Глава 38
Любовь бессмертна, ненависть умирает ежеминутно
В воскресенье после обеда Гомер Маколей, его брат Улисс, сестра Бесс и ее подруга Мэри Арена гуляли по Итаке. Проходя мимо очереди в кинотеатр «Синема», они в толпе увидели Лайонеля. Гомер остановился.
– Привет, – сказал он. – Идешь в кино?
– Нет денег.
– Зачем же ты стоишь в очереди?
– Мы с Агги, Шэгом и Энуком пошли в парк возле тюрьмы поговорить с арестантами. Но они меня прогнали. Я не знал, куда деваться, увидел, что стоят люди, и встал вместе с ними.
– И давно ты здесь стоишь? – спросил Гомер.
– Да около часу.
– А ты хочешь посмотреть картину? – спросил Гомер и вынул из кармана деньги.
– Не очень, – сказал Лайонель. – Мне некуда было деваться. Я не очень люблю кино.
– Ну, тогда пойдем с нами, – сказал Гомер. – Мы идем гулять, поглазеть на витрины. Походим по городу, а потом вернемся домой. Пойдем с нами. – Он приподнял канат и выпустил из очереди Лайонеля.
– Спасибо, – сказал Лайонель. – Я и правда здорово устал стоять в очереди.
Они пошли дальше, но вдруг Улисс остановился и потянул Гомера за рукав. Он показал на тротуар. Под ногами у него лежала монетка в одно пенни, портретом Линкольна кверху.
– Пенни! – сказал Гомер. – Подними, Улисс, монетку, это к счастью. Сохрани ее.
Улисс поднял пенни и улыбнулся, гордый своей удачей.
Они прошли мимо телеграфной конторы по другой стороне улицы, и Гомер остановился, чтобы на нее поглядеть.
– Вот тут я работаю, – сказал он. – Уже почти полгода. – Он замолчал, а потом сказал самому себе: – А кажется, будто целый век. – Заглянув в окно конторы, он удивился. – Неужели это мистер Гроген? Вот не думал, что он сегодня работает. Погодите минутку, я сейчас, – сказал он своим спутникам. – Сию минуту вернусь.
Он перешел улицу и вбежал в контору. Телеграфный аппарат, возле которого сидел мистер Гроген, изо всех сил трещал, но старый телеграфист и не думал принимать телеграмму. Гомер подбежал к нему:
– Мистер Гроген! Мистер Гроген!
Но старик не отзывался.
Тогда рассыльный выбежал из конторы на другую сторону улицы и сказал своим спутникам:
– Мистер Гроген плохо себя чувствует. Я должен остаться и ему помочь. Идите домой. Я скоро приду.
– Хорошо, – сказала Бесс.
– А что с ним? – спросил Лайонель, не зная, о ком идет речь.
– Мне надо бежать, – сказал Гомер. – А вы ступайте. Он старый человек, вот и все.
Гомер бросился назад в контору и потряс мистера Грогена. Подбежав к графину, он налил в бумажный стаканчик воды и плеснул ею старику в лицо. Мистер Гроген открыл глаза.
– Это я, мистер Гроген, – сказал Гомер. – Я не знал, что вы сегодня работаете, не то давно бы пришел. Я всегда прихожу, когда вы работаете по воскресеньям. А тут я просто шел мимо. Сейчас сбегаю за кофе.
Старый телеграфист покачал головой, протянул руку к телеграфному ключу и прервал сигналы телеграфиста на другом конце провода. Вставив чистый бланк в машинку, он начал печатать телеграмму.
Гомер побежал на угол в бар Корбета и попросил кофе.
– Хозяин варит свежий кофе, – сказал бармен Пит. – Обожди минутку.
– А у вас нет готового кофе?
– Весь вышел. Только что налил кофейник.
– Мне очень нужен кофе, – сказал Гомер. – Я на минуточку вернусь в контору, а потом приду опять. Может, кофе будет готов.
Когда Гомер вернулся к мистеру Грогену, старый телеграфист уже больше не принимал телеграмму. Гомер снова его потряс.
– Мистер Гроген, – позвал он. – Вам передают телеграмму, а вы ее не принимаете! Остановите их, мистер Гроген. Попросите минуту подождать. У Корбета варят свежий кофе. Я принесу вам его через несколько минут. Задержите телеграмму, мистер Гроген. Вы же ее не слышите!
Гомер выбежал из конторы.
Старый телеграфист поглядел на телеграмму, которую он печатал. Он перечел то, что уже успел записать:
М-СС КЭТИ МАКОЛЕЙ, 2226, АВЕНЮ САНТА-КЛАРА, ИТАКА, КАЛИФОРНИЯ.
ВОЕННОЕ МИНИСТЕРСТВО С ПРИСКОРБИЕМ ИЗВЕЩАЕТ ВАС, ЧТО ВАШ СЫН МАРКУС…
Старый телеграфист попытался встать, но приступ начался снова, и он схватился за сердце. Секунду спустя он повалился на свою машинку.
Гомер Маколей вошел в контору; в руках у него позвякивала чашка с кофе. Подойдя к старику, он поставил чашку на стол. Телеграфный аппарат перестал стучать, и в конторе было удивительно тихо.
– Мистер Гроген, – позвал Гомер. – Что с вами? – Он приподнял голову старика, лежавшую на машинке, чтобы заглянуть ему в лицо, и заметил недописанную телеграмму. Еще не прочтя ее, Гомер уже знал, что там было написано, но не хотел в это поверить. Он стоял, словно каменный, поддерживая старика.
– Мистер Гроген! – произнес он.
В контору вошел воскресный рассыльный Феликс и поглядел на Гомера и старого телеграфиста.
– Что случилось? – спросил он. – Что со стариком?
– Он умер, – сказал Гомер.
– Ты сошел с ума!
– Нет. – В голосе Гомера слышалась ярость. – Он умер!
– Я позову мистера Спенглера, – сказал Феликс. Набрав по телефону номер, он подождал, а потом повесил трубку. – Нет дома. Что делать? – Он подошел, чтобы посмотреть, почему Гомер не сводит глаз с пишущей машинки. Прочтя телеграмму, Феликс сказал: – Она не дописана, Гомер. Может, твой брат только ранен или пропал без вести.
Гомер поглядел на мистера Грогена.
– Нет, он слышал конец телеграммы. Он его не допечатал, но он его слышал.
– А может, и нет, – сказал Феликс. – Я позвоню мистеру Спенглеру еще раз. Вдруг он уже пришел.
Гомер Маколей обвел взглядом телеграфную контору. И вдруг он сплюнул со страшным гневом и отвращением. Потом сел, уставившись в пространство. Глаза его были сухи.
Томас Спенглер, вернувшись с загородной прогулки, остановил машину у дверей телеграфной конторы. Он погудел, и на его зов к автомобилю выбежал Феликс.
– Мистер Спенглер! – закричал он. – Никак не мог до вас дозвониться. Что-то случилось с мистером Грогеном. Гомер говорит, что он умер.
– Поезжай домой, – сказал Спенглер Диане Стид, – но не жди меня к ужину. Тебе лучше переночевать сегодня у родителей. – Он вылез из машины и поцеловал молодую женщину.
– Хорошо, милый, – сказала она.
Спенглер поспешил в контору. Поглядев сначала на мистера Грогена, потом на Гомера, он сказал Феликсу:
– Позвони доктору Нельсону, одиннадцать – тридцать три. Попроси его сейчас же прийти.
Спенглер поднял старика со стула и отнес его на диван в глубине конторы. Вернувшись, он поглядел на Гомера Маколея.
– Не расстраивайся, – сказал он. – Мистер Гроген был человек старый. Он хотел такого конца. Не расстраивайся, не надо.
Застучал аппарат, и Спенглер подошел, чтобы ответить на вызов. Когда он сел на место мистера Грогена, он заметил неоконченную телеграмму. Спенглер долго в нее вчитывался, а потом перевел взгляд на Гомера, сидевшего по другую сторону стола. Спенглер вызвал телеграфиста на том конце провода и спросил его о неоконченной телеграмме. Ему вторично передали всю телеграмму целиком. Спенглер попросил временно прекратить передачу телеграмм. Потом встал, подошел к своему столу и сел, ни на что не глядя. Рука его машинально нащупала крутое яйцо, которое он хранил на счастье. Все так же машинально он постучал яйцом о стол, скорлупа треснула, он не спеша очистил яйцо и в порыве отчаяния его съел. Заметив скорлупу на столе, он смахнул ее в мусорную корзину.
– Феликс, – попросил он, – вызови телеграфиста Гарри Бэрка и попроси его сейчас же прийти… Когда явится доктор, пусть он всем тут займется сам. Я потом с ним поговорю.
Гомер Маколей встал, подошел к пишущей машинке и вынул недописанную телеграмму. Он подколол ее копию в положенное место, сложил оригинал и сунул его в конверт. Конверт он спрятал в карман пиджака. Спенглер подошел к рассыльному и обнял его за плечи.
– Пойдем, Гомер, – предложил он. – Погуляем.
Они вышли из конторы и два квартала молчали.
Наконец Гомер заговорил.
– Что мне теперь прикажете делать? – спросил он спокойно и даже ласково. – Просто не знаю, кого ненавидеть. Все думаю, думаю, кто бы это мог быть, и не понимаю. Не понимаю. Что же делать? Как человеку жить? Кого-нибудь можно любить?
Навстречу им по улице шли Агги, Энук, Шэг и Ники. Мальчики поздоровались с Гомером, и он поздоровался с каждым из них по очереди, назвав их по именам. Спускался вечер. Солнце заходило, небо было алым, на город спускалась тьма.
– Кого ненавидеть? – спрашивал Гомер. – Не знаю. Меня сбил с ног Байфильд, когда я участвовал в беге с препятствиями, но я не могу ненавидеть даже его. Такой уж он человек, ничего не поделаешь. Не пойму, как это получается. Не пойму, кто все это творит. Ну просто никак не соображу. Одно только я хотел бы знать: как это могло случиться с моим братом? Вот и все, что мне надо знать. Ничего подобного со мной еще не бывало. Когда умер отец, все было иначе. Он прожил хорошую жизнь. Вырастил хороших детей. Мы очень горевали, когда он умер, но нам не было обидно. Теперь мне обидно, а я не знаю, кто меня обидел. Кто этот враг? Вы его знаете, мистер Спенглер?
Прошло немало времени, прежде чем управляющий телеграфной конторой решился ответить рассыльному.
– Я знаю, что этот враг не народ, – сказал он. – Будь это так, я сам был бы себе врагом. Народ повсюду одинаков: один народ не может ненавидеть другой – тогда он ненавидел бы самого себя. Да и человек не может ненавидеть людей – они тоже часть его самого, а он часть их всех. А если человек ненавидит себя, у него только один выход: уйти, покинуть мир, оставить других людей. Твой брат не хотел уходить, он хотел жить. И он будет жить.
– Как? – спросил Гомер. – Как он будет жить?
– Не знаю как, – сказал Спенглер, – но я должен верить в то, что он будет жить. Может, он останется в тебе, в твоем маленьком брате Улиссе. В любви, которую вы ему отдали.
– Нет, – сказал Гомер. – Этого мало. Я хочу его видеть. Простите, но я хочу его видеть, так же как хочет мой брат Улисс. Я хочу видеть – вот он ходит, вот он стоит. Чувствовать его запах. Разговаривать с ним. Слышать его голос. Слышать его смех. Даже ссориться с ним, как, бывало, мы с ним ссорились. А где же теперь я его найду? Как бы я его ни искал, я его не найду. Весь мир теперь стал другим. Все люди на земле стали другими. Они потеряли что-то хорошее, стали хуже. И в Итаке все переменилось потому, что мой брат больше никогда ничего здесь не увидит.
Они шли через парк возле тюрьмы, к стадиону.
– Я не буду тебя утешать, – сказал Спенглер. – Да я бы и не сумел. Но помни, что хороший человек не может умереть. Ты его увидишь не раз. На улице. В домах. Повсюду. На винограднике и в плодовом саду, в речной струе и в облаках, во всем, что делает мир для нас желанным. Ты почувствуешь его во всем, что породило любовь, во всем, что создано для любви, во всяческом изобилии, во всем, что произрастает. Сам человек, его живой образ, может от нас уйти, его могут у нас отнять, но лучшее, что в нем было, остается. Остается навеки. Любовь бессмертна и дает бессмертие всему, что нас окружает. А ненависть умирает ежеминутно. Ты умеешь метать подковы?
– Нет, – сказал Гомер. – Плохо.
– Вот и я не умею, – сказал Спенглер. – Давай сыграем, пока не стемнело?
– Сыграем, – сказал Гомер.
