В восемь сорок приехал Готанда на своем “мазерати”. При одном виде этой махины у моего подъезда возникало ощущение, будто кто-то ошибся адресом. Но винить в этом некого. Просто бывает, что какие-то вещи фатальным образом не подходят друг другу. Когда-то моему подъезду не подходил его “мерседес” — а теперь и “мазерати” не лез ни в какие ворота. Ничего не попишешь. Разные люди — разные жизни…

На Готанде были обычный серый пуловер, обычная мужская сорочка и очень простые брюки. Но даже в такой одежде он бросался в глаза. Будто какой-нибудь Элтон Джон в лиловом пиджаке и оранжевой сорочке, выкидывающий на сцене свои коленца. Готанда постучал, я открыл дверь, он увидел меня и радостно хохотнул.

— Если хочешь, можно и у меня посидеть, — предложил я, уловив в его взгляде странный интерес к моему жилищу.

— Буду только рад, — ответил он, застенчиво улыбнувшись. От такой улыбки хозяева тут же предлагают гостям — да оставайтесь хоть на неделю.

Несмотря на тесноту, моя квартирка, похоже, произвела на него впечатление.

— Ностальгия! — произнес он мечтательно. — Было время, сам такую снимал. Пока меня не раскрутили, то есть…

В устах любого другого человека эти слова прозвучали бы чистым снобизмом. Но не в устах Готанды. У него это звучало как искренний комплимент — и не более.

Квартирка моя состояла из четырех помещений: кухня, ванная, гостиная, спальня. Все очень тесные. Причем кухня скорее напоминала расширенный коридор. Я втиснул туда узенький буфет с кухонным столиком — и больше уже ничего не влезало. Точно так же в спальне: кровать, платяной шкаф и письменный стол сожрали все свободное место. Лишь гостиная худо-бедно сохраняла немного пространства для жизни — просто туда я почти ничего не ставил. Всей мебели — этажерка с книгами, полка с пластинками да стереосистема. Ни стола, ни стульев. Только две огромные подушки “маримекко”: одну на пол, другую к стене, и получается довольно комфортно. А понадобился письменный столик — достаешь раскладной из шкафа, и все дела.

Я показал Готанде, как обращаться с подушками, разложил столик, принес из кухни темного пива с соленым шпинатом. И поставил еще раз Шуберта.

— Высший класс! — одобрил Готанда. И не то чтобы комплимента ради — похоже, действительно оценил.

— Давай, еще что-нибудь приготовлю? — предложил я.

— А тебе не лень?

— Да нет… Чего там, раз — и готово. Я, конечно, не лучший повар на свете — но уж закуску-то к пиву всегда приготовить смогу.

— А можно посмотреть?

— Конечно, — разрешил я.

Я смешал зеленый лук и телятину, жаренную с солеными сливами, добавил сушеного тунца, смеси из морской капусты с креветками в уксусе, приправил хреном васаби с тертой редькой вперемешку, все это нашинковал, залил подсолнечным маслом и потушил с картошкой, добавив чеснока и мелко резанного салями. Соорудил салат из подсоленных огурцов. Со вчерашнего ужина оставались тушеные водоросли и соленые бобы. Их я тоже отправил в салат, и для пущей пряности не пожалел имбиря.

— Здорово… — вздохнул Готанда. — Да у тебя талант!

— Ерунда. Проще простого. Я же ничего тут сам не готовил. Руку набил — и стряпаешь такое за пять минут. Вся премудрость — сколько чего смешивать.

— Гениально! У меня никогда не получится, — не унимался Готанда.

— Ну, а у меня никогда не получится изображать дантиста. У каждого свой способ жизни. Different strokes for different folks…

—И то правда, — согласился он. — Слушай, а ничего, если я сегодня уже не пойду на улицу, а заночую прямо у тебя? Ты как, не против?

— Да ради бога, — сказал я.

И мы стали пить темное пиво, закусывая моей стряпней. Закончилось пиво — перешли на “Катти Сарк”. И поставили “Слай энд зэ Фэмили Стоун”. Потом — “Дорз”, “Роллинг Стоунз” и “Пинк Флойд”. Потом — “Surf's Up” из “Бич Бойз”. Это была ночь шестидесятых. Мы слушали “Лавин Спунфул” и “Три Дог Найт”. Загляни к нам на огонек инопланетяне — наверняка подумали бы: “Так вот где искривляется Время!”

Но инопланетяне не заглянули. Зато после десяти за окном зашелестел мелкий дождик — очень легкий, мирный, от которого наконец-то осознаешь, что вообще живешь на свете, под звуки бегущей с крыши воды. Дождь, безобидный и тихий, как покойник.

Ближе к ночи я выключил музыку. Все-таки стены у меня — не то что у Готанды. На рок-н-ролл после одиннадцати соседи жаловаться начнут. Музыка смолкла — и под шелест дождя мы заговорили о мертвых.

— Расследование убийства Мэй, похоже, с тех пор никуда не продвинулось, — сообщил я.

— Знаю, — кивнул он. Видно, тоже проверял газеты с журналами в поисках любых упоминаний о ее гибели.

Я откупорил вторую “Катти Сарк”, налил обоим и поднял стакан за Мэй.

— Полиция вышла на организацию, которая поставляет девчонок по вызову, — сказал я. — Наверное, что-то пронюхали. Не исключено, что до тебя попробуют дотянуться с той стороны.

— Возможно. — Готанда чуть нахмурился. — Но, думаю, все обойдется. Я ведь тоже между делом порасспрашивал людей у себя в конторе. Дескать, а что, эта Организация и правда сохраняет полную конфиденциальность? И представь себе — похоже, они с политиками связаны. Сразу несколько крупных чиновников получают куски от их пирога. То есть, если даже полиция их накроет, — до клиентов ей добраться не дадут. Руки коротки. Да и у моей конторы в политике тоже влияние есть. Многие звезды дружат с дядями в высоких кабинетах. Даже на якудзу выход имеется, если понадобится. Так что от таких нападок защита всегда найдется. Я ведь для своей фирмы — золотая рыбка. Разразись вокруг меня скандал — упадет в цене мой экранный имидж, и пострадает, в первую очередь, сама контора. Они же на мне столько денег делают — закачаешься! Конечно, если б ты выдал мое имя полиции — меня бы взяли за жабры всерьез. Ведь ты — единственное звено, которое связывает меня с убийством напрямую. Тогда никакая защита сработать бы не успела. Но теперь беспокоиться не о чем — проблема лишь в том, какая политическая система сильнее.

— Ну и дерьмо этот мир, — сказал я.

— Ты прав… — согласился он. — Дерьмовее не придумаешь.

— Два голоса за “дерьмо”.

— Что? — не понял Готанда.

— Два голоса за “дерьмо”. Предложение принято.

Он кивнул. И затем улыбнулся:

— Вот-вот! Два голоса за “дерьмо”. До какой-то девчонки задушенной никому и дела нет. Все спасают лишь собственные задницы. Включая меня самого…

Я сходил на кухню и вернулся с ведерком льда, галетами и сыром.

— У меня к тебе просьба, — сказал я. — Не мог бы ты позвонить в эту самую Организацию и задать им пару вопросов?

Он подергал себя за мочку уха.

— А что ты хочешь узнать? Если насчет убийства — бесполезно. Никто ничего не скажет.

— Да нет, с убийством — никакой связи. Хочу кое-что узнать об одной шлюшке из Гонолулу. Просто я слышал, что через некую организацию можно заказать себе девочку даже за границей.

— От кого слышал?

— Да так… От одного человека без имени. Подозреваю, что организация, о которой рассказывал он, и твой ночной клуб — одна контора. Потому что без высокого положения, денег и сверхдоверия туда тоже никому не попасть. Таким, как я, например, лучше вообще не соваться.

Готанда улыбнулся.

— Да, я от наших тоже слышал, что можно купить девочку за границей. Сам, правда, никогда не пробовал. Наверное, та же организация… И что ты хочешь спросить про шлюшку из Гонолулу?

— Работает ли у них в Гонолулу южноазиатская девочка по имени Джун.

Готанда немного подумал, но больше ничего не спросил. Только достал из кармана блокнот и записал имя.

— Джун… Фамилия?

— Перестань. Обычная девчонка по вызову, — сказал я. — Просто Джун — и всё. Как “июнь” по-английски.

— Ну, ясно. Завтра позвоню, — пообещал он.

— Очень меня обяжешь, — сказал я.

— Брось. По сравнению с тем, что для меня сделал ты, — такой пустяк, что и говорить не стоит, — сказал он задумчиво и, оттянув пальцами кожу на висках, сузил глаза. — Кстати, как твои Гавайи? Один ездил?

— Кто же на Гавайи один ездит? С девочкой, понятное дело. С просто пугающе красивой девочкой. Которой всего тринадцать.

— Ты что, спал с тринадцатилетней?

— Иди к черту! Ребенку и лифчик-то не на что пока надевать…

— Тогда чем же ты на Гавайях с ней занимался?

— Обучал светским манерам. Рассказывал, что такое секс. Ругал Боя Джорджа. Ходил на “Инопланетянина”. В общем, скучать не пришлось…

С полминуты Готанда изучал меня взглядом. И только потом засмеялся, разомкнув губы на какую-то пару миллиметров.

— А ты странный, — сказал он. — Все, что ты делаешь, — какое-то странное, ей-богу. Почему так?

— И действительно — почему? — переспросил я. — Я ведь не специально так делаю. Сама ситуация направляет меня в какое-то странное русло. Как и тогда, с Мэй. Вроде никто ни в чем не виноват. А вон как все повернулось…

— Хм-м! — протянул он. — Ну, хоть понравилось, на Гавайях-то?

— Еще бы!

— Загорел ты отлично.

— А то…

Готанда отхлебнул виски и захрустел галетами.

— А я тут, пока тебя не было, с женой встречался несколько раз, — сказал он. — Так здорово. Наверное, странно звучит, но… спать с бывшей женой — отдельное удовольствие.

— Понимаю, — кивнул я.

— А ты бы не хотел со своей бывшей повидаться?

— Бесполезно. Она скоро замуж выходит. Я разве не говорил?

Он покачал головой.

— Нет. Ну, что ж… Жаль, конечно.

— Да нет! Лучше уж так. Мне — не жаль, — сказал я. И сам с собой согласился: а ведь правда, так будет лучше всего. — Ну, и что у вас двоих будет дальше?

Он опять покачал головой.

— Безнадега… Полная безнадега. Другого слова не подберу. С какой стороны ни смотри — просто нет будущего. Так, как сейчас, — вроде все отлично. Украдкой встречаемся, едем в какой-нибудь мотель, где даже на лица никто никогда не смотрит… Мы так здорово успокаиваемся, когда вместе. И в постели она — просто чудо, я тебе, кажется, уже говорил. Ничего объяснять не приходится, чувствуем друг друга без слов. Настоящее понимание. Гораздо глубже, чем когда женаты были. Ну, то есть — я люблю ее, если уж говорить прямо. Но до бесконечности все это, конечно, продолжаться не может. Тайные свидания в мотелях изматывают. Репортеры, того и гляди, разнюхают — не сегодня, так завтра. Камерой щелк — и готово: скандал на весь свет. Случись такое — нам все кости перемоют. А может, и костей не оставят. Мы с ней на очень шаткий мостик ступили — вот в чем вся ерунда. Идти по нему тяжело, устаешь страшно. Чем так мучиться, вылезли бы из подполья на свет — да и жили бы вдвоем, как нормальные люди. Просто мечта! Еду готовить вместе, гулять где-нибудь каждый вечер. Даже ребенка родить… Только с ней это даже обсуждать бесполезно. Мне с ее семейством не помириться никогда. Слишком они мне в жизни нагадили, и слишком прямо я высказал им все, что о них думаю. Обратно дороги нет. Если б я мог решать это с ней один на один, отдельно от семейства — как бы все было просто! Но как раз на это она не способна. Эта чертова шайка использует ее холодно и расчетливо, как инструмент. Она и сама это понимает. А порвать с ними — не в состоянии. Они с предками — все равно что сиамские близнецы. Слишком сильная зависимость. Не разойтись никак. И выхода нет.

Готанда поболтал стаканом, перекатывая льдинки на донышке.

— Чертовщина какая-то, а? — усмехнулся он. — Могу позволить себе, в принципе, что угодно. Только не то, чего на самом деле хочу!

— Похоже на то, — согласился я. — Даже не знаю, что посоветовать. В моей жизни было слишком мало того, что я мог бы себе позволить.

— Да брось ты, ей-богу! — не согласился он. — Хочешь сказать, что тебе не очень-то и хотелось? Ну, вот, “мазерати” или апартаменты на Адзабу — неужели не хочешь?

— Не настолько сильно, — поправил я. — Сейчас у меня в этом нет никакой потребности. Сегодня подержанная “субару” и эта каморка удовлетворяют меня на все сто. Ну, может, “удовлетворяют” — слишком сильное слово… Но у меня с ними душевная совместимость. Я в них расслабляюсь. Никакого напряжения. Хотя, конечно, если со временем другое потребуется — может, чего-нибудь и захочу.

— Да нет же! “Потребность” — это не то. Наши потребности не рождаются сами по себе. Их нам изготавливают и подносят на блюдечке. Вот, например, мне всегда было до лампочки, где и в какой квартире жить. Небоскребы на Итабаси, спальные районы в Камэдо или элитные кварталы в Тюо-ку — все равно. Крыша над головой да покой в доме — больше ничего не нужно. Вот только моя контора так не считает. Говорят, если ты звезда — изволь жить в Минато-ку. И, даже не спрашивая, подбирают мне жилье на Адзабу. Кретины. Ну, что там есть, на этом Адзабу? Дорогие паршивые рестораны, которыми заправляют салоны мод, уродина-телебашня, да толпы всяких дур шарахаются с визгом по улицам до утра. И все!.. И с “мазерати” — та же история. Я бы сам на “субару” ездил. Отличная машина, как раз по мне. И бегает здорово. И вообще, скажи ты мне — что делать такому гробу, как “мазерати”, на улицах Токио? Это же дерьмо в чистом виде!.. Но контора и тут за меня решила. Не пристало, мол, звезде разъезжать на “субару”, “блюбёрде”, или “короне”. И вот — пожалуйста, “мазерати”. Хоть и не новая, денег стоила будь здоров. До меня на ней разъезжала крутая певица энка…

Он плеснул виски в стакан с растаявшим льдом, сделал глоток. И просидел с минуту, нахмурившись.

— Вот в каком мире жить приходится. Обеспечил себе жильё в центре, западную иномарку да “ролекс” — и ты уже “высший класс”. Дерьмо. Никакого же смысла! Вот я о чем говорю. Наши “потребности” — это то, что нам подсовывают, а вовсе не то, чего мы сами хотим. Подсовывают на блюдечке, понимаешь? То, чего люди в жизни никогда не хотели, им впаривают как иллюзию жизненной необходимости. Делать это — проще простого. Зомбируй их своей “массовой информацией”, и все дела. Если жилье — то в центре, если машина — то “БМВ”, если часы — то “ролекс”, и так далее. Повторяй почаще — одно и то же, разными способами, по триста раз на дню. Очень скоро они и сами в это поверят — и зачастят за тобой, как мантру: жильё — в центре, тачка — “БМВ”, часы — “ролекс”… И каждый будет стремится все это приобрести — только чтобы почувствовать свою исключительность. Чтобы наконец статьне таким, как все. И не сможет понять одного: само стремление как раз и делает его таким, как все! Но на подобные премудрости у него уже воображения не хватает. Для него эта мантра — всего лишь информация. Милая сердцу иллюзия. Для всеобщего пользования — и, конечно же, для всеобщего блага. Как мне все это осточертело! Веришь, нет? Осточертела собственная жизнь. Хотелось бы жить по-другому — лучше, честнее. Но не получается. Слишком крепко контора за горло взяла. И рядит меня, точно куклу, в те наряды, какие ей хочется. Я задолжал им столько, что и пикнуть не смею. Попробуй заговорить с ними о том, чего сам хочу, — и слушать никто не станет! Только скажут — очнись, парень. Живешь в шикарной квартире, ездишь на “мазерати”, носишь часы “патек-филипп”, спишь с самыми дорогими шлюхами города. Да куча народу обзавидовалась бы такой жизни, чего тебе еще надо?.. Но, понимаешь, ведь это — совсем не то, чего я в жизни хочу! А то, чего я действительно хочу, мне недоступно, пока я живу такой жизнью…

— Что, например? Любовь? — спросил я.

— Да — например, любовь. Душевный покой. Крепкая семья. Жизнь простая и искренняя… — тихо сказал Готанда. И показал мне ладони. — Вот, смотри. В эти руки, если захочу, я теперь могу получить сколько угодно чужого дерьма. Вот чего я добился. И кичиться мне этим, поверь, совсем неохота.

— Я знаю. Ты и не выглядишь кичливым, не бойся. Ты абсолютно прав.

— То есть, я могу позволить себе все, что в голову взбредет. Бездна возможностей. У меня был свой шанс, и способности были. А кем я в итоге стал? Куклой! Захочу — почти любая из этих девчонок на улице будет в моей постели. Я не преувеличиваю, это действительно так. Но с тем, кого на самом деле хочу, вместе быть не могу…

Готанда, похоже, крепко набрался. Выражение лица совершенно не изменилось, но болтал он явно больше обычного. Впрочем, не скажу, что я не понимал его желания набраться. Перевалило за полночь, и я спросил, готов ли он сидеть дальше.

— Давай! Завтра мне до обеда на работу не надо. Или, может, тебе вставать рано?

— За меня не волнуйся. Я по-прежнему не знаю, чем бы заняться, — сказал я.

— Уж прости, что навязался на твою голову… Но, кроме тебя, мне совершенно не с кем поговорить. Это правда. Ни с кем не могу об этом. Скажи я кому-нибудь — мол, на “субару” мне в сто раз лучше, чем на “мазерати”, так меня просто за сумасшедшего примут! И заведут мне психоаналитика. Сейчас это модно. Дерьмо высшей пробы. Личный психиатр кинозвезды. Все равно что профессиональный ассенизатор… — Он прикрыл глаза. — Что-то опять я сегодня… всё жалуюсь да чушь болтаю, да?

— Ну, слово “дерьмо” ты уже произнес раз двадцать.

— Серьезно?

— Но если хочешь еще — валяй, выговаривайся.

— Да нет… хватит, пожалуй. Спасибо тебе. Извини — плачусь тебе в жилетку все время. Но все, все, все, кто меня окружает — не люди, а какое-то засохшее дерьмо. Меня от них физически тошнит. Просто блевота к горлу подкатывает, я не шучу…

— Ну, и блевал бы.

— Настоящее дерьмо, так и кишит вокруг! — добавил он, и правда борясь с позывом. — Сборище вампиров — отсасывают страстишки большого города и тем живут. Не все, конечно. Порядочные люди редко, но встречаются. Только дерьма все равно в тысячу раз больше. Вурдалаки, у которых все по-человечески только на словах. Упыри, которые пользуются властью, чтобы загрести побольше денег и баб. Высасывают человеческие иллюзии и жиреют, раздуваясь от гордости. И во всем этом я живу каждый день. Ты просто не представляешь, сколько таких ублюдков вокруг! А мне с ними то и дело, хочешь не хочешь, выпивать приходится. И каждую минуту повторять себе: “Только не придуши никого! Не трать энергию на эту дрянь!..”

— А может, лучше сразу бейсбольной битой по черепу? Душить — это долго.

— Верно, — кивнул он. — Но, по-возможности, я бы все-таки душил. Мгновенная смерть для них — слишком большая роскошь.

— Согласен, — кивнул я. — Наши мнения полностью совпадают.

— На самом деле… — начал было Готанда, но умолк. Затем глубоко вздохнул и снова поднес ладони к лицу. — Ну, все. Вроде легче стало…

— Вот и хорошо, — сказал я. — Прямо как в сказке про царя и ослиные уши. Вырыл ямку, покричал в нее — и сразу полегчало.

— И не говори, — согласился он.

— Как насчет отядзукэ? — предложил я.

— С удовольствием.

Я вскипятил воды и заварил простенькое отядзукэ с морской капустой, солеными сливами и хреном васаби. Каждый съел свою порцию, не говоря ни слова.

— На мой взгляд, ты похож на человека, который радуется жизни, — сказал наконец Готанда. — Это так?

Я оперся о стену и какое-то время молчал, слушая шум дождя.

— Чему-то в своей жизни — наверное, радуюсь. Просто радуюсь, не рассуждая. Хотя это вовсе не значит, что я счастлив. Для этого во мне тоже кое-чего не хватает — как и в тебе. Оттого нормальной жизнью и не живу. Просто передвигаю ноги шаг за шагом, как в танце, и все. Тело помнит, как ноги ставить, поэтому вперед еще двигаюсь. Даже зрители есть, которым интересно, что получается. Но с житейской точки зрения я — полный ноль. В тридцать четыре года — ни семьи, ни работы достойной. Так и живу день за днем. В жилищный кооператив не вступил, долгосрочных займов банкам не выплачиваю. В последнее время даже не сплю ни с кем… Как ты думаешь, что со мной будет еще через тридцать лет?

— Ну, что-нибудь обязательно будет…

— Точнее сказать, “или — или”, — поправил я. — Или что-то будет — или не будет ничего. Никто не знает. В этом мы все едины.

— А вот в моей жизни нет ничего, что бы меня радовало.

— Может, и так. Но у тебя все равно хорошо получается.

Готанда покачал головой.

— Разве те, у кого хорошо получается, плачутся в жилетку при каждой встрече? Разве они вываливают на тебя свои проблемы?

— Всякое бывает, — пожал я плечами. — Все-таки мы про людей говорим. А не про общие знаменатели.

В половине второго Готанда засобирался домой.

— Чего ты? Оставался бы уже, — сказал я. — Запасной футон найдется, а утром я тебе еще и завтрак гарантирую.

— Да нет. — Он покачал головой. — Спасибо, конечно, за приглашение. Да у меня уж и хмель прошел… Пойду домой.

Он и правда больше не выглядел пьяным.

— Кстати, хотел тебя попросить. Немного странная просьба, конечно…

— Давай, какие проблемы?

— Извини за наглость, но… Ты не одолжишь мне “субару” на несколько дней? А я тебе “мазерати” взамен оставлю. Просто, понимаешь, слишком уж “мазерати” приметный, чтобы с женой втихомолку встречаться. Куда ни приедешь — всем сразу понятно, что это я…

— Забирай и катайся сколько влезет, — сказал я. — Считай, “субару” в твоем распоряжении. Я ведь сейчас не работаю, машина так сильно не нужна. Бери, конечно, мне все равно. Хотя, если честно, получать взамен такой шикарный автомобиль не хотелось бы. Сам подумай — стоянка у меня общая, без охраны, ночью шпана что угодно вытворить может. Да и за рулем всякое случается. Помну, поцарапаю такую красоту — век с тобой не расплачусь… Слишком большая ответственность.

— Да мне-то что? Все эти расходы — дело моей конторы. Страхование на что, по-твоему? Против любой царапины сразу страховка сработает. Не бери в голову. Захочется — можешь на ней хоть с пирса в море сигать. Серьезно! А я тогда взамен другую куплю. Как раз недавно один знакомый писатель-порнушник свой “феррари” предлагал…

– “Феррари”? — тупо повторил я.

— Я понимаю, — рассмеялся он. — Но лучше смирись. Тебе, конечно, трудно такое представить — но в том мире, где вращаюсь я, с хорошим вкусом не выживают. “Человек с хорошим вкусом” — все равно что “извращенец с дырой в кармане”. Возможно, его будут жалеть. Но уважать — никогда.

В конце концов, он сел-таки в мою “субару” и уехал. Я переставил его “мазерати” к себе на стоянку. Очень чуткий и до ужаса агрессивный автомобиль. Мгновенная реакция, сверхмощный двигатель. Нажал на газ — и словно улетел на Луну.

— Ну, милый. Не стоит так напрягаться, — ласково приговаривал я, похлопывая по приборной доске. — Полегче, не торопись…

Но он будто не слышал. Как ни крути — автомобиль тоже видит, кто им управляет. Ну и подарочек, подумал я. “Мазерати”…