Бесчисленные превратности судьбы, выпавшие на долю Розальбы, необычайно укрепили ее дух, и скоро эта благородная юная особа пришла в себя, чему немало способствовала замечательная эссенция, которую всегда носила в кармане Черная Палочка. Вместо того чтобы рвать на себе волосы, тужить и плакать и вновь падать в обморок, как поступила бы на ее месте другая девица, Розальба вспомнила, что должна явить подданным пример мужества; и, хотя она больше жизни любила Перекориля, она решила не вставать между ним и законом и не мешать ему выполнить обещание, о чем и поведала фее.

— Пусть я не стану его женой, но я буду любить его до гроба, — сказала она Черной Палочке. — Я пойду на их венчание, распишусь в книге и от души пожелаю молодым счастья. А потом я вернусь к себе и поищу, что бы такое получше подарить новой королеве. Наши фамильные драгоценности чудо как хороши, а мне они уже не понадобятся. Я умру безмужней, как королева Елизавета, и перед смертью завещаю свою корону Перекорилю. А сейчас пойдем, взглянем на эту чету, милая фея, я хочу сказать его величеству последнее «прости», а потом, с твоего позволения, возвращусь в свое царство.

Тут фея с особой нежностью поцеловала Розальбу и мигом превратила свою волшебную палочку в поместительную карету четверней со степенным кучером и двумя почтенными лакеями на запятках; уселась вместе с Розальбой в эту карету, а следом за ними туда влезли и Обалду с Анжеликой. Что касается нашего честного Обалду, то он плакал навзрыд, совершенно убитый горем Розальбы. Сочувствие доброго принца очень растрогало королеву, и она пообещала вернуть ему конфискованное поместье его отца, светлейшего Заграбастала, и тут же в карете пожаловала его высочайшим званием первого князя Понтии. Карета продолжала свой путь, и так как она была волшебная, то скоро догнала свадебный кортеж.

В Пафлагонии, как и в других странах, существовал обычай, по которому до венчания жениху с невестой надлежало подписать брачный контракт, и засвидетельствовать его должны были канцлер, министр, лорд-мэр и главные сановники государства. А так как королевский дворец в это время красили и заново меблировали и он был еще не готов к приему новобрачных, те надумали поселиться поначалу во дворце принца — том самом, где жил Храбус до захвата престола и где появилась на свет Анжелика.

Свадьба подкатила ко дворцу; сановники вышли из экипажей и стали в сторонке; бедная Розальба высадилась из кареты, опираясь на руку Обалду, и почти в беспамятстве прислонилась к ограде, чтобы в последний раз посмотреть на своего милого Перекориля. Что же касается Черной Палочки, то она, по обыкновению, выпорхнула каким-то чудом в окно кареты и сейчас стояла у порога дворца.

Король поднимался по дворцовым ступеням об руку со своей ягой до того бледный, словно всходил на эшафот. Он только взглянул исподлобья на Черную Палочку: он был зол на нее и думал, что она пришла посмеяться его беде.

— Прочь с дороги, — надменно бросает Спускунет. — И чего вы всегда суетесь в чужие дела, понять не могу!

— Так ты решила сделать несчастным этого юношу? — спрашивает ее Черная Палочка.

— Да, я решила стать его женой, вот так! Вам-то какая печаль? И потом, слыханное ли дело, сударыня, чтобы королеве говорили «ты»? — возмущается графиня.

— И ты не возьмешь денег, которые он тебе предлагал?

— Не возьму.

— Не вернешь ему расписку? Ты же знаешь, что обманом заставила его подписать эту бумагу.

— Что за дерзость! Полисмены, уберите эту женщину! — восклицает Спускунет.

Полисмены кинулись было вперед, но фея взмахнула своей палочкой, и они застыли на месте, точно мраморные изваяния.

— Так ты ничего не примешь в обмен на расписку, Спускунет? — грозно произносит Черная Палочка. — В последний раз тебя спрашиваю.

— Ни-че-го! — вопит графиня, топая ногой. — Подавайте мне мужа, мужа, мужа!

— Ты его получишь! — объявила Черная Палочка и, поднявшись еще на ступеньку, приложила палец к носу дверного молотка.

И бронзовый нос в ту же секунду как-то вытянулся рот открылся еще больше и издал такое рычание, что все шарахнулись в сторону. Глаза начали бешено вращаться скрюченные руки и ноги распрямились, задвигались и, казалось, с каждым движением все удлинялись и удлинялись; и вот дверной молоток превратился в мужчину шести футов росту, одетого в желтую ливрею; винты отскочили, и на пороге вырос Дженкинс Спускунет, — двадцать с лишним лет провисел он дверным молотком над эти порогом!

— Хозяина нет дома, — проговорил Дженкинс своим прежним голосом; а супруга его, пронзительно взвизгнув, плюхнулась в обморок, но никто на нее даже не посмотрел.

Со всех сторон неслось:

— Ура! Ура! Гип-гип ура!

— Да здравствуют король с королевой!

— Вот ведь чудо!

— Рассказать — не поверят!

— Слава Черной Палочке!

Колокола запели на все голоса, оглушительно захлопали ружейные выстрелы.

Обалду обнимал всех вокруг; лорд-канцлер подбрасывал в воздух свой парик и вопил как безумный; Атаккуй обхватил за талию архиепископа и от радости пустился отплясывать с ним жигу; что же до короля, то вы, наверно, и без меня догадались, как он повел себя, и если он два-три раза или двадцать тысяч раз поцеловал Розальбу, то, по-моему, поступил правильно.

Тут Дженкинс Спускунет с низким поклоном распахнул двери, в точности как делал это раньше, и все вошли внутрь и расписались в книге регистрации браков, а потом поехали в церковь, где молодых обвенчали, а потом фея улетела на своей палочке, и больше о ней никто не слыхал.