Дунайский проспект был тем же, что и раньше. До Прорыва, до всех ужасов эвакуации, до резни и погромов, прокатившихся от Центра к окраинам.

Все было привычно и знакомо. Зеленели тополя свеженькой майской листвой. Цокали каблучками девушки в коротких юбках. Смеялись дети. Два бомжа дрались из-за найденной бутылки. Мне хотелось их расцеловать.

Я откинул тяжеленную крышку люка – увесистая чугуняка казалась странно невесомой, тянула по ощущениям на два-три килограмма. Поднялся наверх – словно привидение, словно мертвец, вставший из своей могилы.

Впрочем, почему «словно»? Я и был привидением, бесплотным призраком для всех, кто жил здесь во временной петле, на крохотном островке прошлого… Они меня не видели и не ощущали каким-то иным способом, проходили, как мимо пустого места… Только если я – невидимый и бесплотный – останавливался возле человека и начинал на него долго смотреть, то объект наблюдения нервничал, проявлял признаки беспокойства, сам, очевидно, не понимая, что его смутило…

Я был для них призраком.

А они были для меня мертвецами. Мертвецами, по прихоти Зоны вновь проживающими свою жизнь двадцатилетней давности… Зрелище было тяжкое, но я со временем привык.

Мы с Крис попали сюда в первый раз случайно. Поход в Зону выдался на редкость переполненный неприятными встречами, и все патроны закончились, и мы уходили подземными лабиринтами от Крысиного Волка, крупного и агрессивного, не имея возможности его прикончить. Поднялись наверх, воспользовавшись первым попавшимся колодцем, на поверхность Волки никогда не выходили…

Поднялись – и очутились здесь, два призрака в призрачном для нас прошлом… Попытки попасть сюда поверху, несколько раз предпринимаемые позже, успеха не приносили. Можно было выйти на этот ретроостровок, состоящий из нескольких микрорайонов, – но это были совсем другие микрорайоны: мертвые улицы, мертвые здания, ни одного человека, лишь изредка забредающие мутанты и другие малоприятные создания… В общем, Зона как Зона. Прийти в прошлое можно было лишь из-под земли. И через один-единственный колодец.

И я приходил. Особенно часто потом, оставшись один… Это стало паранойей, своего рода навязчивой манией – приходить сюда почти каждый визит в Зону.

А потом… Потом я обнаружил… или вспомнил… в общем, понял, что здесь, на углу Купчинской улицы и Альпийского переулка, жила одна девчонка, с которой у меня… которую я… в общем, я понял, что могу здесь встретить себя самого. И паранойя заиграла новыми красками.

И встретил-таки! После долгих поисков встретил себя, семнадцатилетнего, едва начавшего бриться… Сказать, что это был шок, – ничего не сказать. Кто не встречался сам с собой в призрачном прошлом, тот не поймет.

Шло время – здесь, во временной петле, несколько иначе, чем снаружи, – я несколько раз подстерегал сам себя, приезжавшего на свидания с Лариской… Присутствовал на тех свиданиях невидимым третьим. Составил график, когда можно было себя здесь встретить… Паранойя. Ностальгическое кино для одного зрителя.

И сегодня – в здешнем сегодня – должно было состояться великое событие: потеря девственности семнадцатилетним Германом Заславским. И мне очень хотелось посмотреть на это событие со стороны. Можете считать меня вуайеристом. Не каждому такое удается…

Я сидел на поребрике рядом с откинутым в сторону люком – небритый, в изгвазданном комбинезоне, с «Хеклер-Кохом» на коленях. Мимо, не замечая меня, проносились машины. Пару раз я попадал здесь под машину… Ощущения специфические, но ничего опасного для жизни.

Тротуаром шли люди, опять-таки не замечая странного пришельца. Неподалеку была остановка, где спустя недолгое время должен вылезти из маршрутки юный я… Приладив люк на место, я решил прогуляться, осмотреться, полчаса в запасе имелось. Этот люк – граница двух миров – единственное, что я здесь мог поднять и переместить. Через все остальное пальцы проходили почти без сопротивления…

Поднялся, закинул автомат за спину. Пошел в сторону близлежащего магазинчика, вглядываясь в лица людей… Кто из них погибнет при эвакуации? Кто спасется и уедет? Кто будет жить в образе Слизня или Красного мутанта?

Я не знал… А они не знали, что через полтора десятка лет в их размеренной и налаженной жизни случится Прорыв…

Просочился в магазин вместе с мамашей, закатывавшей внутрь коляску. Младенец что-то почувствовал, внимательно уставился на то место, где находился я. Младенцы вообще очень чувствительны к призракам. Младенцы и кошки.

Небольшая очередь к прилавку. Дородная продавщица, грудь выдающегося размера натягивает тесноватый халатик… Я стоял и просто смотрел, как люди покупают, расплачиваются… Кто и зачем крутит здесь это 3D-кино? Кто и зачем?

Пора было выходить наружу, и я вышел. Скоро подъедет та самая маршрутка…

Подъехала… Не сразу, но из второй или третьей вылез-таки я. Семнадцатилетний я. Брючки наглажены, в руках дешевый букетик…

Какой же у меня был глупый вид семнадцать лет назад. Казалось, любому при взгляде на меня было ясно: парню предстоит первый в жизни секс, и он весьма счастлив от этого, счастье буквально распирает его, рвется наружу…

Я молодой выбрался из маршрутки и пошагал к девятиэтажке на углу, где жила Лариска. Я старый шагал рядом. И завидовал легкости движений паренька, не знающего, что такое тефлоновый сустав в коленке…

Шагал и думал: а когда я много лет назад шел на свидание, рядом тоже скользил невидимый сталкер в грязном комбезе и с «Хеклер-Кохом» за спиной? Голову можно сломать с этими временными парадоксами…

Впереди высилась многоэтажная «шайба» Южного шопинг-центра, недалеко, минут пятнадцать неторопливым шагом, но юный я неторопливо ходить не умел, он-я спешил, он чуть ли не бежал. Потому что там, за «шайбой», стоял неприметный девятиэтажный дом, а в нем жила девчонка, часто снившаяся ему-мне ночами.

Мы зашли вместе в подъезд, вместе втиснулись в лифт – я едва успел проскользнуть в закрывающиеся дверцы. И вот здесь юный Герман что-то почувствовал: пристально всматривался в то место, где находился я, и даже протянул туда руку – но, разумеется, ничего не ощутил.

Я попытался вспомнить, ощущал ли я тогда, много лет назад, в лифте какой-то дискомфорт… и ничего не вспомнил.

Лифт остановился на шестом этаже. Я вышел первым. Дверной звонок взорвался ликующей трелью, я хорошо помнил этот звонкий голос Ларискиного звонка…

Дверь распахнулась. Лариска стояла на пороге. Принаряженная, сияющая. Молоденькая, кровь с молоком, девчонка… Сколько ей сейчас, если осталась жива? Тридцать шесть или около того… Я мог бы попробовать ее отыскать – там, в другом времени и другой жизни, – но не хотел. Здешняя мне нравилась гораздо больше.

Он вручил свой скромный букетик. Они поцеловались прямо на пороге. Я воспользовался моментом и проскользнул в квартиру.

Родителей не было дома… Они так спланировали, чтобы родителей не было. Я знал – узнал еще тогда, годы назад, что Лариска тоже твердо решилась потерять в этот вечер девственность, ей, видите ли, было уже стыдновато перед подругами оставаться девой на восемнадцатом году жизни…

И сейчас она полностью готова к эпохальному событию: намыта и наряжена, и в холодильнике остывает бутылка шампанского, и под платьем в облипочку не надеты трусики, и под подушкой родительской кровати припрятаны три презерватива…

Я все знал. А юный Герман – нет. И думал, что придется добиваться и уговаривать… Наивный мальчик. Ваш роман продлится шесть или семь месяцев, а потом ты обнаружишь, что тебе хочется разнообразия…

Но эти месяцы вы всюду будете появляться вместе и будете врать друг другу, что вместе навсегда, а потом ты обнаружишь, что она неровно дышит к одному из твоих приятелей, но не расстроишься, потому что будешь к тому моменту уже третий месяц спать с ее лучшей подругой…

За окном сгущались майские сумерки. Они сидели на диване и делали вид, что смотрят телевизор. Шампанское выдыхалось в бокалах. Я-молодой уже обнаружил отсутствие трусиков у подружки. Но пока не понимал, что ему-мне сулит обнаруженное… Неужели я был так глуп? А ведь был…

Прелюдия затягивалась. Мне хотелось оказаться на месте юного Германа и решительно ускорить процесс. Вместо этого я уселся на пол, стулья в этом мире меня не всегда держали, и этот конкретный оказался проницаемым для моего тела…

Сидел и размышлял, почему меня всегда выдерживают твердые горизонтальные поверхности, почему я не проваливаюсь в подвалы сквозь все перекрытия… Вопрос был умозрительным, ответ я не искал.

Родители сегодня не вернутся… И парочка всю ночь до утра проведет на родительской кровати. Он шесть раз попытается взять подружку, но лишь четырежды доведет дело до конца. Скучно все знать наперед…

Я поднялся, прошел в другую комнату. Ларискина… Светелка девушки, едва вышедшей из детства и до сих пор не расставшейся со всеми игрушками. То, чем они пытаются заняться там, на диванчике у телевизора, – тоже игра. Для обоих. Игра во взрослые отношения… Но с отчетливым привкусом: все невзаправду, не всерьез, мы всего лишь играем.

Ну, зачем я сюда пришел… Что за странная мастурбация собственной памяти…

Ничего странного, понял я в минуту просветления. Мне реально хочется Лариску – именно такую, семнадцатилетнюю, с упругой грудью и без намека на целлюлит. Можете считать меня педофилом, но хочется. Увы, получить нет никакой возможности… Остается только любоваться, как семнадцатилетний я добьется-таки желаемого. Он-то, дурачок, не оценит по достоинству то, что сейчас получит.

Вернее, не так… Он сейчас придет в восторг от всего, что бы ни получил. Была бы на месте Лариски сейчас ее старшая сестра Ольга – довольно-таки потрепанная жизнью особа двадцати двух лет от роду, – эмоции юного Германа не стали бы слабее. Да что там Ольга… Оказалась бы на месте Лариски хоть ее мамаша, разбитная сорокатрехлетняя бабенка, юный я возбудился бы точно так же, не обращая внимания на целлюлит и дряблые груди.

Кто не видывал гробов, тому в диковинку корыто…

Лариска явно не предполагала звать гостя сюда, в свою спаленку, все должно было произойти в гостиной и в родительской опочивальне. И на столе лежал дневник, открытый на странице с самыми заветными и потаенными записями… Я с любопытством почитал – кажется, в те далекие годы эта тетрадка в руки мне не попадала.

История с опытом вагинальной мастурбации посредством фломастера показалась любопытной и поучительной… Знать бы тогда… все бы началось значительно раньше, без глупых походов в кино и дешевых букетиков… Финал опыта, правда, остался за кадром – перевернуть страницу я не сумел, пальцы впустую скользили по бесплотным для них страницам.