втаскивали в неф деревянный стол и четыре тяжелых неуклюжих стула, казавшихся с виду неподъемными, однако мальчишки так легко справлялись с ними, словно они были сплетены из тростника.
В отличие от одетого в пасторское облачение Распутина, его прихожане были в обычной одежде для улицы: джинсы или темные брюки со свитерами. Если не знать, кем они были, их без труда можно было принять за истомленных зубрежкой русских школьников, пришедших в храм с родителями.
Но Джордан-то знал, кто они такие.
— Давайте сюда. — Распутин, выйдя из алтаря, направился к столу, ведя за собой остальных и приглашая Джордана следовать за ними. Безумный монах быстро расположился на стуле и, подобно чопорной пожилой даме, разгладил ладонями свою рясу. — Присоединяйтесь ко мне.
Эрин, выбрав место, села. Джордан опустился рядом с ней, оставив последний свободный стул Руну.
Сергей поставил на середину стола громадный серебряный самовар. Другой юноша из распутинской паствы принес тонкие чайные стаканы в серебряных подстаканниках.
— Чаю? — предложил Распутин.
— Нет, спасибо, — пробормотал Джордан.
После того что произошло с Руном, у Стоуна не было никакого желания пить или есть что-либо, к чему прикасалась рука Распутина. Он, будь это возможно, не дышал бы и одним с ним воздухом.
Эрин тоже отказалась, но по тому, как она прятала сжатые ладони в вытянутые рукава своего свитера, было видно, как сильно она замерзла и как сильно ей хочется выпить чего-нибудь согревающего.
— Рун, а твои спутники мне не доверяют. — Распутин обнажил в улыбке квадратные белые зубы. Его клыки были удалены, но и это обстоятельство, по мнению Джордана, не делало его менее опасным.
Никто из сидевших за столом не ответил на его шутливое замечание. По всей вероятности, этот вопрос, насколько можно доверять Распутину, никогда даже и не обсуждался.
Григорий повернулся к Руну.
— Ладно, шутки в сторону. Почему вы решили, что Евангелие может находиться в моем городе?
— Мы полагаем, что оно могло быть доставлено сюда русскими войсками в конце Второй мировой войны.
Ладони Руна лежали на столе, как будто он был готов отдернуть их и встать на ноги: либо для того, чтобы драться, либо — что было бы наиболее вероятным — бежать.
— В столь давние времена?
Кивком Рун ответил на его вопрос.
— А куда они могли бы деть эту Книгу?
— Знай они, что попало к ним в руки, они, возможно, отнесли бы ее к самому Сталину. — Распутин положил локти на стол. — Но они этого не знали.
— Ты в этом уверен?
— Конечно. Если бы они доставили ее в какое-то важное место, я знал бы об этом. Я ведь все знаю.
Рун потер свой указательный палец, ту его часть, которая вставляется в кольцо карамбита, когда это оружие пускается в ход.
— За последние сто лет, Григорий, ты почти не изменился.
— Как мне кажется, ты намекаешь на мою гордыню, по-твоему, это грех, который всегда возбуждал в тебе тревогу за судьбу моей души. — Распутин покачал головой. — А по-моему, тревожить тебя должна твоя собственная гордыня.
— Я постоянно помню о своих грехах, — ответил Рун, склоняя голову.
— И ты все еще, каждый божий день, страдаешь из-за глупостей этой епитимии?
— Может, мы не будем копаться в наших грехах? — нахмурившись и сжимая пальцами свой крест, осадил его Рун.
— Ну что ж. — Распутин подался вперед. — А разве не грехи наши определяют то, кем мы являемся? Как это получается, что один или два момента проявления слабости порождают такое громадное преступление, за которое приходится рассчитываться веками служения?
Хотя Джордан в целом и был согласен с тем, что говорил Распутин, но подозревал, что моментов проявления слабости у самого Распутина в свое время было значительно больше двух.
Рун сжал губы.
— Я здесь не для того, чтобы обсуждать с тобой грехи и их искупление.
— А жаль. — Распутин посмотрел на Эрин. — Ведь мы с Руном в те годы вели столько просветительных и назидательных бесед…
— Мы здесь для того, чтобы найти Евангелие, — напомнила ему Эрин. — А не ради просвещения.
— Я помню об этом, — с улыбкой сказал Григорий. — Расскажите мне, где они взяли эту Книгу и когда.
Немного поколебавшись, Рун решил рассказать правду.
— Мы нашли доказательства того, что Книга находилась в бункере в южной части Германии, недалеко от Эттальского аббатства.
— Доказательства? — Пристальный взгляд Распутина остановился на Джордане, словно он, по его мнению, мог ответить на этот вопрос лучше, чем Рун.
Джордан напрягся под его взглядом. Его инстинктивным намерением было по возможности скрыть от Распутина все, что возможно.
— Я всего лишь мускульная сила и делаю то, что мне приказывают.
— А ведь Россия — большая страна. — Распутин посмотрел на Эрин. — И если вы не помогаете мне, то как я смогу помочь вам?
Эрин, натягивая манжеты свитера на окоченевшие руки, взглянула на Руна.
— Пирс сказал нам, — ответил Рун. — Перед смертью.
У Распутина вытянулось лицо.
— Так он, значит, все-таки перешел к нацистам?
Не дождавшись ответа Руна, Григорий продолжал:
— Он приходил ко мне в самом начале войны. Но тогда моя жизнь не была столь комфортной, как сейчас. — Сделав короткую паузу, он обвел глазами храм, улыбаясь своим последователям, стоящим вдоль блистающих стен. — Хотя даже и тогда мои ресурсы были при мне.
На лице Руна появилось выражение крайнего удивления.
— А чего ради он пришел к тебе?
— Рун, ведь мы когда-то были близки друг к другу. Пирс был первым, ты — вторым, я — третьим. Неужто ты и вправду этого не помнишь? — В его голосе ясно слышались обида и затаенная злость. — А куда еще он мог пойти? Кардинал угрожал ему отлучением, если он не прекратит поиски Книги. Так что, побывав у меня, Пирс отправился к нацистам просить помощи, которую я не смог ему предоставить. Он отказался прекращать поиски. От одержимости не так-то легко избавиться, в чем ты и сам можешь удостовериться, вспомнив свою историю с леди Элисабетой.
Рун, отвернувшись от него, ответил:
— Кардинал Бернард не мог предпринять ничего подобного в отношении Пирса.
Но чуткое ухо Джордана уловило, что эти слова Рун произнес без свойственной ему уверенности. Стоун, практически не зная кардинала, понимал, насколько важна для него троица, о которой говорилось в пророчестве. Для кардинала падре Пирс не имел в данном сценарии никакой роли.
Как же он ошибался…
— Рун, ведь тебе неизвестно, — продолжал Григорий, — что твой драгоценный кардинал вовсе не такой, каким ты его считаешь. Помнишь, это ведь он отлучил меня. За совершение греха не большего, чем твой грех. И ведь я не отнял жизнь у того, кого я пытался спасти.
— О чем вы вообще говорите? — прервал их Джордан, у которого было такое ощущение, что он вошел в зрительный зал на середине кинофильма.
Эрин выпрямилась на стуле, догадываясь, о чем идет речь.
— Вы имеете в виду сына царя Николая? Мальчика по имени Алексей?
Распутин посмотрел на нее с печальной, но благодарной улыбкой.
— Этот бедный ребенок страдал. И кончилось тем, что он почти умирал. Что мне оставалось делать?
Сейчас Джордан вспомнил эту историю. Сына царя в свое время поручили заботам Распутина. Подобно многочисленным внукам королевы Виктории, он страдал от заболевания, известного под названием «королевская болезнь» — гемофилия. Согласно историческим данным, только Распутин мог дать ему облегчение во время случаев обильного и болезненного внутреннего кровотечения.
— Ты должен был дать ему возможность умереть естественной смертью, — объявил Рун, — вручив себя милости Божьей. Но ты не смог. Да и потом ты не раскаивался в своем грехе.
Джордан представил себе, как Распутин превращает мальчика в монстра, но не позволяет ему умереть.
— И именно за это тебе нет прощения, — заключил Рун.
— А почему ты думаешь, что мне нужно прощение кардинала? Зачем оно мне?
— Я думаю, что мы слишком отдалились от темы, которую собирались обсудить, — прервал их полемику Джордан. Старинные разногласия Руна и Григория не могли сдвинуть их спор с мертвой точки. — Так вы поможете нам найти Книгу?
— Для начала расскажите мне, как умер Пирс. — Распутин взял в свои руки руку Эрин. Она хотела было вырвать ее, но передумала, хотя должна была исполнить свое первоначальное намерение. — Пожалуйста.
Она рассказала ему о обо всем, что произошло в бункере, рассказала о том, как Пирс умер в лодке.
Распутин поднес к глазам большой полотняный носовой платок.
— А как ты объяснишь это, Рун?
— Милостью Божьей, — слова Корцы были простыми, но произнес он их страстно, с душой.
— Объясните что именно? — спросила Эрин, глядя то на одного, то на другого.
— Пирс осквернил себя, нарушив обет тем, что создал и выкормил этих богомерзких тварей. За это он должен был бы сгореть на солнечном свете и превратиться в пепел. — Распутин сложил свой носовой платок и спрятал его в одном из потайных карманов своей рясы. — Именно это и происходит со всяким стригоем, которому не удается вкусить крови Христа. Неужели Рун ничего не сказал вам об этом?
Корца не сказал им о многом. Сказал лишь о том, что солнечный свет убивает их, но не сказал, что они в нем сгорают. Джордан вспомнил, как заботливо Надия приподнимала плащ над лицом Пирса, вспомнил ее страх, когда она поворачивала его так, чтобы он мог в последний раз взглянуть на солнце. Его смерть казалась мирной, спокойной — никакого насилия, скорее это был добровольный уход. Простил ли Бог ему в конце концов все его грехи или ему было достаточно того, что благословенная кровь Христа все еще текла по его венам, не давая ему сгореть и превратиться во прах? Стоун подозревал, что они так никогда и не узнают верного ответа — ведь в этот момент у них были более важные заботы.
— Книга, — упрямо твердил Джордан. — Давайте говорить о Книге.
Распутин выпрямил спину, похоже, он и сам намеревался перейти к обсуждению интересующего всех вопроса.
— Этот немецкий бункер был расположен далеко к югу. Вам известно, когда русские войска могли добраться до него? Будь у меня временная шкала…
Джордан старался припомнить свою историю, надеясь на то, что Эрин прервет его потуги своим ответом.
— Последнее крупное немецкое соединение на юге сложило оружие двадцать четвертого апреля, но русские, возможно, проводили зачистку до формального объявления капитуляции Германии восьмого мая. — Он мысленно произвел подсчет, оперируя этими датами. — К середине мая русские производили формальное разделение Германии на оккупационные зоны и железный занавес уже опускался. Я могу предположить, что команды русских, перед которыми была поставлена задача «тащи все, что увидишь», действовали примерно до двадцатого мая, хотя не исключено, что русские обследовали подобные бункеры и до этой даты, и после нее.
Распутин смотрел на него взглядом, в котором ясно читалось уважение.
— Да, в истории вы разбираетесь неплохо.
Джордан пожал плечами, но не замолчал, а продолжал говорить — ведь их задачей было найти Книгу и всем троим покинуть Россию живыми.
— Я довольно подробно изучал Вторую мировую войну и время, в которое она происходила. Я многое слышал от своего деда, который сражался на ее фронтах. Но, касаясь нашего дела, могу сказать, что этот бункер находился далеко на юге и располагался в уединенном месте. Учитывая время, необходимое на то, чтобы добраться до него, время на то, чтобы проникнуть в него, и время на обратный путь — необходимо было убраться из этого района до того, как американские войска начнут его патрулирование, — я бы взял на себя смелость предположить, что наиболее вероятным временем, когда русские проникли в бункер, являлся период между двадцать восьмым мая и вторым июня. Я, конечно же, не исключаю возможности весьма существенной погрешности в своих рассуждениях.
Эрин удивленно посмотрела на него, словно для нее было неожиданностью услышать от него что-то полезное.
— Впечатляюще, сержант. — Распутин откинулся на спинку стула. — Эта информация весьма ценная. Хотя на то, чтобы найти Книгу, уйдет уйма времени.
Интересно, откуда Распутину стало известно, что Стоун сержант? Эта мысль прочно засела у Джордана в голове.
— А что ценного в этой информации? — поинтересовалась Эрин. — Какой смысл в этих датах?
— Прежде всего скажите мне, что вы прячете в карманах своего плаща, дорогая госпожа доктор.
Значит, ему известно и то, что Эрин имеет степень доктора наук. Джордан понял и то, что речь идет о кусках бетона в ее карманах, в который была замурована Книга. Выходит, что ему все известно!
— Я носом чувствую то, что у вас в карманах, — пояснил Распутин.
Эрин посмотрела на Руна. Тот согласно кивнул, и она достала из кармана кусок бетона.
— Мы полагаем, что это могло служить защитной оболочкой Книги.
Распутин протянул руку, и Эрин медленно положила обломок на его ладонь. Он провел большим пальцем по тонким линиям копоти, осевшей по краям обломка, по которым можно было понять, что это часть уничтоженной взрывом оболочки.
Джордана внезапно осенило. Как это раньше не пришло ему в голову?
— Если вы достанете детектор нахождения следов взрывчатого вещества, я смогу использовать этот обломок для поиска других объектов, на поверхности которых имеется тот же набор химических элементов. Если этот кусок действительно является частью защитной оболочки Кровавого Евангелия, то и на самой Книге мы сможем обнаружить следы химических веществ, образовавшихся в результате взрыва. Если, конечно, сама Книга не была уничтожена взрывом.
Рун, которого потрясли последние слова Джордана, снова положил руку на крест. Похоже, падре даже и не представлял себе возможности того, что Книга может быть уничтожена и что они, возможно, рискуют своими жизнями, разыскивая то, что, может быть, уже разнесено взрывом в клочки и превращено в пепел.
Распутин кивком подал знак Сергею, тот сразу выступил вперед.
— Поезжайте с моим личным помощником. Он поможет вам раздобыть то, что вам требуется.
— Мы ездим только все вместе, — ответил Джордан, не двигаясь с места.
18 часов 17 минут
Распутин нахмурился, затем рассмеялся. Эрин не предполагала, что его смех все еще вызывает у нее такое же отвращение, как тогда, когда она услышала его впервые.
— Очень хорошо, — сказал Григорий. — Тогда напишите подробное задание Сергею.
Последний вынул из заднего кармана блокнот со скрепленными спиралью страницами и ручку.
Эрин, взяв со стола кусок бетона, опустила его обратно в карман, опасаясь, что Распутин может его украсть. В нем безошибочно угадывался человек, не упускающий удобного случая. Он и так уже знал слишком много. Знал, что Эрин имеет степень доктора, знал, что она вместе с Руном и Джорданом ищет Книгу и что они, возможно, и являются той троицей, о которой сказано в пророчестве. А жадный блеск его глаз, который она заметила, когда Джордан, перечисляя вероятные даты разграбления бункера, также навел ее на мысль о том, что ему должно быть наверняка известно, где находится Книга.
Было совершенно ясно, что Распутину доставляет удовольствие заставлять их плясать под свою дудку, как дрессированных обезьян, а вдруг это нечто большее, чем злорадство или простое недоброжелательство?
Их хозяин встал и жестом указал на черную палатку, стоящую в задней части храма.
— Давайте посмотрим на камни мостовой, на которых лежал царь. В честь него этот храм и возведен.
Эрин, встав, подвинула свой стул к столу. Джордан и Рун сделали то же самое. Они пошли вслед за опустившим плечи Распутиным, выстроившись на манер сангвинистской триады: Рун впереди, Джордан справа, Эрин слева.
Распутин остановился перед палаткой. Четыре полированные колонны поддерживали балдахин, высеченный из мрамора и витиевато украшенный в русском стиле: черными цветами и завитушками. В небольшое отверстие в палатке, полог над которым был приподнят, виднелся участок обычной дороги, мощенной серым булыжником. Продуманное сочетание повседневной обыденности с церковной пышностью напомнило Эрин, почему это громадное здание было воздвигнуто именно здесь, — для того чтобы увековечить память об убиенном царе. Она сравнила высоко парящие потолки над приделами и богато расписанные золотом изразцы в храме с простыми земляными насыпями и гранитными плитами на Пискаревском кладбище.
Да, некоторые смерти увековечивались более пышно и выразительно по сравнению с другими.
Несколько распутинских прихожан подошли и встали полукругом за их спинами, как будто привязанные невидимыми нитями к своему пастырю.
— Я часто приходил сюда во время блокады Ленинграда, — сказал Григорий, положив руки на край доски деревянной рамы палатки. Рукава его рясы опустились почти до локтей, выставляя напоказ обросшие густыми черными волосами запястья и предплечья. — Церковь была недействующей. Ее святость снова перешла к Риму. Но само здание вполне годилось для складирования покойников. Они и использовали его как морг в зимнее время. Трупы складывали вдоль стен.
Эрин всю передернуло, она представила себе замороженные трупы, уложенные, как туши на бойне, в ожидании прихода весны, когда их можно будет предать земле.
— По мере продолжения блокады число трупов возрастало, их доставляли сюда на санках, которые тащили живые. Лошади к тому времени уже были съедены. Мертвецы прибывали сюда, словно новорожденные из родильных домов, — голыми. Каждый лоскут одежды надо было сохранить, чтобы обогревать с его помощью тех, кто еще был жив. — Распутин внезапно заговорил хриплым шепотом. — Сам я жил в подземной усыпальнице. Никому и в голову не приходило прийти сюда, чтобы посмотреть на трупы. Их было слишком много. По ночам я выходил и считал их. Вам известно, сколько детей умерло в блокаду? Не только от холода, хотя он был нестерпимо жгучим и, как говорят, унес немало жизней. И не просто от голода, хотя он явился причиной смерти многих. И даже не от рук нацистов, которые сеяли смерть с неба и разбрасывали ее повсюду по земле. Нет, даже не от них.
У Эрин сжало горло.
— Стригои?
— Они набросились, как туча чумной саранчи, пожирая души слабых и голодных людей, пребывающих здесь. Мне удалось выбраться отсюда, добраться до Рима и попросить помощи. — Распутин посмотрел на Руна, который, не выдержав его взгляда, опустил глаза. — В той войне церковь соблюдала нейтралитет, но сангвинисты никогда не прекращали бороться против стригоев. Они и до сих пор с ними борются.
Эрин обхватила себя руками. Стригои нашли легкую добычу в этом осажденном городе.
— Из Рима я вернулся ни с чем. Мне пришлось силой пробиваться через линию фронта для того, чтобы снова оказаться в этом городе, который я так любил и который война буквально превратила в склеп. И когда мне попадались умирающие дети, я спасал их, забирая в свой приход. С помощью своей собственной крови я создал армию, которая защищала моих людей от этого проклятия.
Распутин жестом руки, прикрытой черным рукавом, указал на своих псаломщиков и служителей, стоявших неподалеку.
— Вы видите перед собой лишь нескольких из тех детей, что потерял Ленинград. Это ангелы, которые не умерли в грязи.
Они переступали с ноги на ногу, их блеклые глаза неотрывно смотрели на него — смотрели с поклонением.
— Доктор, а вы знаете, сколько людей погибло здесь?
Эрин покачала головой.
— Два миллиона. Два миллиона душ в городе, в котором прежде проживало три с половиной миллиона человек.
Эрин никогда прежде не сталкивалась с кем-либо, кто видел страдания и знал величину безвозвратных потерь русских.
— Я очень сожалею.
— Я не мог оставаться в стороне. — Распутин сжал свои мощные руки в кулаки. — Именно это и побудило меня к действию. Судьба более суровая, чем отлучение от церкви. Речь шла о спасении детей. Скажите, доктор, а как бы вы поступили на моем месте?
— Ты же не спас их, — возразил Рун. — Ты превратил их в монстров. Лучше бы ты дал им возможность идти в царство Божье.
Распутин игнорировал реплику Руна, его глубоко посаженные голубые глаза пристально смотрели на Эрин.
— Вы можете смотреть в глаза умирающего ребенка, слышать, как затихает его сердцебиение, — и при этом ничего не делать? Зачем Бог дал мне эти возможности, как не для того, чтобы использовать их для спасения невинных и непорочных?
Эрин вспомнила, как она слушала, как постепенно затихало, а потом и вовсе остановилось сердцебиение ее сестрички. Вспомнила, как она молила отца отвезти их с матерью в больницу, вспомнила, как молила Господа спасти ее. Но ее отец и Бог выбрали другую судьбу этому невинному ребенку — позволили ей умереть. То, что Эрин не смогла спасти свою сестру, преследовало ее всю жизнь.
Она сунула руку в карман и коснулась пальцами лоскутка одеяльца. Вот если бы она обладала такой смелостью, как Распутин… Вот если бы она использовала свой гнев на то, чтобы бросить вызов отцу, выступить против его толкования воли Божьей… Ее сестра, возможно, была бы сейчас жива. Могла ли Эрин обвинять Распутина в том, что ей хотелось сделать самой?
— Ты развратил и испортил их. — Рун коснулся ее рукава, словно чувствовал охватившее ее горе. Распутин, опустив глаза, следил за его рукой. — Ты же не спас тех детей. Ты не дал им возможности обрести вечный мир рядом с Господом.
— Ты уверен в том, что говоришь, друг мой? — спросил Распутин. Он отвернулся от палатки и посмотрел в лицо Руну. — А ты сам обрел хоть какой-то мир, служа церкви? Когда ты предстанешь перед Богом, у кого душа будет чище? У того, кто спасал детей, или у того, кто превратил в чудовище женщину, которую любил?
Глаза Распутина в этот момент были устремлены на Эрин.
Она задрожала, почувствовав некое предостережение в этом мрачном взгляде.
