37
Бой приближался. Снаряды и мины рвались посередине улицы. Фельдшер кончил перевязки, торопливо усаживал раненых на последнюю телегу, тем, кто мог передвигаться, велел идти, держась за грядку телеги, крикнул возчику: «Двигай!» Складывая в сумку бинты, вату, йод, сказал Саше:
— Я сообщил в полк: есть тяжелораненая, женщина, капитан, присылайте машину, везти ее надо прямо в медсанбат, а то и в госпиталь, она погрузки-перегрузки не выдержит, привезли сюда обескровленную. Не прислали машину. — Он набил свою сумку, с трудом закрыл ее. — Что теперь делать? Может, довезете до медсанбата или до госпиталя?
— Где медсанбат, где госпиталь?
— Кто его знает, где теперь? Отходим, значит, и они отходят. Найдете. В Гремячьем, в Фатеже… Спросите по дороге. В машине уложите ее на спину, под голову что-нибудь, езжайте аккуратно, выбирайте дорогу.
Фельдшер вскинул сумку на плечо и, одной рукой придерживая ее, а другой планшет, побежал вслед за телегой.
На одеяле Саша и Николай донесли Варю до машины, опустили на заднее сиденье, подложили под голову скатанную шинель. Сидя на полу, Саша поддерживал ее ноги. Варя по-прежнему не размыкала глаз, иногда казалось, что у нее вздрагивают веки, по лицу пробегает судорога, но так могло казаться потому, что они ее поднимали, опускали, укладывали, и тогда она будто постанывала, но за грохотом артиллерии, разрывами бомб нельзя было понять, так ли это.
Поехали на Гремячье, если медсанбат оттуда ушел, поедут в Фатеж. На карте километрах в шести от Рудово обозначен лес — хоть какое-то прикрытие, можно будет остановиться, снять спинку переднего сиденья, переложить Варю поудобнее. Фугасные снаряды вздымали черные столбы пыли, над самой землей с треском и пламенем взрывались осколочные снаряды, дорога была разворочена и разбита. Саша поддерживал Варю, чтобы смягчить удары о выбоины и колдобины, ему казалось, что он держит уже мертвое тело, он вглядывался в ее лицо, прислушивался к ее дыханию. Она была еще жива, но Саша знал, что она умрет.
Вдоль леса дорога была не так разбита, но за их спиной шум боя не утихал, взрывы, выстрелы, пулеметные очереди, рев пикирующих самолетов сливались в один сплошной гул.
— Проедем километров пять, тогда остановимся…
Саша не успел договорить… Совсем рядом раздались хлопок и резкий пронзительный свист, так рвется шрапнель, потом звон разбитого стекла, машина дернулась и остановилась… Николай вышел, осмотрел ее, поднял капот.
— Все покорежено.
Пуля, разбившая переднее и боковое стекла, не задела Николая.
Саша выбрался из машины, оглянулся, небо было озарено заревом пожарищ, слева на горизонте двигались черные приземистые коробки — танки!
— Давай по-быстрому! — сказал Саша.
На одеяле они перенесли Варю в лес, вернулись, забрали шинели, автоматы, вещмешки, канистру с водой. Лопату и топор тоже взяли, знали, что им предстоит.
Пронесли Варю по лесу метров сто. Верхушки деревьев были ободраны снарядами, кругом валялись тряпки, винные бутылки, консервные банки, коробочки из-под сигарет, пожелтевшие обрывки газет, набранных готическим шрифтом, видно, весной были тут немцы.
Понесли Варю дальше, углубились в чащу и остановились возле большого упавшего дерева-выворотня с торчащими корнями. Рядом земля была ровная, зеленая травка, чисто. Опустили Варю, опять подложив ей под голову скатанную шинель. Саша прислушался к ее дыханию, как будто бы дышит, осмотрел бинты, кровь на них все та же, запекшаяся, свежей крови не было. Налив в кружку воды из канистры, Николай приподнял Варе голову, короткая судорога опять вроде бы пробежала по ее лицу. Саша влил ей в рот несколько капель, но глотка не последовало, вода скопилась в уголке рта.
— Может, не надо, — сказал Николай, — захлебнется она водой.
Они прилегли на траву. Солнце уже заходило, земля потемнела, было сухо, как днем, пахло полынью. Николай развел маленький костер, сварил в котелке пшенный концентрат. Поели. Запах каши, треск горящих веток напомнили Саше костер, возле которого они сидели в тайге. Нет больше его товарищей по этапу. Карцева они похоронили в Богучанах, уничтожен, конечно, в лагерях непримиримый Володя Квачадзе, погиб в тайге Соловейчик. Все ушли, он один задержался.
— Кто она вам, товарищ майор? — спросил Николай.
Саша помолчал. Велижанову на этот вопрос; он ответил: сестра, иначе не мог, тот знал, чья Варя жена.
— Любили мы друг друга, встретились через десять лет. Видишь, как встретились.
В лесу стемнело.
— Поспите, — предложил Николай, — а я посижу.
— Нет, ты поспи, потом сменимся, я тебя разбужу. Бери шинель!
— Вы ее на себя накиньте, ночью холодно будет.
— Ладно, бери, ложись! Не беспокойся, не замерзну, как рассветет, двинемся дальше.
Николай отстегнул хлястик шинели, укрылся, заснул.
Саша опять нагнулся над Варей, дышит, взял руку, долго искал пульс, наконец уловил слабое биение, а может, это бился в пальцах его собственный пульс.
Он сказал Николаю: «Как рассветет, двинемся дальше», — но знал, что никуда они не двинутся — от смерти им не уйти. Эта мысль не страшила его. Жить он больше не хотел — в той жизни не будет Вари. Все его прошлое, страдания, скитания — все ушло, только Варя у него осталась. Саша держал ее руку, смотрел в лицо, тихонько произнес: «Варя». Может быть, услышит? Не услышала. Молчит.
Луны за деревьями не было видно, но свет ее пробивался сквозь листву, мелькал на Варином лице, и тогда казалось, что она шевелит губами, говорит про себя, Саша наклонился к ней: «Варя». Она не ответила.
Почему тогда в Бутырке он не вызвал ее на свидание, не назвал своей невестой? «Как бы я хотела знать, что ты сейчас делаешь…» Почему он не нашел таких слов? Как ужасно говорил из Калинина. «Ты мне больше ничего не хочешь сказать, Саша?» Если бы тогда сказал ей, что любит ее, ждет, может быть, все сложилось бы по-другому и она не умирала бы сейчас. Не сказал.
И все же… Последние в ее жизни слова были обращены к нему. «Ты пришел, Саша…» Ждала его. «Ты пришел, Саша…» Он пришел и теперь уже не уйдет.
Варино лицо вдруг потемнело, облако закрыло луну. Саше показалось, что она мертва, он наклонился к ее груди, сердце вроде бы билось. Опять окликнул ее, опять не ответила.
Саша прошелся, потом привалился к поваленному дереву. Вечернюю свежесть сменила сухая теплынь. Наверное, мама сейчас думает о нем. Жалко маму.
Чье-то прикосновение заставило Сашу очнуться. Перед ним стоял Николай.
— Товарищ майор… — Николай кивнул на Варю.
Саша подошел к Варе, открыл ей один глаз, другой. Варя была мертва.
— Все, товарищ майор, — сказал Николай.
Саша закрыл Варе глаза, вынул из карманов ее гимнастерки документы — удостоверение, командировочное предписание, маленький блокнот с карандашиком, опустил все это в карман своей гимнастерки, сложил ее руки на груди, поднялся.
Уже рассвело, загрохотала канонада, загремели пушки, рвались бомбы.
Саша огляделся, поискал место посвободнее, взял лопату, отваливая землю небольшими комками, прочертил прямоугольник могилы, сказал Николаю:
— Бери топор, подрубай корни.
Николай рубил корни, Саша шел за ним с лопатой, копал. Так проработали они час или два, углубились, может быть, сантиметров на 30-40; рыли, стоя в могиле. Николай вдруг выпрямился, прислушался, схватил Сашу за рукав, уволок за поваленное дерево, взял автомат, второй передал Саше — перебегая от дерева к дереву, к ним кто-то приближался.
— Кто идет? — крикнул Саша.
— А вы кто?
— Советские.
Из-за деревьев вышли два солдата с винтовками. Убедившись, что перед ними свои, один солдат обернулся, заложив пальцы в рот, свистнул, подошли еще солдаты, взвод, наверное, с ними мальчишка-лейтенант в выцветшей гимнастерке, по запыленному лицу текли струйки пота. Увидев Сашины погоны, козырнул.
— Откуда-куда? — спросил Саша.
Лейтенант махнул солдатам:
— Идите, догоню.
Тихо позвякивая котелками, взвод прошел и скрылся за деревьями.
Лейтенант посмотрел на лежащую со сложенными на груди руками Варю, на могилу…
— Вышли из окружения, идем в назначенный пункт.
— Из какой части?
— Пятнадцатая стрелковая дивизия. Шестьсот семьдесят шестой полк, командир — полковник Онуприенко.
— Николай, отправляйся с лейтенантом! — приказал Саша.
— Не уйду без вас, товарищ майор! — насупился Николай.
— Выполняй приказ! — Саша повысил голос.
— Товарищ майор! — отчаянно закричал Николай.
— Выполняй приказ! — повторил Саша.
— Вам, товарищ майор, тоже не следует оставаться, — сказал лейтенант, — за нами немцы, будут прочесывать лес.
— Понятно, Николай! Доложишь, что я остался в деревне Рудово.
— Населенным пунктом Рудово противник овладел вчера в девятнадцать ноль-ноль, — сказал лейтенант.
— Значит, в лесу возле Рудова.
Николай умоляюще смотрел на Сашу.
— Собирайся, быстро, не задерживай лейтенанта, — приказал Саша.
Николай взял шинель, автомат, поднял свой вещевой мешок.
— Гранаты оставь.
Николай вынул из мешка три ручные гранаты Ф-1, они называли их «Фенька», положил возле сваленного дерева, перекинул мешок через плечо.
— Как ваша фамилия, лейтенант? — спросил Саша.
— Никишев. — Лейтенант переминался с ноги на ногу, торопился догнать взвод.
— Моя — Панкратов. Прошу письменно подтвердить, что в вашем присутствии я приказал солдату Халшину вернуться в часть.
— Будет исполнено! — Лейтенант козырнул. — Идем, солдат!
— Прощайте, товарищ майор, — сказал Николай, и голос его дрогнул.
— Прощай, спасибо тебе за все. Идите!
Саша копал и копал. Земля была перевита нитями корней, крепкими и жесткими, как проволока, некоторые лопата не брала, приходилось рубить топором. Взмокшая гимнастерка и брюки липли к телу, жаром горели ноги, Саша снял сапоги, поставил возле поваленного дерева, там лежали его автомат, гранаты, пистолет ТТ, стояла канистра с водой.
И опять копал. В небе медленно двигались крупные белые облака, на горизонте пылали пожарища, гремела канонада, то затихая, то возобновляясь с новой силой.
Саша перестал копать, когда могила дошла ему до пояса, вылез, расчистил землю у края, к нему подтащил на одеяле Варю, спрыгнул вниз, приподнял Варю на руках, опустил на дно могилы, прикрыл шинелью, только лицо не закрыл, закроет пилоткой, поцеловал Варю в губы — первый раз в жизни поцеловал. И последний.
Потом выбрался из могилы. И совсем близко услышал выстрелы, топот сапог, немецкую речь, ругань, слова немецкой команды.
Саша залег за поваленным деревом, положил на него автомат, приготовил гранаты, пистолет. В кустах замелькали темно-зеленые мундиры, цепью идут, постреливая на всякий случай. И когда три солдата появились перед Сашей, он дал по ним очередь, немцы упали. Саша метнул в них гранату, пригнул голову, граната взорвалась — теперь уже не поднимутся!
И тут же со всех сторон — спереди, справа, слева — застрочили их автоматы, но солдат не было видно, залегли, пули шлепались о поваленное дерево, ложились за Сашиной спиной.
Саша выжидал — поднимутся, пойдут вперед, куда денутся?! И дождался. Справа шевельнулись кусты, мелькнули за деревьями зеленые мундиры, затаились, опять появились. Саша дал по ним очередь, метнул гранату, повернулся налево, и там мелькнули зеленые мундиры, Саша метнул туда последнюю гранату, схватил опять автомат, но не выстрелил, упал головой на дерево. Его убили автоматной очередью сзади, в спину.
Немцы выскочили, красные, потные, осатанелые, дали еще очередь по мертвому Саше, по открытой могиле, побежали дальше…
Наступление немцев было остановлено 10 июля. За пять дней они сумели продвинуться только на одиннадцать километров. Советские войска перешли в контрнаступление, оно переросло в общее наступление на фронте протяженностью в две тысячи километров.
Старенькая полуторка «ГАЗ-АА» с похоронной командой стояла возле леса на дороге, ведущей в деревню Рудово. Команда уже собралась, сидели в кузове, покуривая, не хватало только двоих.
— Знаю я этих обормотов, — ругался старшина, — нашли флягу, сидят под кусточком, выпивают.
— Какие там фляги?! — возразил старый солдат, дремавший в углу кузова. — Может, набрели на генерала нашего или полковника убитого. А может, решили кого из рядовых захоронить.
— Хоронить должна дивизионная команда, не мы, — отрезал старшина. — Наше дело документы собрать. Инструкцию вам читали?
— Инструкция есть инструкция, человек есть человек, хоть и покойник.
— Что ты все, старый хрен, рассуждаешь, — обозлился старшина, — наступаем! В наступлении не имеем полного права отставать. Понятно тебе?
— Нагоним.
Те, из-за кого они препирались, были, как и все в похоронной команде, пожилые люди, нестроевые, шли по лесу не торопясь и набрели на открытую могилу. В ней, прикрытая шинелью, лежала женщина-офицер, а неподалеку возле дерева — убитый майор.
— Гляди-ка, с майора уже и сапоги сняли.
— Нет, вон они стоят, сам, видно, снял, значит, сам и могилу копал, вот и лопата тут…
Они перевернули мертвого Сашу на спину, из кармана гимнастерки вынули документы.
— Видишь, и его документы, и ее, значит, он ее и хоронил, да не успел. Давай их закопаем по-людски.
— Задержимся, старшина будет лаяться.
— Хрен с ним!
Они положили Сашу рядом с Варей, закидали могилу землей, воткнули в холмик два колышка, на них повесили их пилотки.
— Сапоги возьмем, хромовые сапоги, чего им пропадать.
— Старшине отдадим, он и заткнется.
— Где шатались? — накинулся на них старшина.
— Майор там убитый, на вот его сапоги. И женщина-капитан, уже в могиле. Мы и решили их землей закидать, поскольку могила уже вырыта и лопата рядом.
— Лезьте в кузов, документы отдайте писарю, — приказал старшина. — Поехали!
Машина тронулась.
Писарь перелистал документы, громко прочитал:
— Панкратов Александр Павлович, 1911 года рождения, Иванова Варвара Сергеевна, 1917 года рождения.
— Сколько это выходит лет? — спросил дремавший в кузове старый солдат.
— Выходит, ему тридцать два, ей двадцать шесть.
— Молодые еще были, — сказал старый солдат.
1991 — 1994
Назад: 36
На главную: Предисловие
