Глава 1
Осеннее небо затянуло хмурыми тучами. С раннего утра зарядил унылый дождь — казалось, что на Москву набросили серое покрывало, сотканное из тоненьких волокон небесной влаги.
Несмотря на час пик, улица Нижние Мневники была абсолютно пустынна — не тарахтел по ней старенький «москвичок», не проносилась крутая иномарка и даже работяги-грузовики не приминали своими мощными протекторами влажный асфальт — как будто многомиллионная армия водителей панически боялась в этот день и час оказаться на извилистой дороге, ведущей в Крылатское.
Вдруг из-за крутого поворота на бешеной скорости вылетела темно-синяя «восьмерка» и, надсадно ревя мотором, пронеслась по многочисленным лужам.
Следом за ней, включив разноцветные мигалки и завывая пронзительной сиреной, стремительно скользила сине-белая «БМВ» патрульно-постовой службы.
Несмотря на отчаянные усилия «Лады» оторваться от преследования, расстояние между машинами неумолимо сокращалось: пятьдесят метров… двадцать… десять… — и вот автомобиль автоинспекции поравнялся с «восьмеркой», стараясь прижать отечественную тачку к обочине.
Из окна милицейского авто высунулась здоровенная физиономия милицейского офицера — в руках мент держал короткоствольный автомат Калашникова, направленный на водителя темно-синих «Жигулей», и что-то надсадно орал, пытаясь перекричать грохот работающих моторов и пронзительный писк резины по мокрому асфальту.
Наконец инспектору надоело рвать голосовые связки, и он пустил в ход оружие — короткая очередь огненным шквалом вылетела из стального раструба пламегасителя.
Преследуемый автомобиль на какой-то миг потерял управление и завилял из стороны в сторону, как пьяная шлюха после бурно проведенной ночи.
И вдруг «восьмерка» налетела правыми колесами на какой-то металлический предмет, валявшийся у обочины, и в следующую секунду взлетела в воздух, как будто у нее выросли крылья. В полете машину перевернуло, и, пролетев метров двадцать, она приземлилась — скольжение продолжалось, но уже на крыше, металл выбивал из асфальта густой сноп ослепительных искр.
Сидящий за рулем патрульного «БМВ» милиционер резко нажал на тормоз, и автомобиль бросило в сторону, а затем отчаянно завертело по пустынной трассе. Со стороны могло показаться, что сине-белая иномарка закружилась в чарующем вальсе.
Но едва гаишная тачка прекратила этот танец, замерев в нескольких метрах от «Лады», как округу потряс оглушительный взрыв.
В считанные секунды «восьмерка» превратилась в пылающий факел.
И тут произошло совершенно неожиданное: от бетонного забора, ограждавшего какое-то предприятие, отделились две фигуры пожарников с брандспойтами в руках — мощные струи воды в мгновение ока сбили бушующее пламя с автомобиля.
Над местом разыгравшейся «трагедии» пронеслась отчетливая фраза, усиленная громкоговорящей аппаратурой:
— Стоп мотор! Снято. Всем спасибо!
В ту же секунду из милицейской машины выскочили двое «милиционеров» и проворно подскочили к темно-синим «Жигулям» — в компании с пожарниками и еще Бог весть откуда взявшимися мужчинами они принялись переворачивать «восьмерку» на колеса.
Когда «зубило» встало на шасси, недавние преследователи резко распахнули водительскую дверцу, склонились над привязанным к креслу человеком и принялись отстегивать плоские ремни.
Спустя пару минут водитель «Жигулей» был аккуратно извлечен из машины, но, к огромному удивлению окружающих, он был без сознания.
— Иваныч! — кто-то принялся трясти мужчину за плечо, — Иваныч, что с тобой?
— Снимайте с него шлем! Позовите врача! Быстрее! — заорал мнимый милиционер с широкой физиономией и пробормотал себе под нос: — Как же так получилось?
Тем временем доктор уже склонился над потерявшим сознание каскадером. Его слуха коснулась брошенная в замешательстве фраза «милиционера», и он недовольно проворчав:
— Как случилось? Голову нужно было привязать к подголовнику.
Говоря все это, врач сунул под нос трюкачу ватку, намоченную нашатырным спиртом, и принялся закатывать рукав черного комбинезона, чтобы сделать укол.
Тонкая, блестящая игла, направляемая опытной рукой медика, легко вошла в толстую вену мужчины.
По мере того как лекарство растворялось в крови, к каскадеру возвращалась жизнь — с видимым трудом раскрылись тяжелые веки, и на мир уставились изумленные темно-карие глаза. Наконец суровое лицо с переломанным у основания носом, сплошь покрытое многочисленными рубцами старых шрамов, расплылось в легкой усмешке.
— Ну как дела? — едва шевелящимися губами задал вопрос пострадавший.
— Он еще спрашивает! — отозвался врач.
И присутствующие разразились громким хохотом, наблюдая за тем, как Иваныч медленно пытается встать на негнущихся ногах.
Расстегнув пуговицы форменной рубашки, «инспектор» протянул товарищу руку и довольно произнес:
— Классно ты ее перевернул, Ваня, — он указал на застывшую «восьмерку». — Только в следующий раз надо будет голову привязывать, а то оторвется.
Иваныч демонстративно потер загрубевшей ладонью мускулистую шею и сказал:
— Это точно. Переворот я помню, а вот как плюхнулся на землю — будто бы пробки вывернули: темнота, глухота и ничего больше.
Говоря все это, каскадер медленно поднялся на ноги, опираясь на протянутую руку товарища. Это был крепкий, широкоплечий мужчина высокого роста, в его ладно скроенной фигуре ощущалась скрытая сила и воля.
В этот момент к группе приблизились трое офицеров ГАИ — на этот раз настоящих — и принялись неистово трясти руку человека с переломанным носом.
При этом один из них изумленно и восторженно произнес:
— Ну вы даете, ребята! Я просто обалдел, честное слово. Вы что — и в жизни так носитесь?
— Нет, — улыбнулся Иваныч, — в жизни мы соблюдаем правила дорожного движения и стараемся не портить отношений с мен…. — грубое словно едва не сорвалось с его губ, но он торопливо поправился: —…с гаишниками.
Инспектора дружно заржали, оставив без внимания наполовину произнесенную колкость, а затем все тот же офицер дружелюбно протянул:
— Да ладно, чего уж там, называй вещи своими именами. Меня и жена и сын называют ментом поганым, но я не обижаюсь — привык.
До слуха беседующих мужчин долетели несколько слов со стороны режиссерской машины:
— Чижов! Ваня, иди сюда!
— Извини, друг, — торопливо бросил Иваныч и отправился к зовущему его человеку.
Маленький круглый толстячок с обширной проплешиной на крупной голове и хитрыми, бегающими глазками вопросительно уставился на подошедшего каскадера. Затем спросил:
— Ну что, ты подумал над моим предложением?
— Слушай, Гоша, — презрительно оскалился трюкач, — я всегда знал, что директора картин в большинстве своем жлобы, но такую сволочь, как ты, я встречаю впервые.
Гоша злобно сверкнул глазками, но ответить резкостью не решился. Высокий, широкоплечий атлет Чижов явно был в другой весовой категории и при желании смог бы переломить директора пополам без особых физических затрат.
Между тем Иваныч продолжал:
— Никаких денег я с тобой делить не буду и ребят обманывать тоже не собираюсь. Заплати нам честно все, что положено по смете, и никогда больше не подходи ко мне с такими предложениями.
Отведя смущенный взгляд в сторону, Гоша тихо, но отчетливо прошипел:
— Сейчас денег нет, приедешь послезавтра на студию, там и рассчитаемся.
— Да ты что? — вскипел каскадер. — У меня нет ни копейки, ты же обещал сегодня выплатить всю сумму!
Уставившись в оплывшее жиром лицо собеседника, Иван выдержал короткую паузу, а затем попросил:
— Ну не можешь все, дай хоть часть, Я же тебе говорил, что у моей жены сегодня день рождения…
— Не-ту, — прослюнявил директор и демонстративно отвернулся от каскадера, бросив через плечо: — Твоя жена — твои проблемы.
Глядя на то, как низкорослая фигурка толстяка засеменила коротенькими ножульками в сторону киношного фургона, Чижов несколько секунд раздумывая, как поступить дальше. Вдруг его лицо перекосило от нервного озлобления и он в два прыжка настиг коротышку.
Стальные пальцы мертвой хваткой впились в двойной подбородок, а из горла каскадера вылетали резкие, как будто рубленные топором фразы:
— Ну смотри, Гоша, если через день я не отдам пацанам всех денег, можешь распрощаться со своей жирной задницей. Пришибу, как вонючего таракана!
По дородному тельцу директора пробежала дрожь неприкрытого страха. Он уже собирался переменить свое решение и отдать деньги сейчас, но Чижов резко отвернулся и зашагал к стоящим в сторонке приятелям, с интересом наблюдавшим разыгравшуюся сценку.
— Извините, ребята, но денег сегодня не будет, — скорбно сообщил им Иваныч, отводя взгляд в сторону, — Гоша сказал подождать до послезавтра,
— Дда Ббог с-с-с ним, — заикаясь протянул один из парней, привычным жестом поправив белобрысую челку, — нни-и-ичего друггого я и нне о-о-ожиддал.
— Проживем пару дней, — поддержал приятеля «милиционер», — не умрем с голоду.
Чижов поспешно кивнул и отправился переодеваться. Вместо черного облегающего комбинезона на нем появились синие джинсы и толстый вязаный свитер в крупную полоску.
Метрах в ста от места съемок стояли несколько автомобилей: здесь было два новеньких «Опеля», подержанный «Джип-Чироки» и блестящий черным лаком «Мерседес». Но Иваныч миновал заграничные тачки, наградив их откровенно завистливым взором, и уселся за руль старенькой, потрепанной «шестерки» светло-желтого цвета, ощетинившейся ржавыми пятнами прогнившего кузова.
Мотор завелся с первого раза — двигатель был единственной гордостью «Жигулей», потому что его отлаживали приятели Чижова из НАМИ, — и машина резко сорвалась с места, устремляясь в сторону метро «Полежаевская».
Видавшая виды магнитола неторопливо жевала кассету, выплевывая в хрипящие динамики обрывки отечественного шлягера очередной длинноногой примадонны, чьи певческие способности начинались и заканчивались длиной ног (если судить по фотографии на обложке кассеты.
Наконец Чижову это надоело и он включил приемник.
— …косметика от фирмы «Орифлейм» — что может быть лучше этого подарка для любимой женщины? — приторным голоском с грудным придыханием спрашивала рекламная мадам.
В сердцах сплюнув, Иваныч резко выключил радио и досадливо стукнул плотно сжатым кулаком по собственному колену.
В этот момент «шестерка» поравнялась со станцией метро, и Ваня лихо припарковался под запрещающим знаком. Оставив ключи в замке зажигания, он неторопливо вылез из машины и зашагал в сторону многочисленных бабок, торгующих цветами.
Через пять минут Иваныч окончательно убедился, что его скромных грошей, оставшихся от прошлого заработка, едва ли хватит на то, чтобы купить целлофановую обертку от алых роз — о букете нечего было и мечтать.
Вернувшись к брошенному автомобилю, он обнаружил рядом с ним патрульную машину ГАИ.
Молоденький сержантик, с выражением явного превосходства на безусом лице, деловито откручивал номерной знак. Завидев хозяина тачки, мент преобразился — со стороны могло показаться, что это не обычный инспектор, а как минимум начальник всего милицейского ведомства.
— Ну что, нарвался на неприятности, — проблеял гаишник, явно гордившийся собой в эту минуту и представляя себя по меньшей мере сыщиком с Петровки, задержавшим матерого уголовника, — давай документы. По-моему, ты уже приехал.
— Да пошел ты… — злобно огрызнулся каскадер, усаживаясь за руль.
Сержант на миг опешил (он даже не мог и предположить, что с ним, представителем закона, могут так разговаривать), но тут же взял себя в руки и, срываясь на пронзительный писк, заверещат:
— Документы, я сказал! — Непослушными пальцами сержантик пытался достать из ременной кобуры табельное оружие, но это ему долго не удавалось.
Тем временем Иваныч неторопливо извлек из кармана техпаспорт и права, но вместо того, чтобы отдать их инспектору, швырнул бумаги на дорогу, бросив пренебрежительное:
— Подавись ты ими…
Пока сержант размышлял над тем, как поступить, «шестерка» взревела форсированным двигателем и резко рванулась вперед.
Подобрав документы, гаишник бросился к поджидавшей его машине и, запрыгнув на переднее сиденье, выпалил на одном дыхании молчаливому напарнику, сидящему за рулем: —Давай за ним!
Громогласный вой милицейской сирены вмиг огласил окрестности, привлекая внимание многочисленных прохожих.
А Иваныч, ощутив себя в привычной ситуации, требующей собранности и крайней сосредоточенности, принялся маневрировать между автомобилями. Светло-желтый «жигуль», словно нож в масло, входил в густой поток транспорта, разрезая его на мелкие островки паники.
Патрульная машина стремилась не отставать, но ее водителю явно не хватало мастерства, да и лошадиных сил у его автомобиля было гораздо меньше.
Поглядывая в зеркало заднего вида, Чижов откровенно куражился над преследователями — он то сбрасывал скорость, давая таким образом гаишникам приблизиться, то вновь принимался стремительно уходить вперед.
Но вдруг из-за поворота выскочила милицейская «Ауди» и перегородила дорогу нарушителю.
Ваня едва успел увернуться от лобового удара и нажал на тормоз — любой другой на его месте уже бы расплющился между рулем и сиденьем.
Из подоспевшего на помощь коллегам авто выскочили двое офицеров — один с капитанскими погонами, а второй престарелый лейтенант — и бросились к Чижову, наведя на него стволы табельных пистолетов,
Кривая усмешка коснулась губ трюкача, и он покорно поднял руки, сдаваясь на милость победителей. О возможных последствиях своего ухарства он в эту секунду даже не думал.
Почти в упор к бамперу «шестерки» приткнулся автомобиль преследователей, и в следующую секунду молоденький сержант бросился на нерадивого автовладельца. Окрыленный поддержкой соратников, мент попытался изо всех сил ударить Иваныча, но огромный кулак того, врезавшись в раскрытую пасть молокососа, уронил его на асфальт.
Округлив глаза, желторотый страж порядка уставился на обидчика, как бы не веря в реальность происходящего. Из приоткрытого рта тонкой струйкой потекла темно-бурая кровь, а к нижней губе прилип выбитый зуб.
Офицеры тоже растерялись, но лишь на один момент — спустя секунду они подскочили к Чижову и приставили к его голове вороненые стволы.
Неожиданно для Вани над самым ухом послышался удивленный возглас одного из милиционеров:
— Да это же каскадер! Ты Чижов?
— Ну… — недружелюбно пробурчал Иваныч.
Внимательно всмотревшись в лицо милиционера, Ваня узнал в том своего недавнего почитателя, не более получаса назад интенсивно трясшего мозолистую ладонь трюкача.
Опустив пистолеты, инспектора переводили удивленные взгляды с поверженного сержантика на застывшего задержанного.
— Что случилось? — прервал паузу капитан.
— Остановился на запрещающий знак и отказался предъявить документы, — поспешно выпалил безусый юнец, перечисляя прегрешения каскадера, — да еще и высказывался в нецензурной форме… всякими выражениями.
Пристально посмотрев в глаза Иваныча, все тот же капитан спросил:
— Это правда, что ты высказывался, — он явно передразнивал косноязычного соратника, — всякими нецензурными выражениями?
Улыбка озарила лицо с переломанным носом, и Иван сдержанно заговорил:
— Во-первых, он не представился, — он указал на поднимающегося на ноги сержанта, — а во-вторых, у него нет нагрудного значка. Может, он и не милиционер, откуда я знаю?
На этот раз оба офицера наградили младшего коллегу испепеляющими взглядами — на нем действительно не было знака с личным номером.
— Извини, Иваныч, — примирительно сказал капитан, — езжай, а с ним мы разберемся.
— Я бы с удовольствием, но пусть этот птенец вернет мне мои документы, — Чижов откровенно издевался над поверженным на лопатки противником.
На этот раз заговорил лейтенант — нахмурив кустистые брови, он навис над незадачливым бедолагой и протянул с придыханием:
— Говоришь, отказался предъявить документы… Немедленно верни бумаги владельцу, — рявкнул он, — а после дежурства мы с тобой поговорим!
Техпаспорт и права привычно разместились в тощем бумажнике, а Иваныч — за рулем собственной колымаги. Этот эпизод хоть и приподнял настроение, но денег не прибавил. А являться к жене без подарка — испортить отношения на месяц вперед.
Озабоченный взгляд Чижова заметил у обочины двух голосующих парней. Рядом с ними стояли три громадных чемодана. Даже издали было видно, что парни не славяне, а, как это принято говорить в последнее время, лица кавказской национальности.
К потенциальным клиентам уже подруливал идущий впереди «Москвич», но Ваня решил его опередить. Педаль газа уперлась в полик, и «шестерка» бешено рванулась наперерез конкуренту.
Иваныч успел заметить округлившиеся глаза молодого парня, сидящего за рулем «Москвича», и почти физически ощутил миллиметровое расстояние между двумя автомобилями.
Пока подрезанный водитель голосил по поводу «чайника» в «Жигулях» и его какой-то там матери, боковая дверца распахнулась, и в лицо каскадеру ударило густое амбре свежего перегара.
— Шэф, в Дамадэдава паедэм?
— Сколько? — задал извечный вопрос Иваныч, ощущая откровенную неловкость от столь неблагодарного способа зарабатывать деньги.
— Пятдэсят баксов, — торопливо выпалил горец и добавил: — самалет черэз час.
Чижов откровенно удивился и, хмыкнув, сказал:
— Так вам на вертолете надо лететь…
— Слушай, гдэ вэрталет, мы сагласны? Иваныч на этот раз не удержался и громко заржал, но тут же взял себя в руки и поспешно выпалил:
— Садитесь, только скорее.
Не дослушав, «благоухающий» пассажир уже втаскивал в салон пьяного в стельку приятеля, а затем принялся набивать автомобиль чемоданами. Наконец все благополучно расселись, и Иваныч предусмотрительно попросил:
— Пристегнись ремнем, ехать будем очень быстро.
На что усатый клиент лишь презрительно отмахнулся, сопроводив свой жест короткой фразой:
— Я люблю быстро, да. Поехали.
Ваня неуверенно пожал плечами и сорвал машину с места, при этом оба горца были вжаты в сиденья, как будто действительно взлетали на самолете.
Доехать от Хорошевского шоссе до аэропорта в Домодедово за час — все равно, что поймать голыми руками акулу; нельзя сказать, чтобы это было совершенно невозможно, но определенные трудности все же существовали. И Чижов принялся их добросовестно преодолевать.
«Шестерка» на бешеной скорости приближалась к идущей впереди машине, громко перегазовывала и резко шла на обгон, порой вылетая на встречную полосу. Так длилось на протяжении всего пути, пока автомобиль не выскочил за пределы Кольцевой дороги.
Во время пути Иваныч был суров и сосредоточен, ему некогда было смотреть на пассажиров, которые практически летали по салону, судорожно пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь.
Наконец, когда машина проезжала пост ГАИ и была вынуждена сбросить скорость, сидящий рядом с водителем кавказец торопливо схватился за ремень безопасности и пристегнулся. Только после этого из горла усатого вырвался облегченный вздох. Его притихший приятель, казалось, напрочь протрезвел и скатился вниз, между сиденьями.
Домодедовская трасса не была загружена, и Иван постоянно держал стрелку спидометра на отметке сто шестьдесят километров в час. Наконец впереди замаячило здание аэровокзала.
Громко завизжала резина, и «Жигули» замерли на месте как вкопанные.
Пассажир, до этого так сильно спешивший на рейс, не подавал признаков жизни, уставившись немигающими глазами в одному ему ведомую точку и не выпуская из скрюченных пальцев ручку двери.
— Приехали, — подтолкнул его Иваныч, — сорок семь минут — настоящий рекорд.
Все так же молча горец, любивший быструю езду, вылез из машины, как сомнамбула, и, не глядя на товарища, забившегося между креслами, двинулся в сторону аэровокзала.
— А деньги, — крикнул вдогонку ему Чижов.
Только после этой фразы кавказец наконец обрел почву под ногами. Порывисто развернувшись, он извлек из салона товарища, затем молча вытащил чемоданы, а вслед за этим бросил на колени водителя смятый зеленый стольник.
— У меня нет сдачи, — попытался протестовать Ваня — пойдем разменяем…
Его прервала короткая, но многозначительная реплика бывшего пассажира:
— Шэф! Ты дурак!
Два совершенно трезвых кавказца с огромными чемоданами наперевес неторопливо двинулись к стойкам регистрации — по их размеренным шагам никто и никогда не смог бы догадаться, что они очень спешат.
Иваныч проводил смеющимся взглядом удаляющиеся фигуры «джигитов», как будто надеялся, что они передумают и вернутся за сдачей. Но ничего подобного не произошло, и Чижов плавно тронул машину с места, устремляясь в сторону покинутой столицы.
* * *
Послышался робкий стук в дверь, и на пороге возник старикашка маленького роста, с пепельно-серой шевелюрой.
— Разрешите? — несмело спросил посетитель, близоруко уставившись на хозяина кабинета.
Из-за продолговатого письменного стола поднялся широкоплечий брюнет в сером костюме консервативного покроя и белой рубашке с аккуратно повязанным темно-коричневым галстуком. В нем было добрых сто девяносто сантиметров роста и около центнера веса, причем жиром здесь и не пахло.
Его портрет можно было смело поместить на обложке какого-нибудь модного журнала, если бы не один маленький, но бросающийся в глаза дефект — почти квадратная волевая челюсть слишком сильно выпирала вперед и резко контрастировала с мягкими чертами его фотогеничного лица.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — радушно предложил мужчина с квадратным подбородком, — слушаю вас! Дежурный офицер сказал, что вы хотели со мной встретиться.
Опустившись на жесткий стул с деревянной спинкой, старичок размеренным жестом извлек из внутреннего кармана куртки плотно перевязанный пакет, но прежде чем протянуть его собеседнику, вежливо поинтересовался:
— Простите мою старческую назойливость, но могу я узнать ваше имя-отчество и звание?
Расплывшись в обезоруживающей улыбке, мужчина притворно встрепенулся:
— Ах да, это вы меня простите. — В следующий миг перед посетителем появилась красная корочка служебного удостоверения, а его владелец произнес: — Майор Лямзин Антон Борисович, старший оперуполномоченный управления контрразведывательных операций ФСБ.
Внимательно изучив документ, седенький визитер нарочито вежливо, едва ли не с поклоном, вернул «ксиву» владельцу и в свою очередь назвал себя:
— Очень приятно, а я Жутинов Илья Константинович, пенсионер.
Несмотря на то что на лице комитетчика застыла приветливая улыбка, ему было чертовски скучно беседовать с неурочным посетителем. За последнее время в их ведомство постоянно обращаются всякого рода сумасшедшие маразматики, параноики или просто скучающие бездельники.
Вот и на этот раз Лямзин пытался определить: к какой категории отнести представившегося Жутиновым старикашку? Антон Борисович уже заранее понял, что все сказанное гостем окажется старческим бредом, к которому не стоит относиться серьезно.
Между тем посетитель неторопливо — он вообще все делал неторопливо, как человек, который давно уже никуда не спешит, — принялся распечатывать пакет. В следующую секунду перед старшим опером появилась древняя, истлевшая рукопись и маленький, размером со спичечную головку, кусочек темного металла.
— Вот, — гордо произнес Жутинов, — ознакомьтесь! Прелюбопытнейшая находка, я ее раскопал на собственном огороде под Тулой. У меня там дача. Решил колодец новый выкопать, — без умолку тараторил дедуля, — и вот, надо же, наткнулся. Судя по всему, бумаги пролежали в земле не менее ста лет. Какой-то клад, наверное…
Не обращая внимания на собеседника, Лямзин углубился в чтение рукописи. Язык был вроде бы русский, но какой-то уж слишком заумный и исковерканный. Пробегая глазами пляшущие строчки текста, майор еще больше утвердился в первоначальном мнении — этот Жутинов явно не в своем уме.
Не удосужившись прочесть всю рукопись, Антон вопросительно уставился на старика и произнес:
— Да, возможно, это и представляет какую-то ценность для историков или археологов, но при чем тут наше ведомство?
Престарелый дачник, в свою очередь, искренне удивился и пристально посмотрел на офицера безопасности — его голос звучал несколько вызывающе, а в интонациях угадывалось откровенное раздражение:
— Как это при чем? А может, это станет находкой века. Вы посмотрите на этот кусочек металла. Признаться по правде, я никогда в жизни не встречал ничего подобного, — Жутинов все больше распалялся, уже, наверное, пожалев, что связался с таким непроходимым тупицей, — а я, между прочим, кое-что смыслю в минералах. Я в свое время работал в металлургической промышленности и даже защитил кандидатскую диссертацию.
Лямзину было лень спорить с посетителем, и он примирительно вскинул руки вверх, как бы подчеркивая этим свою полную капитуляцию перед его доводами.
Вслух он сказал:
— Сдаюсь, сдаюсь, Илья Константинович, — а затем продолжил, но уже серьезно: — Бумаги я передам специалистам, а неопознанный минерал — в нашу лабораторию. Оставьте ваши координаты, и мы с вами обязательно свяжемся.
Жутинов удовлетворенно просиял, подавив облегченный вздох, а затем сказал:
— Живу я в Бибиреве, на улице Пришвина, дом номер семь. Да меня там каждая собака знает, — широко улыбнулся старик, обнажив два ряда на редкость ровных зубов, — спросите около любого подъезда сумасшедшего профессора.
«С этого надо было и начинать», — едва не сорвалось с губ майора обидное высказывание. Однако он благоразумно сдержался и вежливо поблагодарил:
— Спасибо вам огромное за беспокойство. Как только появится какая-либо информация, я вам позвоню.
Старик понял, что его вежливо выпроваживают, поэтому торопливо поднялся, не желая становиться назойливым,
— Не смею вас задерживать. Всего доброго. Когда за визитером закрылась входная дверь,
Антон утомленно провел ладонями по лицу и, подперев руками голову, уставился на маленький кусочек темного металла.
В первую секунду ему хотелось швырнуть документ в корзину для использованных бумаг, а осколок выбросить в форточку. Но врожденная щепетильность помешала ему в этой затее.
Если бы Лямзин знал в тот момент, к чему приведет эта его педантичность, то наверняка сжег бы рукопись, а металл спустил в унитаз.
Вместо этого Антон спрятал документ в сейф, закрыл кабинет и спустился в лабораторию.
Синеглазая Машенька — краса и гордость отдела исследований — встретила тощего майора в обычной, натянуто-дружелюбной манере.
— Привет, Антоша, — проблеяла длинноногая козочка, — с чем пожаловал на этот раз?
Лямзин достал из кармана «самородок» и протянул его девушке:
— Вот, нашел среди бабушкиного наследства. Может, смогу толкануть этот «бриллиант» подороже, куплю роскошный «Мерседес», и укатим с тобой в жаркие страны, а то ведь по-другому никак с тобой не совладать.
Яркий румянец залил смущенное личико лаборантки, и она, явно польщенная завуалированным комплиментом, торопливо произнесла, выписывая какую-то бумаженцию:
— Оставь, потом проверю. Результаты доложить лично тебе или как?
— Да нет, — устало вздохнул майор, — кому придется, тому и докладывай.
Вдруг его лицо резко переменилось: глаза плотоядно заблестели, а в уголках рта появились смешливые морщинки. Мужчина томно протянул:
— Слушай, а может, сходим куда-нибудь, я получку получил, можно кутнуть?
Брезгливо сморщив носик, Маша иронично протянула, одарив собеседника высокомерным взглядом:
— На твою получку можно в приличном месте только пивка попить, а у меня к этому напитку решительно никакого пристрастия.
Наткнувшись на непробиваемую стену, воздвигнутую самодовольной особой на пути его душевного порыва, Лямзин не преминул заметить:
— Слушай, — ехидная улыбочка заиграла на губах старшего опера, — я иногда поражаюсь, что ты, в век всеобщей компьютеризации, капитализации и долларизации, корпишь над этими пробирками за мизерную плату, а не стоишь где-нибудь на Тверской, в поисках денежного клиента.
Поправив сбившуюся челку, девушка нервно передернула плечами и отозвалась, вложив в слова изрядную порцию змеиного яда:
— На Тверской таких много, а здесь я одна. Может, мне приятно смотреть, как ты и подобные тебе пускают тягучие слюнки. А в финансовом плане меня все устраивает, — Маша звонко и непринужденно засмеялась. — Спонсоры помогают не помереть с голоду.
Желая отыграться за моральную пощечину, Антон задумчиво протянул:
— Вот честное слово, что любви я не ощущаю, но… Боже мой, как я тебя хочу, как я тебя хочу…
Она не обмолвилась ни словом, а лишь, надменно хмыкнув, развернулась, поплыла по коридору и вскоре скрылась за массивной дверью лаборатории.
Проводив взглядом стройную красотку с лицом фотомодели, фигуркой манекенщицы и характером уличной потаскухи, Антон медленно развернулся и зашагал по гулкому коридору; в глубине души он все же надеялся, что когда-нибудь затащит в свою холостяцкую кровать эту сногсшибательную блондинку.
