Хотя они уже попрощались, однако полковник тоже вышел из каюты, чтобы провести их до трапа.

Белые ночи давно кончились, и теперь на высоком антрацитовом небе холодно мерцали высокие, безучастные ко всему звезды. Ветер, прорывавшийся через створ бухты со стороны острова, был уже по-зимнему обжигающим, однако лейтенант знал, что еще с месяц своей бесснежной «лето-осени» Заполярье ему подарит. Как всякий южанин, зиму, особенно здешние морозы, он переносил с трудом. «Командованию, — подумал он, — стоило бы оставить на заставе кого-то из сибиряков, хотя бы того же ефрейтора Оленева, для которого зимовка посреди тундры — почти естественное состояние миропонимания». Но только он подумал об этом, как неожиданно у трапа появился встревоженный лейтенант Ласевич.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу капитану.

— Обращайтесь, — обронил Удальцов, стоя все еще с запрокинутой головой и любуясь спокойным мирным небом.

— Товарищ капитан, докладываю: из расположения заставы исчез ефрейтор Оленев.

— Что значит: «из расположения заставы исчез…»? — поначалу не придал значения этой настораживающей вести Загревский. — Очевидно, он где-то здесь, на судне.

— Проверено, среди бойцов, работавших на разгрузке, Оркана Оленева не было. В казарме и на территории форта — тоже.

— А личное оружие? — насторожился полковник.

— Оружие? А действительно… Извините пока что не проверял.

— Так проверьте. Без оружия в тундру и в горы никто не уйдет. Значит, он где-то здесь, ваш Оркан. Кстати, судя по имени, он, очевидно, из местных, из сибиряков?

— Эвенк, — ответил Ордаш. — Однако называет себя тунгусом, то есть так, как его народность называли в старину.

— Если тунгус, тогда это уже чрезвычайное происшествие. Русский вряд ли решился бы уйти в безжизненную тундру, в которой за сотни километров ни одной человеческой души, а местный… Это его земля, его стихия.

— Что скажете на это, лейтенант? — обратился к Вадиму капитан Загревский. — Вы были ближе всех знакомы с ним, и вам же принимать заставу

— Лично от меня как старшины заставы никакого задания ефрейтор Оленев не получал, — отчеканил Ордаш, понимая, что от однозначности его ответа в дальнейшем может зависеть то, кого на заставе посчитают виновным в исчезновении тунгуса. — Никакой склонности к дезертирству у него ранее не наблюдалось, наоборот, после многодневной охоты он всегда возвращался на заставу.

— Зная, что его не отправят на фронт, — заметил полковник. — Во время прибытия судна он находился на заставе?

Пограничники вопросительно переглянулись. Само прибытие судна было настолько ошеломляющим событием, что всем было не до каптенармуса заставы. Ответить, находился ли он в строю во время выступления полковника, тоже никто не мог.

— Он в отделении сержанта Ермилова, — напомнил Ласевичу капитан. — Что по этому поводу говорит сержант?

— Я с ним пока что не говорил. Просто мне понадобился ключ от каптерки. Я послал одного бойца. Он осмотрел территорию всей заставы, однако Оленева нигде не обнаружил. Остальное вы знаете.

— Тогда какого дьявола вы поднимаете панику? — жестко осадил его начальник заставы. — Есть ли в оружейной комнате оружие ефрейтора, вы не знаете, с командиром отделения не поговорили.

— Как только завершатся все работы, проведите перекличку, — сказал полковник. — Я же прикажу объявить по судовой связи, вдруг он где-то на борту земляка своего встретил или устроил себе экскурсию по судну.

— Кстати, Оркан был в группе добытчиков, — вспомнил Ордаш. — Может, он все еще не вернулся?

— «Добытчиков»? — не понял полковник.

— Мы запасались продовольствием, поскольку предполагали, что судно может не прийти. Посылали охотников в тундру и в предгорье.

— Получается, что к прибытию судна вы, капитан, — обратился Удальцов к начальнику заставы, — не знали, все ли бойцы находятся на территории заставы? Ночь весь личный состав провел в казарме?

— Кроме некоторых добытчиков, — неуверенно ответил Загревский. — К тому же каптенармус часто оставался в своей каптерке, приводил в порядок имущество.

— Вы мне прямо ответьте, — жестко потребовал полковник. — Вы перед отбоем вечернюю проверку проводили?

Начальник заставы замялся, однако соврать не решился.

— Не проводили, товарищ полковник. Ситуация виделась нам критической, поэтому одна группа бойцов уходила по берегам речек в поисках плавника, то есть дров; другая охотилась.

Ордаш знал, что и это еще не вся правда. Вечерние проверки на заставе не проводились уже с середины июля, когда стало ясно, что корабль то ли задерживается, то ли вообще не придет. Да и раньше они проводились лишь от случая к случаю, чего старшина заставы никогда не одобрял. Правда, здесь, на забытой Богом заставе, в таких перекличках особой надобности вроде бы и не было: в самоволку уходить некуда, все на виду. Однако на Большой Земле начальству этого не объяснишь, к тому же порядок и требования для всех застав одинаковы, где бы они ни располагались.

— Извините, капитан, — хриплым басом проговорил полковник, — но у меня создается впечатление, что с присвоением вам очередного звания в штабе явно поторопились. А вот сдачи заставы потребовали как раз вовремя. Но пока что застава находится под вашим командованием. Если к моменту посадки личного состава на «Вайгач» этот ваш тунгус не объявится, вам придется писать рапорт по поводу того, что на заставе произошло исчезновение служащего с подозрением на дезертирство, — голос полковника приобретал все более жесткие тон. Даже хрипота и одышка его куда-то исчезли. — Как вы понимаете, по этому поводу вам придется объясняться в штабе округа и отвечать на вопросы особистов.

— Понимаю, — едва слышно пробормотал Загревский. Хотя по-настоящему он пока что понял только одно — что у него «на голом месте» возникли очень серьезные неприятности, способные перерасти в «трибунальное дело».

— Поэтому советую, настоятельно со-ве-тую, — морально наезжал на него полковник, — выяснить, пока не поздно, все обстоятельства его исчезновения: кто куда его посылал, кто видел последним, о чем тунгус вел разговоры с бойцами заставы… А самое главное: находился ли этот ефрейтор на заставе в момент прибытия корабля и моего сообщения об отправке личного состава на фронт. Это особистов будет интересовать в первую очередь.

— Чертов каптер, — зло проворчал Загревский. — Появится — душу из него вытряхну. Он ведь нередко там, у себя в каптерке, и ночевал. Совсем распустились,

— Даже если через сутки-вторые этот ваш ефрейтор появится на заставе, он все равно будет числиться дезертиром. Поскольку должен быть не на заставе, а на судне, а значит, направляться на фронт.

— Но если он находился на охоте, то считать его дезертиром мы не можем, — решительно возразил Ордаш. — Бригада добытчиков уходила по заданию командования заставы. В тундре охотники действовали самостоятельно. О возможном прибытии судна ефрейтор знать не мог, поскольку оно прибыло с опозданием на месяц.

— Вы мне тут в адвокаты не играйтесь, лейтенант, а ищите бойца. Все вместе ищите. Если не хотите повесить на заставу факт дезертирства.

— Но если он все же появится? — подался Ордаш по трапу вслед за полковником, прекрасно понимая, что от этого разговора в судьбе Тунгусы может зависеть очень многое. — Что с ним делать? Как вести себя?

— Пешком отправляйте его в Архангельск, — съязвил полковник.

— Но до него тысячи километров.

— Тогда устройте ему трибунал. Сами приговорите и сами же расстреляйте. Откуда я знаю, что с ним делать? Действуйте, исходя из ситуации.

— Есть, действовать, исходя из ситуации!

— Только в случае возвращения ефрейтора на заставу по поводу дезертирства с ним лучше не говорить. Иначе действительно получите в форте, у себя под боком, потенциального дезертира, а главное, врага, способного в любую минуту… Словом, вы меня поняли.

Пока полковник поднимался по трапу, офицеры-пограничники смотрели ему вслед.

— Единственное, что я вам посоветую со всей определенностью, — произнес полковник, уже стоя на палубе, — в случае его появления все подробности ухода с территории заставы, а также время и обстоятельства его появления занесите в журнал заставы, который вы обязаны будете вести как её начальник. При этом помните, что запись в журнале может оказаться документом, способным решить дальнейшую судьбу этого бойца.

Прежде чем подняться вслед за капитаном на плато, Ордаш вместе с Ласевичем осмотрели крытый причал. Бот «Беринг», шлюпка-плоскодонка и плот оказались на месте. Значит, пришли они к выводу, ни вверх по Тангарке, ни на остров ефрейтор уйти не мог. О чем и доложили Загревскому, как только догнали его.

— Что ж вы, Ласевич, так поторопились с этим своим докладом? — с досадой упрекнул начальник заставы новоиспеченного лейтенанта.

— Так ведь исчезновение ефрейтора все равно обнаружилось бы, — спокойно ответил тот, никакого угрызения совести не чувствуя. — Но если бы это произошло уже после посадки на борт, все выглядело бы еще страшнее, поскольку мы вообще не знали бы, когда и куда он девался.

— Для начала мы должны обойти и осмотреть всю заставу, — проговорил Ордаш, давая понять, что готовится входить в роль её начальника, — убедиться, что ничего из того, что надлежало погрузить на судно, не осталось. Опросить всех бойцов. В последний раз построить личный состав, провести прощальную перекличку, а перед посадкой пройти по плацу торжественным прощальным маршем.

— Что ты мне наставления даешь, грамотей? — вяло как-то огрызнулся Загревский, хотя предложение выслушал очень внимательно: было похоже, что на такое, ритуальное прощание с заставой он явно не настраивался. — Тебя это уже мало касается. Ты тут отсидишься себе на заставе…

— Что значит — «отсидишься», товарищ капитан?! — резко отреагировал Ордаш. — Какие ко мне могут быть претензии? Хотите остаться на заставе? Тогда в чем дело? Обратитесь к полковнику Удальцову, и я немедленно готов уступить вам это «теплое местечко» в обмен за место во фронтовом окопе. В отличие от вас, меня окопы не пугают.

— Знал бы, что это в его власти, обратился бы, — самым неожиданным образом огрызнулся Загревский.

— В таком случае полковник действительно прав: с присвоением вам звания капигана в штабе явно поторопились. Завтра я лично подтвержу правоту полковника в разговоре с ним.

— А я как политрук вынужден буду поддержать, — окончательно добил Загревского лейтенант Ласевич.

— Да пошли вы оба!.. — вновь огрызнулся Загревский, нервно взмахивая руками, и, оторвавшись от них, поспешил к воротам заставы.

С минуту лейтенанты шли молча, понимая, что негоже ссориться вот так, буквально за несколько часов до прощания с заставой.

— Ты что, в самом деле скажешь об этом полковнику? — поинтересовался Ласевич. — Понимаю, что тебя как сына генерала…

— Ты-то откуда знаешь, что я сын генерала? — впервые за все время службы обратился он к политруку на «ты», поскольку теперь они были в одном звании, а Ласевич на «вы» к нему никогда и не обращался.

— Штурман «Вайгача» проговорился. Чудно, говорит, что генерал решил своего сына здесь на погибель одного оставить. Он ведь мог спокойно перехватить его в Архангельске или Мурманске и где-нибудь возле себя, в штабе, пристроить. Генерал-то, говорят, очень влиятельный. Недавно орден Ленина получил и даже вроде бы тянул на Героя.

— Хотелось бы, конечно, знать, откуда он такие сведения получил, — проворчал Ордаш, — да заставить его прикусить язык. А полковнику я, понятное дело, ничего говорить не стану. Вы, лейтенант, тоже не говорите, — предпочел он все же перейти на «вы». — У Загревского теперь и так неприятности будут.

— Это уж точно. Мне как политруку тоже, очевидно, влетит из-за тунгуса этого.

— Просто оскорбил меня капитан. Незаслуженно оскорбил.

— Словом, замяли мы эту стычку, — подытожил Ласевич. — Капитан тоже успокоится. Расстаться надо бы по-человечески.