Глава 31

Остановив такси на знакомом ей перекрестке, они выходят из машины. Аомамэ озирается. Прямо через дорогу — мрачный склад за решеткой из железных прутьев. Она хватает Тэнго за руку и тащит за собой через «зебру».

Она не помнит, где именно были сняты болты, но проверяет всю ограду — и находит это место: узкий лаз, куда может пробраться один человек. Ужавшись до предела, стараясь не зацепиться нарядом за что-нибудь острое, Аомамэ проскальзывает на территорию склада. Тэнго, сгруппировавшись, кое-как протискивается вслед за ней. На складе все так же, как и в апреле. Выцветшие мешки с цементом, ржавая арматура, жухлый бурьян и обрывки старой бумаги да белеющий где ни попадя голубиный помет. За восемь месяцев ни капельки не изменилось. Видно, с тех пор ни единой живой души так и не появилось в этом богом забытом месте — в самом центре столицы, под быками Токийского хайвэя.

— Значит, отсюда? — озираясь, спрашивает Тэнго. Аомамэ кивает:

— Не получится — больше идти будет некуда.

В темноте она попыталась найти аварийную лесенку, по которой когда-то спустилась. Узенькую — но она соединяла Токийский хайвэй с землей. Она где-то здесь, уверяла себя Аомамэ. Я должна в это верить.

И лесенка нашлась. Точнее — жалкое подобие. Больше похожа на пожарную. Куда заброшенней и опаснее, чем в ее воспоминаниях. Неужели по такой лестнице она когда-то сумела спуститься? Впрочем, какая-то лестница есть, и это главное. Остается лишь проделать все в обратном порядке, то есть — подняться наверх. Аомамэ стянула шпильки от Шарля Жордана, спрятала в сумку, перекинула сумку через плечо — и в одних чулках встала на первую ступеньку.

— Иди за мной, — обернувшись, сказала она Тэнго.

— Может, лучше я пойду первым? — с беспокойством предложил он.

— Нет, сначала я.

Спускалась этой дорогой она. Значит, ей же первой и подниматься.

Металлические поручни оказались холоднее, чем в прошлый раз. Пальцы Аомамэ сразу замерзли так, что она перестала их чувствовать. Да и ветер, гулявший меж быков хайвэя, дул резче и сильнее прежнего. Эта чертова лестница своим ледяным равнодушием словно бросала ей вызов — и абсолютно ничего не обещала.

В сентябре, когда Аомамэ искала выход с хайвэя, лестницы не было. Спуск для нее был закрыт. А вот подъем от этого заброшенного склада теперь открылся. Путь наверх свободен, как она и рассчитывала. Она давно предчувствовала, что именно так все и будет. Если моя Кровиночка и правда какая-то необычная, надеялась Аомамэ, — она обережет меня и укажет верный путь.

Да, лестница существует. Но ведет ли она к хайвэю? Или на полпути обрывается? В этом мире чего только не бывает. Но только взобравшись по ней, можно узнать, что там есть, а чего нет.

Аомамэ поднимается осторожно, ступенька за ступенькой. Когда оборачивается и смотрит вниз, убеждается, что Тэнго неотступно следует за ней. Ледяной порывистый ветер обжигает тело, задирает полы плаща, оголяет бедра, задирает юбку чуть не до пояса, ^треплет волосы и разметывает их по лицу, мешая видеть. Временами ей трудно дышать. А ведь можно было собрать волосы в узел и приготовить перчатки. Почему она не сообразила? Но чего уж теперь жалеть. Когда собиралась, думала об одном: одеться в точности так же, как в тот день, когда спускалась с хайвэя. Теперь же остается лишь покрепче цепляться за поручни да карабкаться выше и выше.

Трясясь от холода, она упорно движется вверх, разглядывая краем глаза кирпичную многоэтажку на другой стороне шоссе — ту, что видела здесь в прошлый раз. В половине окон горит свет. До балконов можно рукой дотянуться. Если жильцы заметят, что среди ночи кто-то карабкается по аварийной лестнице у них перед носом, могут быть неприятности. Их с Тэнго силуэты отлично просматриваются под фонарями 246-й магистрали. К счастью, на улицу никто не выглядывает. Все шторы задернуты. Да оно и понятно. Кому охота вылезать морозным вечером на балкон, чтобы разглядывать аварийные лестницы городского хайвэя?

На одном из балконов Аомамэ узнает огромный фикус в горшке. Стоит скукоженный рядом с перепачканным садовым креслом. Этот фикус она видела здесь и в апреле. Еще более жалкий и брошенный, чем тот, что она оставила в квартирке на Дзиюгаоке. Все восемь месяцев бедняга так и проторчал на этом балконе. Жухлого и поникшего, его задвинули в самый неприметный уголок этого мира и забыли. Наверняка и не полили с тех пор ни разу. Но именно этот несчастный фикус одним своим видом вдруг рассеивает тревоги и сомнения Аомамэ. И дарит ей уверенность и отвагу, чтобы и дальше ступать по шаткой лестнице коченеющими ногами. Все в порядке, повторяет она себе, я не ошиблась.

Я просто возвращаюсь той же дорогой, которой пришла. А этот фикус — мой союзник-ориентир. Безмолвный и неприметный.

Спускаяь здесь в прошлый раз, я встретила разоренные ветром паучьи гнезда. И вспомнила о Тамаки. О том, как на летних каникулах мы ездили с нею в путешествие, ночевали в гостинице и сплетались телами в одной постели. Почему каждый раз, спускаясь или поднимаясь по этой чертовой лестнице, я вспоминаю об этом? Большие, округлые сиськи подруги всегда вызывали зависть Аомамэ. Не то что мои худосочные, привычно вздыхает она. Вот только те сиськи не оценит уже никто и никогда.

Потом она вспоминает Аюми Накано. Одинокую девушку-полицейскую, которую задушили поясом от банного халата, приковав наручниками к кровати. Совсем молодую девчонку с израненной душой, то и дело нырявшую в гибельный омут по доброй воле. У этой сиськи тоже были что надо:

Ее сердце сжимается от скорби. Неужели девчонок действительно больше нет? Неужели такие роскошные сиськи исчезли из этого мира бесследно?

Защитите меня как-нибудь, — умоляет их Аомамэ. — Мне так нужна ваша помощь, спасите меня, заклинаю вас.

Она знает: эти невысказанные слова обязательно долетят до ее несчастных подруг. И те непременно спасут ее.

Лестница заканчивается. Перед глазами — узенький мостик, ведущий к внешней стенке хайвэя. Передвигаться по нему можно лишь пригнувшись — слишком низенькие перила. Впереди уже видны зигзаги другой лестницы. Тоже не ахти какая удобная, но все лучше предыдущей. Насколько помнит Аомамэ, эта лестница будет последней: за ней — калитка внутрь хайвэя. Вибрация от тяжеленных грузовиков качает мостик из стороны в сторону, точно лодку — штормовая волна. Вопли клаксонов становятся все оглушительней.

Оглянувшись, она берет Тэнго за руку. И удивляется, какая теплая у него ладонь. В такую морозную ночь — и невзирая на ледяные поручни, за которые он хватался? Поразительно!

— Осталось совсем немного! — кричит она ему прямо в ухо под завывание ветра и грохот машин. — После этой лестницы — выход на хайвэй!

Если, конечно, выход не перекрыт, — мысленно добавляет она. Но вслух не произносит.

— Ты знала, что будешь подниматься по этой лестнице? — уточняет Тэнго.

— Да. Разумеется, если отыщу ее.

— Но тогда почему так оделась? — удивляется он. — По-моему, тесная мини-юбка и шпильки — не лучшая экипировка для скалолаза.

Аомамэ опять улыбается:

— Так было нужно. Придет время — все объясню.

— У тебя очень красивые ноги, — говорит Тэнго.

— Тебе нравятся?

— Еще бы!

— Спасибо, — говорит Аомамэ. И, балансируя на тесном мостике, целует его в ухо. Большое, похожее на цветную капусту и уже здорово окоченевшее.

Мостик заканчивается, они ступают на последнюю лесенку вверх. Аомамэ уже не чувствует ни рук, ни ног. А ведь нужно быть трижды внимательной, чтобы не споткнуться. Убирая с лица волосы, растрепанные ветром, от которого слезятся глаза, она одолевает ступеньку за ступенькой. Изо всех сил сжимает поручни, чтобы не потерять равновесие на таком диком ветру. Движется сверхосторожно — и думает о Тэнго у нее за спиной. О его больших руках — и замерзших ушах, похожих на цветную капусту. О Кровиночке, мирно спящей под ее сердцем. О черном пистолете в недрах ее сумки — и девятимиллиметровых патронах, которыми тот заряжен.

Что бы ни случилось, они должны убежать из этого мира. А для этого нужно сильно, от всего сердца поверить в то, что эта, последняя лестница обязательно выведет их на хайвэй. Главное — верить, — убеждает она себя. И вспоминает слова песни, упомянутой Лидером перед смертью. Она помнит их наизусть:

Что бы ни случилось — и чего бы ни стоило — я должна оказаться в реальном мире. И не одна — конечно же, вместе с Тэнго. Ради нас и нашей Кровиночки.

Остановившись на повороте, Аомамэ оглядывается на Тэнго. Берет его руку в свою, чувствует ответное пожатие. Его ладонь все такая же теплая. Эта теплота придает ей уверенности. Она снова нагибается к нему и целует смешное ухо.

— А знаешь, однажды я хотела за тебя погибнуть, — признается Аомамэ. — Еще чуть-чуть — и конец. До смерти оставалось несколько миллиметров. Веришь?

— Верю.

— От всего сердца?

— Да, — говорит от всего сердца Тэнго. Кивнув, она отпускает его руку. И лезет дальше.

Через пару минут лестница заканчивается — и они выбираются на 3-ю Токийскую скоростную. Пожарный выход не перекрыт. Интуиция не подвела ее, их усилия были не напрасны. Прежде чем перелезать через металлическую оградку, она утирает слезы с лица.

— Третья скоростная? — с интересом произносит Тэнго, помолчав и оглядевшись по сторонам. — Значит, вот где выходят из этого мира?

— Да, — отвечает Аомамэ. — Здесь вход в этот мир и выход из него.

Когда она, задрав юбку до бедра, перелезает через металлическую оградку, Тэнго бережно поддерживает ее со спины. Сразу за оградкой — аварийный карман, в котором свободно могут разместиться два автомобиля. Аомамэ здесь уже в третий раз. Неизменный рекламный щит «Бензина Эссо» снова перед глазами. Нашего тигра — в ваш бензобак. Та же реклама, тот же тигренок. Не торопясь обуваться, Аомамэ застывает на асфальте. Набирает полные легкие ночного воздуха, горчащего выхлопными газами, который кажется ей свежим как никогда. Я вернулась, думает она. Все мы наконец-то вернулись сюда.

Как и в прошлый раз, на Токийской скоростной — ужасный затор. В сторону Сибуи машины еле ползут. Заметив это, Аомамэ удивляется. Интересно, почему так? Каждый раз, когда я появляюсь здесь, дорога в центр всегда забита. Вообще-то большая редкость в столь поздний час. Может, где-то впереди авария? Из города все едут нормально, а те, кому в город — стоят…

Следом через оградку перелезает и Тэнго. Точнее, легонько через нее перешагивает — и встает рядом с Аомамэ. Словно дети леса, впервые вышедшие к океану и узревшие, как бьется у ног волна за волной, оба молча провожают глазами вереницы ревущих машин.

Люди в машинах тоже не спускают с них глаз. От удивления не знают, что и думать. В их взглядах — больше подозрительности, чем любопытства. Что эта молодая парочка делает в таком странном месте? Появились из темноты — и стоят себе в аварийном кармане Токийского хайвэя, как у себя дома. Девица — в модном костюмчике, но тонкий весенний плащик не по сезону. На ногах — одни чулки, даже не обута. А парень — здоровяк, каких мало, в потертой кожаной куртке. Оба с сумками через плечо. Может, у них сломалась машина или случилась авария? Но машины их нигде видно. Да и на тех, кто нуждается в помощи, совсем не похожи.

Придя наконец в себя, Аомамэ вынимает из сумки туфли, обувается. Поправляет юбку, перекидывает ремень сумки через плечо. Застегивает плащ, затягивает потуже пояс. Облизывает языком пересохшие губы, убирает пальцем челку со лба. Вынимает платок, вытирает слезы. И снова берет Тэнго за руку.

Двадцать лет назад, так же в декабре, они стояли в опустевшем классе, как и сейчас, молча сжимая руки друг друга. И не было в том мире никого, кроме них двоих. Теперь же перед их глазами медленно движутся автомобили. Но им все равно. Что бы ни видели их глаза, что бы ни слышали уши — совершенно неважно. Окружающие картины, звуки и запахи утратили для них какой-либо смысл.

— Ну, что? Прорвались в мир иной? — спрашивает наконец Тэнго.

— Возможно, — отвечает Аомамэ.

— А может, как-то проверить?

Способ проверить только один, но не нужно говорить о нем вслух. Молча задрав голову, Аомамэ смотрит на небо. То же самое делает и Тэнго. Они ищут в небе луны. Или луну. По идее, что-то одно из двух должно висеть над рекламным щитом «Эссо». Но никаких лун там не видно. Похоже, сейчас это «что-то» скрывается за тучами, медленно ползущими к югу. Аомамэ с Тэнго ждут. И никуда не спешат. Теперь у них на двоих достаточно времени, чтобы наверстать упущенное. Тигренок «Эссо», стискивая заправочный пистолет, с понимающей улыбкой косится на их рукопожатие.

И тут Аомамэ замечает: что-то не так, как было в прошлый раз. Какая-то деталь цепляет ее внимание, но она не понимает, что именно. Она озабоченно хмурится. И наконец понимает. Тигренок на рекламе повернут к ним левой щекой. Но Аомамэ отчетливо помнила: раньше щека была правой! Изображение тигренка развернуто на сто восемьдесят градусов. Гримаса искажает ее лицо. Сердце колотится чаще. Кажется, будто с организмом творится что-то неправильное. Как все это понимать? Уверена ли я в своей памяти? Ручаться не могу. Просто мне так показалось. Время от времени память подводит любого из нас.

Это сомнение она придержит в себе. Вслух его проговаривать пока не стоит. Аомамэ прикрыла глаза, несколько раз вздохнула, выравнивая пульс. А затем открыла глаза и стала ждать, когда разойдутся облака.

Люди в машинах следят за ними из окон. Что же так пристально разглядывает в небе эта безумная парочка? Зачем они так крепко сцепили руки? Некоторые опускают стекла, высовывают головы и смотрят туда же, куда уставились эти двое. Но видят там лишь белые облака да рекламу «Эссо». Нашего тигра — в ваш бензобак. Развернувшись левым профилем к проезжающим людям, тигренок жизнерадостно улыбается, призывая людей потреблять все больше и больше бензина.

А потом облака расходятся, и в небе появляется луна.

Одна-единственная. Привычная, желтая и одинокая. Та, что молча плывет над долиной, заросшей серебряной травой, отражается белым блюдцем в глади застывшего озерца и втихую, молчком озаряет крыши заснувших домов. Та самая, что накатывает океанские воды на песок во время прилива, мягко подсвечивает шерсть у хищников и защищает путников по ночам. Та луна, что в первые три дня своего появления в небе вскрывает тоненьким серпом коросту с самой черствой души, а в новолуние капля за каплей выцеживает на Землю свое мрачное вселенское одиночество.

Теперь эта луна висела над рекламным щитом «Эссо». И никакой кривовато-зеленоватой напарницы рядом с нею не наблюдалось. Ничему не следуя и никому не подчиняясь, она дрейфовала в вечном молчании. Даже не спрашивая друг у друга, Тэнго и Аомамэ понимали, что оба видят в небе одну и ту же картину. Аомамэ сжимала его большую ладонь. Ощущение неправильности из организма исчезло.

Мы вернулись в 1984 год, говорит она себе. Года 1Q84 больше нет. Вокруг нас — мир, каким он был прежде.

Но разве так может быть? Разве это так просто — привести мир в изначальный порядок? И разве сам Лидер не утверждал перед смертью, что обратной дороги нет?

Или же мы провалились в еще один, третий мир, опять же отличный от предыдущего? Мир, в котором тигренок «Эссо» всегда улыбается не правой щекой, а левой? И в котором нас ждут очередные загадки и новые правила?

Возможно, именно так и вышло, думает Аомамэ. По крайней мере, отрицать это пока нет никаких оснований. В одном лишь она уверена на все сто. Что бы вокруг ни происходило — этот мир не двулунный. А я стою в этом мире, новый он или старый, и сжимаю руку Тэнго. Мы побывали там, где всякая логика бессильна, пережили много горя, но все-таки нашли друг друга — и умудрились из того кошмара сбежать. В старый ли, новый ли мир мы попали в итоге — чего нам теперь бояться? Будут новые испытания — преодолеем их снова. Вот и все. По крайней мере, здесь мы больше не одиноки.

Расслабив плечи, она прижимается к широкой груди Тэнго, чтобы наконец-то поверить в то, во что не верить нельзя, и вслушивается в биение его сердца. И, уверовав, растворяется в его объятиях. Отдаваясь его рукам, она кажется себе хрупкой горошиной в крепком, надежном стручке.

— Ну и куда мы теперь пойдем? — спрашивает Тэнго бог знает сколько времени спустя.

А и верно, думает Аомамэ. Не торчать же здесь до скончания века. Вот только на Токийском хайвэе нет ни обочин, ни тротуаров. До съезда с Икэдзири сравнительно недалеко, но даже при такой пробке придется постоянно уворачиваться от машин, так что пешком идти слишком опасно. Рассчитывать же на то, что оттопыришь палец — подберут автостопом, на скоростной магистрали не приходится. Можно, конечно, позвонить из аварийного телефона в штаб Дорожной Ассоциации и попросить о помощи. Но тогда придется объяснять, кто они и как вообще сюда попали. Объяснить это логически у них не получится. Но даже если они всеми неправдами доползут или добегут до съезда на Икэдзири, их тут же засекут сборщики оплаты из кабинок со шлагбаумами. Вариант же ухода обратно по аварийной лестнице, понятно, не рассматривается вообще.

— Я не знаю, — отвечает она.

Что делать дальше, куда отсюда идти, она и правда не представляет. Штурм лестницы завершен, ее миссия выполнена. Решать, что правильно, что нет, она уже не в силах. В ее бензобаке больше ни капли. Оставалось лишь доверить контроль за происходящим кому-то еще.

Отец наш Небесный. Да не названо останется имя Твое, а Царство Твое пусть придет к нам. Прости нам грехи наши многие, а шаги наши робкие благослови. Аминь.

Слова молитвы слетают с губ сами собой. Думать не нужно. Ни одно из этих слов по отдельности не имеет значения. Сейчас они — просто сочетание звуков, ряд кодировочных ключей. Но, повторяя их раз за разом почти машинально, она впадает в удивительное состояние. Возможно, это и называется набожность. Откуда-то из глубины себя вдруг получаешь легкий толчок. Словно кто-то напоминает: какие бы утраты тебя ни постигли — слава богу, ты еще не теряешь себя. И ты не споришь. Здорово, что я вообще существую на свете, тот он или этот.

— Царство Твое пусть придет к нам, — еще раз просит вслух Аомамэ. Как просила в школьной столовой перед каждым обедом. Что бы эта просьба ни означала, Аомамэ всем сердцем надеется: Царство обязательно придет.

А рука Тэнго все ерошит волосы у нее на затылке.

Минут через десять Тэнго ловит такси. Сначала они долго не могут поверить своим глазам. По забитой скоростной автостраде медленно, рывками, движется такси без пассажиров. Тэнго неуверенно голосует, но задняя дверь тут же открывается, и они садятся в машину — торопливо и растерянно, будто опасаясь, что мираж сейчас растает. Молодой водитель в очках, изогнувшись в кресле винтом, поворачивается к ним.

— На скоростной пробка, так что съезжать будем сразу на Икэдзири. Не возражаете? — спрашивает он. Для мужчины голос чуть выше обычного, но не писклявый.

— Нормально, — отзывается Аомамэ.

— Вообще-то, если по закону, подбирать пассажиров на скоростной магистрали запрещается…

— По какому закону? Например? — уточняет Аомамэ. Ее отражение в зеркале водителя чуть заметно хмурится.

Водитель навскидку не может вспомнить названия Закона, Запрещающего Подбирать Пассажиров На Хайвэях. А отражение Аомамэ в зеркальце с каждой секундой все злее.

— Ну, хорошо, — закрывает тему водитель. — Так куда вам?

— Можете высадить где-нибудь возле станции Сибуя, — отвечает Аомамэ.

— Счетчик пока не включен, — предупреждает таксист. — Но я не возьму с вас за скоростную. Включу, когда съедем.

— А как получилось, что вы ехали без пассажира?  — интересуется Тэнго у водителя.

— Ох, запутанная история! — устало вздыхает тот. — Хотите послушать?

— Хотим, — отвечает Аомамэ.

Любой рассказ пойдет, пусть даже долгий и нудный. Она хочет услышать, о чем люди рассказывают друг другу в этом новом мире. Новые истории, в которых попадаются новые тайны — а может, и новые подсказки для старых.

— В общем, возле парка Кинута я подобрал пассажира, мужчину средних лет, — начал водитель. — Он попросил отвезти его в университет Аояма по скоростной. Сказал, что лучше не по земле, там сейчас жуткие пробки. А о пробке на скоростной тогда еще ничего не сообщали. В последней говорили, что все там просто летает. Потому я и сделал, как просили: заехал на скоростную в Ёге. Но тут у съезда на Танимати крепко стукнулись две машины, ну я и вляпался в эту пробку, как сами видите. И вот ползу по скоростной, а до съезда на Икэдзири все никак не доеду. Ни туда, ни сюда. Как вдруг мой пассажир видит знакомую. В Комадзаве мы здорово притормозили и надолго встали бок о бок на соседних полосах. У нее серебристый «мерс»-купе. Пассажир мой ее узнал — какая-то случайная знакомая, — и давай с ней переговариваться через открытые окна. Болтали-болтали, и вот она уже его к себе в машину зовет — поехали, мол, нормально поговорим. Он — ко мне: простите, говорит, здесь расплачусь и туда пересяду. Конечно, высадить пассажира посреди скоростной — дело неслыханное, но вокруг вообще все застыло, что тут скажешь? Он пересел в серебристый «мерс». Извинился, заплатил сверх счетчика. Спасибо, конечно. Да только я уже потерял больше, потому что двигаться перестал. Худо-бедно прополз еще немного, почти до съезда с Икэдзири. Смотрю — вы руку подняли… Вот такая история, просто не верится, согласитесь! — Верится, — только и отвечает Аомамэ.

Ночь они проводят в высотном отеле на Акасаке. Гасят свет, по отдельности раздеваются, ложатся в постель и обнимают друг друга. Конечно же, им о стольком нужно поговорить. Но для этого есть и утро. Сначала необходимо кое-что предпринять. Очень долго, не говоря ни слова, они изучают друг друга в полной темноте. Ладонями, всеми пальцами проверяют все, до чего бы ни дотянулись, одно за другим: где это, что это, какое на ощупь. Трепеща, словно малые дети при виде сокровищ, найденных в потайной комнате. Перебирая каждую драгоценность, они трогают его губами и опечатывают поцелуем. Исследовав все что можно, Аомамэ берет твердый член Тэнго — и пожимает его. Точно так же, как пожимала ему руку в опустевшем классе. Ничего лучше в жизни не испытывала. Настоящее чудо. А потом прижимается к нему бедрами, раздвигает ноги — и медленно впускает Тэнго в себя. До упора. Закрывает глаза в темноте, вбирает в легкие темный воздух. Потом выдыхает. Согревая своим дыханием грудь Тэнго.

— Всю жизнь я фантазировала о том, как ты со мной это делаешь.

— Как я развратничаю с тобой в постели?

— Вот-вот.

— У тебя в десять лет уже были такие фантазии?

Аомамэ хихикает:

— Нет, конечно. Когда уже постарше стала…

— Я тоже здорово все это представлял.

— Себя во мне?

— Ну да.

— И как? Совпадает с представлением?

— Трудно поверить, что это на самом деле, — признается он. — Все не отвыкну от мысли, что это не просто мечта.

— Но это правда.

— Это слишком здорово, чтобы оказаться правдой. Аомамэ улыбается в темноте. Касается его губ своими. Их языки сплетаются.

— Послушай… А у меня не очень маленькая грудь?

— Как раз то, что надо, — отвечает Тэнго, протягивает руку и на всякий случай проверяет это еще раз.

— Спасибо, — вздыхает Аомамэ. И добавляет: — Дело не только в этом… Они еще и по размеру отличаются.

— Они хороши какие есть, — говорит он. — Левая — это левая. Правая — это правая. Ничего не нужно менять.

Она прикладывает ухо к его груди.

— Знаешь, я очень долго была одна. И очень долго страдала от одиночества. Встреть я тебя раньше, не пришлось бы так долго плутать.

Тэнго качает головой:

— Нет, не думаю. Все как раз очень вовремя. И для тебя, и для меня.

Аомамэ плачет. Все, что она сдерживала в себе так долго, вырывается крупными слезинками на постель. Сдержать эти слезы она не в силах. Ощущая Тэнго в себе, она плачет, тихонько подрагивая всем телом. Руки Тэнго крепко держат ее. И уже никогда не отпустят.

— Каждому потребовалось свое время, чтобы постичь глубину одиночества, — говорит он.

— Двигайся, — шепчет она ему на ухо. — Медленно и долго…

Он повинуется. Приводит тело в движение — постепенно, осторожно. Чуть дыша и прислушиваясь к биению своего сердца. Аомамэ цепляется за него, как утопающий за спасителя. Перестает плакать, прекращает думать и, отключившись от прошлого и от будущего, растворяется во вкрадчивом ритме Тэнго.

Перед рассветом оба в гостиничных банных халатах стоят у большого окна. С бокалами красного вина, заказанного в номер. По случаю Аомамэ соглашается пригубить. Спать еще неохота. Из окна семнадцатого этажа видно луну безо всяких помех. Облака расползлись, небо чистое — взгляду не за что уцепиться. К рассвету луна проделала по небу долгий вояж, но пока еще зависает над невидимым горизонтом. Ее пепельный диск все бледнее. Уже очень скоро она уйдет на покой и утонет за краем земли.

Накануне вечером, когда они заселялись, Аомамэ попросила у женщины за стойкой портье номер, пусть дорогой, но чтобы из окна было бы здорово смотреть на луну.

— Это самое важное, — подчеркнула она. — Видеть луну так, чтобы вокруг ничто не мешало.

Администраторша очень приветливо отнеслась к парочке голубков, пожелавших свить в их отеле любовное гнездышко. Тем более что половина номеров в этот сезон пустовала. А кроме того, они ей просто понравились. Тут же послала горничную проверить, хорошо ли видна луна в люксе для новобрачных, сразу вручила ключ и обеспечила максимальную скидку.

— А что, сегодня полнолуние? — с интересом спросила она. На своем гостиничном веку эта женщина выслушала пожелания, требования и запросы от миллиона клиентов. Но еще ни разу не встретила постояльца, который с серьезным видом просил бы поселить его в Номер С Лучшим Видом На Луну.

— Нет, — ответила Аомамэ. — Полнолуние уже прошло. Сейчас луна видна примерно на две трети. Но это неважно. Лишь бы видна была.

— Любите смотреть на луну?

— Обожаем, — улыбнулась Аомамэ. — Это очень важно для нас обоих.

Рассвет приходит, но количество лун не меняется. Луна в небе, как обычно — единственная и одинокая. Незаменимый спутник Земли, с позабытых времен летящий с той же скоростью, по той же орбите — и столь же преданный своей Миссии, что и всегда. Не сводя с нее глаз, Аомамэ прикладывает ладонь к низу живота и еще раз проверяет, на месте ли Кровиночка. Она чувствует: сам живот вроде не увеличился, но Кровиночка подросла…

Что здесь за мир, я пока не знаю, думает она. Но как бы он ни был устроен — пожалуй, я здесь остаюсь. Мы все остаемся. Наверняка и в этом мире нас будут подстерегать угрозы и опасности. Наверняка он тоже полон своих загадок и парадоксов. И, возможно, впереди у нас — еще много окольных неведомых троп, которыми придется пройти. Все равно. Неважно. Я готова с этим жить. И никуда не уйду. Что бы ни случилось, мы останемся жить в однолунном мире: Тэнго, я и наша Кровиночка.

«Тысячу тигров вам в бензобак!» — улыбается Тигренок с рекламы «Эссо». Повернувшись левой щекой. Ну и слава богу. Главное — что улыбается он при этом искренне и тепло. Поверим его улыбке, решает она, это важно. И улыбается Тигренку в ответ — так же естественно и радушно.

Не отворачиваясь от окна, она ищет пальцы Тэнго. Он берет ее руку. Они стоят вдвоем у окна и провожают глазами луну. Пока в лучах восходящего солнца та окончательно не превращается в пепельно-белый клочок бумаги, прилепленный к небесам.

(Конец третьей книги)