11
30 мая, 22 часа 20 минут
Прово, штат Юта
Пейнтер Кроу усилием воли разжал пальцы, мертвой хваткой стиснувшие подлокотники кресла. Гонка от Солт-Лейк-Сити до университетского городка Прово стала испытанием даже для его стальных нервов. Чтобы отвлечься, он позвонил своей подруге Лизе и сообщил ей, что долетел благополучно. Однако джип стремительно несся по шоссе, обгоняя медленно идущие машины, то и дело резко выскакивая на встречную полосу, и Пейнтер не раз успел подумать, не был ли его звонок преждевременным.
Наконец Ковальски заглушил двигатель «шевроле» и взглянул на часы.
— Двадцать восемь минут. Это означает, что вы должны угостить меня сигарой.
— Мне следовало бы послушать Грея. — Пейнтер распахнул дверь и едва не вывалился из машины. — Он советовал не подпускать тебя близко ко всему, у чего есть колеса.
Пожав плечами, Ковальски тоже выбрался из джипа.
— Что Грей смыслит в таких вещах? Он только и делает, что катается по Вашингтону на своем велике. Если бы господь бог хотел, чтобы мужчины катались на велосипедах, он бы поместил яйца куда-нибудь в другое место.
Опешивший Пейнтер молча уставился на великана. Не в силах подобрать нужные слова, он лишь покачал головой и направился к выходу со стоянки. Ковальски последовал за ним. Великан был в черном плаще до пят, что позволяло ему скрывать многозарядное ружье «моссберг», привязанное к ноге. Чтобы хоть как-то притупить смертельную мощь оружия в городских условиях, ружье было заряжено шоковыми матронами «тазер» — беспроводными автономными пулями, парализующими цель электрическим разрядом.
Такая предосторожность была особенно разумной, если учесть, что за человек держал в руках подобное оружие.
В этот поздний час в студенческом городке Университета Бригема Янга царила тишина. Редкие студенты торопливо шагали по дорожкам, кутаясь от пронизывающего ветра, который дул со стороны заснеженных гор, окружающих город. Двое-трое с любопытством проводили взглядом странную пару, затем поспешили по своим делам.
Впереди фонари заливали теплым светом обсаженные деревьями аллеи, а вдалеке виднелась колокольня. Во все стороны расходились здания университетского комплекса, в основном погруженные в темноту, однако кое-где еще ярко горели окна аудиторий, в которых продолжались занятия.
Пейнтер сверился с планом студгородка, выведенным на экран сотового телефона. Профессор Канош попросил их встретиться с ним в лаборатории кафедры почвоведения. Сориентировавшись, Пейнтер направился в нужную сторону.
Здание Института Эйринга выходило на обсаженную деревьями аллею, отходящую от Западной дорожки. Трудно было не заметить внушительный купол лаборатории, расположенной на последнем этаже. Три пролета широкой лестницы вели к массивному стеклянному фасаду.
Войдя внутрь, Ковальски нахмурился, оглядывая вестибюль, похожий на храм, в котором главное место занимал подвешенный под сводами огромный маятник Фуко, оканчивающийся громадной бронзовой сферой. Сбоку приютилось небольшое кафе, закрытое в этот поздний час, перед ним выстроились огромные аллозавры, притаившиеся среди гигантских папоротников.
— И куда дальше? — спросил великан.
— Мы должны спуститься в подвал, в физическую лабораторию.
— Зачем нам под землю?
Это был хороший вопрос. Странное место для встречи с историком, однако профессор Канош упомянул про какие-то тесты, которые проводились в лаборатории по его просьбе. Взглянув на указатели, Пейнтер прошел к лестнице, ведущей вниз. Подземная лаборатория физических исследований полностью оправдывала свое название. Лаборатория не просто находилась в подвале; она была погребена под лужайкой вдоль северной стороны здания.
Найти нужную лабораторию в опустевшем комплексе оказалось нетрудно. Из-за открытой двери в конце коридора доносились голоса: кто-то разговаривал на повышенных тонах.
Пейнтер поспешил вперед, опасаясь, что кто-то уже обнаружил Кай и профессора Каноша. Входя в помещение, он протянул руку к кобуре под мышкой, спрятанной под пиджаком. Увидев неизвестного мужчину, который, казалось, угрожал пожилому профессору ножом, Пейнтер приготовился действовать, но, разобравшись в ситуации, отнял руку от пистолета. Мужчина с ножом был в белом халате, а нож у него в руке выглядел старым — вероятно, это была какая-то археологическая находка. Более того, профессор Канош не выказывал никакого страха, только раздражение. Очевидно, второй мужчина был его коллегой, решительно отстаивающим свою точку зрения.
— Возможно, это то самое доказательство, которое мы искали! — воскликнул он, хлопнув ножом по столу. — Ну почему ты так упрямишься?
Прежде чем профессор Канош успел ответить, оба ученых заметили внезапное появление Пейнтера, ворвавшегося в лабораторию. Их широко раскрывшиеся глаза стали еще шире, когда у него за спиной показалась внушительная фигура Ковальски.
Ученые сидели за длинным столом посреди просторной лаборатории. Включенные лампы освещали стеллажи с аппаратурой. Кое-что Пейнтер узнал по своей предыдущей специальности инженера-электротехника: масс-спектрометры, всевозможные соленоиды и реостаты, коробки с сопротивлениями и конденсаторами. Один прибор привлек его внимание. В соседней нише возвышалась высокая колонна электронного микроскопа, рядом с которой светились мониторы.
— Дядя Пейнтер?
Вопрос прозвучал из тени за огромным микроскопом. На свет робко вышла молодая девушка, обхватившая себя руками за плечи. Она посмотрела на Пейнтера из-под водопада длинных черных волос.
Это была его племянница Кай.
— С тобой все в порядке? — взволнованно спросил Пейнтер, тотчас поймав себя на том, что в данных обстоятельствах это глупый вопрос.
Пожав плечами, девушка пробормотала что-то себе под нос и шагнула к сидящему за столом профессору Каношу. «Вот тебе и теплая встреча родственников». Впрочем, они с Кай не виделись уже больше трех лет. В последний раз они встретились на похоронах ее отца. За этот короткий промежуток времени Кай превратилась из нескладной девочки в молодую женщину, однако по ее лицу Пейнтер увидел, что она также стала тверже, гораздо тверже, чем это могло произойти всего за три года.
И Пейнтер догадался почему. Ему был слишком хорошо знаком этот настороженный взгляд, наполненный вызовом и в то же время страхом. Сам сирота, он знал, что значит расти одному, принятому в большое племя, которое все равно держит тебя на расстоянии вытянутой руки и постоянно перебрасывает из одного дома в другой.
От этой мысли у него стиснуло грудь. Он должен был сделать для девушки больше, когда у него была такая возможность. Возможно, в этом случае они сейчас не стояли бы здесь.
— Спасибо за то, что приехали, — сказал профессор Канош, разбивая напряженность. Он махнул рукой, приглашая Пейнтера приблизиться к столу. — Быть может, с вашей помощью мы разберемся в этой проблеме.
— Надеюсь. — Пейнтер смерил взглядом коллегу профессора, не зная, насколько свободно можно говорить в его присутствии.
Запоздало заметив собственную неучтивость, ученый протянул руку. И тем не менее в этом жесте чувствовалось не столько радушие, сколько вызов. Хотя мужчина на вид был одних лет с профессором Каношем, его седые волосы поредели до скудных клочков, и если солнце выдубило кожу на лице Каноша, то щеки его коллеги были дряблыми и отвисшими, а под глазами набухли мешки. Пейнтер предположил, что не далее чем год назад этот человек перенес инфаркт. Впрочем, возможно, дело было лишь в том, что он почти всю свою жизнь проторчал в этой подземной лаборатории, вдали от солнечного света и свежего воздуха.
Пейнтер на собственном опыте знал, как от этого изнашивается человеческий организм.
— Доктор Мэтт Дентон, — представился мужчина. — Заведующий кафедрой физики.
Все пожали друг другу руки. Пейнтер представил Ковальски как своего личного помощника, отчего великан выразительно закатил глаза.
У профессора Каноша хватило такта не высказывать свои сомнения вслух.
— Пожалуйста, зовите меня Хэнком, — сказал он, видимо почувствовав настороженность Пейнтера. — Я уже объяснил нашу ситуацию Мэтту. Я полностью ему доверяю. Мы с ним дружим еще со школы, с тех пор, как впервые вместе работали в церкви.
Пейнтер кивнул.
— Тогда почему бы вам не повторить все еще раз для меня?
— Во-первых, позвольте сказать следующее: на мой взгляд, Кай не имеет никакого отношения к взрыву. Случившаяся трагедия не была вызвана зарядом взрывчатки, который она выронила.
От Пейнтера не укрылось, что голос профессора дрогнул. Он знал, что Канош был близким другом ученого-антрополога, погибшей при взрыве. Кай накрыла своей ладонью руку старого профессора, выражая ему благодарность и в то же время стараясь утешить.
— Говорил я, что это не Си-четыре… — пробурчал себе под нос Ковальски.
Не обращая на него внимания, Пейнтер посмотрел профессору в глаза.
— В таком случае что же, по-вашему, стало причиной взрыва?
Канош спокойно выдержал его взгляд.
— Все просто. — Его следующие слова были проникнуты абсолютной уверенностью. — Это было древнее индейское проклятие.
22 часа 35 минут
Рафаэль Сен-Жермен подождал, когда ему помогут выбраться из вертолета. Воздушные потоки, поднятые несущим винтом, примяли ухоженную лужайку вокруг посадочной площадки. Другой на его месте покраснел бы, стыдясь того, что ему нужна помощь, но Рафи — он предпочитал, чтобы его звали именно так, — давно к этому привык. Даже небольшой прыжок из кабины вертолета на площадку мог окончиться для него переломом ноги.
С самого рождения Рафи страдал несовершенным остеогенезом, известным также как ломкость костей, — аутосомным нарушением выработки коллагена, вследствие чего он отличался невысоким ростом и обладал тонкими костями. Из-за сутулости, вызванной легким сколиозом, и тусклости его карих глаз все считали, что он на добрый десяток лет старше своих тридцати четырех.
Однако Рафи не был инвалидом. Он поддерживал себя в форме биологически активными добавками, содержащими кальций и дифосфонаты, а также различными экспериментальными гормонами роста. Кроме того, он словно одержимый занимался в тренажерном зале, компенсируя мускулатурой то, чего ему не хватало в костях.
И все же Рафи понимал, что главная его сила заключается не в костях или мышцах.
Когда его опускали из кабины вертолета, он поднял взгляд на ночное небо. Он мог назвать все созвездия и все звезды, из которых они состояли. Его память была эйдетическая, фотографическая, сохраняющая все те знания, которые встречались ей на пути. Свой хрупкий череп Рафи рассматривал лишь как тонкую скорлупу, в которой заключена гигантская черная дыра, способная поглотить весь свет и всю мудрость.
Так что, несмотря на его физическую немощь, родные возлагали на него большие надежды. И Рафи изо всех сил старался не обмануть эти надежды, компенсировать свой недуг. Из-за болезни его, как правило, задвигали в сторону, держали на заднем плане, однако сейчас, в этот критический момент, он был нужен как никогда, и перед ним открылась возможность овеять свой род великой славой.
Говорили, что Сен-Жермены вели свою родословную со времен, предшествующих Великой французской революции, и фамильное состояние было в значительной степени нажито на военных поставках. Хотя принадлежащая семье компания продолжала заниматься тем же самым бизнесом и сейчас, сфера ее деятельности значительно расширилась.
Рафи, блестящая голова, осуществлял общее руководство научно-исследовательскими программами компании Сен-Жерменов, которые велись в закрытом комплексе в уединенном районе региона Рона — Альпы неподалеку от Гренобля. Этот комплекс представлял собой полигон для всевозможных научных и технических проектов, котел, в котором сплавлялись воедино академические исследования и производственные технологии. Семейство Сен-Жермен держало руку на пульсе сотен программ, проводившихся в различных лабораториях и компаниях, преимущественно связанных с микроэлектроникой и нанотехнологиями. Одному только Рафи принадлежали тридцать три патента.
И тем не менее он знал свое место, знал о черных страницах истории своей семьи, о ее связях с «истинным родом». Оказавшись на земле, Рафи украдкой пощупал пальцем затылок, где, спрятанное под завесой волос, таилось свежевыбритое место, все еще зудящее от недавно нанесенной татуировки. Это была его роспись, клятва верности, принесенная черному наследию.
Опустив руку, Рафи осмотрелся вокруг. Он также знал, как нужно выполнять приказы. Его вызвали сюда, снабдили четкими инструкциями, ему напомнили об остывшем следе, который привел сюда. Это был его шанс по-настоящему воздействовать на мир, проявить себя и принести своей семье несказанные богатства и славу.
Позади закрылся люк вертолета, и Рафи мельком увидел свое отражение в стекле. У него были длинные черные волосы и тонкие аристократические черты лица, тронутые вечной тенью щетины. Кое-кто считал его красивым, и он определенно пользовался успехом у женщин.
Даже сильные руки, помогавшие ему спуститься из вертолета, принадлежали представительнице слабого пола, хотя мало кто назвал бы эту женщину слабой. Для нее гораздо больше подходил эпитет «вселяющая ужас». Рафи позволил себе тень улыбки. Этим наблюдением он поделится с ней как-нибудь потом.
— Merci, Ашанда, — поблагодарил Рафи, выпуская руку женщины.
К нему поспешил один из помощников, протягивая трость. Рафи оперся на трость и стал ждать, когда выгрузятся остальные члены его группы.
Ашанда застыла рядом непоколебимой скалой. Больше шести футов роста, с кожей, черной как вакса, она была ему одновременно сиделкой и телохранителем, такой же полноправный член семьи, как и все те, в чьих жилах текла кровь Сен-Жерменов. Отец Рафи нашел ее еще совсем маленькой девочкой на улицах Туниса. Ашанда была немой, поскольку ей вырвали язык. После этого изуверства ее продали в рабство и заставили торговать своим телом, от чего ее спас отец Рафи. Он убил сутенера, который предложил ему Ашанду, когда он шел по улице, направляясь по своим делам. Затем он тайно переправил девочку во Францию, в родовой замок неподалеку от старинного города-крепости Каркассон, где ее познакомили с мальчиком в инвалидном кресле. Ашанда быстро стала для этого хрупкого ребенка любимцем, которому он доверял все свои тайны.
До Рафи донесся сдавленный крик. Он перевел взгляд на погруженный в темноту дом, стоящий на противоположном конце обширной лужайки. Он не знал, кому принадлежит этот участок, — имело значение лишь его удобное расположение. Дом находился на склоне горы Скво-пик, возвышающейся над городком Прово. Рафи выбрал это место из-за его близости к Университету Бригема Янга.
Приглушенный выстрел оборвал доносившийся из дома крик.
Ни одна мелочь не должна остаться без внимания.
К Рафи подошел его облаченный во все черное заместитель, немец-наемник Берн, бывший боец частей особого назначения бундесвера. Высокий, светловолосый, голубоглазый, истинный ариец с головы до пят, он был зеркальным отражением черной внутренней натуры Рафи.
— Сэр, мы готовы действовать. Цели изолированы в одном из зданий университетского городка, все пути находятся под наблюдением. Мы сможем взять их, как только вы отдадите приказ.
— Отлично, — сказал Рафи. Он терпеть не мог пользоваться английским, однако именно этот язык стал языком межнационального общения наемников, что было весьма к месту, учитывая его грубость и пренебрежение нюансами. — Но они нужны нам живыми. По крайней мере до тех пор, пока мы не получим в свои руки золотые пластины. Это понятно?
— Так точно, сэр.
Рафи указал тростью на университетский городок. Он мысленно представил себе девушку и старика, удирающих верхом на лошади. Беглецам удалось обмануть преследователей, но неудача была лишь временной. По видеокадрам охоты с помощью программного обеспечения распознания лиц удалось идентифицировать пожилого индейца, управлявшего лошадью. Потребовалось совсем немного времени, чтобы установить, что ученый-историк вернулся туда, где чувствовал себя к наибольшей безопасности, — в лоно родного университета. Рафи усмехнулся, поражаясь такому простодушию. Хоть двум беглецам один раз и удалось вырваться из ловушки, больше такое не повторится.
— Действуйте, — приказал Рафи, ковыляя по направлению к дому. — Приведите их ко мне. И чтобы на этот раз без промаха.
20 часов 40 минут
— Что вы имеете в виду под «древним индейским проклятием»? — спросил Пейнтер.
Профессор Канош поднял руку.
— Вначале выслушайте меня. Я понимаю, как это звучит. Но нельзя сбрасывать со счетов мифологию, связанную с пещерой. На протяжении столетий старейшины племени юта, передававшие шаманские знания из поколения в поколение, утверждали, что тот, кто войдет в священную погребальную пещеру, своим вторжением принесет конец света. Я бы сказал, что случившееся очень это напоминает.
Ковальски презрительно хмыкнул.
Профессор Канош пожал плечами.
— На мой взгляд, во всех этих древних преданиях есть крупица правды. Аллегорическое предостережение ничего не выносить из пещеры. Я уверен, что там на протяжении веков хранилось нечто нестабильное, и наша попытка перевезти это привела к взрыву.
— Но что это могло быть? — спросил Пейнтер.
Сидящая напротив Кай нетерпеливо заерзала. Очевидно, ответ на этот вопрос интересовал и ее.
— Когда мы с Мэгги сняли позолоченный череп с пьедестала, я обнаружил, что он неестественно холодный, и почувствовал, как внутри что-то перемещается. Кажется, Мэгги тоже это почувствовала. Подозреваю, внутри тотема было что-то спрятано, что-то настолько ценное, что это запечатали в высушенном черепе.
Ковальски с отвращением скривил губы.
— Зачем для этого брать череп?
— Во многих индейских захоронениях были обнаружены доисторические останки, погребенные вместе с умершими, — объяснил профессор. — Несомненно, к таким останкам относились с благоговейным почтением. Более того, именно индейцы впервые показали колонистам местонахождение слоев, богатых древними останками. Извлеченные оттуда кости мастодонтов и других вымерших животных поразили воображение ученых той эпохи. Среди колонистов разгорелись жаркие споры — в них принимал участие даже сам Томас Джефферсон — относительно того, обитают ли по-прежнему такие чудовища дальше на западе. Итак, если древним индейцам потребовалось вместилище для хранения чего-то такого, что они считали священным и, вероятно, опасным, нет ничего удивительного в том, что они остановили свой выбор на доисторическом черепе.
— Ну хорошо, — сказал Пейнтер. — Предположим, вы правы. Но что это могло быть? Что древние прятали в пещере?
— У меня нет никаких мыслей. Перво-наперво нужно определить, являются ли мумифицированные тела, обнаруженные в пещере, останками коренных обитателей Америки.
Сидевший рядом с Пейнтером профессор-физик кашлянул, прочищая горло.
— Хэнк, расскажи про определение возраста останков с помощью изотопа углерода-четырнадцать.
Пейнтер перевел взгляд с одного ученого на другого.
Видя, что Канош медлит с ответом, профессор Дентон торопливо заговорил:
— На кафедре археологии определили, что тела относятся к началу двенадцатого столетия. То есть эти люди были погребены задолго до того, как нога первого европейца ступила в Новый Свет.
Пейнтер не понял значения этого факта и того, почему Дентон заострил на нем внимание. Радиоуглеродное определение возраста только подтверждало, что останки принадлежат индейцам.
Дентон подтолкнул к Пейнтеру старинный кинжал. Пейнтер вспомнил, что ученый-физик как раз размахивал этим кинжалом, когда они сюда пришли.
— Приглядитесь повнимательнее, — предложил Дентон.
Взяв кинжал, Пейнтер покрутил его в руках. Рукоятка была из пожелтевшей кости, но само лезвие, похоже, было стальным, с красивым блестящим переливом на поверхности.
— Этот кинжал был найден в пещере, — объяснил Канош.
Пейнтер присмотрелся к лезвию пристальнее.
— Мальчишка, который находился в пещере и стал свидетелем убийства и самоубийства, бежал, захватив с собой этот кинжал. Впоследствии мы отобрали кинжал у него, поскольку изымать любые предметы из индейских захоронений противозаконно. Однако необычная природа лезвия потребовала дальнейших исследований.
Наконец до Пейнтера дошло.
— Потому что в те времена индейцы еще не обладали технологией изготовления стали.
— Совершенно верно, — подтвердил Дентон, бросив многозначительный взгляд на Каноша. — Особенно такой стали.
— Что вы хотите сказать? — спросил Пейнтер.
Дентон снова посмотрел на кинжал.
— Это очень редкая форма стали, которую легко узнать по необычному волнистому узору на поверхности. Она называется дамасской сталью. Такую сталь изготавливали только в Средние века в немногих кузницах на Ближнем Востоке. Легендарные мечи из этой стали ценились превыше всего. Считалось, что у них самое острое лезвие и их практически невозможно сломать. Однако сам метод ковки держался в строжайшей тайне и в конце концов был утерян где-то в семнадцатом веке. Все попытки воспроизвести его окончились неудачей. Даже сейчас, несмотря на то что мы умеем изготавливать сталь такую же прочную и даже еще прочнее, мы так и не смогли изготовить дамасскую сталь.
— Почему же?
Дентон указал на громаду электронного микроскопа, гудящего в соседней нише.
— Для того чтобы проверить свое первоначальное предположение, я изучил эту сталь на молекулярном уровне. И мне удалось подтвердить присутствие в структуре металла цементирующих нанонитей и углеродных наностержней. И то и другое является уникальными составляющими дамасской стали, придающими ей высокую гибкость и твердость. Ученые всего мира исследуют образцы этого материала, пытаясь определить, как он изготавливался.
Пейнтер силился осмыслить эту информацию. Ему были знакомы нанонити и наностержни — продукты современных нанотехнологий. Углеродные наностержни — искусственно созданные цилиндры из атомов углерода — демонстрировали необычайную прочность и уже использовались в различной коммерческой продукции, от мотоциклетных шлемов до бронежилетов. Точно так же нанонити — длинные цепочки одиночных атомов — обладали уникальными электрическими свойствами и обещали прорыв в микроэлектронике и компьютерных технологиях. Нанотехнологии уже превратились в индустрию с оборотом в многие миллиарды долларов, продолжающую расширяться с невероятной скоростью.
И все это поднимало один вопрос. Пейнтер указал на странный кинжал.
— Вы хотите сказать, что средневековые оружейники умели манипулировать веществом на атомном уровне, что они еще в те далекие времена вскрыли код нанотехнологий?
Дентон кивнул.
— Возможно. Или, по крайней мере, кто-то что-то знал. Были обнаружены и другие свидетельства древних нанотехнологий. Возьмем, например, стеклянные витражи в средневековых церквях. Некоторые образцы стекла рубиново-красного цвета из этих древних церквей так и не удалось воспроизвести, и теперь известно почему. Исследование этого стекла на атомном уровне показывает наличие золотых наносфер, создать которые до сих пор не по силам современной науке. Были найдены и другие подобные примеры.
Все это никак не укладывалось в голове у Пейнтера. Он снова взял кинжал в руки.
— Если все сказанное вами верно, как мог этот кинжал оказаться здесь, в Америке, среди погребенных останков, относящихся к двенадцатому столетию?
От него не укрылось, что Дентон и Канош переглянулись между собой. Ученый-историк едва заметно покачал головой. Похоже, физику не терпелось высказаться дальше, у него покраснело лицо от сделанного над собой усилия промолчать. Наконец он отвел взгляд. Пейнтер вспомнил гневную фразу, которую услышал, входя в лабораторию: «Возможно, это то самое доказательство, которое мы искали! Ну почему ты так упрямишься?»
Похоже, двое ученых уже спорили по этому вопросу, однако в настоящий момент они не хотели делиться своими мыслями с посторонним. Пейнтер не стал настаивать. Сначала ему нужно было решить более насущный вопрос.
Он повернулся к Кай.
— Итак, расскажи мне о тех, кто охотился за тобой. О тех людях в вертолете. Почему ты думаешь, что они пытались тебя убить?
Кай съежилась. Девушка украдкой взглянула на профессора Каноша, и тот кивнул, подбадривая ее. Когда она заговорила, в ее голосе прозвучали нотки вызова.
— Я думаю, это все из-за того, что я украла, — сказала она. — Украла из погребальной пещеры.
— Покажи ему, — велел Канош.
Кай вытащила из-за пазухи две золотые пластины размером восемь на восемь дюймов и толщиной около четверти дюйма. Одна была недавно очищена, вторая оставалась покрыта черной грязью. Пейнтер заметил, что поверхность пластин испещрена какими-то надписями.
— Похоже, в пещере хранились сотни таких пластин, уложенных в каменные ящики и обернутых в кору можжевельника. Покидая пещеру, Кай прихватила с собой три пластины.
— Но здесь их всего две.
— Совершенно верно. Одну она выронила, выбегая из пещеры, прямо перед телекамерами.
Пейнтер задумался.
— Вы полагаете, кто-то это увидел. И пришел проверить, нет ли у Кай еще золота.
— Если это золото, — добавил ученый-физик.
Пейнтер с недоумением посмотрел на него, и физик пояснил:
— Я изучил одну пластину под электронным микроскопом, как и кинжал. Хотя по цвету пластины кажутся золотыми, на самом деле металл тверже, чем можно было ожидать. Гораздо тверже. Обычное золото — довольно мягкий, пластичный металл, а эти пластины твердые, как алмаз. Микроскопический анализ металла показал, что он обладает необычайно плотной атомной структурой, состоящей из макромолекулярных объединений атомов золота, тесно связанных друг с другом подобно элементам пазла. А вся матрица удерживается вместе теми же самыми цементирующими нанонитями, обнаруженными в кинжале. — Дентон покачал головой. — Я никогда не видел ничего подобного. Эти пластины бесценны.
— И кажется, кто-то готов ради них пойти на убийство, — добавил Пейнтер.
Не успел он договорить, как внезапно погас свет. Все застыли, затаив дыхание. В коридоре остались тускло гореть аварийные лампы, запитанные от аккумулятора, однако в лабораторию свет почти не проникал. Из-под стола донеслось глухое рычание собаки, и у Пейнтера по рукам пробежали мурашки. Когда его глаза освоились в темноте, он различил грузную тень, скользнувшую к ногам Каноша и застывшую настороже.
— Тише, Кауч, — еле слышно произнес пожилой профессор, успокаивая собаку. — Все в порядке, мой мальчик.
Ковальски шумно выдохнул.
— Сожалею, профессор, но, похоже, сейчас вам следовало бы прислушаться к своей собаке. Тут нет никакого «в порядке».
Покинув свое место, Кай бесшумно обогнула стол и остановилась у Пейнтера за спиной. Тот протянул руку и взял ее за запястье. Со стороны лестницы донесся грохот, раскатившийся отголосками по коридорам. Пейнтер почувствовал, как у девушки убыстрился пульс.
Кауч снова зарычал.
— Отсюда есть другой путь? — шепотом спросил Пейнтер ученого-физика. — Аварийный выход?
— Нет, — последовал тихий ответ, проникнутый ужасом. — Лаборатория размещена под землей не случайно. Все выходы ведут через лестницу в главное здание.
«Значит, мы в ловушке».
