Часы указывали на поздний вечер, однако темнота по-прежнему не наступала и белый день медленно сменялся белой полярной ночью.

С северо-востока, со стороны архипелага Норденшельда, повевал легкий бриз, и все пространство — от океанского прибрежья до коричневато-зеленых предгорий Бырранга — наполнялось влажновато-прохладным дыханием океана, словно бы пытавшегося охладить материк, разгоряченный редкостным для этих мест дневным зноем.

Они сидели в грубовато сработанной из стволов лиственницы беседке, на берегу Пограничной бухты, и смотрели, как очертания острова Фактории растворяются в лиловой дымке океана. Лишь вершины двух скал, охранявших островную бухту и Нордический Замок, все еще холодно полыхали пламенем невидимого отсюда полярного заката.

— Ну и как там было, на острове? — поинтересовался Ласевич.

Он специально пригласил старшину Ордаша сюда, на этот утес, в створе между берегами бухты, чтобы расспросить об острове, об их путешествии и встрече с караваном. Где-нибудь в Архангельске или Диксоне он, ясное дело, нашел бы другую тему для разговора, но здесь, в замкнутом солдатском кругу «о двух офицерах и двух старшинах-сверхсрочниках», где все анекдоты, события и судьбы давно друг другу пересказаны, и где месяцами не происходит ничего такого, что хоть как-то взбодрило бы человека и взволновало хоть какой-то новостью, путешествие этих троих пограничников на Факторию было событием из ряда вон выходящим. И Вадиму вполне понятен был интерес младшего лейтенанта ко всему, что там происходило, ко всем тем впечатлениям, которые старшина вынес из глубин острова.

— Да ничего, на острове тоже жить можно, — ответил он. — Не предполагал, что Нордический Замок — такое прекрасное строение.

— Еще бы! В сравнении с нашей казармой и ближайшим эвенкийским чумом.

— По здешним представлениям, и в самом деле замок: мощные каменные, в два этажа, стены; мезонин с балконом, терраса на берегу и две складские пристройки, в которые можно входить прямо из «замка»…

— А горячее озеро?

— Эт-то блаженство. Почему вы до сих пор не наведались туда, товарищ младший лейтенант?

— Не получил разрешения на то, чтобы побывать на острове. Я, правда, подходил к этому непринципиально. Два раз отказали в разрешении — и бог с ним, начальству виднее. Но должен заметить, что остров — особая территория, ступить на которую любой из нас имеет право только с разрешения начальника заставы.

— Даже так? Я об этом не знал.

— Ты еще многого не знаешь, старшина. Неизвестно, правда, стоит ли в связи с этим огорчаться…

Конечно, было бы удобнее пообщаться по поводу рейда на Факторию со старшим лейтенантом Загревским, да только в последнее время отношения с ним у Ласевича не складывались. Возможно, потому и не складывались, что в свое время Ласевич тоже был начальником заставы и тоже старшим лейтенантом. Однако два года назад понижен в должности и звании и направлен сюда, на отдаленную пограничную точку, основанную на таком отдалении и от штаба погранотряда, и от ближайшего селения, не говоря уже о порте Диксон, как он считал, «по сугубо казарменному недоразумению».

— Оно действительно горячее, это озеро?

— Теплое. Хотя в небольшой бухточке, у родников, температура градусов под сорок. Вы бы все-таки побывали там, товарищ политрук. Не думаю, что Загревский станет возражать. Можем отправиться вместе, я сам обращусь к старшему лейтенанту.

Ласевич понял, что настойчивость старшины связана с желанием до прихода судна еще раз побывать на Фактории, однако упрекать его в корыстности не стал.

— Кстати, за время моей службы здесь даже начальник заставы побывал на острове только дважды, да и то с каким-то прилетавшим на заставу высоким начальством, которое собиралось устроить на острове то ли санаторий, то ли дом отдыха для пограничников округа и портовиков Диксона. Знаю, что воду в озерце исследовали ленинградские ученые, и что результаты исследований запрашивала Москва. Правда, сами ученые настаивали на том, чтобы расположить в Нордическом Замке какую-то арктическую научную станцию, вступив при этом в спор с пограничным начальством. Но, судя по тому, что Фактория до сих пор не обжита, ни те, ни другие успеха в своих планах не добились.

…И не то, чтобы Загревский служебно третировал политрука или пытался унижать. Просто свои отношения с ним начальник заставы строил с такой суровой официальностью, с какой не позволял себе строить их ни с одним рядовым. Очевидно, Загревского смущало то, что Ласевич, как никто иной, способен был критически оценивать каждый его приказ, каждое действие. Причем делал это с пристрастием, затаив обиду и нацеливая на неповинного в обвале его карьеры начальника заставы всю агрессивность прожектерского реванша.

— Для Дома отдыха портовиков или санатория Нордический Замок, конечно, маловат. Надо будет перестраивать складские помещения, сооружать причалы, думать о подвозе свежих продуктов. Так что нелегко будет, а вот с метеорологической или еще какой-то там станцией все выглядело бы проще. Хотя…

— Охотились? — прервал его праздные рассуждения Ласевич.

— Исключительно для разминки и спортивного интереса, не зверствуя. Ефрейтор Оркан определил, что там существуют два стада оленей, ну, еще песец встречается, тюлень, полярные куропатки…

— Так ведь и этого достаточно, — азартно потер руки Ласевич.

— Это уж кому как. Лично я не прочь сходить на уссурийского тигра.

— Знаю я уже одного такого, — с мрачной иронией проговорил Ласевич, явно имея в виду самого себя, — который все порывался сходить на уссурийского… И даже служил на реке Уссури.

Ни для кого на заставе не было секретом, что Ласевич слыл заядлым охотником. Поговаривали, что там, на своей прежней заставе, проступок его связан был именно с охотой. То ли он слишком задержался на ней, а в это время на заставе произошло какое-то ЧП, то ли слегка подстрелил кого-то из своих напарников по охоте — и дело чуть было не закончилось для него трибуналом. Но кто-то там, в штабе погранокруга, решил не раздувать это происшествие, а завершить таким вот понижением и ссылкой на 202-ю заставу, которая, судя по всему, давно была определена высоким начальством в виде штрафной. Благо, бежать проштрафившимся с этой заставы было некуда, да и продавать секреты Родины тоже вроде бы некому.

— На Баррынге, куда меня временно, на три месяца, перебросили, прежде чем переправить сюда, охота тоже не богаче. Если только где-нибудь в предгорье не столкнешься с бродячим стадом диких оленей или лосей. Ну, еще волков хватает, хотя какой от них прок? Разве что для самоуспокоения пару раз пальнешь, чтобы завалить какого-нибудь зазевавшегося первогодка.

— На Факторию просились тоже для того, чтобы поохотиться?

— Во-первых, не знал, есть ли там в эту пору дичь. Во-вторых, отправиться на остров ради охоты начальник заставы ни в коем случае не разрешил бы — это уж точно. Как уже сказал, я не знаю, почему существует столь жесткий запрет.

— Запрет на что, господа служивые? — услышали они позади себя голос еще одного «ссыльного» — старшины Ящука. — Речь идет о рейдах на Факторию?

— О них, — сознался Ордаш.

Прыщеватое, цвета пережженного кирпича, лицо Ящука озарилось хитроватой ухмылкой.

— Существует такой запрет, существует. Многих он раздражает, в том числе и меня, однако приказ есть приказ. Чем он вызван? Кто его знает? Может, потому что несколько лет назад двое рядовых и старший сержант погибли в проливе во время шторма, — уселся он на лавку рядом с Ордашем, — а может, чтобы не расслаблялись да не раскурочивали Нордический Замок.

— Или же где-то в штабах не хотят, чтобы тревожили могилы белогвардейцев, — запустил пробный шар Вадим.

Помолчав, Ищук искоса взглянул на старшину заставы.

— Они там все еще существуют?

— По крайней мере, одну я нашел. — О непреданном земле полковнике он решил промолчать.

— Поручика Малеева, следует полагать?

— Именно его. Мне сказали, что вам известна история этого белого десанта на Факторию и его последнего боя.

— Мне известно не больше, чем вот сидящему с нами младшему лейтенанту…

— Пардон, мне об этом вообще ничего не известно, — сразу же зачислил себя Ласевич в разряд слушателей.

— …Или начальнику заставы, — явно осторожничал Ящук, Тема белогвардейщины всегда затрагивалась с большой осторожностью. Каждый из командиров понимал, что всякое упоминание о «враге трудового народа» может завершиться доносом в НКВД, где «врагом народа» будет представать уже сам рассказчик.

— Начзаставы кое-что рассказал, но всего лишь в общих словах, — соврал Ордаш.

— Вот и я знаю всего лишь в нескольких…

— Говорят, белые отходили сюда от Диксона.

— От Дудинки и Байкаловска. Неподалеку от Диксона у белых случился бой, во время которого белые потеряли почти половину своих людей. Они хотели закрепиться в местном порту, чтобы дождаться английского судна. А может, надеялись прорваться до Архангельска или на Новую Землю. Теперь уже сказать трудно.

— Но у них был свой корабль? Меня это очень интересует, я ведь бывший моряк.

— Понимаю. Судно белые захватили на рейде Диксона. Это был корабль наших, красных. На нем пришел отряд, сформированный из рабочих и охотников Дудинки и Караула в помощь красноармейцам Диксона.

— Как же белым удалось захватить этот корабль? Взяли на абордаж?

— Когда корабль вошел в бухту белые оставили порт и ушли. Красным казалось, что они ушли в горы, чтобы затем отступить в глубь полуострова. У них, говорят, появилась информация, что командование белых намерено перебросить свой отряд на левый берег Енисейского залива и уйти к Гыде, которая все еще оставалась в руках белых. А, возможно, там были сочувствующие их движению.

— Наверняка были.

— В конечном итоге белые поднялись вверх по Енисейскому заливу захватили в рыбацком поселке несколько баркасов и часть их ночью появилась в бухте Диксона, а часть просочилась в порт. В общем, под утро они взяли судно, на котором оставалось лишь несколько членов экипажа, на абордаж и вышли в море. Логичнее было бы предположить, что они двинутся к острову Вайгач, чтобы прорваться через Карские Ворота и уйти в сторону Мурманска, откуда рукой подать до Норвегии. Но то ли беляки опасались, что их перехватят суда красных, то ли на борту оказалось маловато топлива и провизии…

— А может, просто хотели сбить красных со следа, — молвил Ордаш.

— Словом, вышли они в море и, невидимые с берега, направились в сторону Фактории. Надеялись, что к фактории придет иностранное судно.

— Значит, у них была какая-то договоренность с представителями Антанты? — спросил Ласевич.

— Или же белое командование знало, что у англичан или шведов сохранились какие-то договоренности относительно закупки пушнины, — молвил Ящук. — Теперь уже трудно сказать, что именно подвигло их к высадке на Фактории. Судя по всему, белый десант провел на острове всю осень и почти всю зиму. Но кто-то из промысловиков заметил у острова их судно. Ранней весной, когда к острову еще можно было свободно подойти по льду, к береговой части Фактории подошел большой санный отряд красноармейцев, усиленный отрядом местных тунгусских охотников, то есть снайперов. Утверждают, что всего их было около пятисот штыков. Белых же к тому времени оставалось на острове не более полусотни.

— Оставалось? Значит, часть ушла?

— По льду. К Усть-Тарее. У них тоже были проводники из тунгусов. Кстати, этот отряд красные, похоже, так и не обнаружили, он исчез, растворился по долганским и тунгусским стойбищам. Ну а те, что оставались на острове, приняли бой и погибли. Все до единого: кто в бою, кто уже в плену. Тела побросали в море.

— Однако поручика Малеева они все же похоронили, — напомнил Ордаш.

— Бои длились несколько дней, так что поручика, очевидно, похоронили свои. Ни белые, ни красные похоронами врагов себя не утруждали. В этом смысле Малееву как бы повезло. Впрочем, он мог погибнуть или умереть еще до появления на острове красных. И потом, как я понимаю, в разное время на Факторию высаживалось несколько белых десантов.

Ящук и Ласевич свернули самокрутки и закурили. При этом Вадим обратил внимание, что младший лейтенант угостил старшину своей махоркой. «Возможно, — подумал он, — именно этот разговор станет началом их более близких отношений».

Ордашу политрук тоже предложил закурить, но тот вежливо отказался.

— А вам известно, что на острове находится еще один погибший — полковник? — поинтересовался он, когда собеседники сделали первые затяжки.

— Какой еще полковник? — насторожился Ящук.

— Белый, естественно.

— Понятно, что белый. У красных полковников не было. Где ты обнаружил его могилу?

— В том-то и дело, что могилы пока еще нет. Мы обнаружили незахороненное тело

— Скелет, значит?

— Да нет, сохранилось тело. При мундире и наградах. В одном потайном месте. В хижине, в закутке горного каньона. Собственно, закуток этот и хижину обнаружил ефрейтор Оленев, погнавшись за раненым песцом. Солнце туда почти не проникает, там глубоко и всегда холодно, так что тело офицера остается упакованным в лед, и сохранилось в таком состоянии, словно он только вчера погиб. Погоны видны, кобура.

— Вы его похоронили?

— Нет. Вообще не притрагивались к нему.

Ласевич помолчал, покряхтел и, отвернувшись в сторону заставы, негромко, с явным укором произнес:

— Почему же не похоронили? Могли бы. Побоялись, что обвинят в организации похорон белого офицера?

— Да нет, просто так получилось…

— Побоялись, побоялись, — прервал его Ласевич. — А зря. Гражданская давно кончилась, а мертвый — он и есть мертвый, его земле следует предавать, по христианскому, по русскому то есть, — поправился он, вспомнив, что политруку говорить о христианских традициях не пристало, — обычаю.

— Так и хотел сделать. На следующий день. Следовало возвращаться к Нордическому Замку, потому что бродили мы довольно долго. А каньон этот находится достаточно далеко от него. Остров, оказывается, намного больше по величине, чем кажется отсюда, с материка. Словом, перенесли мы с ефрейтором похороны на следующий день. Однако начальник заставы приказал гото-виться^с переходу на материк. Правда, отходить от берега мы не решились.

— Поднялся шторм, — кивнул младший лейтенант. — Я еще подумал: «Хотя бы не удумали выходить в открытый пролив, не дойдут ведь!»

— Ветер и шторм были такими, что о походе к далекому каньону не могло быть и речи. Передвигались мы в основном по узенькой кромке берега, на которой волна сбивала с ног. К тому же не до полковника тогда было, много раз возвращались к более важному событию — появлению германского самолета.

— Самолет — да, это особый случай, — согласился Ящук.

— И потом, старший лейтенант наверняка приказал бы отнести тело к морю и сбросить его со скалы.

— Наверное, так и приказал бы, — согласился Ящук.

— Приказал бы, точно, — поддержал его Ласевич. — И ничего странного в поведении таком не вижу — беляк ведь, классовая ненависть.

— А вы? — неожиданно спросил политрука Ордаш. — Вы какой приказ отдали бы? Похоронить этого белого полковника?

— Ага, со всеми причитающимися полковнику военными почестями, — скептически молвил Ящук.

— А почему вы, старшина, решили, что лежит там именно полковник? — ушел от ответа младший лейтенант. — Как выглядят его погоны?

— Чистые, без звезд, при двух просветах. В чинах я разбираюсь, поскольку служил в морских пограничниках, изучали. Да и просто так, интересовался.

— Значит, оно так и осталось в хижине, которую до вас никто из наших, очевидно, не обнаруживал. Любопытно, любопытно… Вам с Загревским очень повезло, что появился этот караван, да еще и во главе с мощным ледоколом-проводником. В здешних краях это действительно редкое везение.

— Иначе пришлось бы провести на острове еще с неделю.