6
РАЗНЫЕ СТОРОНЫ
[Виола]
Ведет его госпожа Койл. Лицо у нее еще суровей, чем всегда, лоб нахмурен, губы поджаты. Хоть мы виделись всего раз, я прекрасно понимаю, что она очень недовольна происходящим.
Мэр встает за ее спиной. Высокий, худой, но широкоплечий, весь в белом… и в шляпе, которую даже не потрудился снять.
Мне впервые удается рассмотреть его как следует. Когда он подошел к нам вплотную на площади, я истекала кровью и умирала.
Но это он.
Ошибки быть не может.
— Добрый вечер, Виола, — говорит мэр. — Я так давно мечтал с тобой познакомиться.
Госпожа Койл замечает, что я пыталась скинуть одеяло и что Мэдди тянется ко мне:
— Что случилось, Мадлен?
— Ей кошмар приснился, — отвечает Мэдди, переглянувшись со мной. — Боюсь, как бы шов не разошелся.
— Хорошо, позже посмотрим, — говорит госпожа Койл и серьезным тоном — так что Мэдди сразу настораживается — добавляет: — А пока дай ей четыреста единиц корня Джефферса.
— Четыреста? — удивленно переспрашивает Мэдди, но потом замечает выражение лица начальницы и тотчас кивает: — Хорошо, госпожа Койл.
Напоследок стиснув мою ладонь, она выходит из комнаты.
Оба долго смотрят на меня, потом мэр говорит:
— Спасибо, госпожа.
Она тоже выходит, бросив на меня молчаливый взгляд — то ли она хочет успокоить меня, то ли попросить о чем-то или предупредить, — но я слишком напугана, чтобы попытаться это выяснить. Она закрывает за собой дверь.
И я остаюсь наедине с мэром.
Он тянет время и молчит, пока мне не становится окончательно ясно: надо что-то сказать. Я кулаком прижимаю к животу простыню, все еще чувствуя резкую боль при каждом движении.
— Вы мэр Прентисс. — Мой голос дрожит, но я все-таки произношу это.
— Президент Прентисс, — поправляет меня он, — но ты меня знаешь как мэра, разумеется.
— Где Тодд? — Я смотрю ему в глаза. Не моргая. — Что вы с ним сделали?
Он опять улыбается:
— Твои первые слова были умными, вторые — храбрыми. Думаю, мы подружимся.
— Он ранен? — Я сглатываю поднимающуюся в груди боль. — Он жив?
Первую секунду мне кажется, что он и не подумает отвечать, даже не подаст виду, что услышал мой вопрос, однако в следующий миг я получаю исчерпывающий ответ:
— У Тодда все хорошо. Он жив, здоров и постоянно спрашивает о тебе.
Я вдруг понимаю, что все это время не дышала.
— Правда?
— Разумеется.
— Я хочу его увидеть.
— Он тоже хочет тебя видеть, — говорит мэр Прентисс, — но не торопись, всему свое время.
Мэр продолжает улыбаться, почти по-дружески.
Передо мной стоит человек, от которого мы бежали несколько недель подряд, он стоит рядом со мной, а я даже не могу толком пошевелиться.
И он улыбается.
Почти по-дружески.
Если он что-нибудь сделал Тодду, если он хоть пальцем его тронул…
— Мэр Прентисс…
— Президент Прентисс, — снова поправляет меня он, и вдруг его голос веселеет: — Впрочем, можешь звать меня Дэвид.
Я ничего не отвечаю, только еще сильней давлю на повязку, не обращая внимания на боль.
В мэре есть что-то странное. Что-то неуловимое…
— Конечно, если позволишь называть себя Виолой.
Раздается стук в дверь, и в палату входит Мэдди с каким-то пузырьком в руке.
— Корень Джефферса, — говорит она, глядя в пол. — От боли…
— Да-да, конечно. — Сложив руки за спиной, мэр отходит от кровати. — Делайте что нужно.
Мэдди наливает мне стакан воды и смотрит, как я проглатываю четыре желтые капсулы — на две больше, чем мне давали раньше. Потом она забирает стакан и, стоя спиной к мэру, бросает на меня многозначительный взгляд — без тени улыбки, зато очень решительный и храбрый, — так что мне сразу становится чуть спокойней, чуть легче.
— Она быстро утомится, — предупреждает Мэдди мэра Прентисса, все еще не глядя на него.
— Понимаю, — кивает тот.
Мэдди выходит, закрывает за собой дверь, и по моему животу тут же разливается приятное тепло. Однако боль и дрожь уходят не сразу.
— Ну, можно? — спрашивает мэр Прентисс.
— Что?
— Называть тебя Виолой?
— Я не в силах вам помешать, — говорю я. — Зовите как хотите.
— Хорошо, — отвечает мэр, не садясь и не шевелясь, с прежней улыбкой на лице. — Когда тебе станет лучше, я бы очень хотел с тобой побеседовать.
— О чем?
— Как же, о кораблях, разумеется. Которые с каждой минутой все ближе и ближе.
Я проглатываю слюну:
— О каких еще кораблях?
— О нет, нет, нет. — Он качает головой, хотя продолжает улыбаться. — В начале нашего знакомства ты проявила такую храбрость и ум… Прошу, не порть это впечатление. Страх не помешал тебе обратиться ко мне уверенным и спокойным голосом. Твое поведение достойно восхищения. — Он опускает голову. — И все же этого недостаточно. Мне нужна честность. Мы должны начать с честности, Виола, иначе как мы вообще можем чего-то добиться?
«Добиться чего?» — думаю я.
— Я сказал тебе, что у Тодда все хорошо, — говорит мэр Прентисс. — И это чистая правда. — Он кладет руку на спинку моей кровати. — С ним и дальше будет все хорошо, обещаю. — Он умолкает. — А ты будешь честна со мной.
Я начинаю понимать, что это ультиматум.
Тепло от живота расходится по телу, замедляя и сглаживая все вокруг. Молнии в животе утихают, но с облегчением приходит и сон. Зачем мне дали целых две дозы? Я так быстро усну, что даже не смогу поговорить с…
О…
О!
— Мы с Тоддом должны увидеться, иначе я вам не поверю, — говорю я.
— Скоро, — отвечает мэр Прентисс. — Сперва нам предстоит еще очень многое сделать в Нью-Прентисстауне. И переделать.
— Даже если никто этого не хочет. — Мои веки начинают смежаться. Я с трудом их разлепляю и только тогда до меня доходит, что я сказала это вслух.
Мэр вновь улыбается:
— Последнее время мне часто приходится это говорить, Виола. Война кончилась. Я тебе не враг.
Я поднимаю на него удивленный и сонный взгляд.
Я боюсь его. Честное слово.
Но…
— Вы были врагом женщин Прентисстауна, — говорю я. — И всех жителей Фарбранча.
Его лицо неуловимо каменеет, и ему явно не хочется, чтобы я это заметила.
— Сегодня утром в реке обнаружили труп, — говорит он. — Труп с ножом в горле.
Я изо всех сил стараюсь удержаться, чтобы не вытаращить глаза: не помогает даже корень Джефферса.
— Вероятно, смерть эта вполне объяснима. У жертвы определенно были враги.
Я вспоминаю, как сделала это…
Как вонзила нож…
И закрываю глаза.
— Что же до меня, — говорит мэр, — то война кончена. Моя военная служба подошла к концу, теперь моя задача — править и объединять людей.
Ну-ну, объединять, разлучая, думаю я, но дышу все медленней, а белый цвет стен вокруг становится все ярче и ярче — он не слепит, он мягкий и ласковый, в нем хочется утонуть и спать, спать, спать. Я еще глубже погружаюсь в подушку.
— Что ж, я пойду, — говорит мэр. — До скорых встреч.
Я начинаю дышать ртом. Со сном бороться уже невозможно.
Мэр видит, что я уплываю.
И делает ужасно странную вещь.
Он подходит ближе и почти заботливо накрывает меня простыней.
— У меня к тебе последняя просьба.
— Какая? — спрашиваю я, не открывая глаза.
— Зови меня Дэвид.
— Что? — Язык едва ворочается.
— Я хочу, чтобы ты сказала: «Спокойной ночи, Дэвид».
Из-за лекарства я совершенно не владею собой, и слова слетают с губ без моего ведома:
— Спокойной ночи, Дэвид.
Сквозь дымку наркотического сна я вижу, что мэр выглядит удивленным… и даже немного расстроенным.
Однако он быстро берет себя в руки:
— И тебе, Виола. — Он кивает и шагает к двери.
Тут до меня доходит, в чем дело, что именно в нем изменилось.
— Не слышу вас, — шепчу я.
Он замирает и оборачивается:
— Я сказал: «И тебе…»
— Нет, я про другое, — кое-как выдавливаю я. — Я не слышу ваших мыслей.
Мэр вскидывает брови:
— Ну еще бы.
Я засыпаю прежде, чем за ним закрывается дверь.
Я сплю долго, очень долго, а когда открываю глаза, комната уже залита солнечным светом, и я пытаюсь понять, что произошло на самом деле, а что мне приснилось.
(…отец протягивает руку и помогает мне забраться по лестнице в люк. «Добро пожаловать на борт, шкипер…»)
— Ты храпишь, — произносит чей-то голос.
На стуле сидит Коринн и так быстро орудует иголкой над тканью, что кажется, это чьи-то чужие и злые руки летают над ее коленями.
— Неправда, — говорю я.
— Ей-богу, как корова в охоте.
Я сбрасываю одеяла. Кто-то сменил мне повязки, и резкая боль в животе исчезла — видимо, швы наложили заново.
— Давно я сплю?
— Больше суток. — В ее голосе слышится укор. — Президент уже дважды присылал людей — справиться о твоем здоровье.
Я кладу руку на бок и осторожно щупаю рану. Боли почти нет.
— Что же, тебе нечего на это сказать? — вопрошает Коринн, яростно работая иголкой.
Я хмурюсь:
— Что тут скажешь? Я его первый раз в жизни видела.
— Зато он хорошо тебя знает, не так ли? Ай! — Она шипит и сует в рот уколотый палец. — Все это время мы сидим взаперти и даже на улицу выйти не можем!
— А я тут при чем?
— Ты ни при чем, дитя мое. — В палату заходит госпожа Койл и строго смотрит на Коринн. — Никто здесь тебя не винит.
Коринн встает, вежливо кивает госпоже и молча выходит за дверь.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает госпожа Койл.
— Голова кружится. — Я немного приподнимаюсь на руках — получается гораздо лучше. Ноги не очень-то гнутся, но в конце концов мне удается встать и даже пройтись до двери.
— Не зря Мэдди говорит, что вы — лучшая целительница в городе! — с восхищением говорю я.
— Мэдди никогда не лжет.
Госпожа Койл провожает меня по белому коридору к туалету. Когда я выхожу оттуда, мне протягивают белую рубашку — она теплей, длинней и вообще приятней, чем рубашка с завязками на спине. Я переодеваюсь, и мы идем обратно в палату, меня немного шатает, но все же я иду.
— Президент интересуется твоим здоровьем, — говорит госпожа Койл, придерживая меня рукой.
— Коринн уже сказала. — Я тайком кошусь на нее. — Это все из-за новых переселенцев. Я знать не знаю мэра! Я не на его стороне.
— О! — Госпожа Койл заводит меня обратно в палату и укладывает на кровать. — Так ты признаешь, что есть разные стороны?
Я откидываюсь на подушку, крепко прижимая язык к зубам.
— Вы мне нарочно вкололи две дозы Джефферса, чтобы я не смогла долго с ним разговаривать? — спрашиваю я. — Или чтобы я не успела рассказать ему лишнего?
Она одобрительно кивает, словно хвалит за сообразительность:
— Если я скажу, что и то, и другое — правда, ты ведь на нас не обидишься?
— Могли бы и спросить для начала, — говорю я.
— Времени не было, — отвечает госпожа Койл, садясь на стул рядом с кроватью. — О Прентиссе мы знаем только из истории, а история эта — очень, очень скверная. Что бы он ни говорил о новом мире и новом обществе, лучше заранее подготовиться к беседе с таким человеком.
— Я его не знаю, я вообще ничего не знаю! — повторяю я.
— Но ты еще можешь узнать, — произносит она с легкой улыбкой. — А как сложится ваше знакомство, зависит от человека, который проявит к этому интерес.
Я пытаюсь прочесть ее, понять, что она имеет в виду, но у местных женщин тоже нет Шума, так ведь?
— Что вы такое говорите?
— Что тебе давно пора хорошенько поесть. — Она встает, стряхивая с белоснежного халата невидимые соринки. — Попрошу Мэдди принести тебе завтрак.
Госпожа Койл подходит к двери и берется за ручку, но поворачивает ее не сразу.
— Знай вот что, — говорит она, стоя ко мне спиной. — Если стороны все-таки есть… — она косится на меня из-за плеча, — то мы с президентом точно на разных.