Глава 3
Чижов проснулся от непонятного шума; ему показалось, что кто-то осторожно крадется в темноте спящего дома, стараясь избегать скрипучих половиц.
Медленно стянув с себя теплое одеяло, Иваныч коснулся пятками холодного пола и, прихватив с прикроватной тумбочки увесистую пепельницу, двинулся навстречу неизвестности. Он опасливо выглянул в коридор, но никого не заметил.
Успокоившись, Чижов хотел вернуться в теплую и мягкую постель, решив, что ему просто что-то привиделось во сне. Но тут раздался отчетливый шум, как будто на пол уронили пластмассовое ведро.
То, что он находится в доме один, не вызывало у него никаких сомнений. Его отец умер несколько лет назад, а мать поехала на полгода погостить к сестре, которая вышла замуж за американца и теперь жила в Калифорнии.
Кошки у него тоже не было, а это значит, что в жилище пробрался вор, не знавший о том, что Иван приехал в полузаброшенный дом. И тут до сознания Иваныча дошло, что если это вор, то очень наглый: не знать о наличии хозяев было невозможно, потому что у крыльца стояли светло-желтые «Жигули».
Переложив массивную стеклянную пепельницу в правую руку, Чижов притаился за дверью, ведущей в кухню, готовый в любую секунду обрушиться на голову незваного гостя.
Кто-то, пока невидимый, легко надавил на дверную ручку — узкая щель стала медленно шириться, и в образовавшемся проеме показалась высокая фигура плотно сбитого мужчины.
Иваныч неторопливо прицелился в бритый затылок и в следующее мгновение изо всех сил саданул импровизированным оружием в плоское темя незнакомца.
Издав короткий стон, человек пошатнулся, — колени его подкосились, как будто ему на плечи взвалили непосильную тяжесть, — и он тут же глухо обрушился на деревянный пол. Пальцы грабителя — если, конечно, это был грабитель — вяло разжались, выпуская ребристую рукоятку вороненого ствола с привинченным глушителем.
Присвистнув от удивления, Чижов склонился над бездыханным телом, непослушными руками подобрал пистолет и только сейчас смог рассмотреть лицо жертвы. Аккуратно подстриженная бородка была перепачкана струящейся изо рта темно-багровой кровью, а большие миндалевидные глаза уставились невидящим взором в темный угол комнаты.
Приложив пальцы к шее неизвестного, Иваныч пытался нащупать пульс, но лишь убедился в том, что человек безвозвратно мертв — одного удара оказалось вполне достаточно.
Чижов в силу своей профессии видел много смертей, но в большинстве своем они были ненастоящими — бутафорскими, и «покойники» оживали вместе с командой «Стоп, мотор! Снято».
На этот раз все было по-другому; каскадер впервые в жизни совершил реальное убийство, но, к собственному удивлению, не ощутил никаких угрызений совести или тошнотворного волнения. Всем его телом овладело непонятное спокойствие, если не сказать умиротворенность. Может быть, потому, что он защищал свою жизнь? Ведь непонятно, зачем этот бородач проник в дом, да еще и с пистолетом?
Первым желанием Чижова было набрать «02» и сообщить о случившемся, но телефон был лишь в нескольких километрах от дачного поселка.
Иваныч направился в спальню, чтобы одеться и взять документы на машину, но его внимание привлекло какое-то движение. Боковым зрением каскадер заметил, как за окном метнулась неясная тень и затаилась в нескольких шагах от старенького, покосившегося крыльца.
В ту же секунду раздался звон выбитого стекла и по деревянным доскам покатились острые, прозрачные осколки.
Вместе с этим откуда-то сзади послышались глухие щелчки, и Чижов, больше с удивлением, чем со страхом, заметил, как в пожелтевших от старости бумажных обоях образовались несколько аккуратненьких отверстий.
Противников было по меньшей мере двое — один приближался со стороны входной двери, а второй обошел дом с тыла и, по всей видимости, залез через окно дальней спальни. Нужно было срочно принимать какое-то решение. На все про все Иванычу отводилось не более трех секунд.
Крепко обхватив пластиковую рукоять пистолета побелевшими пальцами, Чижов подпрыгнул, сгруппировавшись в высоком прыжке, и, подобно скрученной пружине, выбил головой оконную раму. Благо что этот трюк ему приходилось проделывать не один раз, и главное в нем было — это как можно дальше пролететь от падающих осколков, подобных острию хорошо отлаженной гильотины.
Рыхлая земля, увлажненная проливными дождями, смягчила удар. Сделав несколько акробатических кувырков, каскадер растянулся на голом животе, потеряв в полете семейные трусы в цветной горошек, от которых осталась лишь тугая резинка да несколько растрепанных лоскутов.
Но думать о приличиях в этот момент не было никакой возможности. Ваня резво отпрыгнул в сторону, а там, где только что покоилось его тренированное тело, взметнулись мелкие фонтанчики чернозема — в него продолжали стрелять. И все могло оборваться в любой миг. Ибо эти люди наверняка были профессионалами.
Когда-то ему приходилось дублировать актера, игравшего роль убегающего из-под стражи преступника, по которому вели огонь несколько автоматчиков. Мышечная память вырвала из потаенных уголков подсознания давно забытые перебежки, и Чижов, полностью отдавшись на милость неосознанной реакции, принялся короткими, обманными финтами приближаться к собственному автомобилю.
А по нему вели интенсивный огонь двое профессионалов, пытаясь предугадать следующий шаг.
Наконец пальцы Чижова нащупали металлическую ручку автомобильной дверцы, и Иваныч буквально впрыгнул на водительское сиденье. Благо машина осталась с вечера не запертой, а ключи мирно покоились в замке зажигания.
Надсадно взревел отлаженный двигатель, и «шестерка» резво сорвалась с места, лишь зверски пробуксовав в чавкающей грязи. В тот же миг грянул залп (а может, Чижову это просто показалось, ведь звуки выстрелов были надежно погашены мощными глушителями), и заднее стекло «Жигулей» разлетелось мелкими осколками, осыпаясь на подушку широкого кресла и разлетаясь по салону.
Не включая габаритных огней, каскадер направил автомобиль в непроницаемую мглу сентябрьской ночи, стремясь поскорее оказаться на просторном шоссе, где можно было встретить желанную помощь в лице сотрудников милиции.
И лишь отъехав на пару километров от дома и убедившись в отсутствии погони, Иваныч ощутил предательский озноб; его пробирал до костей и заставлял зябко ежиться врывающийся сквозь разбитое заднее стекло пронзительный, холодный ветер. А может, это был страх?..
* * *
Неурочный ночной звонок разорвал сонную тишину и острым клином впился в сознание.
Антон с огромным трудом поднял отяжелевшие веки и недоуменно уставился на трезвонящий аппарат. Наконец до него дошло, что кто-то очень сильно жаждет с ним пообщаться.
Приподнявшись на локте, майор спросонья протянул затекшую руку и вцепился непослушными пальцами в пластмассовую трубку телефона.
— Слушаю, — произнес Лямзин осипшим со сна голосом, — кто говорит?
Несколько секунд в динамике царила абсолютная тишина. Он уже хотел повесить трубку, когда, наконец, послышался сдавленный женский смешок, за которым последовала веселая фраза:
— Спишь, герой? А я вот решилась тебя побеспокоить.
К своему огромному удивлению, Антон узнал голос крутобедрой Маши — секс-символа своего управления. Но что-то в ее голосе показалось ему странным.
А девушка между тем продолжила:
— Получку еще не всю потратил?
Только сейчас Лямзин сообразил, что Маша в изрядном подпитии.
Стараясь придать собственным интонациям должную твердость, майор бодро заговорил, чувствуя, что это ему удается с трудом:
— Почему сплю? Лежу с открытыми глазами и мечтаю только о тебе. — Помолчав несколько секунд, он добавил: — Вот как раз приближаюсь к мысленному поцелую…
Она звонко рассмеялась, но тут же взяла себя в руки, став притворно серьезной:
— Смотри, поосторожней, а то говорят, что от иллюзии до поллюции один шаг, кто будет тогда белье стирать?
Это было откровенным хамством, которого Антон никак не ожидал от столь очаровательного создания, несмотря на всю ее вульгарность.
Он уже собирался ответить какой-нибудь непристойностью, чтобы уязвить зарвавшуюся стерву, когда услышал неожиданное предложение:
— Хочешь, я сейчас к тебе приеду и мы мило пообщаемся? Как знать, может, твоим мечтам суждено будет сбыться?
Нахлынувшая радость тут же сменилась горестным унынием — Лямзин был уверен, что девушка над ним издевается. Однако, переборов себя, он произнес внешне безразличным голосом:
— Ну что ж, приезжай, что с тобой поделаешь. Только я вставать с постели не буду — дверь оставлю открытой. Ванная комната справа по коридору, а спальня слева. — В эту секунду Антон нравился сам себе, считая, что достойно ушел от насмешек собеседницы. — Примешь душ — и в койку.
Вопреки его ожиданиям, Маша не бросила трубку и не разразилась банальными ругательствами — она просто ответила:
— Идет. Через полчаса буду. Жди. Динамик разродился короткими гудками. Наконец Антон положил трубку на рычаги и сказал, стараясь скопировать женские интонации:
— …через полчаса буду, жди… Как же, дождешься от тебя — стерва длинноногая!
Закутавшись с головой в одеяло, он попытался заснуть, перевернувшись на живот. Но сна как не бывало. Какое-то смутное предчувствие засело в его воспаленном сознании и заставляло мозг возвращаться к их диалогу.
Порывисто сбросив с себя одеяло, Лямзин поднялся и прошел в кухню, на ходу прикуривая дешевую сигарету.
Его сосредоточенный взгляд сквозь мокрое оконное стекло уставился на тихий мрачный дворик, по стеклу медленно сползали ленивые капли холодного дождя. Мерцающий огонек сигареты отражался в зеркальной поверхности, отбрасывая на его скуластое лицо причудливые тени. В отяжелевшей голове клубком роились отрывочные мысли, ни одна из которых не имела завершенной формы.
Антон почувствовал кислую горечь табака и только сейчас заметил, что смолит желтый фильтр. Затушив окурок в жестяной банке из-под каких-то консервов, служащей по совместительству пепельницей, он прикурил очередную сигарету, как будто в этом находил душевное успокоение.
За второй последовала третья, за ней четвертая — и вдруг ночную мглу дворика разрезал призрачный свет фар приближающегося автомобиля.
У подъезда замерло тарахтящее такси с желтым фонарем на металлической крыше.
Припав к оконному стеклу, Лямзин с замиранием сердца смотрел, как распахнулась задняя дверца и на темный асфальт ступили тонкие каблучки женских туфель.
Майор торопливо отошел в глубину комнаты, как будто боялся, что его заметят у окна, и еще раз попытался найти объяснение всему происходящему.
Пока он терзался догадками, на лестничной клетке послышались гулкие, приближающиеся шаги; на дверь тихонько надавили, но убедившись, что она не поддалась, принялись настойчиво царапать дерматиновую обивку.
Лямзин растерялся — стоя посреди кухни, он пытался решить, как себя вести. Казалось бы, вот он, желанный момент — только протяни руку и возьми то, к чему так долго стремился; но какая-то неведомая сила удерживала его на месте, словно он приклеился босыми ногами к маленьким квадратикам цветного линолеума.
Наконец он решился; тихо ступая, будто боясь спугнуть сладкий сон, Антон приблизился к двери и неторопливо сдвинул в сторону металлическую собачку замка. В какой-то миг ему показалось, что девушка ошиблась адресом.
Перед полуобнаженным мужчиной стояла обворожительная блондинка, ни капельки не похожая на привычную Машу: коралловый бутон пухлых, чувственных губ оттеняла светло-малиновая помада; длинные ресницы обрамляли искрящиеся глаза, легкие румяна создавали иллюзию свежего загара. Облегающее вечернее платье, под цвет изумительных синих глаз, заканчивалось слишком рано и демонстрировало стройность умопомрачительных ног, а глубокий вырез обнажал манящую белизну груди. Только волосы были прежними — длинные завитые локоны ниспадали на открытые плечи.
Антон не в силах был вымолвить и слова — он переминался с ноги на ногу, как застоявшийся жеребец, и глупо пялился на свою ночную гостью.
Девушка не выдержала и засмеялась — звонко и заразительно, как может радоваться только настоящая молодость и красота.
— Мне что, уйти? — весело прощебетала она. Только сейчас к Лямзину вернулся дар речи.
— Ах, извини! Нет, конечно, проходи, — и тут он вспомнил, что на нем нет ничего, кроме спортивных плавок. — Извини! — повторил майор еще раз и, стыдливо прикрываясь руками, рванулся в комнату, чтобы привести себя в надлежащий вид.
Маша прошла на кухню, с интересом рассматривая убранство холостяцкой берлоги. На ее взгляд, все здесь было слишком просто — простой обеденный стол, не менее примитивные табуретки, обычная посуда, которую в бывшем Союзе делали по единому стандарту для нужд «рабочих и крестьян».
Тем временем вернулся хозяин квартиры, и девушка, просто так, лишь бы что-нибудь сказать, произнесла:
— А у тебя мило.
Вместе с одеждой к Антону вернулось привычное самообладание, и он, снисходительно улыбнувшись, промолвил:
— Брось, ты совсем не это хотела сказать. Так в чем дело, я тебя внимательно слушаю?
— Ни в чем, — притворно удивилась блондинка, — я действительно нахожу, что у тебя очень мило. Вот, решила приехать в гости.
Поставив на плиту закопченный чайник, Лямзин сел за стол и в упор уставился на гостью. На несколько секунд в тесной кухне повисла гнетущая тишина, наконец он заговорил:
— И все же что тебя привело ко мне в столь поздний час?
Упорно не желая слышать его вопрос, Маша наградила собеседника кокетливой улыбочкой, при этом плотоядно сверкнув глазенками, и ангельским голоском, с умеренной долей иронии, пропела:
— Кто-то говорил, что мне следует сперва отправиться в ванну, а затем быстро прошмыгнуть в спальню и расслабиться на кровати. Ты не знаешь, кто это мог быть такой шустрый?
Лямзин неторопливо прикурил очередную сигарету, глубоко затянулся и вновь уставился на девушку вопросительным взглядом.
Не выдержав столь назойливого упорства, она потупила глаза и тихо сказала:
— Ну что ты на меня так смотришь? Неужели тебе не приходит в голову, что я приехала к тебе потому, что ты мне нравишься? Разве нужны еще какие-нибудь слова?
Неуверенно пожав плечами, Антон изрек:
— Да нет, больше слов действительно не нужно, — последняя часть фразы прозвучала с нескрываемой долей циничного унижения, — раздевайся и иди в ванну, а я тебя буду ждать в кровати, как и договаривались.
На какой-то миг щеки девушки вспыхнули откровенным негодованием, а в глазах мелькнул немой укор. Но она тут же взяла себя в руки и, натянуто улыбнувшись, принялась стаскивать облегающее вечернее платье.
Не скрывая искреннего восхищения, Антон смотрел на обнаженную грудь — упругие полусферы вздымались при каждом вдохе, а на глазах твердеющие соски манили и притягивали взор.
Голубой шелк упал к ее ногам, туда же отправились блестящие колготки; когда же девичьи пальчики коснулись тонких ажурных трусиков, сильная мужская ладонь властно поймала ее запястья.
Изо всех сил стараясь унять нервную дрожь в голосе и во всем теле, Лямзин проговорил, придавая словам твердость:
— Не надо, Маша. Я ведь вижу, что ты этого не хочешь. — Он облизал пересохшие губы и продолжил: — Но что-то тебя толкает на это. Что?
Она молчала, уронив поникшую голову на грудь.
— Скажи честно — что тебе от меня нужно? Клянусь, что выполню любую твою просьбу, не потребовав ничего взамен, даже если мне это будет очень трудно сделать.
Маша устало опустилась на жесткий табурет и, закрыв лицо ладонями, горько, в голос, разрыдалась. Ее нагота в этот миг как бы отступила — девушка больше не вызывала в душе мужчины того звериного инстинкта, с которым он едва совладал.
Огромным усилием воли Маша подавила готовую разразиться истерику, трясущимися пальчиками она извлекла из собственной сумочки пачку «Мальборо» и прикурила от любезно поднесенной спички.
— Меня посадят, — на одном дыхании выпалила ночная гостья, — понимаешь? Ме-ня по-са-дят…
— Да с чего ты взяла? — искренне удивился Лямзин, но тут же предложил: — Стоп! Давай по порядку: кто, что, где, когда, с кем и при каких обстоятельствах?
Прикрыв озябшими руками манящие изгибы обнаженной груди, Маша принялась сбивчиво объяснять:
— Я тебе вчера показала заключение экспертизы, помнишь?
— Ну, помню. А какой в этом криминал?
В конце концов, забыв про собственную наготу, девушка немного расслабилась и продолжила, перемежая слова глубокими затяжками ароматной сигареты:
— Оказывается, что начальник отдела приказал лейтенанту Карпенко уничтожить все копии, а сам документ попал в раздел бумаг особо секретной важности с доступом только начальника ФСБ и твоего личного шефа.
— А при чем здесь ты? — не понял Лямзин.
Окончательно успокоившись, Маша выпалила на одном дыхании:
— Вчера вечером Карпенко арестовали по обвинению в халатном отношении к служебным обязанностям и разглашении государственной тайны.
Хозяин квартиры откровенно обалдел и даже не пытался скрыть собственные чувства. На несколько мгновений в насквозь прокуренной кухне воцарилась звенящая тишина.
Наконец он заговорил:
— И ради этого ты хотела со мной переспать? Чтобы я случайно или специально не проговорился?
Вместо ответа девушка утвердительно качнула белокурой головкой, отведя глаза в сторону.
Медленно встав с кухонного табурета, Лямзин поднял с пола разбросанную одежду и протянул ее хозяйке.
— Одевайся, мне не нужны подобные жертвы.
Наблюдая за тем, как девушка трясущимися руками берет у него собственную одежду, Антон продолжал:
— Ради этого не стоило разыгрывать этот дурацкий спектакль. Неужели я не человек и не понял бы обычных слов?
— Прости, — только и смогла вымолвить уязвленная Маша.
Шумно закипел чайник, выпуская из тоненького носика обильные клубы белого пара. Антон лениво повернул рукоятку газовой конфорки и вновь обратился к собеседнице:
— Тебя проводить?
Отрицательно качнув головой, Маша выронила из рук модное вечернее платье и опять разразилась обильными слезами. Соленая влага стекала по вздрагивающим щекам, смывая косметику; слегка вздернутый носик смешно сморщился, но из горла девушки не вырвалось ни одного звука — она рыдала молча.
Круто развернувшись, Лямзин направился в спальню, даже не оглянувшись на позднюю гостью. Раздевшись, он улегся на мягкую кровать, закинув мускулистые руки за голову. В эту секунду Антон напрочь позабыл и о присутствии очаровательной блондинки, и о своем неосуществленном желании — обо всем на свете.
Только один вопрос интересовал его по-настоящему: зачем понадобилось привлекать к ответственности заурядного служаку, который то ли в спешке, то ли еще по какой причине, но уж никак не по злому умыслу забыл об устном приказе? Что-то во всей этой истории не вязалось, но что?.. Вот это и предстояло выяснить в ближайшем будущем.
Предаваясь размышлениям, Антон не заметил, как в спальню вошла Маша. Она по-прежнему оставалась лишь в легкомысленных трусиках, оставив небесно-голубое платье и эластичные колготки на кухне.
Осторожно ступая, как будто шла по многочисленным осколкам разбитого стекла, девушка приблизилась к кровати и тихонько скользнула под одеяло, прижавшись трепетным телом к сильному плечу мужчины.
Антон хотел отстраниться, но ласковые женские руки обняли его могучий торс, а чувственные губки жадно припали к его губам.
Он ощутил, как проваливается в бездонную пропасть — голова закружилась, словно после доброй порции крепкого вина, а по телу пробежал нервный озноб.
Не в силах больше сопротивляться, Антон на миг отстранился, перевернул блондинку на спину и накрыл ее собой, как будто желая спасти от верной гибели.
Обжигающий шквал горячих поцелуев обрушился на лицо, плечи и грудь замершей девушки.
А он не в силах был насытиться прелестью молодого, желанного тела. Сильные ладони принялись бродить по укромным местечкам, нежно касаясь бархатистой кожи неожиданной любовницы, доводя ее до безумного исступления. Пальцы касались упругой пышной груди, лаская набухшие соски, и тут же перебегали к крутым изгибам восхитительных бедер, заставляя их безвольно разжиматься под порывом страсти.
Маше казалось, что время спрессовалось до невообразимо маленьких размеров и секунда впитала в себя необъятную вечность.
Ожидание вдруг стало неимоверной пыткой, и она решительно привлекла мужчину к себе, впившись острыми ноготками в его мускулистые ягодицы.
Ласковый зверь без всякого почтения ворвался в сказочные ворота, буквально пронзая трепетную женскую плоть, и принялся хозяйничать там на правах всевластного монарха.
Кровать тихонько поскрипывала в такт мерным покачиваниям. Маша тяжело дышала, порой срываясь на протяжные стоны, а Антон продолжал неистовствовать в неудержимом порыве нахлынувшего желания.
И вдруг все оборвалось — резко, как натянутая струна под ударом остро отточенной бритвы.
Из горла Маши вырвался громкий крик, а роскошное тело содрогнулось в захлебывающейся конвульсии — она еще сильнее притянула к себе любовника, как будто хотела, чтобы он растворился в ней.
Антону передалось блаженное состояние партнерши, и он пркорно излил в нее живое, нетерпеливое наслаждение.
Какое-то время в комнате витала почти осязаемая тишина, нарушаемая лишь отрывистым дыханием и бешеным стуком рвущихся наружу сердец.
Медленно повернувшись, девушка провела нежными пальчиками по жесткому ежику коротко стриженных волос и шепотом произнесла:
— Ты такой… такой сильный. Да нет, что я говорю? — Она едва заметно улыбнулась краешком чувственных губ. — Ты милый и… — Ей явно не хватало слов, чтобы излить переполнявшие ее чувства. Наконец Маша нашлась, что сказать: — Ты самый лучший мужчина в моей жизни. Я тебя люблю.
Выплеснув из себя заветное признание, она на какой-то миг испугалась, что Антон посмеется над ее сентиментальностью.
Заглянув в его лицо, она сперва хотела обидеться, но потом решила, что все к лучшему — Лямзин спал, и на его лице застыло неподдельное блаженство. Даже во сне он продолжал блаженно улыбаться.
* * *
Юра Дегтярев — относительно молодой, но уже опытный вор по кличке Гвоздик находился в эту секунду на самом пике долгожданного блаженства.
Его тело, покрытое густой паутиной причудливых узоров татуировки, лениво растянулось на жестком столике, предназначенном для оздоровительного массажа.
Однако вместо привычного массажиста Гвоздика окружали три миловидные девушки, старшей из которых нельзя было дать и двадцати лет. Девушки были полностью обнажены, но нисколько не тяготились этим.
Может быть, по чистой случайности, а может быть, наоборот — по прихоти молодого человека, но все три особы были так же похожи друг на друга, как сходны между собой бульдозер и таракан.
Пышногрудая брюнетка, с мокрой копной длинных волос, мирно ждала своей очереди, потягивая из запотевшей бутылки добротное немецкое пиво. Хищный прищур ее карих глаз то и дело косился на разомлевшего клиента, а огромный рот расплылся в дежурной улыбочке.
Вторая — длинноногая рыжеволосая фурия с торчащими, как выставленные фиги, сисюндрами (по-другому и не скажешь), — с похвальным усердием пыталась изобразить эротический массаж, налегая всем корпусом на балдеющего парня.
Что же касается последней, то она была на переднем рубеже атаки. Непомерно громадный бюст скользил по ногам Гвоздика, цепляясь коричневыми сосками за густую, темную шерсть. Заколотые в пучок белокурые волосы мерно раскачивались вверх-вниз.
Оттопырив пышный, но не толстый зад, блондинка занималась сексом, но каким… — обхватив губами торчащий, как пограничный столб, член, она буквально пыталась его заглотить да еще при этом утробно сопела и причмокивала, как если бы наслаждалась шоколадным мороженым или леденцом.
— Не устала? — вяло поинтересовался молодой человек, обращаясь к добросовестной труженице постельного фронта.
— У-у, — только и смогла промычать та, не отрываясь от привычного занятия.
— Лельке это нравится, — вмешалась брюнетка, — она любого минетом загоняет, — в ее голосе слышалась профессиональная гордость за подругу.
Рыженькая склонилась к белобрысой товарке и неуверенно предложила:
— Может, давай я? — Чувствовалось, что она самая неопытная в этой живописной троице.
— Отдыхай, — благожелательно отозвалась Леля и продолжила прерванное занятие, но тут же встрепенулась и посмотрела в лицо Гвоздика: — А ты не устал, может, хочешь трахнуться?
Гвоздик расплылся в довольной улыбке и протянул, не скрывая иронии в голосе:
— А я чем занимаюсь? Хотя можно сделать коротенький перерыв, — после непродолжительного раздумья предложил Дегтярев.
Девушки покорно расступились, давая ему возможность встать на ноги.
Все четверо на несколько минут зашли в сауну, а затем, окунувшись в прохладный бассейн, вернулись в предбанник. Здесь стоял прочный, нарочито грубо сколоченный стол, заваленный всевозможной снедью.
Неторопливым жестом вор взял с тарелки жирный кусок лососины и отправил себе в рот, сопроводив это короткой, но многозначительной репликой:
— Эх, что еще человеку надо для полного счастья! Вот когда-нибудь надергаю в лом воздуха и заживу припеваючи.
Надо заметить, что это желание частенько посещало Дегтярева, особенно во время частых отсидок у «хозяина», но, оказавшись на свободе, он упорно повторял прежние ошибки: украл, сбыл, прогулял.
И так было всегда, а возможно, всегда и будет, ведь правильно говорят, что человек — раб собственных привычек.
Между тем Гвоздик продолжал фантазировать:
— Домишко себе отгрохаю с банькой, чтобы можно было друзей приютить достойно. И заведу настоящий гарем.
Девушки дружно рассмеялись, но тут же попытались взять себя в руки, посчитав, что могут уязвить человека в его радужных мечтаниях.
Но Юра не заметил их тактичной сдержанности и, в свою очередь, закатился раскатистым хохотом.
Та, которую называли Лелькой, прижалась к парню и вкрадчиво спросила:
— А нас с Нинкой возьмешь в свой гарем? Бросив иронично-оценивающий взгляд на брюнетку, о которой шла речь, Юра дурашливо наморщился и деланно строго произнес:
— Но только при одном условии: ты должна взять ее на буксир, как реально отстающую в производственном плане, и передать свой богатый опыт здорового отсоса.
Веселый смех прокатился под влажными сводами предбанника.
Развалившись в мягком кресле, Гвоздик с похвальным упорством налегал на всевозможное спиртное и в конце концов жутко накачался. Хотя, справедливости ради надо отметить, что девушки от него не отставали.
Едва стоящая на ногах Нинка в порыве веселого азарта забралась на стол и принялась выписывать кренделя, но молодой человек ее грубовато прервал. Тогда она кинулась к нему целоваться, но была жестоко разочарована в своем благостном начинании.
Властно отстранившись от нее, Гвоздик серьезно процедил:
— Вот этого не надо. Трахнуть я тебя могу, но поцеловать нет.
— Почему? — искренне удивилась пьяная шлюшка.
Одарив брюнетку высокомерным взглядом, он назидательно произнес:
— По понятиям не канает. Ты что, хочешь, чтобы с меня братва на хате спросила за такой откровенный рамс?
Ни капельки не удивившись столь необычному ответу, Нинка упала грудью на стол, подставив парню свою упругую попку.
Он не заставил себя просить дважды и охотно пристроился, обхватив широкими ладонями ее тугой бюст.
Уже раскачиваясь в такт привычным движениям, она спросила, возвращаясь к прерванной теме:
— А ты что, собираешься в тюрьму? Ведь «хата», насколько я понимаю, — это тюрьма.
— Типун тебе на язык, — грубовато обронил вор, пытаясь дотянуться до пачки сигарет, — я только что откинулся, а ты меня опять башкирам сватаешь.
Белобрысая Леля, до этого не вмешивающаяся в их диалог, сонно встрепенулась и спросила:
— А при чем здесь башкиры?
— Это я так ментов называю, — охотно пояснил Юра заплетающимся языком, а затем обратился к притихшей брюнетке: — Может, в бассейне продолжим?
В ответ не прозвучало ни звука. Рыжеволосая склонилась над товаркой и с абсолютным безразличием констатировала:
— Спит.
Не обращая внимания на ее замечание, Гвоздик с прежним упорством продолжал начатое дело.
Но Леля настойчиво остановила его, заняв место рядом с подругой, причем в точности копируя ее позу.
— Иди сюда, ненасытный. Сколько же ты сидел, что в тебе столько сил скопилось?
Однако молодой человек уже благостно расслабился и завалился на мягкое кресло.
Какое-то время он усиленно пытался обрести трезвый ход мыслей, но ему это никак не удавалось.
Неожиданно для присутствующих львиц полусвета он с видимым усилием поднялся на ноги и качающейся походкой добрел до вешалки.
Порывшись в собственных карманах, он извлек на свет несколько смятых купюр и золотую цепочку, отвергнутую толстым ювелиром.
Вернувшись к столу, вор бросил на него несколько стодолларовых купюр, сказав:
— Это ваш гонорар. А это тебе, — говорящий протянул пышногрудой блондинке цепочку, — на память о сегодняшней ночи. Уж больно ты мне понравилась. Если не пущу лаве по ветру до завтра, то обязательно куплю тебя еще.
Вмиг протрезвев, Леля вцепилась в подарок непослушными пальчиками и тут же примерила презент, торопливо бросив:
— Может, я тебя и без денег обслужу. Ты мне, между прочим, тоже понравился.
— В благотворительности не нуждаюсь, — надменно процедил Дегтярев и тут же отключился, погружаясь в призрачное забытье навалившейся усталости.
В тесном предбаннике послышался громкий, здоровый храп спящего мужчины, а белобрысая Леля торопливо погасила свет, пристраиваясь на жесткой кушетке. Не прошло и пяти минут, как веселая компания забылась хмельным сном.
